Благодари Императора

      Весь Имперский город снаружи — картинка, бело-золотая, блестящая, но Рия сейчас не снаружи — Рия внутри. Не просто внутри: если дворец Императора — это сердце, бьющееся, живое — то место, по которому она идет сейчас, можно принять за чьи-то грязные, полные отходов кишки.       Не кишки, поправляет себя Рия. Аппендикс. Имперская тюрьма.       Это место, в котором скапливается самая темная грязь Тамриэля, место абсолютно слепое и безысходное. Отсюда не уйти — только если вырежут. Из Имперской тюрьмы живыми не уходят.       Но Рия сейчас крадется по стылым и проклятым коридорам — и, значит, шанс есть. У нее и у всех.       И у него, свернувшегося золотым клубком на полу, шанс есть тоже. Он чувствует это, чувствует ее сам, поднимая красивую голову и переспрашивая неверяще:       — Ри?..       — Благодари Императора за то, что у тебя теперь есть, Тален, сын самого верного его генерала — потому что теперь у тебя есть судьба и цель.       Рии смешно и горько одновременно. Тален сонно моргает зелеными глазами, не понимая.       Рия сосредотачивается — и магия, живая, несвойственная этим стылым стенам, греет ее ладони. Тален знает множество заклинаний — но такого вот знать не должен, глядит с замиранием сердца на каждый ее пасс.       Наконец она заканчивает — и ключ, алый, как кровь, летит на пол его узилища.       — Этот…       — Правильно, Тал, от твоей камеры, — улыбается она широко. — Проснись и пой: на троне сидит кто сидит, и Посох его расколот на части, спрятан в самых опасных уголках Империи — а потому нам нужно спасать мир.       Бромьунар, Лабиринтиан — древний, словно десяток Септимовых Империй, и холодный, как Септимовы глаза. Но Рии не страшен холод: у Рии есть цель, и она идет по запутанным коридорам и ищет.       Находит. Он опять свернулся клубком в самом неприметном уголке и греется языками догорающего уже костра, кутается в заляпанный кровью меховой плащ. Чувствует ее приближение, поднимает навстречу лицо — и глаза на золотом лице у него все такие же зеленые, а губы синие.       Все это — контраст.       Рия опускается на колени рядом.       — Холодно, Тален? Больно, может быть? Терпи. Терпи, потому что это только начало пути, и легче уже не станет. Терпи и благодари своего обожаемого Императора — Уриэль, виноватый, не выдержал бы здесь и часа.       Губы у него такие синие, что почти уже фиолетовые — но он все равно способен улыбнуться.       — Уриэль виноват только тем, что не умеет выбирать себе близких. В отличие от меня.       Рия думает, что краснеет пурпурно, и все-таки позволяет себе невесомо дотронуться пальцем до его губ, сотворяя магию. Синева сразу же становится не такой страшной.       Уходя, она бросает:       — Не спи, Тал, замерзнешь. И ни я, ни мир не хотим, чтобы ты замерз.       Тален как будто ждет ее — гордый, стоит посреди прекрасного зала, которому так подходит. Кристальная Башня соткана из магии эльфов, альтмеров, почти таких же золотых и высоких, как он.       Он оборачивается, и его недоальтмерские зеленые глаза светятся золоченым альтмерским восторгом:       — Рия! Подумать только: здесь знаний столько, что даже если бы Имперский Университет Магии был в два раза больше — все равно бы не поместилось!       Рия смотрит на бесконечные золотые полки, бесконечные золотые письмена — и не может не восхититься тоже. И не добавить по старой-старой привычке:       — Учитель никогда не рассказывал…       Она одергивает себя почти сразу же. Сжимает кулаки так, что ногти впились бы в ладонь, если бы могли, отходит на шаг.       Тален не мешает: это слово «учитель» болит у него тоже. Но он все-таки справляется быстрее, бросая зло:       — Что же, мы давно знаем: у него были веские причины ничего тебе не рассказывать.       Его скулы, когда он до скрипа сжимает зубы, заостряются, становятся окончательно эльфийскими, но глаза, зеленые, живые — абсолютно человеческие и жаждут сейчас мести.       И Рия внезапно вспоминает, кто он, где и откуда. И ей становится грустно.       — Ведь ты понимаешь, Тал, что за то, что ты делаешь, настоящей награды можно не ждать?       Он осекается тоже, смотрит на нее с непониманием.       — Ты ничей, Тал, половина на половину, — пересилив себя, продолжает она. — Везде — ничей. Такие, как ты, всегда были Империи обвившейся вкруг шеи змеей. В то, что ты совершил, конечно, поверят, не смогут не верить — но не примут уж точно. И за это тебя не наградят — тебя как собаку привяжут к трону и будут пристально смотреть, чтобы ты не куснул кормящую тебя руку. Императора — и я имею в виду настоящего, которого мы освободим. И, — Рия сдерживает дрожь губ, — за каждую подачку тебе придется благодарить его. Благодарить. За что, Тален?!       Он лишь пожимает плечами, глядя в резное золотое окно.       — Не знаю. Но сейчас я, например, благодарю судьбу за то, что до сих пор жив — хотя, казалось бы, проще будет ее проклясть.       Рия смотрит на него. Долго.       — Ты изменился за эти годы, Тален, — наконец замечает она.       — А ты — нисколько, — легкомысленно жмет он плечами.       Потом понимает, оглядывается на нее:       — Ри, прости, я не…       — Проснись от своих иллюзий, Тал, — приказывает она, вытирая непрошенные слезы и заставляя голос не дрожать.       — Проснись и не расслабляйся: это тебе не дом. И нигде в этом мире тебе не дом.       