Black trees and Pink snow

Сквозь растопыренные пальцы вытянутой руки парень вглядывается в иссиня-чёрное небо. Хочется сделать шаг, оторваться от земли, подняться выше изуродованных тьмой макушек огромных деревьев и навсегда потеряться в этом далеком "неизвестность". Не видно ни единого облачка - лишь мириады ярких звезд пьяным рисунком на бесконечном полотне. Кажется, так близко – стоит лишь протянуть руку, и горячая точка окажется в твоих ладонях. Но вместо ожидаемого жизненно необходимого тепла в сжавшемся кулаке скапливается лишь ледяная пустота. Сокджин с недоверием косится на переплетение тонких вен под светлой кожей, будто впервые видит свои же исхудавшие руки, и вновь переводит напряженный взгляд на творение сумасшедшего, что запачкал глубокий цвет холста многочисленными светлыми брызгами. Миг – и неприметная далекая звезда, вспыхнув на прощание, тонкой линией скрывается за верхушками деревьев. «Забери мою душу» - облачко пара вырывается меж приоткрытых пухлых губ и тут же тонет в тихом перешептывании мощных ветвей. Парень стряхивает со щек кристаллики льда, в которые мгновенно превращаются выступившие слёзы, и, спрятав озябшие руки в глубокие карманы тёплого пальто, движется дальше – в самую глубь проклятого леса. Нетронутые пласты розового снега - прямо как во сне, что преследует парня из ночи в ночь - устрашающе хрустят под ногами незваного гостя. Чёрные деревья укоризненно качают головами – не ходи сюда, безумец. Поверни назад, пока не стало слишком поздно. В какой-то момент Сокджину и правда кажется, что это лишь начало очередного ночного кошмара, но горсть снега, металлическим послевкусием растворяясь на языке, работает не хуже хлёсткой пощечины. Разъедающий душу страх - не плод разбушевавшегося воображения. Реальность. Длинные изломы корявых ветвей покачиваются на лёгком ветру, задевающим лишь самые макушки лесных гигантов, мощные стволы утробным рычанием пускают свой скрип вперёд, в чащу, последним предупреждением растворяясь в вынужденной глухоте. Голые кустарники, то здесь, то там торчащие из-под толщи окрашенного в кровавые оттенки снега, напоминают диких зверей, что готовы в любой момент броситься и разорвать незащищенную глотку. Надломленно улыбнувшись собственным мыслям, парень упрямо продвигается вперёд, с трудом переставляя вязнущие в глубоком снегу ноги. Здесь нет ни зверей, ни птиц, ни людей. Здесь нет никого. Мёртвый лес. Проклятый лес. «Забери мою душу» - беззвучной просьбой в бездну неба. Непроходимые дебри подступают со всех сторон, тёмным куполом накрывая, удушающе окружая одиноко-живую фигуру. Всё ближе. Чернильные кроны с редкими пожухлыми листьями угрожающе нависают над упрямым путником, что с каждым шагом бесповоротно приближается к неизбежному. Холодные пальцы стальным кольцом смыкаются на открытой шее. От неожиданности Сокджин дергается, хрипло выдыхает горячее облако, но в следующее же мгновение покорно замирает на месте, не осмеливаясь повернуть голову или поднять потухший взгляд. Острые когти впиваются в нежную кожу, срезая частички прозрачного эпителия, раскалённое дыхание опаляет затылок, алые капли срываются с краёв неглубоких ранок, оставляя горячие следы. Одна за другой на снег летят посеребренные пуговицы, безоглядно тонут в розоватых отблесках мёртвого леса. Тёмное пальто соскальзывает с широких плеч и неровным пятном падает к чужим ногам. «Забрать душу, говоришь?» - прохладные губы мягко касаются основания шеи с левой стороны. Именно так, как любит Сокджин. Дразняще, нежно, невесомо.. Чарующий соблазн в глубоком, обволакивающем, словно густая патока, голосе завораживает, завлекает, пленит порочными сетями истинного помешательства. Отсюда нет, да и не надо, выхода. Глухой смех с лёгкой хрипотцой касается чуть вьющихся концов волос, щекочет основание шеи и, против всяких правил, расслабляет. Парень прикрывает глаза и запрокидывает голову назад, поддавшись лёгкому нажиму длинных когтей. Давно готов к неизбежному. Острота треугольников подцепляет край запачканного ворота и дразняще оттягивает, обнажая молочную кожу с мерно бьющейся жилкой. Адамово яблоко непроизвольно дрожит и дергается вверх, когда хватка усиливается. Почти незаметно, но у Сокджина слишком чувствительная шея. Следующим движением тонкие полосы ткани, бывшие когда-то любимой водолазкой, летят вслед за пальто, к увязшим в окровавленном снегу ногам. Мягкие губы смещаются на плечо, жадно оставляя цепочку багровых следов на светлом полотне нетронутой кожи - разрядами блаженства по сверхчувствительным нервам, и алые полосы расцветают на широкой спине - очередной рисунок безумного творца. «Мне не нужна твоя душа». В мертвой тишине удивленно перешептывающихся между собой деревьев звук расстегиваемой ширинки звучит оглушительно громко, почти отрезвляюще, но лёгкие прикосновения холодных пальцев над резинкой трусов слишком осязаемы и непростительно желанны. Из-под полуопущенных ресниц Сокджин успевает заметить, как длинные когти с кровавым отблеском на заостренных концах медленно