Падающего толкни

– Опять набухался? Юра мрачно смотрит на Виктора, скрестив руки на груди. Тот блуждает расфокусированным взглядом по прихожей, на щеках лихорадочный румянец – от выпитого или мороза, хрен разберешь. – Не будь таким жестоким, Юрио-чан, – насмешливо тянет Виктор. – Я пропустил рюмочку с Яковом, только и всего. Тренерам нужно держаться сообща. – Одну? – недоверчиво прищуривается Юра. – Три, – признает Виктор. – Домой мне соваться не стоит. Не хочу, чтобы Юри меня таким видел. – А мне, значит, можно? – Ты – совсем другое. Ты же впустишь меня на ночь, не оставишь своего семпая на лестнице? У вас тут сквозняки, знаешь ли. – Какой ты мне нахер семпай? – Юра вздыхает и закатывает глаза, но сдается. – Черт с тобой, заходи. Но первым делом вали в душ, от тебя несет. Три рюмочки, ага, конечно. Виктор выходит из душа через полчаса, из одежды на нем – только туго обмотанное вокруг бедер полотенце. Юра чуть не роняет из рук чашку с кофе – нужно взбодриться, раз его подняли в три ночи. – Одеться не думал? – Он часто говорит с людьми, как с идиотами, какими они и являются, но этот случай – особенный. – Одежда промокла насквозь. Там такой дождь, что почти снег. Не видел, что ли? – Я по ночам сплю, а не в окна смотрю или шляюсь не пойми где, – огрызается Юра. – Спать будешь на диване. Как продрыхнешься, можешь валить, меня будить необязательно. – Ты всегда такой злой, Юрио, – Виктор деланно вздыхает. – Особенно когда меня будят среди ночи. Виктор пропускает его слова мимо ушей, опускается на диван. – Ладно. Юра засыпает быстро и просыпается тоже быстро, по ощущениям прошла пара минут, если верить часам на телефоне – час. Ему жарко, и он быстро понимает почему. Виктор смешно морщит лоб, когда Юра дает ему затрещину, что-то бормочет себе под нос, но не отлипает. – Сказал же, отцепись, – Юра пытается вырваться, но Виктор только сильнее обхватывает его руками и ногами, переворачивается и подминает Юру под себя. Его глаза блестят в темноте, голос окутывает мягко, как сладкая вата. – Чего ты опять злишься? – Виктор слабо шевелится, приподнимаясь на локтях, обдает горячим дыханием. – У тебя стоит. Еще бы не стояло. Юра еще слишком хорошо помнит, что – и кто – снилось ему в подростковых мокрых снах, когда утром не можешь понять, чего больше – возбуждения или стыда. Лицу становится жарко, и он отворачивает его в сторону. – Тебя не касается. Съеби уже. – Неа, – Виктор наклоняется ниже и выдыхает в ухо. – Может, мне лучше тебя выебать? Он пьян, думает Юра, глядя в глаза, почти черные – так расширились зрачки. Виктор, не встречая сопротивления, целует его шею, плечи, опускается ниже, и Юра не выдерживает. – Что насчет хрюшки? Не дает? Наверное, это запоздалая обида за то, что Виктор оставил его и уехал тогда в Хасецу. Юра думал, что они уже все решили для себя и оставили в прошлом, но сейчас понимает, что забыть о том предательстве не сможет никогда. Виктор поднимает голову, и Юре кажется, что он сейчас ударит, – такой злой и напряженный у него взгляд. Он отвечает, так тихо, что Юра скорее угадывает, чем слышит: – Юри – совсем другое. В пальцах, которые сжимают запястья Юры над головой, слишком много силы для человека, который свои действия едва контролирует. Юра мог бы скрутить его, если бы захотел, и выставить вон. Или хотя бы попытаться. Но он не сопротивляется, сам не до конца понимая, почему. Из любопытства? Потому что сам Виктор Никифоров, мировая легенда и герой его эротических снов двухлетней давности, снизошел до него? Ему больно, когда Виктор толкается в него в первый раз, но довольно быстро боль уходит, ее смывает волна удовольствия, в котором он себе никогда не признается, не то что Виктору. Виктор осторожен и предусмотрителен, он что-то шепчет, но Юра не слушает, накрывает ладонью его член и двигает ею в том же ритме, в котором движется сам, и скоро весь мир Юры сужается до одного желания – кончить и поскорее, пока он окончательно не сошел с ума. На следующее утро он действительно просыпается в одиночестве. *** Юра с нетерпением ждет начала Гран-при. Финалисты уже начинают съезжаться. Он сам проводит в аэропорту несколько часов, прежде чем садится в самолет, который должен доставить его в Женеву. Виктор и Юри сидят перед ним, и Юра рад, что не видит их, наблюдать, как Виктор берет Юри за руку, а тот краснеет, но только крепче сжимает пальцы, выше его сил. Этого дерьма ему хватило в Питере. После той ночи Виктор старается держать его на расстоянии вытянутой руки, а если удастся – то и десяти. Юру это не удивляет, слишком свежи в памяти его слова. "Это была ошибка, Юра. Я не должен был так с тобой поступать. Прости". В жопу себе засунь это "прости", зло думает Юра. Будто обычное "прости" может чем-то помочь. Он смирился, что Виктор выбрал не его. Разочарование все еще сосало где-то под ложечкой, но Юра успешно его затыкал. До той ночи, когда решил, что, возможно, еще не все потеряно. Чтобы потом его будто водой окатили. "Это была ошибка". Даже на льду падать не так больно. Сначала он злится на Виктора, потом начинает размышлять, что, может, не так ему и нужен конкретно