Тален молчит, боясь сказать еще больше лишнего, и Рия уходит, не оглядываясь.       — Крипта Сердец, — вполголоса говорит Тален, и Рия вздрагивает, оборачивается назад.       Тален жалеет ее, выбрался изнутри перед тем, как позвать — но ушел он недалеко, привалился почти у самого входа.       Рия смотрит наверх — и прямо над их головами видит каменный череп. Предупреждение. Он ухмыляется им обоим, но абсолютно зря: Тален сбежал от него, а Рии уже не страшно.       Тален силится что-то сказать, но никак не может, и Рия не мешает ему собираться с мыслями — все смотрит почему-то на каменную ухмылку, и ей все больше кажется, что череп глядит в ответ.       — Ри, — наконец осмеливается Тален, буквально отдергивает ее от этого мертвого взгляда каркающим шепотом со следующим за ним кашлем. Рия поворачивается и видит, что — хуже. Что так плохо он еще не выглядел, что лица его не видно из-за крови, что от Талена остались только Таленовы же зеленые глаза.       Но он упрямо морщит губы, вытирает лицо, хоть это даже выглядит больно. Продолжает:       — Ри. Я… Я дрался с твоим учителем.       Рии кажется, что каменный череп падает прямо на нее. Волосы на голове встают дыбом. Она подлетает к Талену, надеясь, боясь, думая: только бы, только бы не…       Он поднимает умные глаза и усмехается:       — Все хорошо, Ри. Это… Это был не совсем он, но — почти. Тень, могущественная магия, слепок сущности. И я ее победил. И выжил. А значит, все это не зря, значит, я смогу…       Рия обнимает его, Рия рыдает, Рия гладит, пытаясь исцелить его раны, вытереть кровь, и целует, куда попадет, шепча нежно:       — Конечно, ты справишься. Ты победишь, он, узурпатор, изменник, найдет свою смерть и отправится в свое забвение, а Император…       — Благословен будет Император, — вторит со смехом Тален, — выберется из своей темницы, сделает тупую напыщенную рожу и даст мне тупое напыщенное звание типа «какой-нибудь Чемпион».       Они смеются и плачут попеременно — но начинается дождь, и дождь же смывает с Талена капли запекшейся уже крови.       Рия смотрит на это с какой-то невыразимой грустью, затем целует его в лоб.       — Проснись и прячься, Тален. Он знает, где ты сейчас — а тебе только и не хватает ко всему прочему, что простудиться.       Тален кивает — и в считанные минуты Рия остается одна.       —…а я наконец понял, зачем ты говорила мне это все, Рия.       Тален — огненный маг, ставший, наверное, за десять лет Миссии одним из самых сильных в мире, и потому Дагот-Ур вокруг, недра вулкана, алая, ревущая и пылающая бездна, очень ему идет.       Едва ли не больше ему идет Посох Хаоса — ключ от императорской темницы, за осколками которого он бегал по миру все эти десять лет.       На этот раз — окончательно, абсолютно целый.       Рия подходит, не отрывая взгляд.       — Ну и что же я хотела сказать, умник?       — Ты хотела, — блестит он белой улыбкой и зелеными глазами, — чтобы я не сотворил себе кумира из Императора, как ты сотворила когда-то из своего учителя, что стоило тебе слишком дорого. Чтобы я всегда помнил, как он уязвим на самом деле за своей царственной мантией, о чем обычно забывают дети Империи. Чтобы я, в отличие от отца, не позволил еще одному предателю подойти слишком близко, что сделал нечаянно мой отец.       Рия молча кивает. И все-таки не выдерживает, поднимает на него глаза:       — Обещаешь?       Тален смотрит на нее долго-долго сверху вниз, затем отвечает предельно серьезно:       — Обещаю.       А потом что-то в глазах его меняется, ломается, тает, как тонкий лед, и он задает самый-самый больной вопрос:       — А… А что будет с тобой, Ри?       На этот раз смеется она. Привстает на цыпочки. Десять лет назад, когда все это началось, они оба были почти детьми: им было восемнадцать, они хотели жить, желательно долго и счастливо, жить и попасть своей жизнью в историю.       Получилось. Увы, не всё.       — А мне придется уйти, как только ты закончишь, Тал. Как только ты победишь.       Она гордится своим золотым мальчиком: мысль о том, чтобы вечность прятаться и не заканчивать, зажигается в его глазах всего на мгновение.       Зажигается — и потухает. Он давно уже смирился.       А Рии смешно оттого, что стоять на цыпочках невыразимо трудно, но по-другому она не может: она хочет попрощаться хоть немного по-настоящему, а он страшно вымахал за эти десять лет, и даже так ему приходится наклоняться.       Он гладит ее лицо, стараясь запомнить ничего не чувствующими пальцами каждую черточку, ловит зелеными глазами прозрачный взгляд.       Рия пропускает момент, когда он наклоняется и пытается поцеловать ее в губы.       — Твой учитель, Рия, круглый дурак. Он сам вырыл себе могилу, убив тебя этим Посохом, нашел мне самого верного союзника в мире.       Он замолкает.       — А я — идиот, потому что тебя не спас.       Несколько лет назад она, может быть, расплакалась бы призрачными слезами, начала бить его от злости, проходя прозрачными кулаками насквозь — но сейчас, в самый-самый последний раз, просто не может.       — Это наш подвиг, Рия.       Она качает головой.       — Этот подвиг еще не закончен и уже не мой. Проснись, Тален — остатками своей магии я перенесла тебя в Имперский дворец, в котором засел узурпатор. Времени на прощание больше нет. Проснись. Твоя судьба ждет.       Тален отпускает ее и сжимает до побелевших костяшек убивший ее Посох.       Кивает в последний раз.       И просыпается.