Знаешь...

Ты знаешь... Меня всегда удивлял Турнир Шаманов. Не как явление – к мыслям о нём как о главном событии моей жизни я давно привык. Я никогда не переставал удивляться его двойственности, тому, с какой лёгкостью он заставил шаманов сделать выбор: пытаться жить человеческой – во многом иной, но всё же человеческой, лишённой схваток – жизнью, либо целиком и полностью отдать себя сражениям за титул, не задумываясь о риске для жизни. С другой стороны меня всегда поражала эта всеобщая уравниловка. Здесь вдруг стало неважно кто ты, откуда, сколько тебе лет, и какого ты пола. Твоим соперником с одинаковой долей вероятности мог оказаться взрослый мужчина и шестилетняя девочка. Природа шамана поставила нас всех в равные условия: сражайся изо всех сил, или будешь побеждён. Разница между всеми нами была лишь в одном - в методах, которые мы использовали для достижения своей цели. Я часто думаю о том, что было бы с нами, если бы вся эта светотень продолжилась по всем правилам? Сейчас я понимаю, что всё это мировой идиотизм, помноженный на чудовищное везение. В сущности, кем мы были тогда? Кучкой мелких пацанов, в руки которым невесть как попало настоящее оружие. Несмотря на какие-никакие – смешное слово! – семьи, горсткой беспризорников с раз и навсегда вывихнутыми мозгами и покалеченной психикой. Мы были детьми, несмотря на великие цели, вколачиваемые в головы, на благие намерения и жажду мести, несмотря на кажущуюся свободу выбора... Выбор всегда был только у него. И я не могу сказать, даже учитывая всю мою ненависть к нему (уж что-что, а ненавидеть я умею!), что он не заслужил это право. Что значат наши тренировки в преисподней, по сравнению с несколькими жизнями, прожитыми в окружении людей, их мыслей и поступков, которые раз за разом превращают твоё существование в поток ненависти, в самый настоящий ад. Раз за разом убивая все надежды, раз за разом, раз за разом... его можно понять. Даже я, с детства привыкший к этому чувству, свихнулся бы, если бы не... С другой стороны, самим фактом своего рождения он лишил права выбора тебя. Я, наверно, никогда не смогу понять твоего отношения к этому. Не могу сказать, что ты никогда об этом не задумывался. Я всё-таки телепат, и порой только эта способность помогала мне пробиться к тебе сквозь эту твою вечную улыбку. Но даже умение читать чужие мысли не гарантирует возможность понять человека. Особенно, если этот человек – ты. Я могу прозакладывать всё что угодно, потому что уверен – ни один из нас, никто из нашей сумасшедшей компании так и не смог понять тебя. А если быть уж совсем честным, то никто особо и не пытался. По прошествии времени это видно. Всем было достаточно того тепла, которое ты, с поистине королевской – ха-ха! – щедростью раздавал всем и каждому. Ты заставлял нас чувствовать себя в безопасности, вселял уверенность в своих силах, дарил надежду. Ты был олицетворением единого командного духа, почти семейного... Да, чёрт возьми, как бы смешно это не звучало, мы были почти семьёй! И все были этим довольны. Кроме меня. Временами я с ума сходил от злости на этих кретинов! За то, что они по-щенячьи радовались каждому новому бою, каждой победе. За то, что они не замечали и не хотели замечать того, что тебя мучило всё это время. А ты мучался, я знаю. Я видел это и проклинал себя за то, что ничем не мог тебе помочь. Никто не мог, кроме него. Но он этого не хотел. Для него ты был лишь инструментом. Самой последней и важной ступенькой в бесконечной лестнице к власти. Возможно, он даже любил тебя, по-своему, не так как они, и уж точно не как я. Даже не возможно. Он действительно тебя любил, поэтому всеми силами старался оградить тебя от нас и нашего влияния. Поэтому и только поэтому он стремился убить нас всех, заставить