Очень опасное лето

Хомса очень приблизительно помнил направление в Муми-дол. В прошлый раз они уплыли из долины в театре, неслись по воле течения, поэтому он не был уверен, что идет правильно. К тому же, Хомса несколько дней ел только то, что мог сорвать по пути — останавливаться он опасался. Сторож и Сторожиха, несмотря на основательный вид, бегали очень быстро. Хомса плутал по лесу, поскальзывался в грязных лужах после дождя и мочил шерстку росой. Из-за долгого путешествия он немного простыл и теперь постоянно чихал и кашлял, перед глазами плыло от температуры. Живот крутило от голода — терпкие на вкус ростки и почки были всей его едой. Но после них во рту оставалась неприятная горечь, а желудок сводило лишь сильнее. Идти было тяжело — постоянно клонило в сон, но спать Хомса боялся. Он вздрагивал от каждого звука, каждого шороха в кустах — казалось, вот-вот кто-то выпрыгнет, поймает и утащит в свое логово. Когда под лапами хрустела ветка или из горла рвался кашель, Хомса мигом отпрыгивал под ближайшее дерево и прятался за густой листвой. Но раз за разом оказывалось, что это просто шорох, каких много в лесу. Шел он ночами. Темно-синий в звезды полог неба укрывал его от преследователей, но ветви тянули к мокрой шкурке крючковатые пальцы, а от леденящего дыхания ветра хотелось зарыться в пожухлые листья, свернуться клубком. Хомса уже несколько раз терялся, бродил кругами и временами только под утро, когда рассветное солнце медленно поднималось за лесом, находил верную тропинку. Днем он дремал на деревьях, поминутно вздрагивая в страхе и оглядываясь, прислушиваясь, нет ли топота и криков погони вдалеке. Весенняя ночь была прозрачна и полна шорохов. В подлеске возилась разная мелюзга, занимаясь уборкой после зимы, в кронах деревьев кто-то вздыхал, ерзал и печально сопел. Снусмумрик слушал звуки вокруг без всякого страха, но с интересом. Бояться здесь нечего, он знал об этом. Лес благоухал ароматами молодой полыни и первых цветов. Запах пробудившейся природы щекотал ноздри — Снусмумрик мог просто лежать с закрытыми глазами и вдыхать полные легкие сладко-горького воздуха. С каждым вдохом становилось все спокойнее на душе, а ещё начинало казаться, что лес уже совсем такой, как летом. На слабых, еще недавно голых ветвях появлялись первые листья, поблизости журчали запоздавшие ручейки талой воды. Над головой, приветствуя лес песнями, пролетали птицы, их перья, тусклые и темные, постоянно мелькали перед сонным взглядом. Лишь час назад закатилось за горизонт алое солнце, последние всполохи огня исчезли с деревьев. Степенно спускалась с небес ночь, застилала лес серебряным пологом звезд. Взошла луна и замерла, словно сказочная царевна — холодная, далекая, неприступная. Замерла, как улеглась на богато расшитое ложе. Снусмумрик и сам почти перестал дышать, прижатый к земле её величием, но взгляда не отвел. Он осмеливался смотреть луне прямо в глаза — бездонные серые кратеры. Они гипнотизировали, затягивали, а шорохи ночного леса убаюкивали. И вскоре глаза сами собой закрылись, и Снусмумрик провалился в глубокий сон, а проснулся только на рассвете, и со сборами не спешил. Костер затухал медленно. Снусмумрик смотрел на угли остановившимся взглядом, не в силах оторваться. Казалось, будто они дышат — горячим красным дыханием, обволакивающим жаром. В глубине их дремало родство с жерлами древних вулканов, с кипящим сердцем планеты. Стоит забыть о силе огня, стать беспечным, смежить веки — и он пожрет тебя, твои вещи, палатку, соседние деревья. Снусмумрик вздохнул и поднялся с места. Он тщательно залил тлеющие угли водой из котелка, и они обиженно зашипели. Затем путешественник собрался, скатал палатку и отправился в дальнейший путь. Через пару дней он планировал разбить лагерь у реки в долине. Наверняка муми-тролли уже проснулись и ждали его, но Снусмумрик просто не мог появиться раньше — он смотрел, как дальние фьорды освобождаются ото льда, совершенно зачарованный этой картиной. Было в этом нечто такое, величественное и прекрасное, чего он пока не мог передать в своих песенках. Но ничего, ничего — все впереди. Снусмумрик не торопился, мелодии сами приходили к нему в положенное время. Но в этот раз все складывалось не так. Перед самым восходом солнца кто-то пришел из чащи, и шел путано и громко. Путник явно не умел жить в лесу, Снусмумрик сразу понял это. Слишком шумел, слишком заметным был среди деревьев. Снусмумрику сделалось интересно. Он раскурил трубку и осторожно пошел навстречу звукам. Пройти пришлось недалеко, только до соседней полянки. Едва Снусмумрик раздвинул ветви лещины, окружавшие небольшой островок травы, стало понятно, что даже очень некрупный зверек может наделать много шума. На поляне оказался Хомса. Должно быть, он заблудился — никак иначе Снусмумрик не мог объяснить для себя его измученный вид, а также то, что старый знакомый пытается найти орехи среди листвы в мае. — Не созрели еще, — дружелюбно сказал Снусмумрик. Хомса вздрогнул и подскочил к ближайшей сосне, хватаясь за ветки. Никогда в жизни ему не приходилось взбираться на дерево с такой скоростью. Снусмумрик наблюдал за ним, все больше удивляясь. С Хомсой явно что-то было не так. — Эй, ты чего? — Я не хочу! Не надо, уходите! — заверещал Хомса с нижней ветки, окончательно приводя в замешательство Мумрика. — Эээээ... да что с тобой? Это же я, Снусмумрик! Помнишь меня? Из хвои высунулась настороженная мордочка Хомсы. Он принюхался. — А Сторож? Ты видел его? Или полицейских? Снусмумрик отрицательно покачал головой, все больше озадачиваясь. Хотя ему в любом случае нравилась идея бегать от сторожей и полицейских. — Они гонятся за мной! — прошипел Хомса, выпучив глаза. — Ну, здесь никого больше нет. Может, слезешь? У меня есть еда, — Снусмумрика начало забавлять это приключение. При слове «еда» Хомса заерзал. Он действительно был сильно голоден. Снусмумрик тем временем полез в свой рюкзак. — Так, смотри, есть банка рисовой каши, немного бобов и кусочек шоколада. Я почти все съел, потому что скоро надеялся быть в Муми-доле. Будешь? Хомса сглотнул голодную слюну и стал слезать вниз. Он торопился и под конец едва не сорвался, проехавшись по коре носом. — Спасибо! Рот Хомсы был набит бобами и шоколадом, когда Снусмумрик услышал это. Свистки полицейских совсем недалеко. Он нервно перекинул трубку из одного угла рта в другой, но не успел ничего сказать — Хомса замер, навострив уши и кривя мордочку в страхе. — Они меня нашли! Он готов был снова сигануть на дерево, но Снусмумрик схватил его за воротник потрепанной курточки и потащил за собой. — А ну пошли со мной! Уж я-то знаю, как скрываться от полицейских! Они неслись через заросли волчьего лыка, покрытого розовыми мелкими цветочками, через мшистые кочки и завалы из прошлогодних листьев, Хомса пытался падать, но Снусмумрик тащил его за собой, не отпуская. Колючие ветки били по рукам и лицу, цеплялись за одежду, но на душе Снусмумрика было так хорошо и весело, что он и не замечал боли. Пыхтение Сторожей за спиной лишь подзадоривало его, в отличие от Хомсы. Тот дрожал от страха и постоянно спотыкался. Наконец беглецы нырнули в неприметный овражек, поросший бузиной и жимолостью, и укрылись в валежнике. — Я здесь ночевал как-то пару лет назад. Пришел рано, волки еще не ушли в горы, — пояснил Мумрик, помогая Хомсе устроиться под навесом из хвороста. — Я думал, поймают, — простонал тот. — Чего ты натворил? Разбил окна в полицейском участке? Выкрасил Сторожиху в синий цвет? Исписал стены театра неприличными словами? При упоминании о театре Хомса вздрогнул. — Я сбежал. Сбежал от них. Не могу больше. Но они никого не отпускают, понимаешь? Нельзя взять и уйти от них! И они все заодно, сторожа и полицейские помогают. — Хм, — сказал Снусмумрик, который еще ничего не понял. — Дело в театре. Они там все сошли с ума, — громким шепотом сказал Хомса, придвигаясь ближе и тараща глаза. — Хм, — повторил Снусмумрик. Ситуация нравилась ему все меньше, и он начал подумывать, что сошел с ума именно Хомса. — Там происходит что-то страшное. Они готовят спектакль, где все будет по-настоящему. Где все умрут! Там дети — полицейские ловят лесных малюток, а сторожа охраняют. Я едва сбежал: надеялся добраться до Муми-дола и попросить помощи! Снусмумрик уже понял, что обязан разобраться с этим. — Ну, ты недалеко ушел. Пока ты в лесу, что на другой стороне залива, если театр стоит там же, где и был. Наверное, ты заблудился. — Да, видимо. Сперва я просто бежал, мне было все равно куда. Потом подумал о Муми-папе, у него ведь есть ружье, — Хомса сник и теперь тихо мямлил, очевидно, храбрость оставила его. Свистки полицейских постепенно затихали, очевидно, погоня прошла мимо и теперь удалялась в сторону обитаемых мест. — Идем, посмотрим? — Что? — Хомса всхлипнул. — Я хочу подобраться к театру и посмотреть, что там происходит. Пойдем вместе? — предложил Снусмумрик. — Не ходи! Мумрик, дорогой, идем в Муми-дол, позовем помощь, пожалуйста! Нас же поймают! — Не поймают, ты же со мной. А мне нужно посмотреть, что там да как. Пошли! Снусмумрик думал о том, что могло там