Маскарад

Анна бросилась за ним, выбежала через раскрытые двери, но за ними была еще одна комната, полная народа. И впереди тянулась целая анфилада подобных комнат, в которых так легко было затеряться. Прижав клубок к груди, Анна подобрала юбку чуть выше, чем позволяли приличия, и начала пробираться через толпу. Ее толкнули, кто-то насмешливо обозвал Золушкой. Туфли, к слову, жали, неразношенные, купленные семь месяцев тому назад для единственного в жизни Анны придворного бала. Они жали, и эта легкая боль не позволяла затеряться в воспоминаниях окончательно. Анна готова была поклясться, что узнала своего партнера. Глаза его узнала, руки, то, как легко он двигался. Женщина ни с кем не спутает мужчину, которого любит. Это было невозможно. Яков пропал, о нем не было новостей даже у Варфоломеева. Яков скверно говорил по-английски. Яков не стал бы вот так, под маской заявляться на маскарад и танцевать с ней. Однако, Варфоломеев часто лгал, за год можно было выучить даже китайский, а что Яков стал или не стал бы делать, пожалуй, решать не стоило. Он все еще оставался для Анны загадкой; любимой, драгоценной, но все же загадкой. Анна хотела выслушать объяснения, прежде чем принимать решение. - О, Аннет! А я тебя, знаешь ли, обыскался! - дядя поймал ее за локоть, останавливая. - Дядя? Анна моргнула, возвращаясь к реальности. - Скажи, ты здесь не видел мужчину в черном плаще, в шляпе, с луком на плече? У него еще маска, итальянская, закрывающая все лицо, - уточнила Анна, глядя на дядю с надеждой. - Ну, это, знаешь ли, маскарад, - усмехнулся дядя. - Здесь все в масках. - Кроме тебя. - Вот уж нет, вот уж нет, - добродушно рассмеялся Петр Иванович. - Я, знаешь ли, одет знаменитым медиумом инкогнито. - Очень убедительный костюм, - кивнула Анна. - Так ты не видел? - Увы, душа моя, здесь столько людей. Я бы и тебя пропустил, кабы не этот чудесный приметный цвет, - дядя указал на ее платье, а потом взял ее весьма настойчиво под руку. - А пошли-ка, Аннет, выпьем пунша и поболтаем, как бывало? - Я… - попыталась возразить Анна. - Не хочешь пунша, пусть будет чай, - кивнул Петр Иванович и, легко преодолев слабое сопротивление, увлек ее за собой. В доме князя Эн было немало укромных мест, где даже в разгар шумного маскарада можно было отдохнуть в тишине. Расставленные в нишах кресла и диванчики, отделенные ширмами и тяжелыми бархатными шторами; или же небольшие курительные комнаты манили присесть, перевести дух, выпить чаю, или оранжада, или пунша. Или, как в случае с Петром Ивановичем — ягодной наливочки. Анна от пунша отказалась, как, впрочем, и от чая. Сев, она украдкой сняла туфли — под платьем не видно — и пошевелила пальцами. Вроде и не танцевала почти, а ноги точно свинцом налились. Некстати пришел на ум вальс, кружение, кружение, воронка, в которую она падала. Прикосновение горячих рук. Поцелуи. Анна не позволяла себе углубляться в воспоминания, дабы не бередить их, но тут не смогла удержаться. Самое сокровенное, самое драгоценное вдруг встало перед глазами. - Аннет! Оклик дяди заставил ее вернуться в реальность. - Ты покраснела. Тебе жарко? Анна взяла из рук дяди стакан оранжада со льдом и сделала несколько жадных глотков, и тотчас же от холодна свело скулы, и зубы заныли. - Все… все в порядке, - ответила она, переведя дух. - Давно ты в Петербурге? Почему не написал мне? - Да вот, только что приехал, - забрав у нее стакан, Петр Иванович сел рядом. Его поддержки Анне не хватало весь прошедший год. - Дела, к сожалению, задержали меня в Париже. - Дела, - кивнула Анна с самым глубокомысленным видом. Дядю она любила, но именно поэтому всегда глядела на него трезво. Мот, бездельник, «стареющий бонвиван», картежник. Еще, небось, в историю какую угодил, и ей рассказывать не стал. А отец если и знает, то также будет держать язык за зубами. - Ты мне вот что скажи, - дядя погладил ее по руке. - Как твой