тебя принадлежать только ему. В этом я иногда был готов поддержать его. В стремлении уничтожить этих идиотов, чтоб они хоть на миг отстали от тебя со своими дурацкими проблемами. Оставили в покое. И это не пустые слова. Я действительно был готов так поступить, но ты об этом никогда не узнаешь. Это просто добило бы тебя. Я своими руками довел бы его дело до конца. К тому же, за всё это время я действительно привязался к ним всем. Несмотря на безалаберность, беспомощность, идиотское чувство юмора, поведение, порой доводившее меня до белого каления... Ты заставил меня – иначе не скажешь - полюбить их, но всё же... Я боялся, что однажды ты не выдержишь. Всё-таки, как бы мы ни кичились званием шамана, мы были и остаёмся людьми. Со всем набором человеческих слабостей. Чтобы понять это, мне понадобилась чёртова уйма времени и... ты. Поэтому я и боялся. Боялся, что однажды мы покажемся тебе слишком слабыми, что ты разочаруешься и встанешь на его сторону. Выберешь брата, а не друзей... Не... меня. Ревность? Возможно. Но ещё больше – страх разочаровать тебя, потерять. А ещё ненависть. Ты пытался, как мог, да и сейчас пытаешься, излечить меня от этого чувства. И у тебя почти получилось. За одним единственным исключением. Я никогда не перестану ненавидеть его за то, что он сделал с тобой, за то, что он заставил тебя пережить, за то странное выражение, которое с момента его смерти приобрели твои глаза... Каждый, кто хоть как-то был причастен к турниру, пожертвовал чем-то, чтобы приблизить этот миг. Но все эти жертвы, даже вместе взятые, ничего не стоят по сравнению с жертвой, которую принёс ты. На первый взгляд всё осталось как прежде. Казалось, что всеобщая эйфория от победы над мировым злом захлестнула и тебя тоже. Ты смог оправдать надежды тысяч и тысяч шаманов, ты справился со страшной угрозой. Ты, чёрт возьми, спас этот грёбаный мир! Ты был героем. И все были счастливы. И даже ты пытался делать вид, что счастлив. Чтоб не омрачать радость всем остальным, тем, кому никогда не придёт в голову задуматься о том, что может чувствовать человек, своими собственными руками убивший своего брата-близнеца. Ведь ты понимал, что они заслужили это. Что они готовы были жизнь отдать за тебя, если что-нибудь вдруг пошло бы не так. И ты подыгрывал всем, помогая сохранить для всех иллюзию праздника. Ты всегда всем помогал, но никогда и никому не позволял помочь тебе. Ведь из тебя бы вышел отличный актёр. Вот только глаза у тебя после всего этого стали мёртвые. Как стеклянные. Потухли, словно в них от души сыпанули пеплом, убив то тёплое сияние, которое привлекало к тебе людей. Она тоже это заметила и поступила так, как никто из нас не ожидал. Она просто ушла. Ко мне. И вот тогда я по-настоящему испугался, что могу потерять тебя навсегда. После того памятного разговора, невольными свидетелями которого стали все, за исключением Коротышки, её никто больше не видел, а имя Анна стало табу в Фунбари Онсен. Бедный малыш, он долго не мог понять, как такое могло случиться. Да и для всех остальных это стало шоком. Как это ни странно, лучше всех её понял Лайсерг, хотя, с его стремлением всегда следовать за сильнейшими, это и не удивительно. Больше всего на свете я боялся тогда, что ты меня возненавидишь и никогда не простишь, хотя видит бог, моей вины в этом не было. Но ты отпустил её, и ни слова не сказал мне. Ты всегда был исключением из всех возможных и невозможных правил. Наверное, ты всё-таки любил её, потому что перестал улыбаться. Совсем. Это и стало началом конца. Сначала ушёл Лайсерг. Все восприняли это как должное. Ему не впервой поступать так. Не удивлюсь, если однажды на какой-нибудь деловой встрече я увижу их с Анной... Без Джоко стало тише, но и спокойнее тоже. Дольше всех – полтора