Виктор. Что подойдет кто угодно. У Милы умелый рот, гладкая, как фарфор, кожа, и красивая фигура. А еще она только что рассталась с очередным парнем и совершенно пьяна – от обиды и гнева, вряд ли тот коктейль, который Юра ей купил, сделал погоду. Она согласна дать ему все, что он хочет, и даже больше, но Юра быстро понимает, что это не то. Мила – не Юри, она все прекрасно помнит, но, к его облегчению, не закатывает сцен и вообще, кажется, не воспринимает всерьез. – Ты так вырос, Юра, – только и говорит она, ероша ему волосы, и весело смеется, когда Юра шипит, больше для виду, и сбрасывает ее руку. – Когда? Я и не заметила. Это Мила – она ни на чем надолго не зацикливается, просто не умеет. Юра почти завидует ей. В соседки в самолете ему достается маленькая девочка, лет десяти, не больше. Со смешными растрепанными косичками и плюшевой кошкой в руках, она все время зовет маму и крутит головой в ее поисках. Юра видит ее – темноволосую женщину, которую посадили в другом ряду, – даже думает предложить поменяться местами, но быстро понимает, что тогда люди, сейчас скрытые высокими спинками кресел, будут как на ладони. Он все же уступает девочке свое место у окна, и ее это вполне устраивает. Его тоже. Первым делом по прилете, даже не отвезя багаж в отель, а сбросив его на Юри, который слишком вежлив, чтобы отказаться, Юра идет на каток. Он никогда не был в Женеве, но какое-то внутреннее чутье подсказывает, куда повернуть, и оно же загоняет в тупик. – Потерялся, Юрио? Крис искрится улыбкой, он явно чувствует себя уютно в переплетении узких улочек, как дома. Он и так дома, понимает Юра. Это для него этот город – чужая территория. – Ты на каток? – не дожидается ответа Крис и подхватывает его под локоть. – Я тоже. Пойдем, покажу. Виктор прилетел с тобой? Юра кривится от одного имени. – Да. Позже придет. Наверно. На катке почти никого. Юра видит Сару и Микеле Криспино и Милу – та прилетела днем раньше. Мила замечает его и машет рукой. Юра кивает без особого энтузиазма и отворачивается. Он ищет взглядом модную стрижку и находит, но не того. – Привет, котенок, – Жан-Жак скользит по льду с той небрежной легкостью, будто провел на нем всю жизнь, что в общем-то недалеко от истины. – У меня для тебя подарок. На голову что-то опускается, сжимает виски. Юра поднимает руку и натыкается пальцами на острые уголки. Где-то за спиной приглушенно хихикает Мила, к ней присоединяется Сара. – Все-таки тебе очень идут кошачьи уши, – ухмыляется Жан-Жак, и Юра начинает закипать. – Так и выступай, "Ангелы Юрия" будут в восторге. – Ублюдок. – Научился чему-то новому? – Жан-Жак пропускает ругательство мимо ушей. – Я – да. Смотри. Напыщенный петух, думает Юра, глядя, как Жан-Жак выполняет каскады и прыжки – техничнее и выше, чем раньше. Задница у него отличная. – Ну как? – У этого ублюдка даже дыхание почти не сбилось. – Неплохо. Я тоже кое-чему научился. Юра показывает, чему, позже, когда затаскивает Жан-Жака в какую-то кладовку, обхватывает за шею, заставляя нагнуть голову, и целует, проталкивая язык в рот. Жан-Жак, может, и удивлен, но быстро берет ситуацию под контроль, опускает ладони ему на задницу, стискивает ягодицы, вырывая у Юры стон. – У котенка брачный период? – насмешливо шепчет он и ловит локоть Юры на подлете, мягко гладит пальцами. – Я не против помочь. Юра тоже не против, совсем не против. За два года он подрос, уже не та фея, как называли его фанатки и пресса в первый сезон, но Жан-Жак поднимает его так легко, словно Юра совсем ничего не весит. Он не церемонится и не пытается нежничать, это Юре тоже нравится, другого ему и не нужно. Он охает, когда Жан-Жак забрасывает его ногу себе на плечо и толкается еще глубже, откидывает голову и закрывает глаза, но тут же снова распахивает их, когда в висках взрывается боль. Гребаные кошачьи уши, он и забыл. Юра отцепляет руку от плеча Жан-Жака, чтобы снять их, но тот перехватывает ее. – Оставь. – Впервые его ухмылка не бесит, слишком много желания и возбуждения написано на лице, чтобы воспринимать насмешку всерьез. – Зоофил, что ли? – Юра возвращает ему кривую ухмылку, но подчиняется, а вскоре снова забывает обо всем, поддаваясь острому удовольствию. Возможно, дело и не в Викторе, думает Юра потом. Может быть, просто мальчики нравятся ему больше девочек. Но когда он видит Виктора и Юри на катке, следит за тем, как непринужденно они скользят по льду, – почти парное катание, настолько они синхронизированы – ярость снова поднимается удушающей волной. – Ты чего? "Кола" тебе чем не угодила? – Мила вопросительно смотрит на него, и Юра только сейчас понимает, что слишком сильно сжал бутылку в руке и теперь любимая футболка срочно нуждается в стирке, если ее это вообще спасет. – Я сваливаю, – Мила качает головой с немым укором, и Юра исправляется. – Прости. Ты что-то, кажется, рассказывала. – Он, правда, не слышал ни слова. – Да иди уже, – Мила снова улыбается – в этом она вся – и ерошит ему волосы, сама убирает руку, удивленная, что Юра не пытается отшатнуться. – Я скажу Якову. Юра благодарно кивает и уходит. *** Отабек не приезжает ни на следующий день, ни