В черноземье заозерья

- Пошли. Пойдем, пойдем. - А я не хочу. Ну хорошая была идея поднять его из-за стола – хорошая, но теперь он обеими руками за пояс держит, и его даже волоком не потащишь. Отцепить тоже не выходит. Слава в ноль угашенный. И лезет в штаны – так, вот это кстати! Оп, руку перехватили, на шею закинули, так и до дивана дойдем. - Я тебя хочу. Главное, об ноги его не споткнуться. Славик-Славик, шел бы ты – ну хоть чуть-чуть бы, здоровый конь же, спина отстегивается после выноса паллет. - Чейни. А теперь он, сука, встал. И он тяжелее – даром, что дрищ. Когда тянет к стене, удержать трудно. Толкать жалко. - Ты меня будешь? Надувает губы. - Точно нет. - Нет? - Точно нет, Слав. Гладит по щеке. Не надо на него бомбить, не надо, не надо гадать – он так издевается, или эта исковерканная нежность всерьез, и пьяные слюни тоже всерьез, выходит, - не надо, не надо. Не надо, это как на батле принимать всерьез панчи, не надо. Ну все, блядь, лучше б сразу по рукам дал. От поцелуя – стойкий вкус не чищенных зубов и кислого пиваса, Слава трет ушибленную грудь. Не надо было его толкать, не дай бог навернется, это все проходили, это нам ни к чему. - Денис жопа. - Ну конечно. - Денис жопа! Когда смотрит исподлобья – обиженный ребенок. Из порнухи категории legal teens. Веки – черные, блядь, уже, рот запекся, ты который день ставишься, долбоеб? Облизывает кончики пальцев. - Слав, не надо руки в рот. Давай-ка честно – это меньшая из его проблем. - Чейни злой. - Потому что ты ведешь себя плохо сейчас. - Я отлично себя веду. Я себя веду, блядь, как королева английская! На хую у гусара, бля. Снова повис на шее: а больше отвлекайся. Ну ладно – зря дал повиснуть, зря, а если бы не дал – он упал бы, он на ногах не держится. Или он так прикидывается? - Соня сделает хорошо… - Слав, не надо, пожалуйста, трогать меня. - Соня сделает сладко. Дай Сонечке леденец в ротик, она будет хорошей девочкой… Дену нравятся хорошие девочки… - Соне очень стыдно будет завтра. - Сонечке уже стыдно, щечки горят. Накажи ее, она будет послушной девочкой. Сонечке так нужен твой хуй, она в трусики кончит сейчас… А интересно вот что: у него бывают мужики. Сигаретных ожогов у него на животе прибавляется, по ночам он исчезал три года назад – и все так же гуляет сейчас. Фаллен много пиздит, и пьяный и трезвый, нужно как-то аккуратней подбирать уши. У него бывают мужики. Кто-то жрет это большой ложкой. Одновременно не удержишь его мертвую тушу и не поймаешь шаловливые ручки. Хватает за член через штаны, секса нет третью неделю, но от тренья – реакции ноль. И все-таки кто-то берет его – вот такого. Сует в беспомощное, угашенное тело. Кто-то научил его быть таким. - А ты меня отшлепаешь? Денчик любит, когда его слушаются, Денчик покажет, как надо? Да мать твою. - Как надо? Соня - рабочая девочка... Шею слюнявит, прижимается к бедру, у самого стоит колом, «Иди в ванную, Слава» - но хуй кто его в ванную отпустит, в последний раз он разбил зеркало и вырезал себе осколком на руке три загогулины («Это Гималаи»), кое-где добрался до кости. А три года назад его хотелось спасать. Хотелось спасать, три года назад вообще тянуло на подвиги. Голова была ясная. Сил было через край. И казалось, что сможешь. Тогда казалось, что – вы – сможете вообще все, за что возьметесь. А теперь спасать не хочется. Даже чтоб на себя, такого молодца, посмотреть со стороны и сказать: вот это – пацан. Даже чтобы проверить карманы пустые с утра – и пожалеть себя, мол, какой я отличный, какие все хуевые. Какой ты хуевый, Слава. Не, не. На хер. Хочется чаю, форматный документ для ТНТ переделать и почитать на ночь, давно не читал. Свободный вечер ждал. Даже с утра Эко достал. Замечательно. Расстегнул штаны. - Слав, я тебя ударю сейчас. Отлипает. Стоит, покачивается. Очень давно – это так сейчас кажется, вообще это весна четырнадцатого была, - даже спрашивал себя: ну а что, если? Ну, допустим, ты не пидорас, но вот стоит Слава Карелин и правит твой текст в блокноте, и кто еще будет так думать твои мысли и отгонять твои страхи, и Слава Карелин вчера сосал хуй бухому челноку в сортире рюмочной, и, может, всем будет проще, если Слава будет сосать твой хуй, и ты больше никогда не будешь один, и тебе не надо будет за него тревожиться. Обязательно. Слава улыбается. Хлопает по плечу – как будто это снова он, как будто все прошло, - а потом со всей дури бьет головой в стену. - Блядь! И еще раз – пока пытаешься сгрести его за плечи. И еще раз. Кровь на щеке. Повалил его на пол. Он смеется, потом длинно, ранено всхлипывает. Прикрывает рот ладонью, по привычке. О, а вот и по ебалу себе съездил. - Ебанат, блядь – Слава! Ну-ка на хуй! Под мышки взяли – потащили. Связать его нечем, в прошлом году был скотч для коробок, мерч паковали. Остался? Не, вряд ли. - Сиди смирно! Ну вот что