Не убоюсь зла

Когда Урю оказался у изгороди, отделявшей пустырь от близлежащего квадрата, почти добравшись до лаза в закутке между кирпичной стеной корпуса и блоками, сложенными тут с какой-то целью, но уже покрошившимися на углах и демонстрирующими проволочную начинку, он почувствовал чье-то присутствие. Место было пустынное, да и час поздний, поэтому жители соседнего квартала предпочитали добираться домой засветло. Те, кто бродил здесь ночами, прекрасно осознавали опасность, которую несут такие темные закоулки; более того, они сами были этой опасностью. Урю иногда представлял свои ночные угодья чем-то вроде дикого леса. «Городские джунгли» – этот штамп очень подходил в данной ситуации. В такие ночи Урю становился охотником, хищником. Сильный и грациозный зверь, крадущийся в ночи, хозяин джунглей, опасная тень, преследующая ночного гостя, тот, кто выбирает время нападения. Клык ягуара - стильный аксессуар, но для Рюноске он служил талисманом, напоминающим о сути охоты. Американские индейцы имели тотемы, и образ ягуара для Урю был чем-то вроде того же; этот отголосок увлечения западной культурой сейчас имел для него самостоятельное значение. Ягуар не падальщик или кровожадный убийца, он берёт только лучшее и только тогда, когда ему это нужно. Но взять он может кого угодно и когда угодно. Ягуар – воплощение высочайшей власти. Именно так его воспринимал Урю. И сейчас в нем проснулось животное чутье. Хищник Урю Рюноске почувствовал другого зверя. Этот зверь не просто посягнул на его территорию, он был... сильным. Как Урю удалось это понять, вникать не было времени, инстинкты сработали за него, и Рюноске притаился, вжавшись в угол. Тьма помогла ему слиться со стеной, но ощущение гнетущего присутствия давило почти физически. Беспокойство мгновенно переросло в страх. Ужас захлестнул Урю. Что-то надвигалось, что-то огромное, мощное и непостижимое. Зловоние, источаемое им, разносилось далеко вокруг. Тяжелый запах становился все плотней, но он не был похож ни на запах гниющей плоти, ни на запах свежей крови или испражнений – ни на что, с чем Урю приходилось сталкиваться ранее. Все проявления человеческой физиологии были им досконально изучены, и вряд ли что-нибудь могло его удивить, тем более испугать. Но этот запах не был похож ни на что... человеческое вообще. Это было нечто абсолютно чужеродное. Кастер. Рюноске отчетливо вспомнил первое впечатление от появления своего наставника. Свет, энергия, спазмы... И это... Ощущение силы, которое Рюноске не мог идентифицировать. Он не мог сказать, что видит энергию Кастера или что слышит какие-то потусторонние звуки. Пожалуй, единственным наиболее подходящим определением был запах. Синяя Борода пах смертью. В этом запахе не было ничего из того, чем мог бы пахнуть человек при жизни или после ее завершения. Этот «запах» принадлежал другому миру, откуда пришел его Слуга. И вот теперь Рюноске чувствовал его вновь. Но запах этот был иным, хотя того же сорта. И он был... Если «запах» силы Кастера можно сравнить с ароматом новорожденного младенца, то эта вонь изливалась из ямы с трупами. Тот, кто приближался к Урю, а то, что он шел именно за ним, уже не вызывало сомнений, был заведомо сильней его Шефа, заведомо сильней кого бы то ни было из всех, с кем Урю приходилось сталкиваться. Когда пик ужаса достиг существующих пределов, Урю наконец увидел... это. Закоулок наполнился тьмой. Туда и так не попадал свет, падающий из окон ближайших строений, но сейчас его затопил настоящий мрак. Тьма, которую источало Нечто, как фонарь может источать свет. Тьма была не просто непроглядной, она имела плотность, и именно она была источником зловонной силы, обездвижившей Рюноске. Он не мог ничего сделать, кажется, он даже не был в силах закрыть глаза. Живая тьма проникала в его расширенные зрачки, заползала в приоткрытый рот, просачивалась в поры... Когда Рюноске уже чувствовал ее внутри, он понял, что это... Он был там. Пришелец из иного мира. Теперь он был Рюноске. И Рюноске был Им. И Он хотел это дрожащее существо, скорчившееся в углу - это бьющееся в агонии ужаса ничто, сгусток энергии, пищу, которая так необходима, чтобы заполнить пустоту внутри. Урю-Нечто чувствовал вместо внутренностей только зияющую пустоту. Эта пустота не была отсутсвтвием почек или желудка, ведь у Урю-Нечто не было скелета, чтобы на нем могли удерживаться органы, у него не было мышц, чтобы управлять сокращением внутренних систем, у него не было кожи, чтобы закрывать это отсутствующее ничто, у него не было нервов, чтобы чувствовать боль от отсутствия кожи. Пустота – это само Нечто. Нечто – это жаждущая наполненности Пустота. Урю стал Пустотой... А потом появилась боль. Страх исчез, перекрытый волной невыносимой муки. Тьма отступила... Полыхнула вспышка белого пламени... Урю еще больше вдавило в стену. И отпустило. Рюноске обнаружил себя стоящим на коленях. Все его существо изнывало от страдания. Казалось, каждый мускул сокращается и каждая кость содрогается в спазмах, но это была терпимая боль, она не превышала порога, который мог выдержать Рюноске, и она медленно стихала... Урю внезапно понял, что рядом с ним по-прежнему кто-то есть. Он сумел приподнять голову. Перед ним стоял... парень. Молодой, моложе него, по виду лет двадцати или даже младше. Такой же высокий, но шире в плечах, хотя понять, как выглядит его фигура, было сложно из-за просторного традиционного наряда, вроде тех, что носили воины Синсенгуми. Парень не был похож на типичного японца: ярко-рыжие волосы жестко торчали во все стороны, черты лица больше напоминали о европейцах. Далеко не красавец, он обладал необычной внешностью, поэтому, столкнись они в другой обстановке, он бы мог заинтересовать экспериментатора. Спаситель сделал свободное движение, и здоровенный тесак, размерами превосходящий все виданные Урю модели холодного оружия, лег ему на плечи. Оружие было сюрреалистично огромным, длиной в рост своего владельца, оно смотрелось бутафорски: двухцветное черно-белое лезвие, а с рукояти свисают какие-то то ли тряпки, то ли ленты. Уж насколько облик Кастера и других Слуг волшебен даже для продвинутого уроженца Фуюки, каковым считал себя Урю, но облик человека, стоящего в нескольких шагах от него, был еще более неожиданным. Странность заключалась именно в его натуральности. От него не исходило этой инфернальной вони, которая была вынужденным атрибутом всех Слуг; по всему выходило, перед Рюноске — обычный человек. Боль практически сошла на нет, и Урю смог разогнуться. Опершись о колено, он медленно поднялся и привалился спиной к стене. Парень продолжал молча стоять и разглядывать его. Рюноске предпочитал не завязывать разговоров, если ему это не было нужно. Только в моменты единения со своими «игрушками» в экспериментаторе просыпалась болтливость. Вот и сейчас, не умея правильно оценить сложившуюся ситуацию, Урю просто ждал, что будет дальше.