днем позже. До финала Гран-при меж тем остается всего два дня. Юра все больше беспокоится, забрасывает сообщениями страницу Отабека, заходит на нее по нескольку раз в день, только чтобы в очередной раз увидеть "Был в последний раз неделю назад". Когда дисплей мигает и Юра видит знакомый номер, он чуть не пробивает экран пальцем, отвечая на звонок. – Бека! Где ты? – Прости, Юра. Боюсь, мне придется пропустить финал, – Отабек отодвигает телефон, но Юра все равно слышит жуткий кашель, от такого легкие горят и кажется, что вот-вот выплюнешь собственные внутренности, Юра помнит. – Как ты умудрился? – Сам не знаю. – Температура есть? – Вчера почти сорок было, – Юра охает, и Отабек быстро добавляет: – Сегодня уже ниже. – Сколько? – Да неважно. – Сколько, Бека? Отабек не умеет врать, и Юра бессовестно пользуется этим. – Где-то тридцать восемь. Юра, я… – Лечись давай, – перебивает его Юра и улыбается. – Я выложусь за нас двоих. Отабек одобрительно хмыкает. Юра проводит последние дни, не вылезая с катка. Он старается, иногда на пределе своих возможностей, но это не особо помогает ему в день финала. Он выступает последним. Виктор и Юри смотрят с трибуны, Юра пытается не обращать на них внимания, но в конце концов не докручивает аксель и заканчивает третьим, сразу после тех двоих, кого предпочел бы не видеть вовсе. – Завтра получится лучше, Юрио, – ободряет его Юри, но он не слушает, одевается и сразу уходит. В тишине номера он дает волю чувствам, рычит и бьет стену, трет покрасневшие костяшки. На следующий день его ждет произвольная, он пахал над ней последний год и просто не имеет права завалить. Из наушников льется музыка – Лилия всегда кривится, когда замечает, что он слушает, – и он вынимает их, отдает Якову. – Юра! Ему кажется, что он ослышался. – Пять минут, Юра, – говорит Лилия, и они с Яковом уходят вперед. Это действительно Отабек, стоит, навалившись плечом на стену. – С ума сошел? Ты почему здесь, Бека? Отабек слабо улыбается. Он так бледен, с беспокойством думает Юра, он точно в порядке? Он протягивает руку и щупает лоб Отабека. – Температуры уже нет, – Отабек констатирует то, что Юра и так ощущает кончиками пальцев. – Я прилетел поболеть за тебя. Жаль, короткую пропустил. – Идиот, – Юра расплывается в улыбке. – Да ты в постели еще несколько недель должен валяться и не рыпаться! – Не хотел пропустить твое выступление, пусть хотя бы произволку. – В интернете бы глянул, – Юра все еще волнуется – дыхание, которое вырывается из груди Отабека, сложно назвать дыханием полностью выздоровевшего человека, – но в то же время радуется. Отабек здесь, он рядом, прилетел специально, чтобы поддержать его. На душе сразу становится легко. – Это совсем не то. Тебе пора, наверно. Удачи. – Спасибо, – Юра закидывает руку на плечо Отабеку и улыбается. Отабек поворачивается к нему и вдруг оказывается близко, слишком близко. Юра скользит взглядом по его лицу, невольно останавливает его на губах – интересно, они такие же мягкие, какими кажутся? – и чувствует, как вспыхивают щеки. Что за дурацкие мысли? Они с Отабеком друзья, это совсем не так, как с Жан-Жаком, который окатывает его тягучим взглядом с их первой встречи. Юра быстро отстраняется, пытается сгладить неловкость. – Спасибо, Бека. Я откатаю за нас двоих. Он уже обещал, но вчера облажался. Сегодня он откатывает идеально, опережает Юри и даже обгоняет на пару баллов за произвольную Виктора, но выбить себе золото не может. Виктор целует золотую медаль, и папарацци судорожно щелкают камерами, а зрители заходятся в оглушительных воплях и аплодисментах; обнимает за плечи Юру и Кристофа для групповой фотографии и тихо говорит им: – Думаю, на этом мне стоит закончить. Юра зло щурится. На следующий день интернет и газеты пестрят фотографиями с его зверским выражением лица. Похуй. Все спишут на то, что он ненавидит проигрывать – это известно всем. Юре неудобно смотреть в глаза Отабеку, но тот сам находит его после выступления и крепко обнимает. – Ты был великолепен. На банкет он уже не остается, улетает на следующее утро. Юра проводит банкет, скрываясь от Жан-Жака, и сваливает рано, как никогда. *** – Ты превосходно катался. Они с Крисом никогда не были близки, даже парой слов перебросились всего несколько раз. Еще бы – Крис крутился рядом с Виктором, говорил с Виктором и смотрел на Виктора. Юре ли не знать – он сам смотрел туда же. – Ты тоже неплохо, – говорит Юра, просто чтобы сказать хоть что-то, открывает дверь шире и отступает на шаг. – Зайдешь? Они выпивают бутылку, принесенную Крисом, на двоих. Пузырьки бьют в нос, в голове становится великолепно пусто, а в теле легко, но шампанское горчит на языке. Серебро и бронза. Они должны праздновать то, что попали на пьедестал, но атмосфера больше напоминает похоронную. – Виктор сказал, что хочет уйти, – Крис крутит в руках пустой бокал и смотрит в одну точку перед собой. Юра не хочет знать, что – кого – он видит. – В первый раз, что ли. – В этот раз он серьезен, – Крис молчит целую вечность и говорит то, от чего Юра удивленно вскидывает голову. – Я тоже решил закончить карьеру. Это еще не объявлено