Заметь меня,дурень

Все было чудесно у Сехуна в жизни: любящая семья, родители, которые всегда поддерживали и помогали, вот только один туго думающий родственник все никак не мог включить свои мозги и наконец понять, что вот он — Сехун — полностью принадлежит ему и готов отдаться. Хоть прямо сейчас забирай себе, даже возражать не станет. Отношения с братом развивались туго, почти невозможно скучно и медленно. Тот иногда вел себя с ним то как с капризным ребенком, то приближался непозволительно близко и тяжело дышал, обволакивая омутом своих почерневших глаз, и в такой момент омега переставал дышать, каждый раз надеясь, что альфа понял все, и теперь он может не скрывать своих чувств, льющихся лавиной через край, однако, старший жестко обрывал подобные моменты и, щипая за щеку, трепетал о том, какой у него милашный и все еще маленький брат. Брат, всего лишь брат, — звучит как приговор, словно клеймо, от которого омега не может избавиться и приходится, молча стиснув зубы, прятаться в собственной комнате, выплескивая слезы и долго проклиная чертову сущность Бэкхена. Все было относительно хорошо, по крайней мере в этом себя убеждал Сехун до поры до времени, пока не увидел своими глазами брата с чужой омегой, которая, не стесняясь, липла к нему и вскоре повисла на шее, притягивая Бэка ближе, будто бы он полностью и без остатка принадлежал ему. Лицо Хуна оставалось спокойным долгие три минуты, а после оно скривилось, и крепко сжатые губы образовали тонкую линию, пока омега старался не заплакать. Как так-то? На его месте должен быть ОН! Это Сехун должен вешаться брату на шею и ластиться, нежно притягивая к себе и ловя его губы для поцелуя, тогда почему на его месте… другой? Не сдерживая злости и жгучей обиды, он пинает ногой мусорный бак, решая: подходить или не стоит? И все-таки плюет на размышления, свою гордость и движется прямиком к брату и его потаскухе, улыбаясь так, словно не он сейчас был жутко ранен и даже не удосуживается ни взгляда Бэка, ни его омеги. Его совсем не замечают, будто бы Сехуна вовсе и нет на самом деле. Омега кашляет раз, потом громче и, не выдержав, бьет школьной сумкой Бэкхена по спине, а когда тот оборачивается с удивленным взглядом, невинно расправляет губы в улыбке и прячет сумку за спину, распрямляясь и стараясь не смотреть на то, как чужие мерзкие руки оглаживаю плечи брата, переходя на щеки, лаская. — Привет, — тянет Хун, стреляя огненными лучами из глаз. — Кто это? — Ах да, познакомься, — альфа сначала застывает так, словно ему стало жутко неловко, а после расплывается в предательской ласковой улыбке, обвивая рукой талию парня. — Это моя омега, До Кенсу. Сехун отказывается верить услышанному, отказывается принимать это за правду и долгим, выжидающим взглядом смотрит: ждет, пока альфа скажет, что он просто пошутил, но нет, ничего не происходит, и омега готов расплакаться под вопросительным взглядом родственничка, а лучше залепить ему хорошенькую оплеуху за обманутые надежды и разбитое только что сердце. — Отлично, — истерично смеется Сехун, хлопая себе по бедрам руками. — Супер просто. — Хун-и, — альфа тянется к нему, взволновавшись странной перемене в настроении брата и, черт подери, даже не догадывается, почему омега себя так ведет. Смотрит как на ненормального и пытается тихим шепотом привести в себя, хотя это ему бы стоило опомниться, чтобы до него наконец все дошло, но, видимо, не судьба. — Не называй меня так, — шипит Сехун и отступает назад. — И не смей ко мне прикасаться. — Да что с тобой? — Бэкхен искренне не понимает в чем дело, сверкает добрыми и мягкими глазами, не пытаясь разглядеть в нем свою омегу, почему? Почему, мать твою? — Ничего, — успокаиваясь, бросает Хун, и голос его звучит безжизненно, словно он истощен. — Я