года - продержался Морти, но и он, в конце концов, уехал учиться куда-то в Европу. Он до сих пор присылает письма и открытки, вот только про Турнир старается упоминать как можно реже. Но его можно понять. Эта история и так далась ему нелегко. Тебя это немного расстраивает, но ты всё равно по несколько раз перечитываешь послания и ненадолго оживаешь. За это я очень благодарен тебе, Коротышка. Трея и Пилику мы все вместе посадили на поезд. Он кричал что-то из окна, Пилика плакала. Мне показалось, что ты вздохнул с облегчением, когда поезд скрылся в тоннеле. Потом мы ещё долго сидели на вокзале. Рио курил и, видимо, думал о чём-то своём, Тамао пыталась растормошить тебя и лепетала что-то про рождественские каникулы, на которых все клятвенно пообещали собраться вместе... И собираемся до сих пор. Все шесть лет. А я... Там, на вокзале, я, не отрываясь, смотрел на тебя. Я не мог поверить, что ты сдался. Опустил руки. Ты, который всегда шёл до конца и заставлял идти тех, у кого, казалось бы, сил уже не осталось. Вернуться к обычной жизни оказалось намного проще, чем мы все думали. Особенно повезло в этом отношении Рио. Кого-кого, а его я никогда не понимал и никогда не стремился понять. Пускать свою жизнь по ветру... Я никогда бы не позволил себе такой расточительности. Но он остался здесь. Периодически он исчезает на несколько дней. И тогда ты подолгу сидишь на пороге и смотришь куда-то в даль. Я знаю, что ты боишься, что однажды он не вернётся. В один прекрасный момент мне это надоело, и я высказал гелеголовому всё, что о нём думаю. Я не знаю, что привело тебя туда именно в этот момент, но... Тогда ты не сказал мне ни слова, а просто посмотрел на меня долгим взглядом и ушёл к себе. А я ещё несколько дней не мог набраться смелости и посмотреть тебе в глаза. Я боялся снова увидеть эту безысходность в твоём взгляде. Ты сломался. Это заметила даже Тамао. Тами... Знаешь, она ведь влюблена в тебя по уши. Мне иногда очень весело наблюдать, как она пытается привлечь твоё внимание. Иногда мне бывает её даже жалко. В общем-то, она неплохая. И она изо всех сил старается быть тебе полезной, подбодрить, но иногда делает только хуже... Самое страшное, что никто из нас не может тебе по-настоящему помочь. Даже если бы ты захотел принять нашу помощь, мы были бы бессильны. Пока ты не простишь сам себя, пока не отпустишь... Каждую ночь я просыпаюсь от того, как ты зовёшь его во сне. Неважно, насколько сильно я устал за день и сколько времени к тому моменту успел проспать. Твой хриплый, срывающийся, на грани рыдания, шёпот поднимает меня с постели и гонит прочь из комнаты. В такие моменты я сам себе напоминаю тех воинов-зомби которых так любил мастерить мой дядюшка и с которыми так ловко в своё время управлялась Джун. Вот только тебе не нужны никакие дурацкие заклинания, нацарапанные на пергаменте. Я сам – понимаешь, САМ! – привязался, приклеился к тебе намертво. И я сделаю для тебя что угодно, стоит тебе только попросить, но... - Хао... Аники... * У меня до сих пор непроизвольно сжимаются челюсти и кулаки, когда я слышу, как ты произносишь его имя. Ты будешь смеяться, если узнаешь, как мне хочется, чтобы ты хоть раз позвал сквозь сон меня, а не его... Тогда я смог бы... Хотя нет, не смог бы. Потому что я трус. Ага. Всего-навсего жалкий трус. Мне страшно до чёртиков, что однажды ты можешь всё узнать или обо всём догадаться. И тогда у меня не останется совсем ничего. Жалкие пара часов перед рассветом, когда я могу осторожно-осторожно присесть на край твоей кровати – всё, что у меня есть. Я мог бы всю ночь смотреть как ты спишь. Жаль, что длится это недолго. Ты всегда будто чувствуешь моё приближение и тут же открываешь глаза и садишься на постели. Когда ты стал так на меня реагировать, я