сейчас – вызвать скорую? Они приедут, увидят руки в дорогах, Славу – вот такого. И он же не заткнется, он же втопит. За пидорство вроде как в дурку не сажают, но со всей картиной – закатать могут прочно, хер поймешь, как потом вынимать его оттуда. И – что? Будут Славу по лестнице тащить санитары? Бить будут, наверное? Если тебе не сдержаться – им с хуя бы? Бечевка! С Диминого переезда. - Нормально. Нормально, нормально! Не дергайся мне, сам напросился. Повернись сюда. Слава, покажи, что с головой. - Все с головой. - Тебе смешно, да? Тебе смешно. Отлично. Мне вся ночь по пизде, наволочка в кровище в твоей, на кухне – музей конкретного палева развел, блядь, винт в моей квартире – тебе смешно. Ржет. Потом, с трудом набрав воздуха: - Штаны застегни. - Где ключи от квартиры? Ну не надо, за это самому утром стыдно будет, ну еще с ребенком из детсада посрись – Но он не ребенок. Вообще. И не надо, ну себе не ври – он не «наш Славик». Он же наркоман законченный. И с головой у него пиздец. И пока ты себя уговариваешь, что нужно быть спокойнее, нужно терпеливее, нужно попроще, - он дрочит об твое одеяло, а все лицо у него в слезах. И кто-то должен сказать – нашему Славику – что все, хватит, дальше никак. Позвонить, куда положено. Да – пережить, что его потащат по лестнице, и разъебут уколами, и он никогда не простит тебя, и будет общая палата, а может – вообще буйное, и ему сделают больно, много-много раз, и он будет там совсем один, и никто там не увидит в нем – «нашего Славика» - и… Если все это надо. Если все это правда. Почему звучит, как ебнутый вздор, как будто это придумал твой худший враг, как будто этого никак нельзя допускать? Минут пять – вроде никуда не дергается. Руки ему связал нормально, примотал вдоль тела. Гостевых подушек – как раз хватает, чтобы обложить спинку дивана с подлокотником. Книжку взяли. Налили чаю (пока кипит – при нем, пока заливаем – двери на распашку). Сели к Славе. Слава трясется – не-не-не, никто не будет смотреть, это его знобит, или он рыдает, или вот-вот кончит, уебок несчастный. Почитаем. Он нарочно стонет погромче. Чувак, не впечатлил. - В данный миг, в четыре часа дня 23 июня, Маятник утрачивал скорость у края колебательной плоскости, безвольно отшатывался, снова начинал ускоряться к центру и на разгоне, посередине рассекал с сабельным свистом тайный четвероугольник сил, определявших его судьбу… Слава стонет всерьез – коротко, как будто удивленно, раз, другой, вот тут уже неловко, впервые за весь вечер – такое чувство, как будто увидел маму голой, как будто влез в потное, мягкое, душное, стыдно и страшно, но хорошо вот что: по крайней мере, он обмякает, успокаивается, вот и умница, закончили и ладно. Кажется, что он вырубился, но он не блюет, дышит, пульс есть, а главное – его точно не попустило, так что спать не ляжешь, его не оставишь. Слава перевез к тебе все запасы. И их не выкинешь, но хранить ты не будешь – сразу нахуй – и не известно, как эту тему поднять, и зачем их тащить к тебе, тоже не известно. Чтобы ты видел? Пиздатей некуда идея – ты заходишь домой, а за столом объебанный Слава, и под такое дело тебе конечно придется чем-то ответить. Так он решил? Ну зря решил, отвечать тебе нечем. И все-таки: Слава ебнул у тебя на хате. При том, что отлично все вот про это знает, говорено ровно сто пятьсот раз. Не надо, не надо, сам себе придумал, что он о помощи просит, он не просит, это все тоже по сто раз проходили, «Я взрослый мальчик», «Я чо, Букер нахуй? Или Всяч тебе?», Васька слушает да ест (ледок, в твоей квартире), оставь, оставь сейчас же, где, блядь, взял: если он решит позвать на помощь – он знает, что тебе сказать. Слава лежит лицом в диван, у тебя за спиной, и вам очень повезет, если завтра он просто не вспомнит – вот этого всего – потому что было время, когда тебе нравились его извинения, его просящие глаза, и как он размешивал для тебя в чае сахар, присев на табуретку у твоего стола, но любые времена проходят, и не передать словами – как быстро, если исполнять такие номера раза по три в месяц, три года подряд. А «Маятник Фуко» тебе подарил он. На титуле написано: «Тупая поп-хуйня для умного Дениса». Слава просит – минут через сорок, через час, ты задолбался читать, но звук своего голоса успокаивает, отвлекает, и думать ни о чем не надо, не надо, не надо – серьезно, не надо, даже если до чего-нибудь ты додумаешься, он ничего и ни в какую не станет менять. - Почитай про тамплиеров, пожалуйста. - Про «молчи и воняй»? Это – Слава? Наверняка. Или нет. Или да. Или насрать: ведь завтра, когда он скажет – «Это был не я» - про всю свою хуету, вчерашнюю, сегодняшнюю, будущую, ты кивнешь и позволишь ему себя обнять, потому что этот путь проще любого другого. К двум он засыпает. Тут вопрос – развязать ли? Но спать вам на одном диване, и ты не развязываешь.