оказаться. Что-то настолько ужасное, что даже Хомса, обычно собранный и рассудительный Хомса, стал на себя не похож. Шли быстро и тихо. Хомса уже понял, что Снусмумрик знает тут все дорожки и хорошо ориентируется, потому что проходил он везде легко и свободно, в отличие от Хомсы. Тому по пути сюда постоянно попадались поваленные стволы деревьев, горы лесного мусора и чьи-то норы. Вдалеке справа блеснул залив и почти сразу скрылся. Однажды они слышали свистки полицейских, но совсем далеко. Снусмумрик тогда замер и стоял, прислушиваясь. Хомса колебался между желанием побежать и надеждой на спутника. Но звуки вскоре стихли, и Снусмумрик спокойно зашагал дальше по узкой, но чистой, протоптанной тропе. К театру подошли, когда уже вечерело. Багряное солнце золотило купол под сценой, с него перемигивались в лучах маски. Одни корчили страшные рожи, другие смеялись, но в каждом из этих застывших лиц было что-то зловещее и настораживающее. Издалека было понятно — ничего хорошего от театра ждать не стоит. Хомса так и не понял, как они вышли с обратной стороны от здания, должно быть, Снусмумрик быстро сориентировался и выбрал нужную дорожку. Незадолго перед этим они сделали привал на лужайке, усыпанной мелкими цветами, и по-братски поделили оставшуюся банку каши. Наблюдательный пункт решили устроить в зарослях папоротника с торца театра. Отсюда виднелся черный ход, и можно было заглянуть, что творится в зрительном зале. Перемигивались разноцветные лампочки по краю сцены, за приоткрытым занавесом, темным и пыльным, притаилась картонная луна и мрачные доски декораций. Казалось, на сцене должна была развернуться настоящая трагедия. — О, как я несчастна! — простонала Миса, в сотый раз проходясь пуховкой по носу. Она знала, что доверять можно только собственному изображению в зеркале, да и то не всегда. А то вот так отвернешься — а оно вылезет из Зазеркалья, треснет тебя чем-нибудь по голове и займет твое место. С отражением Миса предпочитала дружить. — Ах, мое дивное бархатное платье! Как я рада, что монстр из гардеробной не пожрал тебя! — она вскочила с табурета и закружилась на месте. — Я буду исполнять главную роль! Я великая примадонна трагического образа! Но мы, конечно, не пустим ни одного крокодила в бассейн, нет-нет! Как я хочу выйти в море на лодке под парусами, а потом летать! Летать! — толстенькая Миса забралась на гримерный столик и закружилась там, раскинув в стороны пухлые лапки и подставив мордочку несуществующему солнцу. — Репетируешь роль? — скрипящий шепот раздался из приоткрытой двери, блеснули в темноте стекла очков. — Я летаю! Я королева бабочек! — простонала Миса в ответ. — Жить мне осталось совсем недолго! — Вот и хорошо. Вот и правильно. Это будет чудесное представление! — шепот удалялся по коридору, сопровождаемый мрачным постукиванием метлы и скрежетом зубов Эммы. Ее мантия волочилась по полу, едва слышно шурша. Быстро идти Эмма не могла, но главное, внутри сил еще было полно, а маленькие глазки остались зоркими, как в юности. Она зажгла фонарь и спустилась под сцену по скрипучей потайной лестнице. В техническом подполе стоял душный смрад немытых тел и спертого воздуха. Дети в своей клетушке замерли и смотрели на Эмму, в их глазах мельтешил перепуганными светлячками свет фонаря. — Ну что, маленькие бездельники? Голодные? — старая театральная крыса захихикала. Малыши завозились, придвигаясь ближе к прутьям клетки. Раньше ее использовали в спектаклях, но потому убрали и сделали легкую, из картона и фольги. — Ваш любимый защитничек сбежал, оставил вас на произвол судьбы, — Эмма размахивала фонарем в возмущении, — но это ничего. Скоро его поймают, и он снова будет с вами вместе — погоня уже напала на след его мерзких лапок! А пока всем репетировать! Репетировать!!! Дети торопливо принялись бормотать что-то себе под нос, они уже знали, что за любую попытку неповиновения их лишат и без того скудной еды. Снаружи послышался звон колокольчика и зычный голос Сторожа: — Эй, есть кто? Это я! На Мису надежды никакой, она если появится, то начнет декламировать роль. Только на публику и работает — Морра их задери, этих примадонн! Эмма поковыляла наверх, шипя ругательства.Она учуяла свежую добычу, новых актеров для своего театра и злорадно потерла лапы — чем большем, тем лучше! Их должно быть больше в разы, в сотни тысяч раз!!! Сторож стоял у черного хода, нетерпеливо постукивая метлой. Еще в самом начале их сотрудничества Эмма отметила эту метлу, ведь она была больше и новее ее собственной. С другой стороны, у нее была настоящая театральная метла, а это чего-то, да стоит! — Вот, поймал у залива. Этот пускал кораблик, а второй скакал по камням! — горделиво сообщил Сторож, демонстрируя свежепойманных малюток. Он держал их за чумазые уши, а они, устав уже дергаться и вырываться из его крепких лап, тихо плакали, утирали перепачканными лапками глаза. — Грязные-то какие, ужас! — брезгливо сморщилась Эмма. — Не было уговора насчет чистых! — обиделся Сторож. — Ладно, ладно. Как обычно, по монете и сырной корке за каждого! — крыса копалась в мешочках, висящих на поясе.Они были старые и заплатанные, но заплатки были пришиты крепко, чтобы ни одна крошка не выпала и не попала кому-то из малышей. Ведь если бы они нашли немного еды, то постепенно могла вернуться надежда — об этом Эмма знала не понаслышке. Один из малышей неуверенно захныкал и снова попробовал вывернуться, но Сторож тряханул его в воздухе и зарычал: — Стоять смирно, мелюзга! А не то прикую к забору в парке на ночь, и тебя сожрут комары! Детишки перекочевали в руки Эммы, и Сторож вошел за ней внутрь, чтобы помочь запереть их в клетку. Но этого Снусмумрик и Хомса, затаившиеся в кустах, конечно же, не могли видеть. Зато предыдущая сцена развернулась перед ними как на ладони. Хомса вздрагивал всякий раз, когда раздавался скрипучий писк Эммы. Снусмумрик покусывал давно погасшую трубку и надвигал шляпу ниже на глаза. Он злился. Наблюдатели дождались, когда Сторож выйдет и скроется в лесу. Его шаги стихли вдали, и тогда Снусмумрик сделал Хомсе знак отползать в чащу. Друзья устроились среди высоких кустов папоротника у болотца, и шепотом стали переговариваться. — Что это было? — Сторож ловит детей лучше всех. Еще полицейские, но они не только это делают. Эмма всю зиму бродила по театру и мечтала о спектакле, самом грандиозном спектакле в мире. И только начал таять снег, договорилась с ними. Ей нужно много детей. Миса только счастлива сыграть трагическую роль, она ни о чем не спрашивает. Мне кажется, она того, — Хомса покрутил пальцем у виска, — промерзла зимой, наверное. Я сперва тоже обрадовался, что мы будем что-то делать. Мы переписали сценарий Муми-папы, но мои варианты Эмме не нравились. Она хотела непременно драму, чтобы в конце все умерли, и Миса тоже ее поддержала. А потом я узнал, что все будет на самом деле. Театр выведут на воду, и в конце всех детей сбросят туда с грузом. Кажется, Миса тоже хочет. Малышей держат под сценой в клетке, и там не только лесные потерянные малютки. Я сам слышал, как один из бобрят просился к маме и говорил, что они живут в старом лодочном сарае. Думаю, его поймали в лесу. И таких там много, Мумрик, понимаешь?! Они сидят в тесной клетке в темноте и учат идиотскую роль из двух фраз, а Эмма морит их голодом — редко дает даже крошку хлеба или сырной корки! Снусмумрик слушал молча и все больше мрачнел. Он ненавидел клетки, запреты и когда кого-то мучают. — Идем. Одни мы не справимся. Они почти бежали среди травяных кочек, мимо оконцев болот и луж талой воды, мимо кустов и деревьев, укрытых яркой юной листвой. Возле тропинки Снусмумрик замер, прислушиваясь. — Прячься! — шепнул он Хомсе на ухо, скрываясь в кусте бузины. Едва друзья успели замереть в зарослях, на тропинке показались двое хемулей-полицейских. Они катили тележку с какими-то баллонами. К счастью, хемули торопились и не осматривали окрестные кусты, так что вскоре скрылись за поворотом. — Это еще что? — спросил Снусмумрик, вынимая из карманов цветы бузины. — Наверное, росу с маковых полей привезли. Эмма усыпляет детей, чтобы не орали очень сильно и не просились домой, после того как они повторят ей свою роль тысячу раз, — Хомса шмыгнул носом. — Пойдем, — Снусмумрик дернул Хомсу за собой и снова взял быстрый темп, — мы должны добраться до Муми-дола как можно скорее! Шли очень быстро. Дело со Снусмумриком сразу пошло на лад, это было совсем не то же самое, что маленький неопытный зверек, который бродил по лесу безо всяких ориентиров. Теперь путники пробирались через заросли папоротника по нитяным едва заметным тропкам, аккуратно переступали кустики брусники и моховые кочки, где могли остаться следы. К ночи выбрались на лесной пятачок, густо поросший плауном-баранцом, и там Снусмумрик решил сделать привал. — Ветви плауна пружинистые и теплые, на них не будет видно, что мы спали здесь, — пояснил он. Еды не осталось, но Снусмумрик не подвел и здесь — принес охапку жесткой болотной травы, внизу стеблей которой находились мягкие и нежные съедобные части, немного кореньев и побегов дикой спаржи. — Не очень