пойду. домой. Альфа провожает его изумленным взглядом, почти срываясь с места следом, чувствуя, как огромный камень падает поверх легких и не дает дышать, вот только руки новой омеги останавливают и опять притягивают к себе, целуя в губы. Брат вновь забывается, хоть и тревожно прокручивает в голове этот момент. Когда Бэк возвращается вечером домой, семья сидит за большим столом, а он слышит краем уха из прихожей, как недовольно цокает папа, по привычке закусывая губу. Отец по старинке читает любимую газету и пытается легким поглаживанием руки по кисти супруга успокоить его, но сам не знает того, что подобное перестало на него действовать еще пару лет назад. Мужу об этом знать не обязательно. Альфа проходит, садится на свое законное место и тот час бросает взгляд на омегу, который лениво и без интереса ковырялся в тарелке, совсем не реагируя на приход брата, хотя на самом деле ужасно хочет посмотреть на него и спросить: «Доволен, что опять обидел меня?», но молчит, молчит и еще раз молчит. Бэкхен устало вздыхает, берясь за свою порцию и отмечает краем глаза, что папа успокоился и сменил строгий взгляд на мягкий. Стоило попросить прощения за опоздание, но какого черта он должен чувствовать вину, если давно вырос? — Я пойду, — альфа, не притронувшись к еде, поднимается обратно. — Сядь, — отец откладывает в сторону газету и сжимает руку супруга, который скоро взорвется от распирающего его интереса. — Твой папа скоро взорвется, если не узнает, с кем ты сегодня обжимался на улице. — Крис, — омега бьет супруга по плечу. — Можно было поделикатнее? — Да что я такого сказал? Он уже взрослый парень, давай называть все своими именами, — альфа вскидывает бровь, повышая голос специально, чтобы позлить супруга и продолжает. — Обжимался, так обжимался. Давно пора. — Тебя о чем-то только и просить. Почему ты всегда все портишь? — Минсок одергивает свою руку, хмурясь и чуть не чертыхается.  — Так сложно нормально поговорить с сыном? — Да Господи! — взвывает Крис, неуклюже бросая вилку, и она падает на пол. — Почему, как сразу что, виноват я? — Я, что ли? Альфа, не желая продолжать бессмысленный спор, отворачивается и вновь берется за газету. Супруг скоро успокоится, главное не продолжать ссору, которая потом вылезет в виде скандала. — Да уж, — вздыхает старший, потирая переносицу. — Это был мой омега, его зовут До Кенсу, и да, отец, как ты высказался, мы обжимались. — Вот паршивец, — хитро и довольно подмигивает отец, отказываясь смотреть на супруга, когда тот дергает его за плечо. — У вас все серьезно? — спрашивает папа, замирая. — Наверное, — пожимает плечами альфа и наконец бросает взгляд в сторону Сехуна, который в разы напрягся. — Хун-и, не хочешь посмотреть рождественский фильм? — Спасибо, но сегодня я, — омега поднимается, оставляя в покое растерзанную еду. — увы, занят. — Чем это? — Бэк лучезарно улыбается, немного посмеиваясь, думая, что младший шутит или опять идет заниматься ерундой, все равно же придет потом сам. Сехун кивает на отца, не отвечает и, похоже не собираясь, исчезает в недрах дома. Альфа опять кидает взгляд на родителей, ожидая объяснений. Или мелкий его просто проигнорировал? — Он идет на вечеринку, — разъясняет Сюмин. — Хочет отвлечься и немного порезвиться. — С кем? — Бэкхен весь настораживается и чувствует нечто странное внутри, будто бы что-то внутри кричит о большой ошибке, о чем-то близком, что так глупо он отпускает, но, к сожалению, не может понять, что. — Куда? — С друзьями в клуб, Бэки, в клуб, — отвечает сразу же отец, так спокойно и непринужденно, что альфа удивляется безразличию и халатности родителей. — Не волнуйся ты так, он обещал вернутся к 12. — Обещал, — хныкает возмущенно старший, покидая кухню и направляясь в комнату брата, но по приходу никого