Три раза, когда Лукас почти поцеловал Филиппа, и один, когда он и правда это сделал

I Впервые Лукас почти целует Филиппа, когда им по восемь, и забавно, что именно его лучший друг становится первым, кто разбивает ему сердце. Ши уезжает, и Лукас не знает, увидит ли его снова, но когда Филипп сжимает его в объятиях, обвивая вокруг него свои тонкие руки, Лукас хочет его поцеловать. Может, в губы, как мать целует отца, или в щеку, как бабушка. Может, в кончик носа, или лоб, как делает его мама перед сном. Но он не делает ни-че-го. Почему-то он чувствует, что это приведет его отца в ярость. Сейчас, когда мать больна, тот стал очень вспыльчивым. Последнее воспоминание Лукаса о Филиппе — то, как он сидит на заднем сидении фольксвагена своей матери, прижимает ладошки к стеклу окна и смотрит на него широко распахнутыми глазами. Лукас машет ему, пока машина не исчезает за поворотом, и в тот самый момент, когда она пропадает из виду, мальчик начинает плакать. Отец приказывает ему успокоиться и вытереть слезы, похлопывает его по спине и уходит, и Лукас сидит у обочины почти три часа, прежде чем собирается с силами и возвращается в дом. Он понимает, что Филиппа не вернуть, но в его сердце еще теплится надежда, что машина развернется на полпути и снова покажется на дороге. И Филипп, улыбаясь, выпрыгнет из нее и скажет, что может остаться, и они побегут к озеру и будут плавать до самого заката. И Лукас поцелует его, может в губы, или в щечку, или в лоб, или в кончик носа. Но Филипп, конечно, не возвращается. Ни сегодня, ни завтра. Ни разу за долгие девять лет. II Во второй раз Лукас почти целует Филиппа после уроков, в школьном коридоре, через три недели после того, как он возвращается в Тиволи. — Как она? Твоя… твоя мама? — интересуется Лукас, запинаясь. Филипп сжимает губы и отводит взгляд. — В порядке. Лукас понимает: Филипп не хочет говорить о матери, и быстро переводит тему. — А помнишь те фотки, что ты делал в детстве? На озере… и вообще, — спрашивает он. — Ага. — Ты преуспел. Теперь снимаешь еще лучше. Просто потрясно, если честно. Филипп смотрит на него как-то странно, долго, и у Лукаса в животе что-то переворачивается. — Ты тоже преуспел в непадании с мотоцикла. — Да брось, я свалился лишь однажды, и мне было шесть. — Но все-таки свалился. Лукас закатывает глаза, тянется к шкафчику Филиппа и захлопывает его. — Да пофиг, — говорит он. — Можно посмотреть, что ты снял вчера? — Да, только батарейка уже садится, — говорит он, вынимая аппарат из сумки. Ши нажимает на пару кнопок, прежде чем повернуть камеру к Лукасу, чтобы тот увидел изображение. В попытках разглядеть, что происходит на тусклом экране, Лукас придвигается еще ближе. Так близко, что его лицо всего в паре сантиметров от лица Филиппа. Ши нажимает на кнопку «плей», и первые пару секунд Лукас действительно смотрит видео. Но потом боковым зрением он улавливает кое-что: уголки губ Филиппа изгибаются в едва заметной улыбке. И вот уже взгляд Лукаса прикован к парню. К его губам, крошечной горбинке на носу, кудрям. А то, как он пахнет, — что-то древесное, дубовое — будто гуляешь в лесу… Это все, на чем Лукас в состоянии сконцентрироваться. — Ну, что думаешь? — Филипп поднимает на него глаза. И, о боже, как же Лукас хочет его поцеловать. Он хочет развернуть его, обхватить его лицо руками и целовать его, целовать, пока у обоих из легких не уйдет весь воздух. Но у Лукаса есть девушка, и парень не должен так ему нравиться. Ему не должен так нравиться Филипп. — Офигенно. Серьезно, никто еще так не снимал. Ты… ты крут, чувак, — отвечает Лукас, чуть запинаясь. Филипп опускает камеру и смущенно смотрит в пол, пожимая плечами. — Это не так уж сложно. Лукас качает головой, легко похлопывая Филиппа по плечу, и не целует его. Просто говорит «до скорого» и позволяет ему уйти. III В третий раз Лукас почти целует Филиппа, когда болеет. Он смс-кой сообщает Ши, что сегодня останется дома, но, что подозрительно, не получает ответа. Но вот его отец уезжает, и через две минуты Лукас слышит на лестнице шаги, а потом в комнату заглядывает темноволосая голова. Филипп, улыбаясь, входит, опускает на стол Лукаса тяжелую сумку и начинает копаться в ней. — У меня здесь суп, обезболивающие и «Звездные войны», потому что ты их не видел. А это, между прочим, просто абсурдно. — Но я видел «Звездные войны», — возражает Лукас, принимая сидячее положение. — Голос как из гроба, — говорит Филипп. Он кидает Лукасу бутылку воды и подает аспирин. — Ах, благодарю, — парирует тот. Филипп усмехается, включает один из