сытно, но лучше чем ничего. Хомса был рад и этому, а еще больше: тому, что их не поймали, не держат взаперти и не заставляют ругать детей. Он немного приободрился и почувствовал себя куда увереннее. — Далеко ли до Муми-дола? — спросил он, жуя стебелек травы. — Завтра должны дойти. Надеюсь, туда сторожа и полицейские еще не добрались. Ты спи, я покараулю. Потом сменимся. Ночь прошла без происшествий, и поутру Хомса даже улыбался. Он не понимал, отчего Снусмумрик так мрачен, отчего останавливается и прислушивается к лесным звукам, отчего кусает свою трубку и подозрительно хмыкает — погоня же отстала! А Мумрик потому и нервничал: «Не может быть, что они так просто отпустили Хомсу. Почему за нами не гонятся?». После обеда начался плавный спуск вниз, лес поредел и стал веселее. Запахло дымом и печеным тестом. — Муми-дол, — радостно выдохнул Хомса, и едва не помчался вперед со всех ног, но Снусмумрик схватил его за воротник курточки. — Подожди! Мы должны убедиться, что сюда не добрались эти, из театра. Он пробирался в подлеске, стараясь шуметь как можно меньше. Хомса послушно полз за ним. Наконец, путники достигли большого дерева с дуплом и скворечником. Его Снусмумрик с Муми-троллем повесили несколько лет назад, такой же улыбчивой и свежей весной. Красная крыша потеряла прежнюю яркость, поблекла в тени первых листьев, но в гостеприимный домик по-прежнему залетали птицы: весёлые щебетуньи-синицы, хулиганы дрозды и степенные, погруженные в свои мысли дятлы. Снусмумрик забрался по толстым сучьям дерева и устроился среди ветвей. Отсюда видна была крыша голубого домика Муми-троллей. В распахнутых окнах развевались воздушные занавески, слышались голоса из гостиной. Фрекен Снорк соскочила с веранды и закружилась на месте: на голове её подпрыгивал розово-зелёный венок, а браслет на ноге сверкал на свету. Она заливисто смеялась и жмурилась, когда лучи солнца касались её мордочки. Появился на веранде и Муми-папа. Он надел шляпу, остановился у порога и вдохнул свежий весенний воздух. Оглядел родной Дол, задержался взглядом на стремительных облаках — наверное, вспоминал молодость и приключения, что начинались тогда с первым огоньком мартовского солнца. Он что-то крикнул в глубину дома. Выбежала Муми-мама. Она принялась накрывать на стол: постелила белоснежную скатерть, расставила тарелки и стаканы, разложила приборы, а потом принесла из дома изящную вазу бутылочного стекла. Фрекен Снорк собрала цветы, пока ещё не раскрывшиеся до конца, немного блеклые, но от них, как и от всего в Муми-Доле, веяло теплом и светом. Веяло весной. Здесь после погони было необычайно спокойно. Очевидно, Сторожа ещё не добрались до Дола. Семья уселась завтракать, но нигде не было Муми-тролля. Снусмумрик пристально осматривал сад, далекую опушку леса и мост над рекой — ни белых ушек, ни похудевшего за зиму животика он не заметил. Тем временем открылось окошко на чердаке. Тут же взвились занавески, подхваченные проказником-ветерком, и полетели наружу, словно пух с тополей в начале лета, пушинки пыли. А за ними мелькнул знакомый хвост, родная кисточка скользнула по подоконнику — в окошке мансарды показался Муми-тролль. Он улыбнулся солнцу и ветру, протянул лапы к небу, к облакам и крикнул: — Здравствуй, весна! Снусмумрик сунул два пальца в рот и свистнул секретным шифром, обозначающим «Есть дело!», выражение мордочки Муми-тролля тут же переменилось. Теперь он со смесью радости и волнения смотрел прямо на дерево, где притаился друг. Снусмумрик махнул шляпой и повторил свой призыв. Муми-тролль тут же скрылся, и спустя мгновение практически выпрыгнул из другого окна, цепляясь за канат. Героически спустившись, он пробежал мимо фрекен Снорк, нетерпеливо отмахиваясь от ее попыток завязать игру, и бросив на бегу что-то вроде: «Давай чуть позже, с удовольствием!». Снусмумрик тоже спустился с дерева, продолжая невольно прислушиваться и посматривать кругом. Треск и топот приближались. Хомса невольно съежился, ведь он все еще не отошел от шока, хотя долина и близость друзей придала ему сил. Из кустов с громким фырканьем показался Муми-тролль с навостренными ушами. — Снусмумрик! Как я рад тебя видеть! — он кинулся обнимать друга, но, конечно, не стал говорить ничего о том, что ужасно волновался и не мог найти себе места, ежедневно думая о причинах, задержавших его приход в этом году. — Привет, Хомса! — Привет-привет, — отозвался Мумрик, покусывая трубку, — как спалось? — Да все хорошо, чего там! Идем скорее, мама наделала целую гору орехового печенья! А потом мы должны показать тебе, ты же не видел! Малышка Мю нашла новый проход в скалах, там пролезает только она, но его можно использовать как тайник! — Муми-тролль тянул Снусмумрика за руку. — Погоди, Муми-тролль, тут многое случилось. Первым делом скажи, есть ли в долине посторонние? — Эээ... Ну, скорее всего нет. Все как обычно. Хотя нет, вру — на дальнем склоне поселилась семья ежей, они там целыми днями копошатся, обустраивают жилище. Но ты же не ими интересуешься? — Муми-тролль присел на поваленный ствол дерева. — Нет, не думаю. Я спрашиваю о Сторожах и полицейских, — два этих слова он произнес шепотом. — Это как-то связано с тем, что ты припозднился? — Вот с ним, — Снусмумрик кивнул на Хомсу, который уже в красках представлял ореховое печенье Муми-мамы и поминутно сглатывал голодную слюну, — в театре у Эммы все очень плохо. — Она заболела? Что-то произошло с театром? — Так, присядь и слушай внимательно. Я сам там был и все видел, — Снусмумрик говорил негромко, так что Муми-тролль навострил уши. — Эмма свихнулась. Она приказала Сторожу и полицейским красть детей и задумала сделать с ними что-то нехорошее. — Убить! — восторженно заверещала кучка прошлогодних листьев, и из нее тут же высунулась мордочка малышки Мю. — А может и убить, — кивнул Снусмумрик серьезно, помогая сестричке взобраться к нему на колени, — выглядит все очень страшно. — Класс! — заявила Мю. — Наверное, на Эмму тоже упал железный занавес, — в ужасе прошептал Муми-тролль. — Хомса, ты не видел? — Нет, не видел. Я сам пытался разобраться логически, что с ней произошло, но у меня ничего не получилось. Может быть эйфория от постановки пьесы Муми-папы разбудила в ней воспоминания, и она снова захотела пережить нечто волнующее? — Хомса придвинулся поближе, чтобы можно было говорить шепотом. — Она действительно собирает детей со всей округи, а меня заставляла присматривать за ними, кричать, чтобы учили слова, а не ревели. Я сбежал, и теперь меня ищут полицейские. — Кошмар! Нужно немедленно идти и рассказать все маме! — Муми-тролль вскочил со ствола дерева, на котором сидел до этого. — Вот поэтому я и спрашиваю, нет ли в долине каких-нибудь подозрительных хемулей, — терпеливо пояснил Снусмумрик. — Нету! Я не встретила ни одного, а я жутко наблюдательная, — похвасталась Мю. — Да, я тоже не видел ничего такого, — закивал Муми-тролль. Он немного побледнел, но глаза его горели жаждой приключений, а колени дрожали от нетерпения. — Тогда идем, осторожно и тихо, не бежим, смотрим по сторонам внимательно, — негромко инструктировал Снусмумрик. Небольшая процессия двигалась среди зарослей орешника и молодых березок прямо к дому, соблюдая все меры предосторожности. Они замирали за деревьями, стараясь не шелестеть листьями под ногами и затаить дыхание, внимательно прислушивались к шорохам веток и шелесту ветра. Разве что малышка Мю не волновалась — она надежно устроилась в кармане у Снусмумрика, и не собиралась вылезать, пока не начнет происходить нечто интересное. Она нашла горсть крошек от крекеров и сжевала их; урчащий от голода живот затих. Малышка Мю свернулась, уткнулась носом в колени и прикрыла глаза — под мерные покачивания легко засыпалось. Муми-мама как раз закончила намазывать масло на булочки, когда к ней подошел Муми-тролль. — Мам, нам надо с тобой поговорить о чем-то важном. — Конечно, дорогой. Вот, возьми булочку, — она повернулась к сыну и заметила, что он не один. — О, Снусмумрик пришел! Как хорошо, мы заждались. И Хомса с тобой? Надо сказать Муми-папе, чтобы принес из дома еще стулья. Фрекен Снорк, дорогая, сбегай на кухню, захвати тарелки и бокалы для Хомсы и Снусмумрика, пожалуйста! — Мам, да погоди ты, — отмахнулся Муми-тролль, — послушай, что мы хотим тебе рассказать. Они вкратце пересказали маме все, что знали, постоянно перебивая друг друга и дополняя историю деталями. Каждый хотел, чтобы Муми-мама выслушала именно его в первую очередь, чтобы стать первым, кто предупредил её об опасности. — Какой ужас! — мама всплеснула руками и перевернула масленку, но не заметила этого. — Мы непременно должны помочь бедным малышам! Они скучают по родителям, мало кушают и совсем не гуляют! Это же просто тюрьма какая-то! Дорогой, послушай, что рассказывает Хомса! Мама подбежала к Муми-папе, который как раз спускался с веранды с двумя стульями в лапах. Подошли фрекен Снорк и сонная Мюмла. — Кто-нибудь видел Мю? — поинтересовалась она. — Да, Мю с нами. Слушай лучше, тут про страшное говорят, — одернул Мюмлу Муми-тролль. — Безобразие! Я сейчас возьму ружье, и мы отправимся