не обнаруживает, кроме тишины и раскиданных на кровати вещей. В груди поселяется мелкая тревога, которая неистово мягко колит и одновременно жутко обжигает. Бэк снова ничего не понимает и списывает все на плохое самочувствие, отправляясь к себе в комнату. Сехун приходит в три часа ночи, тихо заходит и еле передвигает ногами, спотыкается возле порога и чуть не встречается с паркетом собственной мордашкой, но вовремя ухватывается руками за вешалку. В доме тихо и, кажется, все давно уснули. Боясь разбудить родителей, омега старается не создавать шуму и пробраться незамеченным, однако, снимая с себя куртку, сильно размахивает руками и задевает статуэтку на полке, и та вдребезги разбивается и создает много шуму. — Боже, куда бежать? — хаотично мечется омега, так и не разувшись до конца: одна нога так и осталась в сапоге. — Понаставляют здесь… мать твою. Сехун собирается не как все пойти ногами по лестнице, а становится на колени и быстро ползет, решив, что если кто-то решит спуститься, то его вовсе не заметят. Не пойми, что творилось в омежей голове, но в тот момент план казался очень даже хорошим. На втором этаже загорается свет, и вскоре над омегой нависает тень, а Хун, не подавая виду, усаживается задницей на ступеньке, делая вид, что все нормально, просто внезапно устал и решил посидеть. — Хун, ты что, пьян? — Бэкхен хочет взглянуть на лицо, но тот брыкается и отпихивает его руки, отворачиваясь. — Я? Неет, просто. устал немного, — омега пытается говорить ровным голосом, потирая свои коленки ладошками. — Слабо верится, — альфа укоризненно цокает, дает легкий подзатыльник и рывком поднимает младшего. — Идем, не дай Бог нас увидят родители. — Какой же ты… — Какой? — Бэк держит за локоть пьяного брата, но, хотя тот вполне может дойти и сам, он решил, что лучше все-таки убедится, что кое-кто не грохнется, не удержавшись на ногах. — Правильный, — морщится омега и выдергивает свою руку, у спальни хлопая дверью собственной комнаты, так желая, чтобы альфа ворвался и, учуяв его запах, в конце-то концов, овладел им.

***

Утро не самое приятное, особенно сегодняшнее, ибо болит голова и в придачу сердце. Ближе к второй половине дня старший возвращается после встречи с Кенсу, весь заведенный и с хорошим настроением, от чего омеге делается совсем плохо. Он старается не смотреть на брата, когда тот приближается или садится рядом, а потом обязательно уходит к себе и закрывается на пол дня. Зачем им видеться, если толку-то нет? Бэкхен будет обожать своего омегу и будет дальше продолжать смотреть на него, как на родного брата, а не на предмет восхищения, возбуждения. Сехун игнорирует альфу несколько дней, хотя в тайне пытается узнать о До Кенсу, ведь обижаться — дело одно, но контролировать неразумного брата стоит. Бэк подходил сам, стучал в дверь и, подождав десять минут, уходил. Хуну так хотелось выскользнуть из комнаты, просто кинутся ему в объятия, и пусть он видит в нем родственника, младшего брата, но это куда лучше, чем не прикасаться и не находиться рядом. Приблизительно в пятницу, когда родители уезжают в гости на свадьбу знакомых, омеге приходится столкнуться с альфой в гостиной, дабы проводить папу и отца. Они прощально целуются, дают наставления и уходят, оставляя Сехуна рядом с братом. Омега хочет поскорее уйти, опять закрыться у себя и не выходить до приезда родителей, потому что совсем скоро перестанет соображать и накинется на брата, как голодный зверь. Когда он уже движется в напралении лестницы, его хватают за руку и чуть притягивают к себе. — Хун-и, — ласковым голосом молвит старший, подходя и обжигая своей огромной ладонью кожу на руке, а позже на мягкой щеке, к которой нежно прикасается пальцами. — Хун-и? — Мм? — из полуоткрытых век мычит омега, прижимаясь