дар? Утратив в то ужасное утро способность говорить с духами и едва оправившись от шока, Анна, конечно же, написала дяде. Ответ его был короток: «Это пройдет». Петр Иванович оказался прав, но от этой соломоновой мудрости Анне не становилось легче. - Теперь он тебя интересует? - не удержалась она от ворчания. - Все прошло, как ты и писал. Сейчас я… опять на многое способна. - И больше не теряла его? Анна задумчиво покачала головой. Теряла. Несколько раз, но это уже не производило такого сокрушительного эффекта на ее жизнь. Осенью в Затонске, навещая родителей, она даже рада была, что призраки оставили ее. Ей хватало воспоминаний. И горькие, и сладкие, они ранили одинаково. Три или четыре раза в Петербурге она также лишалась возможности говорить с духами, и тогда сказывалась больной и избегала Варфоломеева. В таких случаях Анастасия Федоровна как нельзя кстати превращалась в подлинного Кербера и выпроваживала собственного брата из дома. Один раз ее «нездоровье» продлилось почти месяц, напугав Анну, но в остальных случаях дар пропадал не больше, чем на неделю, и со временем она даже привыкла. Перестала полагаться на свои сверхъетественные способности, и стала больше внимания уделять наблюдательности, знаниям, накапливать некоторый опыт. В конце концов, Яков Платоныч безо всяких магических сил распутывал сложнейшие преступления. - Я в порядке, дядя, - сказала Анна твердо. - Тебе не о чем беспокоиться. - Разве что, кроме того, что ты оказываешь услуги полковнику Варфоломееву, - проворчал Петр Иванович. - Государю, - Анна воздела палец к потолку. - Я оказываю услуги Государю. А иначе бы маменька меня в Петербург не отпустила. И она впервые за долгое время захихикала, вспомнив, как изумило маму поступившее из Петербурга высочайшее распоряжение. Сперва мама даже решила, что Анну представят ко двору, может быть, фрейлиной сделают. Этого бы не хотелось, ведь тогда пришлось бы часто сталкиваться с Нежинской. Этой все было — нипочем, и скандал, который успели замять, так что имя Нины Аркадьевны в связи с убийством князя Разумовского не упоминалось; и исчезновение Штольмана, которого она, вроде бы, любила. По счастью, вся придворная жизнь Анны ограничивалась до сего дня парой приемов. - Ты, надеюсь, не перенапрягаешься на государственной службе? - с картинной суровостью спросил дядя. - Медиум, это, если хочешь знать — тончайший инструмент. Надо беречь себя, и не позволять дару своему работать на износ… Он хотел еще что-то сказать, но в этот момент появился лакей — облаченный в тогу вполне в соответствии с темой маскарада — и принес на подносе записку. Петр Иванович пробежал ее глазами, скомкал и поднялся. - Прости, Аннет, прости, срочное дело. - Дама? - вскинула брови Анна. - Никаких компрометирующих сведений, - замахал рукой дядя. Склонившись, он поцеловал ее в лоб. - Я в Петербурге и, надеюсь, ты найдешь время среди придворных и государственных забот, чтобы прогуляться со своим старым родственником. И Петр Иванович натурально — упорхнул, точно мотылек. Это сравнение Анне понравилось. Дядя ее всегда летел, точно мотылек на огонь, и легко находил неприятности. Взять хотя бы ту историю двухлетней давности — с утопленницами. Он ведь тогда сам устроил себе неприятности, изобразив явление духа. Одно воспоминание повлекло за собой другое, и Анна, надев туфли, поднялась, полная решимости отыскать того мужчину в маске. Если он еще на балу, то не сумеет затеряться. Не так уж велик дом князя, чтобы в нем не смогли встретиться два человека. Впрочем, насчет размеров особняка Анна, пожалуй, ошиблась. Она шла комнатами, коридорами, снова комнатами, и ей в какой-то момент начало казаться, что это — бесконечный лабиринт. И, точно в легенде, в сердце его скрывается чудовище. По счастью, напомнила себе Анна, у нее есть клубок. Вот только, нет героя, которому этот клубок вручить. Она, кажется, заблудилась, и забрела