выручать малюток! — вскричал папа. — По пути будем брать с собой всех желающих. Народный бунт, вот как это называется! Я слышал о таких вещах в юности, раньше они происходили почти каждый день. Подумать только, дорогая, мы становимся участниками исторических событий! Папа мог бы говорить еще долго, но тут из леса раздались резкие свистки, и точно такие же ответили им с противоположной стороны. Муми-папа осекся посреди фразы, едва не подавившись словами. Он так и остановился посреди веранды, опустив лапы и широко распахнув глаза. — Полицейские, — выдохнул Хомса посеревшими от страха губами. И точно, везде между деревьями виднелись уже синие мундиры полицейских. Казалось, весь лес кишит ими, а от звуков свистков закладывало уши. — Внимание! Вы окружены! Сопротивление бесполезно! Положите оружие на землю и поднимите лапы вверх! — надрывался в рупор самый главный и хриплый из полицейских. — Ой, мамочки... — простонала фрекен Снорк, прижимая лапки к мордочке. — Не волнуйся, нам ничего не сделают! Мы ведь ни в чем не виноваты, правда, Снусмумрик? — попытался успокоить ее Муми-тролль, хотя его голос здорово дрожал при этом. — Угу, — отозвался тот, мрачно рассматривая приближающихся полицейских. — Все пропало! — взвыл Хомса и заметался по лужайке. Началась полнейшая неразбериха. Кто-то падал, кто-то царапался и кусался, Мюмла, надрываясь, звала сестру, Муми-тролль — маму и Снусмумрика попеременно, фрекен Снорк — Муми-тролля, и так далее. Неизвестно, чем кончилось бы это безобразие, если бы не сеть, накрывшая всю компанию разом. — Вот вы и попались, голубчики, — без тени улыбки повторял самый главный полицейский с рупором, пока семейство мумии-троллей и их друзей вызволяли из сети, сковывали наручниками и заталкивали в фургон. — Мы умрем в тюрьме! — расплакалась фрекен Снорк уже внутри, прижимаясь к Муми-троллю. — Не реви! Вот увидишь, Снусмумрик нас вызволит! — пытался он подбодрить её. Только после его слов все заметили, что Снусмумрика с ними нет. Очевидно, его врожденная способность пролезать там, где не положено, сработала и сейчас, и ему удалось сбежать прямо из лап полицейских. — Как хорошо, он ведь больше всего ненавидит клетки и запреты,— прошептала Муми-мама, прижимая к животу свою сумку. Всем было страшно, а Хомса вообще забился в угол и тихо плакал, от отчаяния выдирая из головы целые пучки волос. Муми-тролль успокаивающе поглаживал фрекен Снорк по спине и шептал что-то ей на ухо, но сам никак не мог поверить своим словам — надежда на спасение была, но как Снусмумрику удастся вытащить их отсюда? Он, конечно, придумает, обязательно найдет способ. А вдруг окажется слишком поздно? Но Муми-тролль продолжал бормотать что-то, успокаивая то себя, то фрекен Снорк, и скоро услышал тихое посапывание на своем плече: она задремала. Муми-мама с Муми-папой сидели тихо на одной из узких деревянных скамей. Они думали. Мордочка мамы погрустнела, вокруг глаз легли серо-фиолетовые тени. Уже давно они не попадали в такие передряги, уже давно ей не было так страшно за семью. Муми-папа ободряюще сжал её лапу в своей. Только Мюмла стояла у маленького зарешёченного окошка и глядела на убегающую дорогу. Малышка Мю, этот маленький и злобный тиран для всех и вся, осталась где-то в Муми-Доле: то ли спряталась, то ли ускользнула вместе с Снусмумриком. Хотелось верить, что она в полной безопасности, но страх за окружающих не давал Мюмле покоя — Мю будет в ярости. Она крепче сжимала лапками ржавые прутья и вглядывалась в бурую пыль над дорогой. Снусмумрик все видел сквозь молодую листву. Он сам не знал, какой именно из инстинктов дернул его и заставил выскользнуть из толпы. Вряд ли он также мог бы объяснить, как оказался лежащим в кустах под кучей веток, уже немного поросшей мхом. Теперь он с отчаянием наблюдал, как его друзей грубо хватают и бросают в полицейский фургончик. К счастью, стражи порядка так и не заметили, что один нарушитель улизнул, и не стали обыскивать ближайшие заросли. Когда они уехали, Снусмумрик еще какое-то время лежал неподвижно, а потом сел прямо на валежник. Он понятия не имел, что теперь делать, ведь они с Хомсой рассчитывали на помощь, а в результате все стало только хуже. Почему-то сразу представилась картина, как Муми-тролль падает в воду с мешком на голове и камнем, привязанным к лапам. За ним Муми-мама — ее полосатый передник на секунду вздувается пузырем на поверхности, а потом исчезает в темной глубине. Муми-папа тонет почти сразу, и на волнах остается покачиваться только его блестящий от капель цилиндр. Мешок фрекен Снорк мокрый от слез. Она всхлипывает, а соседний мешочек — с малышкой Мю — дергается и брыкается, угрожая страшной расправой. Снусмумрик шмыгнул носом. Он не плакал с детства, но сейчас очень хотелось. Муми-тролли были для него не просто друзьями, а его настоящей семьей, любящей и любимой. — Ну и дела! — малышка Мю выбралась из кармана Снусмумрика и тут же запрыгала на месте от злости. — Да как они смеют всех арестовывать? Я им покажу! — Мю! Тебя не забрали? — Снусмумрик никогда еще не был так рад ей. — Ну как они могли меня забрать, если я была у тебя в кармане? — снисходительно фыркнула Мю. — Да я сам не знаю как удрал. — У тебя чутье. Тут и говорить не о чем. Так что, какой у нас план? — крохотная мюмла встала на кочку и уперла руки в бока. — План? — Ну да, план! Нам надо как-то спасти муми-троллей от злобной крысы. — Она возмущенно топнула ножкой, не понимая, как же Снусмумрик не может собраться с мыслями. — Не знаю пока. Мы с Хомсой надеялись, что здесь мы найдем подмогу, но полицейские, как оказалось, думали так же. Надо вернуться к театру и посмотреть, что будет происходить, верно? — под строгим взглядом маленькой мюмлы Снусмумрик быстро начал соображать. Вообще от любого потрясения лучше всего отходить в компании близких, особенно если они такие же сердитые и активные как Мю. — Хороший план. На месте разберемся! Надо взять еды и запереть дом! — сказала малышка. — А дом-то зачем запирать? Снусмумрик никогда не вел хозяйство и опасался начинать — где-то он услышал, что это занятие сильно затягивает. — Как зачем? Вдруг туда заберется Морра? Вернутся муми-тролли домой, а у них тут все замерзло, и на кухне Морра лепит снежки! Как ее выгонять прикажешь? — Хорошо, я закрою дом, — сдался Снусмумрик. Он осторожно выбрался из зарослей и двинулся к веранде, постоянно осматриваясь и прислушиваясь. Но в долине было тихо. Жужжали пчелы, стрекотали кузнечики, ветер играл в листве, пели птицы. Полицейские ушли, уверенные, что забрали всех. Снусмумрик поднялся на веранду. После нашествия полицейских тут царил беспорядок: осколки посуды поблескивали там и тут, стол лежал на боку, а белоснежная скатерть с цветочной вышивкой покрывала кусочек пола, словно ковер. На ковре этом темнели следы — огромные и уродливые отпечатки подошв. Стоило Снусмумрику только глянуть на них, как он начинал все сильнее ненавидеть полицейских: пузатых, грубых и тупых, как пробки. Но времени любоваться на погром не было: каждая минута на счету, каждая дорога и может оказаться последней. В доме было по-весеннему прохладно, точно Морра уже и вправду залезла в уютное жилище муми-троллей. Мебель местами не успели освободить от серых простыней, укрывавших её от пыли, поэтому комнаты казались спящими. Снусмумрик старался идти как можно тише, чтобы не разбудить их, не сорвать с дома сонного очарования и не разрушить хода его жизни, не вмешаться. Ведь если дом спал, значит, так оно и должно было быть. Снусмумрик нечасто заходил сюда. Он не любил стены и крыши, в палатке ему было гораздо свободнее. Каждый год он жил на берегу реки и уходил, когда ему этого хотелось. Но из года в год, каждую весну Снусмумрик возвращался, чтобы повидать Муми-тролля и его семью, успевшую стать и его семьей тоже. Как-то незаметно вышло так, что Снусмумрик всем сердцем прикипел к долине, к каждому деревцу или кусту, каждой травинке здесь, и не мог не думать о них, даже находясь на другом конце света. Ноги сами принесли его в комнату Муми-тролля. Она была под самым чердаком и круглым, как глаз, окошком смотрела на запад. Ещё тогда они вместе смотрели отсюда на закаты: золотисто-розовые, кроваво-красные и сине-фиолетовые. Муми-тролль их очень любил, а Снусмумрику они напоминали о дорогах, давно проторенных и ещё не открытых. Деревянную стену украшали рисунки — почему-то на многих из них был Снусмумрик, а на остальных лес и река, горы и водопады, пустыни и море. Наверно, Муми-тролль рисовал их по рассказам друга. Над кроватью висел желтый воздушный змей с пышной радужной кистью. По краям и в его кисточке выглядывали яркие колокольчики, которые всегда звенели на ветру. Этого змея, как и скворечник во дворе, они сделали вместе. Белый уголок выглядывал из-под желтой ткани, и Снусмумрик не удержался от любопытства. Это был ещё один рисунок, но изображал он совсем иное. Муми-мама в неизменном полосатом фартуке что-то готовила. Пар, почти как настоящий, поднимался из кастрюльки, клубился над ней. Его, казалось, можно было коснуться. На мордочке Муми-мамы блуждала рассеянная улыбка — она