официально, я даже Йозефу не успел сказать, но... – Почему? Крис смотрит на него – и сквозь него. – Чувствую себя стариком, особенно глядя на тебя, Джей-Джея, остальных... – Стариком, который взял бронзу. – Лучше уйти призером Гран-при, чем быть не в силах даже пробиться в финал. – Слишком рано списываешь себя со счетов, впрочем, не мое дело, – Юра пожимает плечами, допивает шампанское одним глотком – оно горчит еще сильнее или ему только кажется – и пропускает момент, когда Крис тянется к нему – или все же он сам к Крису, неважно. Важно только то, что им обоим это нужно. Губы Криса тоже горькие на вкус. Юра опрокидывает его на постель, садится сверху, одновременно пытаясь расстегнуть брюки на Крисе и сражаясь с молнией на собственных джинсах. Крис негромко смеется, протягивает руку и ловит за отросшие волосы, дергает, будто хочет сделать их еще длиннее. Взгляд у него затуманенный, Юра наклоняется, заглядывает ему в глаза, но не видит в них своего отражения. Крис его и не видит, думает Юра и некстати вспоминает слова Якова, сказанные Лилии – как он думал – наедине: "С каждым днем я все больше вижу в нем Витю". Трахаться это не мешает, но настроение портит изрядно. Крису приходится постараться, чтобы довести его до разрядки, и на миг Юре кажется, что в его глазах все же мелькает осознание, которое тут же снова заволакивает дымкой – алкоголя, проигрыша или чего-то еще. Юра не знает и не хочет знать. Когда возбуждение уходит, Крис выглядит так, будто пробудился от долгого сна. Он растерянно ерошит волосы, виновато улыбается и одевается с видом человека, который хочет побыстрее уйти. Юра его не задерживает, только протягивает пустую бутылку из-под шампанского, которое больше напоминало яд. – Забери. Яков убьет, если увидит. *** В квартире Виктора удивительно тихо. Юра бросает ключи на тумбочку возле двери и разматывает шарф. Сколько раз он говорил себе перестать приходить сюда и вернуть Виктору ключи. Наверно, столько же, сколько откладывал этот разговор на завтра. В гостиной темно, даже свет фонаря прямо за окном не пробивается через наглухо закрытые шторы. Единственный источник света – мигающий помехами экран телевизора с выключенным звуком. Нужно найти пульт и выключить его нахер. Юра пробирается к выключателю, ругается, когда наступает на что-то скользкое и чуть не падает, все-таки включает свет. Нечто скользкое оказывается пустой бутылкой странной формы, Юра таких не помнит. Запах тоже ни о чем не говорит. Пульт он все же находит. – Эй! Я смотрю. Бесформенная куча на диване, которую он поначалу принял за груду брошенной как попало одежды, шевелится и медленно садится, сваливая с плеча одеяло. – Помехи смотришь? Где Виктор? – Не знаю. Наверно, с Яковом. Он еще не возвращался сегодня. – Юри щурится и шарит рукой по дивану в поисках очков. – Это ты, Юрио? Юра вздыхает, наклоняется за очками, которые валяются на полу, и цепляет их на нос Юри. Тот моргает, поправляет их и неуверенно улыбается, но тут же хмурится. – Наверно, они обсуждают, как лучше объявить прессе о его решении, – бормочет Юри и опускает голову. – Из-за этого ты так надрался? Или из-за финала? – Я не пил. Почти. Только чуть-чуть саке – помнишь, я предлагал угостить тебя, когда привез его из Хасецу? – Юра помнит и свой категорический отказ тоже помнит. – Да ты в жопу пьян! Утром ничего и не вспомнишь. Юри трясет головой, поднимается на ноги – со второй попытки – и делает шаг к Юре. Чтобы тут же оступиться. Шагнуть к падающему и попытаться его удержать – инстинктивное движение. "Падающего толкни" – вспоминает Юра слова из какой-то заумной книжки, которую пытался читать, когда Виктор сказал, что фигуристы должны быть умны и эрудированны. Он всегда думал, что с удовольствием последует этому постулату, если подвернется случай, но, наверно, он и себя-то плохо понимает, что уж говорить о философах, потому что вместо того, чтобы толкнуть, обхватывает Юри за талию, удерживая почти на весу. Юри вдруг всхлипывает, вцепляется ему в футболку и роняет голову на плечо, обдает ухо горячим дыханием и трясется, как в лихорадке. – Почему он хочет уйти, Юрио? Он, золотой чемпион? Если кто-то и должен уйти, то это я. У меня нет его таланта, нет твоей целеустремленности, уверенности Джей-Джея, харизмы Криса. У меня нет ничего! Юра совсем не собирается утешать Юри, его неуверенность в себе всегда бесила, но... Утром Юри все забудет, как забыл тот злосчастный банкет, а потому – какая разница, что он скажет или сделает? – Четвертое место – хороший результат, – он сильнее сжимает пальцы на талии Юри, и тот поднимает голову, заглядывает в глаза. – Ты правда так думаешь? Нет, неправда, думает Юра. Любое место, кроме первого, отвратительно – в большей степени или меньшей. Но у Юри в глазах столько отчаяния и надежды, что он кивает. – Ты такой хороший, Юрио! – Юри расплывается в улыбке и – Юру как током прошивает – гладит его по щеке. Наверное, в этом жесте нет ничего, кроме благодарности к такой очевидной лжи, чертов Юри вообще вряд ли осознает, что делает и бормочет, но Юре плевать. Юри вскрикивает от неожиданности, когда он его