Последний снаряд бабума разрывается где-то над головой за мгновение до того, как подошвы пиратских сапог касаются палубы. Говоря по правде, догонять этот бахун было не слишком интересно, да и добыча с него вряд ли будет достойная: у острова Шихум обычно ходят разве что урдерские да суммонийские суда, да раз в дюжину лет попадется арварохский шнупп. Странно даже, что такое крупное судно как бахун вообще здесь оказалось. Но чем только не приходится заниматься, чтобы разогнать скуку.
Капитан Анчифа Мелифаро любит этот момент — когда наконец заканчивается пальба, и можно вспорхнуть на чужой борт, зажав в руке кинжал, заткнув за пояс тютюшихумскую шипастую плеть, и ждать, что из них придется применять первым. Однако в этот раз все почти спокойно, только набрасывается — сдуру, не иначе — совсем молоденький парнишка, юнга еще, наверное, — даже без оружия, просто с кулаками. «Понимаю, — думает Анчифа, отвешивая ему звонкую затрещину и пиная под зад коленом, пусть летит подальше от острия кинжала. — Обидно тебе, малец, что твой корабль захватили. Ничего, еще обиднее будет, если тебя самого случайно прирежут».
Команда взлетает на борт почти бесшумно, люди становятся чуть позади — Анчифа спиной чувствует их ухмылки. Тишина, только жалобно скрипят искореженные реи да хлопают на ветру рваные лоскуты парусов, а еще хрипло дышит захваченный экипаж, глядя зло и отчаянно на укумбийцев.
— Капитана ко мне, убитых — в море, раненых стащите куда-нибудь... да хоть в кают-компанию. Лекарь есть на борту? — это уже капитану, смуглому великану в суммонийских одеждах.
Анчифа рядом с ним выглядит почти гномом, но все равно умудряется неведомым образом смотреть сверху вниз. Капитан досадливо морщится и не отвечает. Анчифа переводит это как «лекаря на борту нет» и хмыкает — что ж, им же хуже, не надо было вступать в заведомо проигрышный бой.
— Пойдем, будешь показывать мне ваши сокровища, — Мелифаро коротко смеется и хлопает капитана по плечу фамильярным дружеским жестом.
Пиратская команда хохочет за их спинами.
Трюмы, как и ожидалось, оказываются полупустыми. Мало того, что в Урдере, откуда явно идет корабль, совершенно нечего закупать, кроме разве что местного синего камня и традиционных вышитых полотенец, так сейчас еще и не сезон, все каменные шахты простаивают: слишком уж высоко поднимаются зимой горные воды. Анчифа брезгливо оглядывает несколько одиноко сваленных в углу тюков с пресловутыми полотенцами, разочарованно пинает один из них.
— Зачем ты вообще в море-то вышел, горе мое? — спрашивает почти сочувственно. — Тебе хоть команде-то есть, чем платить? Мы, правда, тебе ее слегка проредили, помогли, можно сказать, — он коротко ухмыляется.
— Пассажира везем, — вдруг отзывается капитан.
Анчифа удивленно вскидывает брови: во-первых, и не ждал уже, что этот угрюмый великан заговорит, а во-вторых, гнать целый бахун с пустым трюмом ради одного пассажира? Какие же деньги должны звенеть у него по всем карманам! Глаза пирата загораются азартом.
— Ну-ка покажи мне этого пассажира, — он подталкивает капитана к лестнице. — Надеюсь, мои ребята еще не успели скормить его рыбам.
Капитан качает головой.
— Вашими стараниями скоро наверняка придется. Мне показалось, его хорошенько задело снарядом, будь он неладен... И угораздило же его сунуться на палубу именно тогда, когда вы открыли огонь! — он говорит с неожиданным отчаянием, будто таинственный пассажир приходится ему родней.
— Это мы-то открыли? Капитан, не льсти себе, если бы не ваш первый так называемый залп, мы бы не стали ради вас возиться с бабумами , — Анчифа молчит, поднимаясь за капитаном в кают-компанию. — Ты его знаешь, что ли? Родственник какой? Или важная шишка?
— Да нет, только перед отплытием познакомились. Но знаешь... — суммониец приостанавливается на узкой лестнице и оборачивается. — Просто человек он хороший.