и не догадывалась, какое чудо творит, какой волшебницей видит её сын. Снусмумрик залюбовался тонкими и короткими, быстрыми штрихами, создававшими великолепный рисунок. А что же будет с этим домом, если ему не удастся спасти муми-троллей, если они сюда больше не вернутся? Снусмумрик потряс головой, прогоняя дурные мысли, твердой походкой прошел по дому, закрыл все окна, запер двери. Еще на несколько секунд он замер у портрета Муми-мамы, стараясь запомнить каждую черту, каждый штрих, и спустился на кухню, в святую святых, сердце Муми-дома Здесь хозяйничала Мю. На столе уже громоздились корзины с овощами, баночки и коробочки с приправами и все остальное, что она выволокла из шкафов и кладовки. Даже огромное блюдо с остатками еловых иголок было здесь. Мю выбрасывала все, что могло испортиться, и откладывала отдельно вкусное и полезное, что можно взять с собой. Снусмумрик присоединился к ней, упаковывая в рюкзак банки и свертки с едой. Они прихватили также кофе и сахар, но фруктовый пирог Муми-мамы Снусмумрик отказался брать категорически. — Он большой, мягкий и липкий! Мы его и до леса не донесем! — Отлично, съедим сейчас! — Мю вооружилась лопаткой. Долину они покидали нагруженные печеньем, консервами и бутербродами. Никто не заметил, как из дома вышел Снусмумрик и в какую сторону он пошел. Мю сидела на его шляпе и громко рассуждала, чтобы она хотела сделать со всеми этими полицейскими и сторожами. Дорога в обратном направлении получилась легкая и быстрая. Во-первых, Снусмумрику не было нужды смотреть за Хомсой, а во-вторых, теперь это было его личное дело. Мю, к счастью, умела позаботиться о себе сама, и скорее подгоняла Снусмумрика, чем тормозила. Крохотная спасательная команда продвигалась быстро и бесшумно, сливаясь с цветущим лесом. Плащ и шляпа Снусмумрика от долгих странствий стали цветом похожи на лесную чащу, а крошка Мю была такой маленькой, что даже красное платье ее не выдавало. Они вышли к заливу днем, и до вечерних сумерек отсиживались в кустах на берегу, наблюдая. Когда фургон остановился, Хомса резко поднял голову: глаза его бешено блуждали по замызганным стенам и лицам друзей, точно он не помнил, как тут оказался. Через темную шерстку, которая, казалось, поредела, просвечивала бледная, зеленоватая кожа. Его укачало — с утра в животе ещё не было ни крошки, а дома у муми-троллей он не успел попробовать и кусочка ароматного печенья или булочки. Фургон же несся, подпрыгивая на буграх и корнях вековых деревьев, так что Хомсу подбрасывало в нем, как куль с зерном. Двери с грохотом распахнулись, и между силуэтами двух полицейских просочилось несколько солнечных лучей. Огромными ручищами полицейские схватили в охапку друзей и потащили к полянке у воды. Залива пленники не видели, но слышали бурное течение. Волны наскакивали одна на другую, спешили, отталкивали друг друга и бежали куда-то к югу. Полицейские шли быстро, и Хомса становился все бледнее. С едва не сорвавшейся икотой из горла подкатила желчь, тошнота, но он сдержался. Ни в коем случае не показывать свои слабости перед полицейскими и Эммой, ни в коем случае не уступать им — надо тянуть время. Пока они не сдались, есть надежда на спасение. По щеке хлестнула длинная и тонкая ветка. На ней почти не было листьев, все ободрали и вытоптали эти негодяи. Скула зачесалась: наверное, на ней осталась тонкая царапина на память об этом дне. Ко рту слезинкой скатилась солоноватая, резко пахнущая железом капля крови. Полицейские втащили их в театр и долго куда-то несли. Дорогу они освещали себе одним-единственным фонарем, но даже так, ещё слишком хорошо помня эти коридоры, Хомса не узнавал их, не понимал, куда их несут. В нос забивалась пыль, и он старался не дышать ею. Фрекен Снорк закашлялась. Как же досадно! Он вырвался и хотел привести помощь, но сделал только хуже: они попались все и теперь, наверное, Эмма усилит контроль над узниками. Почему же все получалось не так, как хотелось? Рациональный зверек раз за разом думал об этом, пытаясь отыскать ошибку. Внезапно Хомса упал, больно ударившись об пол. Полицейские удалялись с громким топотом, и на секунду ему показалось, что жизнь дает ещё один шанс всех спасти. Но тут вокруг загорелось несколько прожекторов, слепяще-белых и направленных прямо на несчастного беглеца. — Ну надо же, кто к нам вернулся! Надрывный и скрипучий, как шестерёнки в часах, голос Хомса не спутал бы ни с каким другим. Даже захоти он сильно-сильно. К сожалению, Эмму и все мучения, какими подвергался вместе с малышами, он помнил так отчетливо, точно это было только что. — И куда же ты от меня отползаешь? Почему не здороваешься? Эмма шипела и выплевывала слова через силу. Она подхватила Хомсу за шкирку, и луч прожектора уставился прямо ему в глаза. Хомса покрылся испариной, ладони стали липкими и противными от пота. Он пытался зажмуриться, но другой лапой Эмма раскрыла его глаз, не давая скрыться от своего безумного взгляда. — Ты сбежал и поплатишься за это. Поверь, я знаю твои слабые места — слишком уж откровенным ты оказался! Эмма говорила совсем тихо, Хомса думал, что даже его дыхание, прерывистое и неровное, может спугнуть и заглушить её слова. Это было совершенно не похоже на её обычное безумство, но именно в такие моменты старой театральной крысы следовало опасаться больше всего. Когда глаза становились слишком умными и серьёзными, когда за бешеным блеском проглядывало что-то еще, известное одной только Эмме, а от того пугающего только сильнее. Хомса не знал, что пугает его больше: разум или безумие, расчетливая нормальность или неконтролируемое сумасшествие. — Пострадаешь не ты — пострадают дети. Но по твоей глупости, ты это знаешь. Она привязала Хомсу к высокому стулу — вероятно, декорации. Хомса отметил это неосознанно, как будто было важно, где Эмма взяла этот стул. Верёвки стягивали Хомсу слишком крепко: стало тяжело дышать, тут же под смятой шерстью зачесались лапы и живот, а несколько заноз воткнулись в ступни. Он чуть не крикнул, что Эмма не сможет, не посмеет, но вовремя опомнился — не один день мерзкая крыса морила малышей голодом, била и вопила на них за малейшее лишнее движение. Она сможет все, и в этом не приходилось сомневаться. Хомса услышал тихий писк и скрежет — Эмма открыла клетку и выгнала детей на круглую освещённую площадку в центре зала. Что она собиралась с ними делать? Несчастные зареванные бедолаги, жмущиеся друг к дружке! У них на голых ступнях в его отсутствие появились ужасные ссадины. На них не было запекшейся крови, но один на другом багровели и чернели синяки. Откуда они взялись, знать Хомса не хотел. Хватало и того, что Эмма снова подняла руку на его беззащитных подопечных. — Ты их била, на этот раз по ногам. Хочешь, чтобы они испортили твою звездную премьеру — как умирающие лебеди ползли по сцене и в панике размахивали трясущимися ручонками? Мне бы такой спектакль не понравился! Хомса поздно понял, что надо держаться увереннее и смелей. Быть может, это хоть немного смутило бы Эмму. Но сейчас ей уже не было до него дела — она натягивала какие-то канаты и с вечным шипением подключала разноцветные провода в небольшом шкафчике. Наконец она выпрямилась и потерла лапы. — Не понравится, говоришь? Тогда посмотри на этот — совершенно особый, первый и единственный раз! Эмма с силой дернула рычаг, и все вокруг зажужжало, круглый участок пола под ногами малышей медленно закружился с тихим скрипом — механизм, как и все остальное в этом театре, не использовался уже очень давно. Свет прожекторов заморгал быстро-быстро, и по полу пополз густой белый туман, появившийся будто не от капель воды, а из молока. Дети изумленно оглядывались, поджимали пальчики на лапах и морщили носики, сдерживая слезы. Эмма уже приучила их к тому, что за плач бьют, и бьют довольно сильно. Часть сцены с малышами, вертясь все быстрее и быстрее, начала подниматься, издавая ужасный грохот и скрип, точно кто-то без конца водил гвоздем по стеклу. Если мог, Хомса заткнул бы уши, а как же страшно сейчас было малышам! Они уже не скрывали слез и сжались наверху в один меховой комок. Хомсе казалось, что он слышал, как дети звали мам, хотя даже воя стаи волков нельзя было расслышать в этом шуме. Один из малышей взвизгнул и попятился, чуть не упал со сцены. Глаза его широко раскрылись, и он не видел, куда идет. К счастью, на самом краю его остановил братик, такой же крохотный и запуганный — он уцепился за лапу, чтобы спрятаться от чего-то. Это что-то увидели уже все они: малыши сгрудились на самом краю, стараясь укрыться за спинами старших, хотя и тем было страшно. Свет прожектора полоснул по стене, и Хомса разглядел огромную маску. Темная кожа и оттопыренные губы, разукрашенные по-боевому щеки и мохнатые брови. Снизу маска не выглядела страшной, но малыши, и без того запуганные Эммой, видели чудовище. Монстра, который мог съесть их с минуты на минуту в один укус. Хомса зажмурился и постарался не слушать. Сделать вид, что нет скрипа и плача, нет под потолком страшных масок. — Все будет хорошо — мы спасем их, и дома, с родителями они обо всем забудут. Они же ещё дети. Хомса