отпускает, и плюхается на пол, трет затылок, которым проехался по дивану. – Юрио? – В его взгляде столько вопросов, на которые Юра не собирается отвечать. Он вообще больше не хочет говорить. – Юрио? – скорее испуганно, чем удивленно повторяет Юри, когда он опускается сверху, елозит у него на коленях, устраиваясь удобнее. – Что ты..? Я... Виктор... Юри вздрагивает, но Юра только плотнее прижимает ладонь к его рту, смотрит в расширенные от ужаса глаза и ослабляет натиск, скользит пальцами по губам Юри в немом обещании. – Виктора здесь нет, он тебя не видит, – он давит пальцем на нижнюю губу, и Юри послушно приоткрывает рот. – Впрочем, можешь представить его на моем месте. Так это будет несложно, верно? Тогда условия будут равны. Дужка холодит пальцы, и Юра отшвыривает очки в сторону, прежде чем наклониться и поцеловать Юри. В его поцелуе нет нежности, только гордость хищника, который сумел занять чужую территорию и теперь пытается подавить сопротивление. Язык Юри хаотично мечется у него во рту, как и руки, которыми тот то тянет вверх его футболку, то одергивает ее вниз, то пытается оттолкнуть, то наоборот – обхватывает за шею, не позволяя отстраниться, даже чтобы глотнуть воздуха. Юри стонет ему в рот и все же разрывает поцелуй, откидывается спиной на диван и наконец расслабляется. Наверно, он видит просто нечеткое цветное пятно. Юре все равно, он не собирается пытаться проникнуть в его мысли, в первую очередь его волнует собственное возбуждение и – он улыбается, когда слегка упирается коленом в пах Юри – чужое тоже. Он все делает сам, так, как нравится ему, контролирует каждое движение. Поднимает бедра, почти полностью выпуская Юри из себя, и снова опускается, ритм рвется, идет зигзагами, как кардиограмма, и Юра запрокидывает голову, низко стонет на выдохе. Сжимает ноги, и вдруг слышит, как глухо рычит Юри – странный звук, он совсем ему не подходит и оттого даже нравится. В волосы вплетаются пальцы, в рот врывается чужой язык, жадно шарит, нижнюю губу прикусывают зубы. Юри отодвигается и облизывает губы. Юра машинально повторяет за ним, и чувствует на языке металлическую тяжесть. Эрос. Юри больше не позволяет ему вести – перехватывает инициативу, стискивает пальцами за пояс, сам задает ритм и темп, и Юра неожиданно разрешает ему, чувствуя, как по телу разливается всеобъемлющая усталость и пустота. Иногда можно уступить первенство. Иногда это даже приятно. Юри толкается вверх и замирает, охает, широко раскрывает глаза. Он так сосредоточен на себе и своих ощущениях, что забывает обо всем остальном; Юре хватает пары резких движений рукой, чтобы швырнуть себя на грань безумия и опустошения. Под опущенными веками вспыхивают цветные точки, а потом становится темно. – Ты удивителен, Юри Кацуки, – тихо говорит он. Ответа нет. Юра открывает глаза, и в его черный мир снова врывается залитая светом комната. Юри спит, мерно дыша во сне. Волосы облепили лицо, рот приоткрыт, как у ребенка. Снова кацудон, а не эрос, думает Юра. Не в силах удержаться, он наклоняется, целует Юри в шею – тот что-то бормочет во сне на японском – прихватывает зубами кожу. Такая мелочность противна ему самому. На улице метет снег. Юра прячет лицо в шарф и ускоряет шаг. На душе еще паршивее, чем когда он шел сюда. *** Юра тренируется до полного изнеможения: кружится, прыгает прыжок за прыжком, даже пытается выполнить четверной аксель, но, разумеется, тот не дается. Он уходит со льда, только когда видит, что его зовет Лилия. – Не перенапрягайся, – коротко бросает она. – Хватит на сегодня. К тебе пришли. Отабек стоит, опираясь о бортик. Наверно, он следил за его тренировкой, но Юра даже не заметил, так углубился в попытки выбросить любые мысли из головы путем медленного, но верного физического истощения. – У тебя почти получилось, – вместо приветствия говорит Отабек. Юра вопросительно смотрит на него, и он поясняет: – Четверной аксель. – Не смешно, – Юра сегодня едва докручивал тройные, что уж говорить о четверном, но Отабек и не пытается посмеяться над ним – это не Джей-Джей. Скорее… ободрить? – Я голоден, как волк. Не против где-нибудь перекусить? – Конечно. На выходе с катка они сталкиваются с Виктором и Юри. Виктор вежливо здоровается, у Юри – огромные круги под глазами, но он вымученно улыбается и кивает им, как всегда. Он действительно ничего не помнит. – Мы пойдем, – Отабек машет рукой и оглядывается. – Юра? – Иду. Проходя мимо, он задевает Юри плечом и, покачнувшись, вцепляется в высокий ворот его свитера. Юри охает, но Юра быстро отстраняется. – Прости. После тренировки еле на ногах держусь. – Отдохни немного, – сочувственно говорит Юри, и он почти чувствует себя тварью. Не держится на ногах, как же. Представление для одного зрителя. И зритель уже смотрит. Виктор медленно, плавным движением змеи подходит к Юри, тянет вниз ворот, игнорируя протесты, царапает ногтем красное пятно у него на шее. – В чем дело, Виктор? – на щеках Юри вспыхивает румянец, он пытается отодвинуться, но Виктор держит крепко и не отвечает, переводит взгляд на Юру, и Юра растягивает губы в широкой усмешке. Он узнает этот ледяной взгляд. Так