фильмов и ставит ноутбук на ноги Лукасу, а сам садится рядом. — И никакого супа? — поддразнивает Валденбек. — Ты же знаешь, что сейчас 8 утра? — щурится Филипп. — А Хелен и Гейб знают, что ты здесь? — Не то чтобы… — Филипп. — Брось, я пропускаю всего лишь один день. Они меня не убьют. Лукас ворчит, но на самом деле он счастлив, что Филипп здесь. Ему нравится так проводить время: сидеть рядом с ним, слушать, как он отпускает комментарии в процессе просмотра фильма. Просто и спокойно. Они проводили время так же, будучи детьми, только тогда все было по-другому. Они знали, кто они и чего хотят. И они веселились. А сейчас Лукас ненавидит себя за то, что все портит. Он знает, что однажды не сможет себя контролировать. Чаша переполнится, река выйдет из берегов, и ему придется разгребать последствия. Когда они досматривают два первых фильма, Филипп встает и спускается вниз, чтобы нагреть им обоим суп. Лукас следует за ним, останавливается в дверях кухни и следит за движениями Филиппа. Он помнит, что где лежит. С тех пор, как они были детьми, ничего не поменялось. И Лукас понимает: ему чертовски тепло и комфортно. Здесь, дома. С Филиппом. И почему-то в этот момент желание поцеловать друга сшибает Лукаса, словно поезд, и выбивает из легких весь воздух. Прежде чем он дает себе отчет о своих действиях, прежде чем он может остановиться и понять, что он творит, он оказывается рядом с Филиппом и кладет руку ему на плечо. А потом его накрывает волна головокружения, перед глазами темнеет, и ноги подгибаются. Филипп оборачивается, чтобы поймать Лукаса, сгребает его в объятия прежде, чем тот падает, и бережно усаживает его на один из кухонных стульев. — Как можно быть таким глупым, — ругается Ши. Лукас корчит мину, но не встает. Филипп открывает микроволновку, достает суп и ставит его перед Лукасом. Так Лукас упускает шанс поцеловать его. Не просто упускает, нет — он буквально ускользает у Валденбека из рук. Он мог бы. Но не поцеловал. Не поцеловал. IV Мальчики околачиваются у фермерского рынка, когда Лукас находит камеру. Он покупает ее и дает себе слово не говорить Филиппу, сколько она стоит, и дарит ее ему в пакете из пергаментной бумаги. Филипп окидывает его взглядом, берет пакет и взамен возвращает Лукасу его колу. — Это отвратительно. Как можно пить колу теплой? — он морщится, копаясь в сумке. — Да легко, — отвечает Лукас, делая большой глоток. Потом он ставит бутылку на скамью, рядом с Филиппом, и с подступающим волнением ждет, пока тот распакует камеру. — Тебе же нравится фотографировать, правильно? — спрашивает он, хоть и знает ответ. Филипп берет камеру в руки и широко, искренне улыбается, и от этой улыбки Земля для Лукаса на миг перестает вращаться. — Это офигенно, — говорит он. — Иди сюда. Лукас не уверен в том, что сейчас может произойти, но он подходит ближе к Филиппу и становится напротив него. — Что? Филипп усмехается и наводит объектив на Лукаса.  — Блин, чувак! — восклицает Валденбек, закрываясь руками. Так или иначе, Филипп все равно делает снимок, достает его и показывает Лукасу. — Посмотри, как фото проявляется, — говорит он. И пока оно проявляется, Лукас стоит почти вплотную к Филиппу, и это для него просто невыносимо. Он хочет его поцеловать. Он хочет его поцеловать так сильно, что буквально ощущает это физически. — Филипп, — говорит он, и его голос дрожит. Ши смотрит на него, чуть сведя брови: — М? Лукас окидывает друга мимолетным взглядом и собирает волю в кулак. А потом обхватывает его лицо руками, подается вперед и целует, целует, целует. И Филипп замирает на мгновение, но вдруг его руки оказываются на шее Лукаса, и он притягивает его ближе, и он целует Лукаса в ответ. Это все, о чем Лукас смел мечтать, и даже больше. Все, о чем Лукас и подумать боялся, сбывается. Руки Филиппа скользят по его коже, и ощущения, которые вызывают его губы, такие острые, что вдруг Лукас понимает, что весь его мир сжался до них двоих, и все, о чем он может думать — Филипп, Филипп, Филипп, запах Филиппа, руки Филиппа, губы Филиппа. Он мог бы целовать его всю жизнь. Только когда дыхание оказывается на исходе, он отстраняется. Филипп смотрит ему прямо в глаза. Немного удивленный, но определенно счастливый. — Я, эм… — Лукас запинается, — я хотел сделать это с тех пор, как нам было по восемь, — признает он, и губы Филиппа расплываются в лукавой улыбке. — Что ж, мы все наверстаем, — говорит он. И Лукас тонет в его словах и улыбается, как полный идиот, и Филипп тоже, и они целуются снова, снова, снова. И в нос. И в щеку. И в лоб. И даже в губы.