шептал и не слышал ничего, кроме своих слов. Когда он был маленьким, закрыть уши и зажмурить глаза всегда помогало, делало его неуязвимым для страхов. Надо только представить что-то теплое и хорошее, на секунду забыть о беде. И тогда она уйдет. Не сразу. Но она ослабнет и сдастся, это будет первым шагом. К сожалению, сейчас он ничего не мог сделать для малышей. Только для себя. Но уберегая себя от страха, он надеялся, что отгоняет его и от малышей. Это всегда помогало, и сейчас должно было помочь. Над водой летали мошки. Они лезли в глаза и в уши, мешали наблюдению, один раз Мю чуть не выдала себя — едва не упала в воду, пытаясь прихлопнуть кого-то. К сожалению, снаружи толком ничего не происходило, так что большую часть времени Снусмумрик дремал, вздрагивая на любой шорох. Когда стало темнеть, Мю растолкала его, и они выбрались на тропинку. — Надо найти укрытие на ночь и придумать, как пробраться в театр. — Да что тут думать, надо штурмовать! — храбро ярилась Мю. — Нас всего двое, а полицейских огромное количество. Наверняка под предводительством Эммы они расставили ловушки. Тут нужна хорошая идея, — покачал головой Снусмумрик. Они брели вдоль берега залива в надежде отыскать симпатичную полянку для ночлега, но вместо этого услышали неподалеку плач. — Осторожнее, это может быть ловушка наших врагов! — страшным голосом прошептала Мю, сидя на плече брата. При этом она усмехнулась, будто передразнивая Снусмумрика, но взгляд оставался серьёзным и боевым. Как можно незаметнее они раздвинули ветви кустарника и заглянули туда. На большом бревне сидела Бобриха и громко рыдала, сморкаясь в огромный носовой платок в горошек. — Бедные мои детки! Где же вы теперь, на кого вы меня покинули? Снусмумрик и Мю переглянулись и кивнули друг другу. Они тихонько обошли безутешную мать, которой вряд ли могли помочь сейчас, и пошли дальше. — Места знакомые, — нарушила тягостное молчание Мю. — Точно, здесь неподалеку домик Филифьонки. — Идем к ней? Проведаем ее и малышей! — Да, — Снусмумрик потрогал в кармане кисет, подаренный лесными малютками. Он тоже подумал об этом и неожиданно понял, что соскучился по ним. Они свернули на едва заметную тропку между заросшими мхом корнями старых деревьев и пошли знакомой дорогой. Вскоре впереди мелькнула крыша, а потом показался и сам домик. В окошке виднелся тусклый свет, так что Филифьонка, наверное, еще не спала. Снусмумрик постучал в дверь, но ответа не услышал. Постучал сильнее, и еще сильнее, но внутри по-прежнему была тишина. Тогда он подсадил Мю к окошку, и она забралась в приоткрытую форточку. Спустя несколько минут задвижка на двери щелкнула, впуская Снусмумрика. — Она спит, — пояснила Мю, указывая на сидящую за столом Филифьонку, — но я готова сожрать шляпу фрекен Снорк, если мы сможем ее разбудить. И правда, хозяйка дома крепко спала, положив голову на столешницу поверх сложенных лапок, и шумно сопела. В чашке рядом виднелись остатки какого-то напитка. Мю понюхала и скривилась: — Это точно не кофе! — Подождем до утра, — решил Снусмумрик, — пока поедим и отдохнем. Надеюсь, Филифьонка не будет против нежданных гостей. Они с трудом отбуксировали Филифьонку в спальню (тащил в основном Снусмумрик, Мю мячиком прыгала рядом и смотрела, чтобы длинные лапы хозяйки не цеплялись за ковер). — А где малышня? — удивленно спросила крошка, осматривая комнату. Действительно, кроватки были на местах, аккуратно заправленные и пустые, рядом лежали игрушки и книжки, покрытые слоем пыли. — Наверное, их тоже забрали, — тихо сказал Снусмумрик, сжимая кулаки. — Вот же жадная крыса! И куда ей столько? Неужели не хватило бы парочки-другой? — возмутилась Мю, топая ногами. Они устроились на кухне, выгрузили остатки припасов и сварили кофе. Мю выковыривала изюм и орехи из обломков печенья, Снусмумрик укладывал последние кусочки ветчины на бутерброд. Ужинали молча. О чем думала Мю никому не известно, а вот у Мумрика в голове бродили какие-то пока неясные мысли, которые скоро обещали обернуться чем-то весьма полезным. Ранним утром Снусмумрика разбудили громкие стоны. Спросонья он здорово перепугался, но привычка путешественника позволила ему быстро сориентироваться. Звуки раздавались в спальне, куда осторожно прокрался Снусмумрик. Филифьонка лежала на кровати, прижимая лапки ко лбу, и протяжно стонала. — Понять не могу, она заболела или умирает? — ворчала крошка Мю, меняя компресс на ее лбу на холодный. — Моя голова, о, моя голова! — декламировала Филифьонка. — Мне так дурно, что я даже о гостях в моем доме не могу позаботиться! — Да ничего страшного, мы сами, — Снусмумрик смутился и поскорее вышел на кухню. Если бы здесь была Муми-мама, она бы точно знала, что делать. У неё от любой болезни всегда находился подходящий рецепт: начиная с обычной простуды, что укладывала в постель на долгую неделю, и заканчивая ушибами и царапинами от игр в лесу илина берегу. А ещё каждому больному она готовила небольшой пирог с яблоком и корицей, грела молоко с медом — с такой заботой и любовью не выздороветь было сложно! Мимо пронеслась Мю с миской воды для нового компресса хозяйке дома. Снусмумрик закурил и почувствовал, что мысли проясняются. Он поставил кофейник на огонь и разбил на сковородку восемь яиц. Кофе и завтрак полезны даже самым больным филифьонкам в мире — не хуже пирога и горячего молока, когда ничего другого нет под рукой. Должно быть, вкусные запахи придали сил хозяйке, потому что вскоре и она приковыляла на кухню, держась за стены. Её грустная мордочка осунулась и выглядела белее прежнего. — Вы пришли навестить меня? — грустно спросила Филифьонка, садясь за стол и обнюхивая свою чашку. — Не совсем. Мы пришли выручать друзей, которых поймали полицейские, — спокойно отозвался Снусмумрик, ставя на стол сковородку, — ты поможешь? — Я?!? — на секунду на дрожащей мордочке Филифьонки промелькнуло выражение крайнего ужаса, и она одним глотком допила остатки вчерашнего питья. — Я не смогу! Я на больничном! У меня отпуск! — Где малыши? Просто скажи нам, они тоже там, да? — Снусмумрик сел рядом и взял ее за трясущуюся холодную лапку. Филифьонка кивнула, и глаза ее наполнились слезами. — Они забрали их всех. Пришли сюда и сказали, что хотят сделать из них актеров и чтобы я не волновалась. А когда я на другой день понесла им обед, меня даже на порог не пустили, — она опустила голову и заплакала, — с тех пор я их не видела... — Понятно, — Снусмумрик задумчиво жевал. — У Бобрихи тоже? Мы ее видели по пути сюда, — Мю деловито макала кусочки хлеба в яичный желток, прежде чем кинуть в рот. — Много у кого. Полицейские арестовали почти всех детей в округе, и всем придумывали разный повод. За слишком громкий смех, за беготню, за грязные уши. Некоторые дети просто пропали, и никто не знает, где они теперь, — Филифьонка достала из-под стола глиняную бутыль, плеснула из нее в немытую чашку коричневатой жидкости и залпом выпила. — Ей определенно надо на воздух, — покачала головой малышка Мю. Разговор с Филифьонкой что-то всколыхнул в голове Снусмумрика, но он никак не мог поймать ускользающие мысли. Словно скользкие рыбы в воде, они проплывали мимо пальцев прежде, чем он успевал сомкнуть их. — Мне надо подумать. Я схожу на причал и наловлю рыбы к обеду, — сказал он Мю, доставая удочку (с Филифьонкой общаться было бесполезно, она плакала и икала одновременно). — Ты останься с ней, и если что — зови. Снусмумрик устроился на досках мостка, закинул удочку и стал смотреть на воду. Что же такое он должен понять, как соединить воедино кусочки головоломки, чтобы получился план спасения друзей? Мимо пролетали стрекозы и лесные птицы, море лениво плескалось под ногами, солнце совершало свой дневной путь. На той стороне залива пару раз слышались свистки, но разглядеть никого Снусмумрик не мог. Он наловил уже семь или восемь рыбешек — как раз, чтобы пожарить, когда услышал писклявый крик Мю: — Мумрик! Эге-ге-гей!!! Мумрик, гляди!!! — крошка неслась к нему по тропинке от домика и размахивала листом бумаги. — Вот, гляди! Полицейский принес. У него их много, я видела! — «Новый спектакль», — принялся читать Снусмумрик, — «Театр на воде представляет вам премьеру новой пьесы „Королева бабочек“! В главной роли примадонна Миса, режиссер Эмма. Феерическое представление, вы прежде не видели ничего подобного! Завтра вечером, если не испортится погода, в заливе Гранвикен! Лодки можно взять напрокат на пристани у театра». Это афиша! Спектакль Эммы уже завтра, а мы так и не придумали, как спасти мумии-троллей! — Снусмумрик нервно выдохнул дым и замер. Кажется, как раз в этот момент что-то в его голове щелкнуло и прояснилось. Все фрагменты головоломки сами собой встали на места, и Снусмумрику стало так легко и весело, что он рассмеялся. До чего же все просто! Лодки — на пристани! Мю — самая маленькая мюмла в мире! Театр будет на воде, а полицейские арестовали всех детей — как он сразу не догадался? — Мумрик, ты чего смеешься? — с подозрением спросила малышка Мю. Еще одного больного головой ей только и не хватало для полного счастья. — Я придумал! Я все придумал, Мю! Если у нас все