И произносит это как-то так проникновенно и убежденно, что у Анчифы пропадает всякое желание зубоскалить. Он только молча указывает идти дальше, и капитан подчиняется, пригибаясь в невысокой двери.
Мелифаро выслушивает короткий доклад одного из своих ребят: среди своих пострадавших нет, на бахуне семеро убиты, тринадцать ранены, трое из них скоро тоже канут к Темным Магистрам, по карманам пошарили — ничего интересного, все больше безделушки вроде карт да винных пробок.
— А еще один из этих троих очень хочет с тобой пообщаться лично, причем делает это чрезвычайно настойчиво, такой резвый оказался! Вроде пол-грудины раздробило, а говорит — будто лекцию в Королевском Университете читает. Пришлось его подуспокоить! — Кита Ченыр, один из самых младших матросов, впервые сегодня получивший разрешение подняться на чужой корабль при захвате, чуть ли не подпрыгивает на месте от радости.
— Успокоить? И так полумертвого? — Анчифа подходит ближе. — Вернемся на «Фило» — уши надеру, — он говорит спокойно, но почему-то в каюте моментально повисает тишина, даже чужие раненые на несколько секунд перестают хрипеть и стонать.
— «Фило», значит? — бодрый голос вдруг нарушает паузу, и звуки постепенно возвращаются, причем делают это неохотно, будто морские змеи осторожно подплывают обратно к острому рифу. Анчифа отводит взгляд от незадачливого матроса и поворачивается, отыскивая говорившего.
Темноволосый мужчина средних лет с неприметным, не запоминающимся лицом обнаруживается почти сразу. И не потому, что его одежда разительно отличается от суммонийских нарядов, а скорее из-за взгляда — колкого и внимательного, но в то же время неожиданно теплого и будто бы родного. Мелифаро вдруг чувствует себя пятидесятилетним сорванцом, которому любящие родители прощают очередную проделку. И высокомерно вскидывает голову, разглядывая незнакомца: нет никаких сомнений, что это именно он. Хороший человек, ну надо же.
— «Фило». Тебе что-то не нравится?
— Ну что ты, капитан, — голос незнакомца звучит миролюбиво, почти ласково. — Скажи-ка мне, а не в честь ли деда ты так назвал свой корабль?
Анчифа моментально забывает про все свое высокомерие, почти подбегает к мужчине и садится рядом. Не так уж много в Мире людей, знающих о существовании Магистра Фило Мелифаро.
— В честь него самого. Ты с ним встречался?
Незнакомец неопределенно качает головой.
— Можно и так сказать, — и улыбается вдруг. — Никогда бы не подумал, что в мою честь назовут пиратский корабль, но это неожиданно приятно.
Анчифа наконец понимает.
Анчифа вглядывается в лицо не-незнакомца и видит: отцовский разрез глаз, прямой нос, как у младшего братишки, изгиб бровей в точности как у него самого.
Анчифа смотрит на блестящую от крови одежду деда и почему-то боится прикоснуться, разорвать эти тряпки, увидеть, насколько на самом деле серьезны раны.
— Ну что ты, — Магистр Фило ласковым жестом касается волос внука. — С каждым бывает, рано или поздно. Да и в твоем списке я далеко не первый, верно?
Укумбийцы смотрят на своего капитана так, будто у него внезапно выросла вторая голова: они-то знают, что никто не может разговаривать с ним таким тоном. Да и кому это пришло бы в голову?
— Что уставились? — рявкает Анчифа. — Раненых перевязать, команду отпустить, бахун починить. Если чего-то не хватит — снастей там или смолы — берите с «Фило», — и осекается, произнеся привычное название.
Пираты недоуменно ворчат, но отправляются выполнять указание — а как иначе, если не хочешь пополнить количество раненых.
— Зря ты так на них рычишь, — тихо говорит Фило. — Хорошие у тебя ребята, хоть и умеют веселиться только одним способом.
— Двумя, — машинально отзывается Анчифа. — Еще бомборокки.
— Двумя, — миролюбиво соглашается Магистр. И прикрывает глаза.
