Memento mori

      Куда же устремлён твой взгляд, когда над головою — тёмный, изголодавшийся по твою душу покров?       Я — заложник собственной муки, в плену у безысходности. Своими хрустальными гиацинтами* я смотрю в тьму, а тьма погрузилась в них, срослась с ними, впиталась в моё тело и невидимыми нитями течёт во мне, как кровь по венам.       А, может — я и есть воплощение тьмы?       Всю свою жизнь я посветил одному делу, цепляюсь за каждый шанс быть выше к этому глянцевому свету прожекторов, не подозревая, насколько он губителен. Видимо, моя тьма меня от чего-то защищает, а я, наивный, всё верю в эту мечту быть среди лучших. Нелепый.       Обещаю, я загублю в себе всё самое прекрасное — только дайте мне увидеть свет.       Всё тщетно я размахиваю руками, пытаясь развеять темноту. Я не могу увидеть, лишь могу ощутить, насколько всё плохо — мои пальцы дрожат, будто от нервного перенапряжения (или от боли?). Чувствую, насколько они шероховатые и ощущаю неприятную сырость на них, напоминающую кровь. Я обхватываю себя этими тонкими руками и чувствую, как внутри хрустит амуниция, сжимая всё моё тело до такой степени, что не захочется дышать. Бедолага — загнал себя самого в угол, и всё ради этого проклятого света.       Я — кудесник льда и лёд — моё проклятие, а растерзанное тело — расплата за мои подвиги. Вся эта боль — моя, и ею делиться с невеждами, которые только и могут, что кудахтать на своих сидениях во время матча, я не собираюсь.       Прошу, позвольте мне гореть искрою в сотнях восторженных глаз — может, хоть так я смогу увидеть свет.       Каждый день я повторял себе: «Не сотвори себе кумира!». Но слишком поздно: себя я сотворил уже много лет назад, теперь же убегаю от собственной тени, пытаясь найти утешение в словах своих… в своих играх… в самом себе.       В очередной раз я поднимаю голову. Насколько широко раскрылись мои глаза, увидев мелкие редкие хлопья снега, который был не похож на самого себя. Скорее, это были маленькие светлячки, спустившиеся из ниоткуда. Едва они касались решёток моей маски — она блекло переливалась, играясь с моим подсознанием. Жаль — никто не увидит за нею лицо ребёнка, живущего мечтами о свете. Он сгинул, он погиб — я убил его раз и навсегда, погрузившись во мрак. Чего только не сделаешь ради этой лживой публики, ради амбиций, ради себя.       И прежде чем снова умереть на льду, я закрываю глаза, представляя, как лживое и мёртвое солнце освещало мой лик, словно приветствуя очередного мученика, шедшего на погибель. Народ жаждет месива — и я, с дьявольским оголодавшим взглядом иду к своим воротам, будучи готовым к увлекательному представлению, конец которого никто не сможет предугадать.       Быть заложником цифр, выжженными белым цветом на моей спине — тяжело. Постепенно они остывают, застывая большим шрамом на теле, а позже заменяют тебе имя. Человек без имени, чьё туловище скрыто за чёрными покрывалами, а чистые, остекленевшие глаза не заметны сквозь металлическую решётку. Меня медленно раскалывает на части — скоро одной из них будут рукоплескать трибуны. Никто ведь понятия не имеет, что за вратарской маской скрывается совершенно иная личность, жаждущая любви, ласки, понимания, счастья. Только пока ты находишься на льду, вытаскиваешь бросок за броском, ловишь на себе дерзкие и волнующие взгляды — забудь об этих людских нежностях. Надо стать машиной с безграничными возможностями, которой чужды чувства.       Увы — я робот с погрешностями, неполадками, которые дали сбой. Будучи запрограммированным на победу, было глупостью верить в непобедимость, ведь я повторюсь — что во мне были многочисленные сбои. Я только и делал, что уничтожал соперников, устилая себе путь в далёкую даль, где для меня светят звёзды, и где я освобожусь от тяжких оков. Я знал, что никогда этого не сделаю, ведь моя работа больше походила на замкнутый круг. И, несмотря на всю боль, унижения, чередования радостей и горечей — я обожал эту работу — ведь у меня кроме неё больше ничего не было.       Подо мною раскалился лёд, и, прежде чем я сгорю, подарите мне свет благодушия. И я пойму, что не понапрасну стократно горел и воскресал из пепла. Для вас.