получится, мы спасем всех детей и семью муми-троллей! — Здорово, и какой план? Мне можно будет убить Эмму? — Тебе в плане отведена самая главная роль! Слушай! Чуть позже Снусмумрик неслышной тенью бродил по лесу вокруг залива, стучался в домики и норки, разговаривал с жителями. Во многих окнах этой ночью не гасили свет, но все сохраняли тишину и не высовывались на улицу, предпочитая обсуждать грядущую премьеру дома. Малышка Мю собирала рюкзак Снусмумрика и сумку для себя, сверяясь с составленным планом. — Ничего не получится. Все бесполезно! Их слишком много! — стенала Филифьонка, перемежая предсказания приступами икоты. — Все у нас получится, или я не Мю! — сердито отвечала крошка, вычеркивая очередной пункт списка. Ранним утром зрители уже начали подтягиваться к заливу. Они несли с собой еду, зонтики и теплые вещи. — Лучше мы займем места заранее, чтобы потом не толкаться, — объясняли они, арендуя лодки. Жители побогаче приплывали на своих лодках, и к вечеру в заливе было не протолкнуться. Хемули-полицейские ругались с лодочниками на пристани: у них были контрамарки на спектакль, полученные от Эммы, но свободных лодок не оказалось. Снусмумрик посмеивался, глядя как они носятся по берегу и потрясают кулаками в бессильной злобе. Они с Мю сидели в лодке с Филифьонкой, которая сегодня ни разу не приложилась к тяжелой глиняной бутыли по двум причинам — очень нервничала и бутыль внезапно опустела. Смеркалось. Зажглись огни вокруг сцены, что-то трижды гулко ударило внутри, и занавес распахнулся, открывая картину из наспех выпиленного из фанеры фасада замка, в окне которого сидела толстая дама в бархатном платье. — О, как быстротечна жизнь бабочки! — начала декламировать она, выдержав паузу. — Миса в своем репертуаре — страдания и муки! — фыркнула Мю. — Точно, — шепотом отозвался Снусмумрик. — Смотри, я нигде не видел Сторожа, так что он наверное внутри, помогает Эмме. Там же может быть кто-то еще, будь осторожна. Тебя не должны видеть. — Не беспокойся, я справлюсь! — она взвалила на плечо тяжелую сумку и перебралась в соседнюю лодку. Сидевший там Бобер заботливо подсадил малышку Мю, ни о чем не спрашивая и кивая Снусмумрику, чтобы та могла легко перейти дальше, в лодку ежей, а за ними в маленькую лодочку, полную лесной мелюзги, притаившуюся у самого края сцены. Крохотная фигурка взобралась по краю занавеса, прошлась прямо поверх полоски огней и скрылась в суфлерской будке. Снусмумрик выдохнул и сделал знак старому домовому, что сидел в соседней лодке в полном одиночестве. Тот проворно запрыгнул на место Снусмумрика, который, в свою очередь, перевалился в лодку домового и стал осторожно огибать здание театра, прячась за спинами зрителей. Снусмумрик подплыл к стене и стал двигаться очень медленно, чтобы не пропустить знак. Сверху спустился край веревки, связанной из старых пододеяльников Филифьонки, и из форточки под крышей высунулась голова малышки Мю. — Все готово! — прошептала она, показывая большой палец. — Ты сможешь открыть дверь черного хода? — одними губами спросил Снусмумрик. — Да, но там неподалеку Сторож. Сначала запали! — Мю достала хлопушку и приготовилась взорвать ее. Снусмумрик чиркнул спичкой и поднес ее к концу веревки. Ткань, пропитанная содержимым глиняной бутыли Филифьонки, тут же вспыхнула, и огонек резво побежал наверх. Малышка Мю дождалась, когда он скроется внутри, сидя верхом на форточке, досчитала до десяти и взорвала хлопушку. — Пожар! — закричал кто-то из зрителей. — Пожар, пожар! — подхватили остальные на разные голоса. Снусмумрик подплыл к двери черного хода, и Мю залезла через форточку обратно, чтобы впустить его. — Сторож побежал в комнату с реквизитом, вместе с Эммой — тушить пожар! — хихикала малышка, тыча рукой в сторону коридора, откуда уже валил клубами дым. — Отлично, я пошел вниз, а ты сама знаешь, что делать. Вот, держи спички и остатки горючего. Главное — оставь нам хоть один проход к сцене! — Договорились! Да, Мумрик, гляди-ка что я взяла у Сторожа, пока он спал? — Мю вытащила большое кольцо с ключами. — Малышка Мю, ты самая прекрасная женщина на свете! — восторженно улыбнулся Снусмумрик, хватая связку. — Береги себя, увидимся! Он побежал к люку, закрывавшему вход в нижние помещения, а Мю принялась разбрызгивать повсюду горючую жидкость и чиркать спичками в свое удовольствие. Пленники сидели в темноте и ждали своей участи. Дети с утра были переодеты в костюмы бабочек с картонными, местами даже не докрашенными крыльями, а семью муми-троллей крепко и туго связали веревками, чтобы они могли изображать гусениц. — Мы скоро погибнем, — прошептала Мюмла, услышав стук метлы Эммы, возвещающий о начале спектакля. — Ну что же, однажды такое случается со всеми, даже с самыми добрыми и справедливыми существами, — дрожащим голосом сказал Муми-папа. — Вы были самой лучшей семьей, о которой только можно мечтать, и я счастлив, что провел эту жизнь с вами! Фрекен Снорк плакала с самого вечера, и теперь могла только всхлипывать. Ее глазки опухли, а челка намокла и растрепалась. — Мамочка, держи меня за лапу, пожалуйста, — попросил Муми-тролль. — Непременно, милый. Я буду с тобой! Малыши в клетке сопели и возились, слушая их. Никто из них сейчас не обладал роскошью проститься со своей мамой. Хомса сидел в стороне ото всех и молчал, а когда с ним пытались заговорить, отводил взгляд и поджимал губы. Полицейские не связывали его целиком — только запястья и щиколотки, — но Хомса и не попытался бы освободиться. Иногда он поднимал нос, принюхиваясь к влажному воздуху, прислушивался к шуму волн и голосу Мисы где-то на сцене. Он сидел так с минуту а потом снова сникал, делался меньше и незаметнее. Муми-мама заметила, что от него, обычно такого рационального, с живым и задорным блеском в глазах, осталась одна оболочка. И как друзья ни пытались узнать, что с ним случилось, он продолжал молча сидеть в своем углу. Полицейские бросили его сюда ещё утром, и Хомса не притронулся ни к еде, ни к воде — ждал чего-то, с надеждой принюхиваясь и прислушиваясь. И с каждым часом ушки его поникали все ниже, а молчание становилось все более гнетущим. В последние минуты он казался почти неживым, потому что никак не реагировал на прощание муми-троллей. Дверца люка распахнулась, впуская внутрь немного света и дыма. — Есть здесь кто? Этот голос Муми-тролль узнал бы среди сотен других. — Снусмумрик! Ты пришел спасти нас! — Точно, — он подбежал к пленникам и стал перерезать веревки, держа в зубах фонарик. Освободившиеся торопливо помогали ему, поглядывая наверх. — Кто-то кричал про пожар, — взволнованно сказала Муми-мама, подбирая с пола связку ключей. — Да, это мы с Мю подожгли театр! — сказал Снусмумрик, перехватывая фонарь и срезая последнюю веревку на ногах Мюмлы. — Тогда мы должны торопиться! Пожар — это не шутка, мы все можем задохнуться! — вмешался Муми-папа, отряхивая от пыли свой цилиндр. — Наверху ждут родители всех детей, я им все рассказал. Они заняли все лодки с утра и караулят у самой сцены. «Даже если горящие бревна полетят нам на головы, мы будем ждать там наших детей» — сказали они мне. Мю обещала оставить проход для нас, сейчас откроем клетку, и вы будете помогать детям бежать через кулисы на сцену, и с нее прыгать прямо в воду ясно? — распоряжался Снусмумрик, выбирая ключ из десятков других на связке. Хомса подошел на негнущихся лапах и неловко обнял Снусмумрика. Он не мог говорить от избытка чувств, но не мог не выразить своего счастья. — Мумрик, мы знали, что ты придешь! — старые знакомые лесные малыши улыбались из клетки и победоносно посматривали на остальных — мол, мы же вам говорили! — Конечно приду, мои маленькие злодеи, не оставлю же я вас тут! Ага, вот он! — ключ со скрежетом повернулся в замке, и дети хлынули наружу. Они пристраивались группами к членам семьи муми-троллей и в таком порядке двигались по лестнице наверх. Первыми взобрались малыши с Мюмлой. — Растопчи меня дронт Эдвард, если это не моя старушка-сестрица! — закричала малышка Мю, размахивая факелом. — Бегите направо, прямо через картонку на сцену! Все кругом было в дыму, поэтому Мюмла схватила за лапку ближайшего малыша (остальные немедленно сцепились лапками) и понеслась в указанном направлении. За ними уже спешила группа Муми-папы. Эмма металась по сцене, пытаясь тушить огонь шалью — точнее, тем ободранным клочком серой ткани, который от неё теперь оставался, ведь ненасытный огонь выгрызал целые клочья и расходился только сильнее. Сторож сперва помогал, черпая воду из залива, но потом лодки зрителей загородили ее целиком, а в него полетели тухлые яйца, и он не мог подойти даже к краю сцены. — Верните наших детей! — кричали жители леса, сплачивая ряды. — Я вам всем покажу, как поджигать театры! — надрывно визжала Эмма. Миса стояла на вершине фанерной башни, и глаза ее были полны слез восторга. «Ах, какой триумф! Какая дивная кульминация моей карьеры и жизни! Уйти во цвете лет, увенчанной славой — что может быть лучше для прекрасной примадонны?» — Миса решила, что обязана доиграть эту роль до конца. Первая группа детей вместе с Мюмлой выскочили прямо из