Анчифа наконец берет себя в руки и аккуратно распахивает окровавленную одежду.
Дюжину вурдалаков через все пересохшие моря волоком, это ж надо было так неудачно задеть! И лекарь ближайший, как назло, только на берегу, а до него минимум четыре дня пути, да даже если бы и два — все равно не дотянет. И сам колдовать не научился как следует, хотя давно думал об этом — впрочем, здесь это и не помогло бы, наверное, слишком уж далеко от Сердца Мира... Деду вон все его умения не помогли.
Анчифа растерянно смотрит на раздробленные кости, белеющие в ране, и почему-то тянется к ним рукой, куда-то туда, где под несколькими целыми ребрами до странного спокойно бьется сердце.
Кита Ченыр едва успевает подхватить своего капитана, когда тот вдруг неловко валится на бок, будто потеряв сознание.
***
— Не сжимай слишком сильно, поранишься — умрешь, и как я потом с твоим отцом объясняться буду?
Магистр Фило — целый и невредимый — сидит, скрестив ноги, на самом краю деревянного пирса, выступающего далеко в море. Настолько далеко, что и берега не видно, когда здесь стоишь. Анчифа оглядывается кругом — волны, волны и волны, только отчего-то не привычно-сизые, а лилово-свинцовые, с золотистыми барашками — и садится рядом с дедом. Осторожно раскрывает кулак и смотрит на странный острый предмет, лежащий на ладони: то ли наконечник стрелы, то ли вообще какой-то инструмент скульптора, не разберешь, никогда таких не видел раньше.
— Что это?
— Смерть, — просто отвечает Фило.
Анчифа разглядывает острие со спокойствием, удивляющим его самого.
— Как такое может быть? — спрашивает наконец.
— А как может быть иначе? — Фило поворачивается, и становится видно, что он едва сдерживает смех. — А ты молодец, ловко придумал. Жаль, что твою судьбу повернули: надо было тебя отправить куда-нибудь в Суммони учиться настоящей, Истинной магии, способностей-то у тебя хоть отбавляй, вон как легко мою смерть стащил. Да только что уж теперь...
Анчифа думает.
— Стащил, — значит, избавил тебя от нее?
— Не совсем. Но форму ты ей придал правильную, не спорю. А теперь отдай-ка ее мне, не стоит тебе долго с ней возиться, мало ли, — Фило протягивает руку.
Анчифа машинально сжимает ладонь и прячет ее за спину, и головой еще мотает, будто ему и правда не больше пятидесяти.
— Если я тебе ее отдам, ты умрешь, — заявляет он вдруг почти капризно.
— Умру, конечно, — мягко отвечает Фило. — Но если не отдашь, умрешь уже ты. И вот это будет гораздо хуже, поверь мне, — и он спускает ноги с пирса, касаясь ими воды.
Вода шелестит, словно ветер в листве, и Анчифа вдруг понимает, что волны когда-то успели смениться высокой травой.
— Так не пойдет, — говорит он. Тебя вся семья сколько дюжин лет уже ищет. А моя судьба все равно не моя. Да и со смертью у нас почти что дружеские отношения. Я на нее, можно сказать, работаю.
Магистр Фило хмурится.
— Вот именно. А не должен бы... Впрочем, это все равно неважно, рано или поздно разберетесь с ней сами, что к чему. Но я здесь точно лишний.
Он требовательно встряхивает рукой — мол, давай же!
Анчифа неторопливо встает прямо в густую траву — стебли щекочут босые почему-то ноги — отвешивает Фило шутовской поклон и раскрывает ладонь.
— Иди ко мне.
Собственные слова кажутся ему громовыми, рокочут, раздаются отовсюду сразу, бьют по перепонкам, скатываются мурашками по позвоночнику. Смерть течет вместе с кровью по животу, щекочет кожу, боль вдыхается вместо воздуха, режет гортань, заставляет сердце колотиться все быстрее. Темнота наступает со всех сторон.
Фило подрывается с места, подхватывает скорчившегося Анчифу, кладет на пирс, пытается отнять его руки от кровоточащей груди.
— Грешные Ма...
***
— Ты упрямый.