крепче и хватаясь цепко за майку брата. — Я сегодня не буду ночевать дома, — шепот со смыслом доносится отголосками, но спина уже рефлекторно напрягается. — Не будешь обижаться? Сехун досадно закрывает глаза, зажмуривается до звездочек и разочарованно отлепляется от альфы. В глаза больше не смотрит и мычит еле уловимое « Угу», скрываясь. Сехун не мог найти себе места, ходил туда-сюда, словно заведенный и чуть не рвал на себе волосы, когда услышал звук захлопывающейся двери. Стоит потерянным щенком посреди комнаты около пары минуты, пока не решает отправиться следом за альфой. Надевает первое, что попадается под руку и выбегает из дома, с облегчение вздыхая, когда видит фигуру старшего, садящегося за руль, быстро и пытаясь быть незаметным, проскальзывает в гараж и заводит машину папы, который, если прознает, накажет его года на три вперед. Омега дожидается отъезда альфы с места и выруливает сам, стараясь ехать отдаленно и почти не приближаясь. — Что я вытворяю? — шепчет себе Хун, входя в ночной клуб и ища глазами брата. — Слежу за родным братом, стыд-то какой. Он наконец замечает его возле большого стола, окруженного красными диванами и разложившимися друзьями Бэкхена, который с каждым поочередно здоровается и вскоре опускает рядом со своим омегой, ловя его губы для поцелуя и после радостно улыбаясь. Может, зря все это и альфа действительно счастлив быть с Кенсу? На его лице ни грамма сомнения и печали или хотя бы недовольства от прикосновений Дио. Только широкая улыбка и глаза, сверкающие чем-то загадочным и очень странным. Хун обреченно вздыхает, мысленно уже прощаясь со своими желаниями и пятится назад, задевая официанта спиной, и тот роняет поднос с напитками, брыкается сам и летит на пол, а омега, закрыв руками рот, застывает. — Простите, простите, — шепчет омега, надеясь, что компания с братом его не заметит, как и другие, но, больше не слыша музыка, понимает, что все смотрят только на него. Из-за стола поднимается толстоватый альфа и с презрением кривится, встают за ним и все остальные, кого успело обляпать. Сехун усердно молится уйти без позора или хотя бы не увидев лицо Бэка, но все надежды рушатся, и морщинистое тело движется прямиком на него, хватая за плечо, вынуждая вжать голову в плечи. — Ты охренел? Не видишь, куда прешь? Совсем оборзел. Теперь, детка, тебе придется платить за наше испорченное настроение, не говоря уже об одежде. — В с-смысле? — заикается Хун, боясь даже дышать. — В прямом, — гаденько улыбается незнакомец. — Натурой. Таким, как ты, шлюхам, прощать ничего нельзя. Расплатишься сполна! — Послушайте, я не-, — его трясет, а ноги подкашиваются от страха, пока вдруг его не хватают за руку и резко тянут на себя, в свои крепкие и такие уютные объятия. — Гуляй, парниша, — рычит Бэкхен, двумя руками прижимая омегу к своей широкой груди и отходя с ним подальше. — Еще раз увижу — не вылечишься до конца жизни, понял? — Чего? — неприятный альфа злится, подзывая свою компанию ближе, разминая костяшки рук, надвигаясь на альфу с омегой. Сехун со страху утыкается носом альфе куда-то в область грудной клетки и весь дрожит, крепко обвивая его талию. Бэк успокаивающе гладит его по спине и даже не отступает, будто уже зная, что вылетит из-за стола Чанель, уголки губ которого резко взлетают вверх. — Сейчас будем умирать, — блаженно произносит Пак и рвется в драку, а за ним и вся их компания альф. Бэкхен бросает другу взгляд на двери и тем самым оповещает, что собирается уходить и получает согласный кивок в ответ. Выводит омег вместе с братом на улицу, а сам возвращается обратно в клуб. Выходит он через несколько минут с окровавленной разбитой губой, но вполне целым, только слегка помятым. Сехун не кидается к нему, как того хотелось сделать еще пару мгновений