не знаю, но в самый первый раз я впал в какой-то ступор. На мгновение мне показалось, что даже сердце перестало биться, а потом... Я сбежал и мечтал о том, чтоб утро никогда не наступило... а ты даже ничего не вспомнил. И я не знал, радоваться мне, или огорчаться. То, что в эти моменты ты даже не просыпаешься, до меня доходит только через неделю, когда ты, глядя куда-то сквозь меня, ощупью находишь мою руку и, крепко прижав её к себе, откидываешься мне на грудь и снова закрываешь глаза. До самого утра. Без слёз и кошмаров. А я до самого утра боялся пошевелиться, или вздохнуть слишком глубоко, чтобы ты вдруг не проснулся. Это очень глупо, но именно в тот момент я наконец-то замечаю, что волосы у тебя отросли почти до талии, потому что они безумно мягкие, струятся, как шёлк, сквозь пальцы, а от их запаха форменным образом рвёт крышу. Знаешь, теперь вы совсем одинаковые. И мне это почти нравится. Наверно, никто из нас так и не научился доверию, потому что когда я замечаю пристальный и серьёзный взгляд Рио, до меня вдруг доходит, что своя маска была у каждого из нас. Такой своеобразный щит, позволивший нам просто выжить и не потеряться в этом сумасшествии под названием Турнир Шаманов. У всех. Кроме тебя. От неожиданности я даже перестаю орать на Тамамуру, которая полными слёз глазами пялится в вырез твоей вечно недозастёгнутой рубашки, где вместо привычных когтей матово отблёскивает круглая серьга со звездой. И всё вдруг становится очень серьёзным. Серьёзнее даже, чем битва на выживание. Потому что сражаться теперь приходится не за свою жизнь. Наверно, ты просто привык оберегать чужие жизни, а вот защищать свою тебя никто не учил. В ту ночь я впервые позволяю себе чуть сильнее сжать тебя в объятиях и легко-легко, едва прикасаясь губами, поцеловать тебя в висок. А ты улыбаешься во сне. Только так ты теперь и улыбаешься. А я чувствую, что схожу с ума. И чувство это усиливается, когда в разгар тренировки Рио вдруг прерывает бой и, взяв меня за плечо, тащит на кухню. Ты стоишь лицом к окну и медленно-медленно, прядь за прядью отрезаешь волосы кухонным ножом, тихо переговариваясь о чём-то с Амидамару. Я не слышу о чём вы говорите, зато отчётливо слышу тихое «Спасибо...» от Рио. Это было утром. А сегодня ночью я впервые за чёрт знает сколько времени просыпаюсь от тишины. Я жду, пока ты произнесёшь ненавистное имя почти три часа, а потом не выдерживаю. Наверное, предел выносливости и терпения есть даже у меня, потому что... потому что сегодня я пришёл к тебе в последний раз. Знаешь, ты очень многому научил нас всех. Неугомонного Трея, рассудительного Морти, вечного романтика Рио... Ты пытался отучить меня ненавидеть, но вместо этого как-то случайно научил любить... Сегодня вообще всё идёт почему-то наперекосяк. Наверное, я пытаюсь выбраться из твоих объятий слишком неосторожно, потому что хватка на запястье вдруг усиливается, и я замираю, боясь окончательно тебя разбудить. Ты смотришь на меня своим обычным, «ночным» взглядом, но в этот раз мне почему-то очень больно осознавать, что ты меня не видишь. Я осторожно опускаю ноги на пол, не переставая обнимать тебя. Ты снова успокаиваешься в моих руках. Это неожиданно больно. - Рен... – Тихий шёпот грохочет в ушах как сотня колоколов. – Не уходи. Пожалуйста. - Хорошо, - так же шёпотом соглашаюсь. – Не уйду. Это похоже на сюрреалистический сон. Я всерьёз полагаю, что мне это снится. А раз это сон, то здесь можно всё. Я чуть отстраняюсь от тебя и... Каштановая чёлка щекочет лоб и щёки, дыхание пахнет мятной зубной пастой, и, когда тёплые и податливые губы раскрываются навстречу моему языку, отвечая на поцелуй, я уверяюсь, что уж теперь-то я точно окончательно и бесповоротно наконец-таки свихнулся. --- Аники - старший брат