Голос журчит, словно полноводная река, окутывает мягким и сладким, будто оглаживает теплыми ладонями. Анчифа на секунду открывает глаза и тут же зажмуривается снова. Не бывает такой красоты, просто не может быть в Мире... в Мире ли?
— У меня получилось, — говорит он, уверенный в своей правоте. И слышит в ответ негромкий переливчатый смех.
— Получилось, получилось... Ты не посмотришь на меня?
Мелифаро опасливо приоткрывает на всякий случай только один глаз. Высокая, головокружительно красивая леди с рыжими косами почти до пят смотрит на него ласково и сочувственно.
— Раньше ты был не против работать на меня, — говорит она неожиданно серьезно. — Что изменилось?
Анчифа садится, оглядывается — и тут же понимает, что не стоило этого делать: вокруг нет никаких ориентиров, ни сторон, ни неба или земли, только мягкая мерцающая темнота, и от этого моментально начинает кружиться голова.
Леди касается его лица прохладной рукой, поворачивает к себе.
— Смотри на меня, — она говорит негромко, но ослушаться ее невозможно. — Так что изменилось?
— Я встретил того, кого не могу убить, — Мелифаро кажется, что отвечает не он сам, а что-то глубокое, потаенное, из самого дальнего уголка его «я». — Того, кому не могу дать умереть.
— Интересно, — леди чуть склоняет голову, невесомо поглаживая пальцами скулу. — И ты решил, что я возьму твою жизнь вместо его?
Анчифа пожимает плечами, молчит.
— Ты ошибался, — в ее голосе нет ни насмешки, ни сочувствия, лишь констатация факта. — Я не буду забирать твою жизнь... и его тоже не буду, — вдруг продолжает она после паузы.
Капитан поднимает голову, слушает.
— У меня есть условия, — леди вдруг улыбается, будто ей только что пообещали хорошую добычу и пару новых сережек впридачу. — Ты больше не будешь работать на меня. В конце концов, если уж говорить честно, ты и не должен был.
— Все так говорят, — кивает Анчифа.
— И поверь, я тебе благодарна. Но отказаться от тебя совсем тоже не могу. Так что... — она умолкает, будто додумывая что-то, потом кивает сама себе. — Во-первых, ты никому не расскажешь, что я иногда отпускаю тех, кто этого очень уж хочет.
Капитану кажется, что это очень хорошее условие, честное.
— Что-то еще?
Она снова думает несколько секунд, потом склоняет голову.
— Да. Иногда ты будешь мной.
У Мелифаро обрывается что-то внутри.
— В чем разница? И так, и так убивать, а мне...
Леди останавливает его коротким властным жестом.
— Ты меня не понял, — и опять улыбается. — Не забирать. Смотреть.
Анчифе думается, что это самое невероятное предложение из тех, которые когда-либо получали люди. От такого отказываться — быть кромешным идиотом. А он никогда таковым себя не считал и не собирается начинать.
Он поднимается на ноги, стараясь не думать о том, что стоит ни на чем, и подает Смерти руку.
***
— Очнулся!
— Очнулся!..
— Капитан?..
Анчифа с трудом разлепляет веки, жмурится от слишком яркого света грибных светильников — голова раскалывается, перед глазами все плывет. Зато настроение почему-то необъяснимо отличное, и внутри легко, будто многолетнюю ношу вдруг сбросил.
Он смотрит на свою руку, стиснувшую кожаное лоохи на груди, медленно разжимает пальцы и так же медленно, стараясь не делать резких движений, садится. Вокруг хрипят раненые, суетится его команда, позвякивает стекло, кто-то всовывает наполненный доверху стакан бомборокки в затекшую ладонь. Глоток, другой — капитан осушает стакан почти залпом. И вспоминает.
Мелифаро оглядывается, отыскивая взглядом Фило — но рядом никого нет, и заливавшей пол крови нет, и даже доски холодные, будто бы не было здесь никакого другого человека.
— Где... этот? — хрипло спрашивает он, кивком указывая на место, где лежал дед.
— Исчез...
— Исчез?
— Как только ты отключился, так сразу, минуты не прошло.
Анчифа снова ложится на пол и закидывает руки за голову.
И улыбается.
