За зеркалом

– Скажи ещё что-нибудь, Уилки. – Что сказать, Аркашки? – Потрясающе, – пробормотал Небольсин. – Ещё что-нибудь! – Закусывать надо, – наставительно сообщил Уилки. – Ты это лучше меня знаешь. А не то проиграешь. А я хочу честную игру. Небольсин отправил в рот солёный огурец и ломоть хлеба. – Удивительно, – повторил он и – уже в который раз за вечер – разлил водку. – Дуняшка, ты слышишь? Как говорит – заслушаешься. Почти неотличимо. Это прямо талант, какой-то лингвистический дар. – Ты всё-таки не в цирке, Аркашки, – вставил Уилки и тоже взял огурец. – В цирке скука смертная, – отмахнулся Небольсин. – А с тобой весело. Это я в самом лучшем смысле тебе говорю, не обижайся. – Я не обижаюсь, – сказал Уилки, и было решительно непонятно, обиделся ли он всерьёз, в шутку или не обиделся совсем. – А как пьёт, Дуняшка!. Одним махом, не кривится, не задыхается. Да ещё и учит закусывать! Просто загляденье!.. Глядя на него, даже самому пить не хочется – только смотреть. – Нет уж, ты, пожалуйста, пей, – кротко попросил Уилки. – Мы же всё-таки на спор. Не отставай, а то стыдно будет проиграть. Вы, русские, всё время хвастаетесь тем, как много можете в себя влить. – А ты не издевайся, – пригрозил ему Небольсин. – Между прочим, опьянеть тоже важно, иначе смысла нет. Грустно быть бездонной бочкой. Небольсин крякнул, опрокинул в себя рюмку, понюхал горбушку. Сидевший напротив него Уилки сделал то же самое. Вечно он так – повторяет, как зеркальный двойник. Зеркало, зеркало, крутилось в голове у Небольсина; мысли у него уже путались. Уилки с удивительной быстротой приспосабливался к тем, с кем ему доводилось столкнуться на жизненном пути, но никогда – никогда нельзя было заглянуть по ту сторону отражения. – Что ты скрываешь, Уилки? – брякнул Небольсин. – У всех свои секреты, Аркашки. – Глаза у Уилки тоже косили куда-то к носу, но выглядел он подозрительно свежо. Однако пил он до дна, не мухлевал – Небольсин за ним внимательно следил. По правде говоря, Небольсин пристально следил за ним не только сейчас, во время глупого спора. Лейтенант Уилки был не просто занятным иностранцем, над которыми каждый русский – уважая, хваля, даже вспоминая с теплотой, что случалось нечасто – непременно подтрунивал в душе. Нет, подтрунивать над Уилки получалось, и получалось неплохо, но все эти шуточки обрамляли глубокую внутреннюю настороженность, пугающий интерес, с которым заходят в полутёмную комнату. – Пьёт – и с ног не валится, холода не боится, – сказал он вслух. Уилки и впрямь не куксился на морозе, как непривычные к нему засланцы, не кутался в множество тряпок, а одевался хоть и очень тепло – но по-умелому тепло. – Ты, Уилки, иногда уж очень на нашего брата похож. Но вот что… – Что? – Уилки широко улыбался улыбкой, одновременно раздражающей и привлекающей Небольсина. Она не была искусственной, как не была искренней; но главное – сам Небольсин не против был так улыбаться, если не было бы так невыносимо тяжко. Но он не мог – не слушались губы, поганая совесть не позволяла так лыбиться, а Уилки будто скалился за них двоих. – Да вот зубы у тебя слишком хороши, – брякнул Небольсин. – Белые-белые. У нас таких не бывает. У нас у всех гнилые пеньки. Они тебя выдают. – Врёшь ты всё, Аркашки. У тебя отличные зубы. И улыбаться ты умеешь. Почувствовав неожиданное смущение, Небольсин принялся возиться с новой бутылкой, которую предусмотрительно поставила на стол Дуняшка. Выходя из комнаты, она как-то неодобрительно покосилась на Небольсина – мол, пьют и меры не знают, а на железной дороге неразбериха. Но Небольсин был не согласен: во-первых, нет у него на участке никакой неразберихи, так, мелкие неувязки. А во-вторых – что ещё делать в такую метель на краю земли, как не напиваться на спор. Но нет, едва ли Дуняшку так уж волновала работа Небольсина – ведь она вовсе в ней не разбиралась. И вряд ли она могла упрекать его за наполненный в очередной раз стакан – девка привычная, и не такое видала. Неужто недовольна была тем, что вот уже несколько унылых вечеров подряд Небольсин к ней не приходил? Что поделать, если он вдруг обзавёлся более интересной компанией. Несколько первых встреч Небольсин тешил себя иллюзиями, щекотливым ожиданием того, что вот-вот раскусит этого странного лейтенанта, зачем-то вторгшегося в их запорошенные снегом города. Да ведь это не он сам, его отправили?.. Нет, нет, Уилки сам пришёл, сам расположился у них за пазухой, вечно бодрый, непознанный человек, шкатулка с двойным дном: вроде бы открыта, но запертая наглухо. Лейтенант Уилки, как тебя сюда занесло? И зачем занесло? Небольсин попытался вспомнить о своей невесте, и мозги у него заскрипели, как ржавые, да и застыли. Лицо её расплывалось перед внутренним взором – хоть и не так уж давно они расстались; но лицо Уилки продолжало маячить, отчётливое даже в полумраке. − Кто ты, Уилки? – язык Небольсина заплетался. Неужели проиграет? Проиграет англичанину? Стыдно… Почти так же стыдно, как пялиться на Уилки во все глаза. Шпион, обманщик, проклятый интервент… Тоже мне – свой в доску парень. Никогда, Уилки, не станешь ты своим, как бы ни старался, всегда будет в тебе особая нотка… не чужеродная, нет, чужеродное – это какой-нибудь лейтенант Мартин. – Да кто же ты? – почти зло повторил Небольсин. Бах!.. Уилки вдруг упал лицом вниз. Небольсин вскочил, шатаясь, обогнул стол, схватил его за плечи и приподнял – на лбу лейтенанта уже наливалась шишка. − Я всё-таки проиграл, Аркашки, − сонно пробормотал Уилки. Небольсин потянул его вверх, повёл к кровати, и обмякший Уилки послушно следовал за ним, и Небольсину даже показалось, что он притворялся более пьяным, чем был на самом деле. На последний вопрос Небольсина Уилки, конечно же, не ответил, да и не ждал Небольсин никакого ответа. Нависая над неподвижным телом лейтенанта, он напряжённо стоял, вытянув руки по швам, потом зачем-то сел рядом, коснулся ворота чужого пальто, попытался расстегнуть пуговицы, но быстро оставил это занятие. Проснётся – сам разденется, если он и впрямь сейчас спит. А если не спит, то тем более… тем более нужно поскорее уйти. − Похоже, это я проиграл, − сказал Небольсин – случайно вслух, да и к чёрту! И наплевать! Небольсин не гляделся в зеркала – не любил он своё отражение, но на Уилки смотреть хотелось; Уилки – кривое зеркало с хитринкой, с подвывертом, но главное – так хочется узнать, что прячется у него в глубине, за гладкой поверхностью. Если обойти зеркало, за ним ничего не окажется, никакого нового мира, вся глубина отражения – ложна. Но если в зеркале никого нет, кто же тогда разбросал в нём свои капканы?