назад, а лишь отступает на пару шагов назад, когда Кенсу подбегает к Бэку первым, салфеткой промакивая рану и нежно касаясь пальцами его щеки, скул и подбородка. — Все нормально, — немного холодно произносит альфа, засматриваясь на Сехуна, вдруг осознавая, какой он красивый и притягательный, особенно при легком свете фонаря, будто бы только сейчас заметил его. — Езжай домой и не волнуйся. Бэкхену не хочется смотреть на Кенсу, потому что тот начинает раздражать своим внимание и неприятно обжигать своими прикосновениями, посему он аккуратно отстраняет его от себя и вызывает такси, сажая в него Дио и наперед оплачивая поездку. Машина скрывается в ночном тумане города, наконец не оставляя ни единой лишней души, позволяя альфе наконец приблизится к омеге, коснутся изящного подбородка и поднять его лицо на один уровень со своим. Он не понимает, почему Хун стал таким приятно-притягательным и одурманивающим, даже не замечает, как дышит персиковым ароматом и сходит с ума, впиваясь взглядом в мокрые от слюну губы младшего. — Господи, Хун-и, почему ты так красив? — Что? — омега заливается краской, прикусывает губу и терзает ее зубами, чувствуя внутри непонятный жар и тонкий узел внизу живота. — Бэки? — Да? — словно находясь в омуте, альфа совсем не соображает, сокращая между ними расстояние и почти касаясь омежых губ, но почему-то впадает в ступор, глубоко вдыхая запах и резко отстраняется, заглядывая в лицо брата изумленно, будто бы только что узнал страшную тайну. — Ты почему не сказал? — О чем? — непонимающе переспрашивает Сехун, настораживаясь. — О том, что мы истинные, — вдруг взгляд альфы становится не нежно-ласковым, а обжигающим и черным, как смоль, пугая омегу и заставляя сделать шаг назад, но руки останавливают за плечи, а горячие губы накрывают чужые: жадно, с животной страстью и похотью, вымещая всю злость и чувства. Бэкхен не дает возможности отстраниться, потому что слишком крепко прижал к себе, обвивая ладонями талию, сминая губы в поцелуе и не оставляя в мыслях ни единой здравой мысли, да вообще никакой мысли, только Бэкхен, только он. Не находя в прихожей выключателя, альфу особо не заботит недостаток света: он, словно обученный, подхватывает омегу на руки и несет в гостиную, осыпая поцелуями шею младшего и вскоре бросая того на мягкий диван, нависая сверху и просто сходя с ума от невинности, манящей красоты своего омеги и того, как Хун смотрит на него из-под ресниц: восхищенно и влюбленно. Он совсем не стесняется раздвинуть ноги и потянуть Бэка на себя, впиваясь в губы поцелуем, ибо сил ждать больше нет, а брат опять застыл и рассматривал бы его еще долго, а омега уже сгорал и плавился от неистового желания. Альфа утробно рычит, оставляя засосы на шее младшего, скользя руками по его спине, и тянется к упругой ягодице, сминает ее, властвуя и желая взять омегу всего и без остатка. Сехун быстро освобождается от одежды и даже боксеры откидывает в сторону без стеснения, только рукой прикрывает лицо и рвано дышит, раздвигая ноги еще шире и заставляя взглянуть на маленькое сжимающееся колечко мышц, из которого сочилась смазка. Бэкхен не соображал, что делает, он просто знал, что нужно взять то, что принадлежит лишь ему, и мысль о том, что это его брат, совсем отпала. Он целовал, покусывал кожу повсюду и, не выдерживая собственного давления, принимается снимать одежду, в чем ему помогает обезумевший от возбуждения омега, который дрожащими пальцами цепляется за пряжку брюк и недовольно шипит, когда та не поддается сразу. Бэк готов молиться на образ омеги, особенно на такого пошлого и развязного, который выгибается дугой от нетерпения и шипит, много шипит, пока не чувствует в себе один палец, следом второй и потом третий, елозя по покрывалу. — Пожалуйста, — молит