фона и прокатились через всю сцену к лодкам. Родители тянули лапы, разбирая детей и передавая их дальше, тем, кому не хватило места в первом ряду. Все дети немедленно получали теплые одеяла, бутерброды и сок, а еще по сотне поцелуев от всех мам и пап разом. — Поберегись! — крикнул Муми-папа, выбегая из дыма с новой партией малышей. Не успели взрослые разобрать этих малюток, как из дыма показалась следующая группа. Стайка детей под началом Муми-мамы двигалась организованно и слаженно. — Малыши, все схватили соседей за лапки и закрыли глаза, постарайтесь не дышать дымом! Муми-тролль и фрекен Снорк пришлось бежать почти одновременно, их подгоняла Мю: — Дыма слишком много, давайте скорее, не то задохнетесь! Дыра в кулисах была уже достаточно большая, чтобы сквозь нее прошла целая Морра. Последними из дымного пекла выскочили Снусмумрик и Хомса, держащий на руках самого младшего малыша. Хомса при этом улыбался и жмурился от дыма и счастливых слез, а потому не затормозил у края сцены и упал в лодку, где его подняли, обняли и вручили бутерброд и чашку горячего настоя шиповника. — Мой спектакль! — надрывалась Эмма. — Моя чудесная постановка! Вы за это поплатитесь! Раздался мощный «бултых» — Сторож прыгнул в воду с черного хода и поплыл к берегу, где ждали полицейские, потрясая дубинками. — О, как мимолетен век бабочки! Я погибну с последним лучом солнца, и мои крылья облетят на землю! — трагическим голосом декламировала Миса. — Эй, спускайся к нам! Умереть ты всегда успеешь, — закричала ей Мю, спрыгивая со сцены в ближайшую лодку. Но Миса не слышала ее, скорее просто не хотела слышать. Это был час ее триумфа. — Пусть остается, — махнул рукой Снусмумрик, — им с Эммой достаточно прыгнуть в воду, чтобы спастись. Итак, все дети нашлись? Мы никого не забыли? Отлично! Флотилия к берегу! К решающей битве готовсь! Лодки поворачивали к пристани. Родители заранее подготовились к сражению с полицейскими, и теперь доставали припрятанные на дне лодок сумки с гнилыми дождевиками, яйцами и прошлогодней картошкой. У Ежихи оказался целый мешок испорченных молодых кабачков, и она охотно делилась ими с желающими. Едва только берег приблизился настолько, что стало возможно докинуть туда какой-нибудь предмет, на полицейских посыпался град овощей и тухлых яиц. Хемули никак не ожидали, что лесные жители так запасутся — они думали, что брошенные в Сторожа пара десятков яиц были всей подготовкой к битве, и теперь судорожно искали, чем отражать атаки: прятались за деревья, отбивали овощи палками. Но те разлетались с громким чавканьем и пачкали парадные мундиры, брызгали в глаза, слепя врагов. Дети свистели и топали ногами, а малышка Мю палила из рогатки мышиным горошком. Воинственные кличи родителей заглушали любые попытки полицейских орать в рупор, и многие из них просто не выдерживали и сбегали в лес. Наконец на пристани остался только главный полицейский, так не расставшийся со своим рупором. Лесные жители окружали его плотным кольцом, бедняга озирался испуганно и потел. — Прекратите! Я представитель закона! Вы не имеете права! Он пытался выглядеть сильным и властным, но мог лишь неуверенно лепетать оправдания. Но никто его не слушал. Родители арестованных детей сжимали окружение, и хемуль не выдержал. Он сел прямо на песок и громко разрыдался. — Я просто хотел в театр! Вы знаете, как полицейские любят театр? Эмма обещала контрамарки! Я сам хотел участвовать, но меня никто не любит! — ревел он. — Ох, бедняжка! Вот, возьми-ка пирожок, — Муми-мама протолкнулась к полицейскому с едой и термосом кофе. — Но ты же понимаешь, что нельзя забирать детей у родителей? Это самое страшное преступление! Хемуль кивал и кусал пирог. Остальные смотрели растерянно, некоторые с сочувствием. — Я так виноват. Не знаю, как мне загладить вину, — сказал он с набитым ртом, утирая слезы. Муми-мама успокаивающе погладила его по голове. На водах залива медленно догорал театр. Он был похож на гигантский плавучий фонарь, пускающий в небо снопы искр. Снусмумрик сидел на причале и смотрел на него. Он вздрогнул, когда обрушились перекрытия, затем театр медленно накренился и стал уходить под воду. Вскоре на поверхности осталось несколько догорающих островков и кучка чумазых тряпок. Муми-тролль подошел к другу и молча сел рядом. У самой воды Филифьонка обнимала вновь обретенных малышей и поправляла на них костюмчики. Она смеялась и плакала одновременно. — Ты настоящий герой, Мумрик, — сказал Муми-тролль, — вы с Мю оба. — Да, — важно заявила Мю, восседавшая на шляпе Снусмумрика. Сам он только вздохнул в ответ. Герой — это когда бросаются в бой просто потому что могут, ничего не требуя взамен. А у него не было выбора, он спасал нечто очень дорогое и важное для себя. Наверное, самое важное на свете. Но как объяснить это милому Муми-троллю? — Они собираются устраивать праздник в нашу честь, — сообщила Мюмла, подходя. Снусмумрик нервно дернулся и вскочил. — Мне пора! Мне давно пора в Муми-дол! Он спустился вниз и отвязал самую маленькую лодку, кинул на дно свой рюкзак. — Точно не хочешь остаться? — спросила Мю, спрыгивая с его шляпы. — Там наверняка будет торт! А может даже фейерверк! — Нет, сейчас мне очень нужно идти! — Снусмумрик закурил трубку и, выпуская колечки дыма, задумчиво смотрел, как удаляются Мюмла и Мю. Муми-тролль подошел и встал рядом. — Отличная ночь для бегства. Светлая и ясная. — Утром будет прохладно, ляжет роса. Не простудись, — отозвался Снусмумрик. — Ага. Полицейским теперь придется целый год служить лесниками, ты слышал? Жители решили, что исправительные работы — самое подходящее для них наказание. Снусмумрик кивнул. Он знал, что Муми-тролль пойдет с ним, если он позовет, но тот как всегда оставлял ему выбор. — Увидимся в Муми-доле. Дом я запер, но ключ под горшком с ноготками, ты его легко найдешь. — Хорошо, — кивнул Муми-тролль, — ты только приходи обязательно. Мю смотрела, как печальный Муми-тролль возвращается к остальным. Ушки его поникли. — Ты чего не пошел с ним? — Снусмумрику надо побыть одному. Столько всего произошло... — Тогда что ты грустишь? — Мне всегда печально, когда он уходит. Это значит, что что-то закончилось. Неподалеку к берегу причалило обгоревшее с одного конца бревно, на котором верхом сидело существо, обмотанное сразу в три сырые тряпки, бывшие некогда шалями. Оно подгребало себе метлой и плевалось ругательствами. — Я вам еще устрою! Вы еще узнаете, что бывает с теми, кто срывает спектакли и поджигает театры! Существо слезло с бревна, опираясь на метлу, и, погрозив кулаком шумному сборищу вдалеке, тяжело заковыляло в лес. На ходу оно прихрамывало и постанывало, потирая поясницу. Снусмумрик незамеченным отплыл от берега и вскоре был уже на середине залива. Единственным источником света здесь остался огонек его трубки. Воссоединившиеся родители и дети на берегу разожгли костер и начали спонтанное празднование встречи, они пели и шумели, но над водой неслись только отголоски веселья. Снусмумрику нравилось слушать, как море плещется о деревянный борт лодки, и ему совсем не хотелось ни с кем говорить. Что-то внутри него было тяжелым и неровным, и он никак не мог избавиться от этого. Лодка мягко уткнулась носом в поросший редкой травой берег, и Снусмумрик спрыгнул на песок. Он закинул рюкзак за спину и зашагал в лес. Любой мумрик всегда точно знает, куда он хочет попасть, поэтому никакая ночь, буря или метель не в состоянии сбить его с курса. К утру следующего дня Снусмумрик вышел на склон, ведущий в Муми-дол. В предрассветной дымке долина казалась плошкой, полной молока — словно нет там никакого дома и реки, словно пропали кусты сирени и жасмина, а на большом дереве нет и не было никогда качелей. Тугой узел в груди так и не развязался, и Снусмумрик не чувствовал себя готовым идти туда. Он устроился на склоне, подложив рюкзак под голову, и стал смотреть в светлеющее небо. Таяли последние звезды, проносились мимо легкие облачка, золотистый отсвет говорил о том, что скоро из-за леса покажется солнце. В один момент как по команде запели птицы, и лес осветился солнечными лучами. Снусмумрик сел и широко распахнул глаза. Туман растворялся, гонимый прочь наступающим днем, в Муми-дол пролилось солнце, озаряя крышу дома муми-троллей, дровяной сарай, мост через реку. Снусмумрик смотрел не моргая и чувствовал, как тяжесть в груди растворяется, и, словно туман, превратившийся в росу, проливается из его глаз. Он не всхлипывал, не шмыгал носом — просто дал слезам бежать так, как им вздумается, потому что самое главное он уже сделал. С долиной все хорошо, муми-тролли вернутся сюда и будут жить в доме снова. Следующей весной Снусмумрик застанет их здесь, и через год, и через десять лет тоже. Когда все тяжелое и неприятное вышло наружу со слезами, Снусмумрик встал, вытер лицо мхом и взвалил на плечи рюкзак. «Надо будет сказать Муми-троллю, что расставание — это не конец, а начало чего-то нового» — подумал он. Как ни в чем не бывало, пошел он вниз, разыскивая в кармане губную гармошку. На душе было легко и радостно, а значит, настало самое время для новой чудесной мелодии.