же смотрел на него Виктор тогда – на набережной, когда Юра заявил, что Виктор Никифоров мертв. Два года прошло, но что-то не меняется. – Идем, Юри, – в голосе Виктора холода нет, он даже улыбается и больше не смотрит на Юру, уходит и уводит за собой Юри. – Идем, Бека, – Юра оборачивается и удивленно моргает, увидев странное – и абсолютно нечитаемое выражение на лице Отабека. Тот кивает и улыбается ему, но словно через силу. Юра искоса смотрит на мрачный, будто высеченный из камня профиль, и спрашивает себя, что могло разозлить Отабека, но не находит ответа. *** В кафе тепло, но людно и шумно. Они съедают по огромной тарелке картошки фри, и Юра раздумывает, взять что-то на десерт или обойдется, когда Отабек вдруг хмурит брови, а на плечо тяжело ложится рука. – Привет, котенок. Тебе тоже привет, Отабек, – Жан-Жак сияет улыбкой, не спрашивая, двигает соседний стул ближе к Юре и садится, заглядывает к нему в меню. – Заказать тебе мороженое? Клубничное. – Какого черта ты забыл в России? – Белла подружилась с этой вашей фигуристкой, как там ее… – Жан-Жак щелкает пальцами в попытке вспомнить, и Юра со вздохом подсказывает: – Мила Бабичева? – Точно. У нее сегодня День рождения, и Белла уговорила меня приехать. После окончания Гран-при можно и отдохнуть пару недель, а, Отабек? – Я пропустил финал. – Правда? Я не заметил. Отабек недобро щурится, и Юра вмешивается. – Я и забыл, что она меня приглашала, – Вся лента в инстаграмме пестрит фотографиями с именинницей: с огромным букетом роз, в обнимку с Изабеллой и Сарой Криспино, с Георгием и Яковом. – Где они? Хотя ладно, я понял. "Европа". Ты же тоже там остановился, Бека? – Да. – Если не загляну, Мила с меня потом не слезет, – Юра откладывает меню в сторону, тянется в карман за деньгами. – Подкинешь, Бека? Ветер, холодный и пронизывающий, треплет волосы, гладит ледяными пальцами лицо, пока Юра пытается надеть шлем негнущимися пальцами. Отабек оказывается рядом, осторожно заправляет за ухо мешающиеся пряди, и Юра благодарно ему улыбается, устраивается за спиной и обхватывает руками. – А я? – Жан-Жак прищуривается, поворачивается спиной к ветру. Юра открывает рот, чтобы ответить, но Отабек оказывается быстрее. – Как-нибудь доберешься, – коротко бросает он и срывается с места. Юра невольно прижимается ближе – чтобы не упасть и не продрогнуть окончательно. Ездить на таком ветру после болезни – плохая идея. Он хочет сказать об этом – позже, когда они доберутся до места и он снова сможет говорить и дышать – но чувствует жар, который исходит от Отабека, и утыкается лбом ему в спину, пряча лицо. Похоже, холодно только ему. Мила выглядит довольной, когда замечает его. Юра протягивает ей изрядно помявшийся во время езды букет – пришлось остановиться возле цветочного магазина – и в виде исключения даже не выворачивается из кольца рук, когда Мила обнимает его и кричит через плечо. – Сфоткай нас, Сара! Куда она делась? Ну тогда ты, Микки! По кислому выражению лица Микеле вполне может посоперничать с Юрой, но, не говоря ни слова, берет у Милы телефон, делает пару снимков. – Надеюсь, хоть один получится. Ладно, развлекайтесь. Она упархивает от Юры, оставляя его в облаке своих духов, что-то шепчет на ухо Изабелле, смеется и увлекает ее за собой – искать Сару, очевидно. – Даже Сынгиль согласился прийти, у него какие-то дела в России, – говорит за спиной знакомый голос. Юра поворачивается и сталкивается взглядом с Эмилем. – У тебя тоже? Эмиль смеется и подмигивает ему. Юра выдерживает полчаса и то только благодаря молчаливому присутствию Отабека рядом, но потом появляется Жан-Жак и вечер окончательно становится невыносимым. Жан-Жак дарит имениннице очередной огромный букет, что-то негромко объясняет Изабелле – наверно, почему так задержался – а потом замечает Юру и лавирует к нему через толпу гостей с такой легкостью, будто в зале нет никого, кроме него. Вручает подхваченный по пути бокал с шампанским. – Выпьете со мной, леди? – он ухмыляется и панибратски обнимает Юру за плечи. – Не хочу. Отпусти меня уже. – Ты так холоден сегодня. Мне казалось, мы неплохо поладили в прошлый раз. Как насчет того, чтобы свалить отсюда и повторить? Юре ужасно хочется врезать ему, но он сдерживается, чтобы не портить Миле праздник. Отабек всего в паре шагов, невеста Жан-Жака в этой же комнате, но его это, видимо, не смущает. – Я никогда ничего не повторяю, – Юра пытается говорить спокойно, но в голосе кипит ярость. – А теперь отвали. Жан-Жак ухмыляется и не убирает руку. – Может, станешь посговорчивее, если тебя поцеловать? – Он даже наклоняется ближе, но вдруг вздрагивает и переводит взгляд Юре за плечо. – Какого черта ты делаешь? Отабек только крепче сжимает запястье Жан-Жака, снимает его руку с плеча Юры. – Ты стоишь на пути, – цедит он, и Юра замирает от холода в его голосе – никакой зимний ветер не сравнится. – Мы уходим. Жан-Жак вдруг смеется, запрокинув голову; на них начинают оглядываться. Изабелла и Мила пробираются к ним. – Что такое, Джей-Джей? – Ничего, милая. Бек сегодня не в духе, не подходи, а то укусит, – Жан-Жак трет запястье и мгновенно