осевшим голосом омега, уже не имея сил терпеть. — Пожалуйста, Бэки. — Что «пожалуйста»? — шепчет в губы альфа, проводя мокрыми от смазки пальцами по ложбинке между ягодиц Сехуна. — Скажи: чего ты хочешь? — Чтобы ты взял меня, ну же. Бэкхен, полностью удовлетворенный ответом, будто срывается с цепи и резко входит в омежье тело, затыкая Сехуна поцелуем, не видя перед глазами ничего, кроме кромешной тьмы, чувствуя лишь огромное наслаждение. Он попал в бесконечный омут, в нити одурманивающего тела и готов сходить с ума по Хуну еще больше. Он застывает, давая омеге привыкнуть и нежно сминает разгоряченные губы, начиная вскоре двигать тазом и заставляя брата выгибаться дугой, кричать не своим голосом от нарастающего темпа и скорого финиша. Альфе мало, слишком мало Сехуна, он хочет, чтобы тот растворился в нем и стал его собственностью навсегда. Чувствуя подрагивания омеги, слыша его протяжные гортанные стоны, Бэк, доводя омегу до пика, двигается внутри него еще пару секунд, а после впивается зубами в шею, достигая наслаждения и чувствуя, как завязывается узел. Хун тяжело дышит, не шевелится и, кажется, уже успел умереть и воскреснуть, ощутив себя на вершине блаженства и, испытывая обволакивающее тепло в области груди, улыбается. — Думаю, родители расспрашивать точно не будут, — смеется омега и Бэкхен, улыбаясь, убирает с его лица пряди белоснежных волос, желая видеть его целиком и вновь утонуть в его глазах. — Мне кажется, что они будут удивлены. — Удивлены? — альфа смеется следом, переворачивая их так, чтобы Сехун оказался сверху. — Каждый получит по четыре инсульта, как только они все поймут. — Эй, это ведь не смешно! — это правда не смешно, но от счастья, что все-таки желанное свершилось, он смеется и сверкает глазами, полными обожания, трепетания и жгучих искр. — Ты заметил. — Твой запах? — альфа расплывается в блаженной улыбке, целуя омегу в место, где поставил ему метку. — Кажется, я теперь будут хотеть тебя всегда. — Всегда-всегда? — Да, всегда-всегда. Поэтому, — альфа чувствует, как узел уменьшается, поэтому опять нависает сверху, роняя омегу обратно на спину, с хищным видом облизываясь. — Я готов заиметь тебя до потери пульса уже сейчас. — Да заткнись уже и лучше поцелуй меня, — язвит омега и быстро замолкает, когда руки альфы тянутся к ягодицам и, крепко их сжимая, он начинает двигаться внутри, целуя: неистово опьяняюще и обволакивая сладким туманом, кажется, уже навечно. И Сехун готов гореть в этом тумане, брести сквозь тьму к фейерверкам, но только вместе с Бэком, без него уже никуда и никак. — Что скажем родителям? — шепчет поздно ночью омега, прижимаясь к торсу Бэка. — Что мы истинные и, думаю, переедем, — уже засыпая, с закрытыми глазами отвечает альфа, прижимая своего истинного, хрупкого и пакостливого омегу к себе ближе. — Куда? Зачем? Ты боишься, что родители не поймут? — Тшш., — затыкает легким поцелуем Бэкхен Сехуна и, широко улыбаясь, впервые говорит. — Я люблю тебя. Хун застывает, даже боится пошевелиться и прогнать сладкое наваждение, боится проснуться и понять, что услышал свои заветные слова не в действительности. — Это реальность, Хун-и, —с легким и звонким смехом говорит альфа и целует того нежно в лоб. — Я знаю и тоже очень люблю тебя. Моего недалекого, долго думающего, Бэкхена, — издевается омега, пряча голову под одеялом, потому что говорить подобное очень неловко, и для него оказывается еще и очень диким, а вот альфа только улыбается и быстро проваливается в сон, ведь завтра, с приездом родителей, их ждет сложный день, но от того не менее счастливый. ᅠ ᅠ ᅠ ᅠ ᅠ ᅠ ᅠ ᅠᅠ ᅠ ᅠ ᅠ ᅠ ᅠ ᅠ ᅠ ᅠ ᅠ ᅠ ᅠᅠ ᅠ ᅠ ᅠЯ ждал этого долго, мучался и терпеливо выжидал, а теперь твоя очередь, Бэки, страдать. Сходи по мне с ума, и тогда я, может, влюблюсь еще больше?!