уменьшаются в размерах, превращаясь во вполне обычные человеческие ногти. Неизменно чёрного цвета. На слишком человеческих руках со знакомыми до скручивающей боли в груди линиями темно-синих вен. «Мне нужен ты». То немногое, что оставалось из одежды, превращается в пепел, чёрной пылью оседая на колючий снег, и холод мраморной кожи сжимает оголенную ягодицу. Сокджину странно. Очень холодно, но в то же время безумно жарко. Кажется, давно готов к любому концу, но неконтролируемая паника остатками чувств бьется в глубине израненного сознания. Понимает, что чужой, но каждой клеточкой тела тянется к родному телу, прилегает к знакомым до последнего миллиметра изгибам, втягивает любимый запах. Кажется, он сходит с ума. Вернее, давно сошел, канул в бездну, и обратной дороги нет. Как и пути назад - из проклятого леса не возвращаются. Входит он резко и без предупреждения. Сокджин несдержанно вскрикивает от резкой боли, что заточенными до ядовитого блеска иглами пронзает отвыкшее за месяц тело, и впивается обкусанными ногтями в ствол ближайшего дерева. Ноги дрожат, немеют в обжигающе холодном плену, и от падения спасают лишь сильные руки, что оставляют по пять тёмных отметин с каждой стороны подтянутых боков. Толчки сильные, рваные, до упора и полного опустошения. Каждое движение сопровождается пошлым хлопком распалённой плоти о плоть, и Сокджин чувствует нечто горячее меж разведенных ног. Хриплые стоны опаляют взмокший затылок и растворяются в вязкой тишине окружающего пространства. Парень сглатывает горькие слезы, облизывает соленые губы, душит в себе рвущиеся наружу крики. Страшно, больно.. необходимо. Острые зубы сжимаются на крепкой шее, безжалостно разрывая тонкую кожу и выпуская на поверхность несколько тёмных капель, что прокладывают себе дорожки вниз по груди и растворяются в объятиях снежных кристаллов. Спустя несколько мучительно долгих минут движения замедляются, становятся мягче и плавнее, угол проникновения - приятнее. Сокджин с трудом разлепляет зажмуренные до ярких пятен глаза и чуть отстраняется от дерева, в котором всё это время искал спасение. Несколько тихих стонов слетают с пухлых губ. Заканчивается все так же неожиданно, как и начиналось, лишь белёсо-кровавые разводы на худых бедрах и жгучая боль между ягодиц напоминают, что что-то вообще было. Потеряв поддержку в виде чужих рук, парень без сил опускается в рыхлый снег, совершенно не замечая продирающего до самых костей холода. Придя в себя, Сокджин отрывает бессмысленный взгляд от ломанного узора древесной коры и, обернувшись, тонет в тёмных омутах напротив. Парень выглядит точь-в-точь, как в их последнюю встречу: лакированные ботинки, зауженные черные брюки, черная атласная рубашка, алый галстук, три кольца на длинных пальцах, по серьге в каждом ухе и, главный атрибут, завершающий идеальный образ - короткий нож, воткнутый в мертвенно-белую шею. - Намджун, - его длинные пальцы выуживают пачку сигарет из заднего кармана брюк и неспешно вскрывают дорогой запас. Медленно закуривает, вопросительно изгибая одну бровь, вслушивается. - Прости меня. Я не должен был.. я виноват... - слова тошнотворным комом застревают в горле, язык прилипает к нёбу, пелена слёз застилает покрасневшие глаза. Парень напротив чуть приподнимает уголки пухлых губ в лёгкой полуулыбке, из-за чего на изученном до последней родинки лице появляются неглубокие ямочки. - Я опоздал. Если бы только... - жгучие слёзы беспрерывно срываются на холодное полотно неизменно-розового снега, впитываются алыми отблесками в окружающей тьме. - Если бы я только.. всё было бы иначе! Я не успел. Я так виноват. Прости меня, Намджун. И я ведь так и не сказал, что люблю тебя.. Непоседливый ветер играет с чересчур добрыми кронами, отвратительная на вкус человеческая сигарета тлеет между непривычно прямыми пальцами, чёрный пепел прокладывает тонкие дорожки к мёрзлой земле сквозь рыхлый снег. Парень, что сидит напротив, сжался в сплошной дрожащий комок из чувств и глазами, полными слёз, вглядывается в ему одному знакомые черты лица. Сатана делает последнюю затяжку и, отбросив окурок в жертвенный снег, протягивает белоснежную ладонь вперед. Накидывает на голые плечи с россыпью темных засосов и багровых укусов тёплое пальто, роль которого уже чисто символическая, помогает подняться и удержать равновесие. Переплетая свои пальцы с чужими, он долго и отчего-то задумчиво вглядывается в бескорыстные, бесконечно преданные глаза напротив. А те - покрасневшие, полные влаги, с пятнами лопнувших капилляров - обрамлены слипшимися ледяными треугольниками ресниц. И в этих глазах плещется так много искреннего обожания, неподдельного восхищения с примесью помешательства, буквально через край, что даже становится немного грустно. Ведь каждый раз одно и тоже - одержимым однообразием по замкнутому кругу, безумной любовью к ложным надеждам, гибелью в собственных мечтах. Из проклятого леса никто не возвращался. Так говорят люди. Но лишь вечные деревья знают непоколебимую правду: Никто не захотел возвращаться.