переключается. – Пойдем что-нибудь выпьем. Юра только сейчас вспоминает о бокале, который до сих пор сжимает в руках, хочет сделать глоток, но Отабек забирает его и выпивает сам. – Уже уходите? – Мила выглядит разочарованной. – Прости. Много тренировался. Еле на ногах стою. – Кажется, это универсальная отмазка на сегодня. – Ладно. Лилия тебя совсем не бережет, – Мила чмокает его в щеку на прощание и машет рукой. – Отдохни хоть немного. Почему они все говорят одно и то же? В коридоре пустынно и тихо – музыка и голоса умолкают, как только захлопывается дверь. Юра трет переносицу. Он столько раз говорил, что ужасно устал, что сам начинает в это верить. – Отвезешь меня домой, Бека? – не дожидаясь ответа, он шагает по коридору к лифту. Конечно, Отабек согласится. Он замечательный друг и не сможет ему отказать. Отабек заходит в лифт вместе с ним, нажимает кнопку – следующего этажа, а не первого. – Бека? – Юра бросает на него недоуменный взгляд, но Отабек молчит, эта тишина давит Юре на плечи больше, чем гул заполненного зала, он хочет сказать, все равно что, спросить, неважно о чем, но только очерчивает глазами твердый профиль, который словно стал еще резче, грубее. Камень превратился в ледяную глыбу – Юра не сразу понимает, что Отабек сжимает зубы так, что на скулах ходят желваки. Почему ты злишься, хочет спросить он, но тут лифт останавливается, Отабек хватает его за руку – бесцеремонно и так не похоже на него – и тянет за собой, открывает дверь в номер. Юра позволяет увлечь себя внутрь, чувствуя, как разливается тупая боль там, где запястье сжимают пальцы. – Ну? Что случилось? Ты и правда в плохом настроении, да? Отабек не отвечает, смотрит на него немигающим взглядом, и Юра неосознанно ежится под ним, обхватывает себя рукой, как в безнадежной попытке согреться. Ему неуютно под таким взглядом, но не скажешь же такое другу, единственному… Стена вдруг оказывается прямо за спиной, больно бьет под голову, до вспышки перед глазами, и лицо Отабека оказывается перед ним. Почти черные, глаза похожи на озера, в которых легко утонуть, и Юра впервые по-настоящему пугается, хоть и не понимает кого – Отабека или себя. Он пытается вырваться, но Отабек отпускает его запястье и теперь сжимает плечо, не давая пошевелиться, другой рукой расстегивает куртку, запускает ладонь под футболку, гладит по животу, и Юру подкидывает от неожиданности и неуместности этого прикосновения. Неуместности и нереалистичности всего происходящего. – Что ты делаешь? Бека, мы же… "Друзья", – замирает на языке, когда Отабек накрывает его губы своими. Он не терпит неподчинения, сжимает подбородок, безмолвно требуя – запрокинуть голову, открыть губы – и Юра делает все, как он хочет. В голове шумит прибой, мысли испаряются, стоит языку Отабека сплестись с его, остается только одна, но постепенно она выныривает на поверхность, вытесняя все остальное. "Мы же друзья!" Юра упирается руками в грудь Отабека, и тот отрывается от его губ, отодвигается – ровно настолько, чтобы заглянуть ему в глаза, но не позволить сбежать. Сколько пламени в этих черных озерах, – мысль приходит издалека, будто принадлежит другому человеку, а не ему самому. Он никогда не замечал, не обращал внимания, даже подумать не мог, что в Отабеке могут бушевать такие страсти. Конечно, могут, он ведь тоже человек. Наверное, Юра слишком привык воспринимать его как своего лучшего – единственного – друга: спокойного, уравновешенного, идеального, намного лучшего, чем он сам. Отабек снова целует его, так же настойчиво и голодно, будто ждал этого много лет, но в этот раз Юра не пытается оттолкнуть его, сам прижимается ближе. Он понимает, что делает то, чего не должен, что это кощунство, которое разрушит их дружбу на корню, но не может остановиться. Юра не замечает, как они добираются до кровати, – он спотыкается на ровном месте, и Отабек подхватывает его, не давая упасть. Свою одежду он теряет еще по пути и теперь стягивает с Отабека футболку, царапает ему спину, впивается ногтями в плечи, когда тот скользит губами по груди, лижет сосок. Отабек поднимает голову, и Юра поспешно убирает руки. – Прости. Отабек снова улыбается. Юра никогда не видел, чтобы он улыбался так кому-то еще – тепло и ласково; да и вообще, если подумать, он не видел, чтобы Отабек просто улыбался кому-то кроме него. – Царапайся, если хочешь, – говорит Отабек, и Юре приходится воспользоваться его предложением тут же, как только тот возвращается к прерванному занятию. В этот раз он не чувствует, что держит ситуацию под контролем, но неожиданно это совсем не напрягает. Юра только вскрикивает, когда Отабек входит в него, подается бедрами навстречу и обхватывает ногами, и тут же накрывает рот ладонью, но Отабек ловит его руку и убирает ее, целует пальцы, переплетает их со своими – и Юра замирает от этого зрелища, чтобы в следующий миг застонать и сдаться во власть ритма, скорее напоминающего бешеную скачку. Стонет – и Отабек впитывает его стоны губами, ладонями, всем телом. – Бека, – голос срывается, но Юра упрямо повторяет. – Бека! – Юра, – еще успевает уловить он, а потом перестает слышать, шторм захлестывает