в такую часть дома, куда доходили только редкие гости. Сунулась, было, в одну из комнат, но вылетела из нее в смущении. Уединившаяся в очередной курительной — или же будуаре — парочка ее даже не заметила. Подойдя к окну, Анна стянула перчатки и холодными ладонями растерла пылающие щеки. На балконе шагах в пяти от нее стоял мужчина в плаще и шляпе, в итальянской маске и беседовал с Петром Ивановичем. Дядя кивал, постукивал по мраморной балюстраде, а потом вдруг резко обернулся. Анна едва успела отступить в тень, завернуться в тяжелую бархатную портьеру. Скрипнула дверь, послышались шаги. - Как она могла улизнуть? - Вы у нас, Петр Иванович, волшебник, - иронично ответил знакомый до боли голос. - Вам виднее. - Закругляемся, - вздохнул дядя. - Встречаемся завтра на обычном месте. И не совершайте больше глупостей. - Слушаю и повинуюсь, - как-то ядовито сказал мужчина в плаще в спину уходящему Петру Миронову. Анна больше не сомневалась, что перед ней Яков. Ее сперва смог сбить измененный голос, но сейчас все было родным, знакомым: и тембр, который ни с чем не спутаешь, и интонации, звучащая в каждой ноте ирония. Ее охватили одновременно восторг и ярость. Восторг — он жив, он здоров, он здесь, стоит в двух шагах, настоящий, материальный, не плод ее воображения. Ярость — он жив, он здоров, он здесь, но никак не давал о себе знать, и, должно быть, отлично повеселился, приглашая ее на танце. Восторг и ярость боролись, желая, впрочем, одного и того же: броситься вперед, сорвать со Штольмана маску и… то ли зацеловать его до полусмерти, а то ли избить. Сейчас уже Анна и на второе была способна. Анастасия Федоровна, женщина достаточно широких взглядов, продемонстрировала ей пару гимнастических приемов, да и фехтование с отцом не прошло даром. Пока Анна колебалась, мужчина в маске успел отойти на достаточное расстояние и почти смешаться с тенями. Выбравшись из-за портьеры, Анна бросилась за ним. Мужчина обернулся через плечо и прибавил шаг. Он очевидно лучше изучил дом князя Эн, потому что в какое-то мгновение исчез. Анне даже показалось, что она гонится за призраком. Но потом она сумела разглядеть потайную дверь, замаскированную под стенную панель. Различить ее можно было только сейчас, когда она была неплотно прикрыта. Поддев дверцу ногтями, Анна заглянула в темный проем, на узкую винтовую лестницу. Вверх или вниз? На секунду она представила себе Якова Платоновича, убегающего крышами. Картина эта повеселила ее, но в целом — едва ли соответствовала истине. Скорее практичный Штольман пошел вниз и вышел из дома черным ходом. Подобрав юбку Анна начала спускаться. На лестнице было холодно. Должно быть, сюда не выходили печи и дымоходы, так что в нескольких местах стены даже покрывал иней. Дважды, даже трижды Анна поскальзывалась на заиндевевших ступенях и едва успевала ухватиться за перила. Металл обжигал ее ладони, перчатки надеть она так и позабыла. Она спустилась уже на два или три этажа, стало еще холоднее, а главное — очень темно. Свет проникал через узкие потайные окошки, но все они остались там, наверху. Анна рисковала уже свернуть себе шею в этой темноте. Идти теперь пришлось медленнее, осторожнее, нащупывая себе дорогу. Вот рука ее наткнулась на прохладную ткань, потом — на мертвенно-холодную кожу, щетиной кольнуло. - Je suis froid! Je suis froid! - захныкал мертвый голос, мертвые пальцы тронули ее лицо. А потом — Анна не успела закричать — совсем другая рука, горячая, живая накрыла ей рот, вторая обхватила поперек талии, и жарким дыханием опалило ухо: - Тише, Анна Викторовна, тише. Без паники. От облегчения Анна обмякла, расслабилась в таких родных объятьях, которые давно уже стали для нее самым надежным, самым безопасным местом на свете. Но потом, вспомнив, что все еще зла, аккуратно наступила Штольману на ногу. - Анна Викторовна, - укоризненно шепнул Яков Платоныч и обнял ее еще крепче.