его с головой, утягивает в воронку, слова разбиваются о волны, едва касаясь его сознания, эфемерные, как пролетевшая над головой и чуть задевшая крылом чайка. – …люблю… Юра… Несколько бесконечных минут ему требуется только для того, чтобы научиться вновь видеть и слышать, думать и ощущать. Юра медленно ослабляет хватку, отпускает Отабека и садится. Отабек молчит, и он молчит тоже, взглядов вполне достаточно, чтобы понять друг друга. "Останешься?" "Нет". Он собирает разбросанную одежду, еще какое-то время нужно, чтобы привести себя в порядок. – Я отвезу тебя домой, – Отабек, уже полностью одетый, стоит, скрестив руки на груди. – Ладно, – Юра так устал, что на возражения у него просто нет сил. Они больше не говорят друг другу ни слова, только кивают на прощание. Юра провожает взглядом мотоцикл и поднимается к себе. В голове ни одной мысли, но пустота на время отступает, и он удивляется, когда это понимает. Юра не включает свет и не раздевается, только снимает в коридоре обувь, не глядя бросает в угол куртку и падает на постель, зарываясь лицом в подушку. Бесконечно долгий день. Столько людей, пожалуй, слишком много. Перед глазами весело кружится Мила в розовом платье, Жан-Жак шепчет что-то на ухо своей подружке и закидывает руку Юре на плечо, Микеле поджимает губы и кривится, но его тут же уводит смеющийся Эмиль. Юри растерянно смотрит то на Юру, то на Виктора и накрывает ладонью шею, пытаясь понять, что разозлило Виктора. Юра тоже смотрит на Виктора, но его лицо расплывается, острый подбородок теряет резкость, становится массивнее, волосы темнеют, на острых скулах проступает румянец. "…тебя, Юра". Где-то кричат чайки, закат окрашивает деревья и дома. Его окончательно утягивает в сон. *** "Давай встретимся сегодня". Отабек не дает о себе знать уже несколько дней, с той самой сумасшедшей ночи, которая теперь кажется Юре странным сном. На следующее утро он проснулся с ноющей головной болью, которая сопровождала его весь день. Хотя вроде и не пил, даже тот злосчастный бокал шампанского. На горле красовался засос, такой же, как он сам оставил Юри. Юра нервно смеется, когда вспоминает об этом, и машинально трогает шею. "Прости, я занят. В другой раз". Занят, ага. Интересно, чем, мрачно думает Юра, бездумно выписывая восьмерки. Тем неожиданней слова Юри. – Что? – ему даже кажется, что он неправильно расслышал. – Отабек завтра уезжает, – Юри скользит по льду рядом, выравнивает скорость и растерянно смотрит на него. – Ты не знал? – Знал? Я вообще нихрена не знаю, видимо, – Юра смеется, злым срывающимся смехом, и глаза Юри округляются, он оглядывается в поисках поддержки, а потом снова смотрит на Юру. Сочувствия и беспокойства в его взгляде столько, что на десяток человек хватит, слишком много для одного Юры. Бесит, бесит, бесит. – Ты в порядке, Юрио? – К ним подъезжает Виктор, грациозно делает круг, прежде чем остановиться. Позер херов. – Тебе какое дело? – огрызается Юра. Только его насмешливого участия ему не хватало. – Я сваливаю. – Разве твоя тренировка уже закончилась? – приподнимает брови Виктор. – Да и хер с ней. Яков, конечно, думает иначе, но Юра пропускает его нотации мимо ушей, швыряет коньки куда-то под лавку, натягивает куртку и уходит. "Я хочу встретиться сегодня!" – снова пишет он Отабеку, но в этот раз даже не получает ответа. На улице уже темно, снова метет снег. Юра не знает, сколько времени, да и плевать. Он бесцельно бродит по городу, меряет шагами парк, умудряется где-то потерять шапку и оставить перчатки, но и это не ебет. То, что его дружбе с Отабеком конец, он понимает так ясно, что хочется кричать, но внезапным озарением это не назовешь – он прекрасно понимал это еще в тот вечер. Юра закусывает губу. Его первый и единственный… Людей в парке уже нет, да и какой придурок станет здесь гулять в такое время. Только он. Он делает то, что не собирался делать никогда. Отабек не выказывает удивления, по его лицу вообще невозможно понять, о чем он думает, хоть Юра и пытается. – Можно? Наверно, он похож на ледяную статую после бесконечных часов шатания по улице, и на ощупь тоже, по крайней мере, своего тела он совсем не чувствует. Отабек молча отступает на шаг, впуская его, так же молча позволяет избавить себя от одежды и раздевает его, молча трахает, пока Юра не начинает думать о том, чтобы попросить о передышке. Сам он не молчит, срывает голос от криков и стонов, но не прекращает повторять имя, единственно важное сейчас. Краем сознания Юра слышит, как звонит телефон. Виктор. На остальных у него стоит стандартная мелодия – и только на Викторе эта его гребаная ария. Отабек замирает на мгновение, но Юра сжимает пальцы у него на плечах, выдыхает хрипло, голос совсем не слушается: – Не останавливайся, – и больше не слышит ничего. – Бека! Дыхание восстанавливается медленно, в горле першит, словно он махом съел пять килограмм мороженого. Отабек легко, едва касаясь, скользит пальцами по его лицу. Юра хмурится и говорит то, чего никогда не говорил: – Можно я останусь? Отабек улыбается ему и крепко обнимает. Холода больше нет. Завтра Юра обязательно вернет Виктору ключи.