***
Умный, рационально-мыслящий человек никогда не решился бы на подобное: ехать к какому-то извращенцу за тридевять земель за... да неизвестно, зачем! С другой стороны, умный человек не допустил бы приставаний и собственного возбуждения. Если ещё и вдаваться в детали, то умный, хотя бы сравнивая со средним показателем интеллекта, не подначивал бы извращенцев, давая тем свой номер. Тсукишима, оглядывая полупустой вагон, впервые в жизни не мог оправдать свой поступок, а потому чувствовал себя тупее Хинаты. Изначально, в тот вечер, когда прилетело это злополучное приглашение, Куроо и правда был добавлен в чёрный список как в телефонной книге, так и в голове. Чего он хотел? Чтобы Тсукишима, как девочка по вызову, вмиг отреагировал и примчался? Понятно за чем, но неизвестно зачем. Дрочить Тсукки и сам умел прекрасно, как и все парни был просто мастером своего дела. Да, может, не получал столько удовольствия за всю жизнь, сколько за те два раза, да, может, и не стояло камнем без поцелуев и укусов. Это всё — мелочи, спокойно терпимые мелочи. Или нет. Неделю Тсукишима выдержал без мыслей о Куроо. Вернее, держался-то он молодцом, даже экзамен по японскому написал на максимум и в волейболе дела шли удивительно гладко, когда Хината, выбрав раздевалку как место, где Тсукишима добреет и соглашается на просьбы, не превратился в посредника между Токио и Мияги. — Тсукишима, Куроо-сан просил передать, — неловко начал Хината, привлекая внимание всех к Кею, — что накажет тебя, если ты не исправишься. — Передай ему, чтоб он шёл к чёрту, — Тсукки равнодушно отвернулся и продолжил застёгивать пуговицы на рубашке. Что творилось внутри него, когда эти слова повисли в воздухе! По венам разливалось обжигающее тепло, живот сводило спазмами, стоило встретиться взглядом с кем-нибудь из семпаев, а как задрожали коленки! Но сама фраза, чёрт побери этого Куроо, ставила его буквально раком перед всеми. Хината тоже молодец, додумался выпалить это перед всеми, а не наедине. — На этот случай он просил передать, что после того вечера у него голова кругом, — пожав плечами, он добавил: — Только какой вечер, не знаю. Тсукишима знал. О, как прекрасно ему был известен вечер, о котором сейчас твердят. До покрасневших кончиков ушей и спёртого дыхания. Придавали адреналина и многочисленные подозревающие во всех смертных грехах взгляды, даже от Ямагучи! — Простудился, наверное, какая мне разница. Равнодушному лицу Тсукки позавидовали бы все игроки в покер. Сохранять свою маску при всех ситуациях, даже таких, фейерверком взрывающих все мысли и внутренности, Тсукишима умел с детства, но раз за разом Куроо доказывал, что стена, которую он выстроил вокруг себя, не каменная, а бумажная. Как легко рвалась эта преграда, было даже стыдно! Стыднее, чем за стоны и собственную сперму на чужих руках. Но это не было плохим, вернее, ещё в лагере, после того как Тсукишима вызверился и предупредил, что оторвёт яйца, стоит тому выкинуть что-то подобное, Куроо его успокоил. Потом, конечно, потянулся лапами к запретному и был послан в игнор надолго... Сейчас хотелось, чтобы, несмотря на всё, Куроо был тут. И всю эту неловкую ситуацию перевёл в шутку. Да чёрт с ним, просто хотелось, чтобы Куроо был рядом! Он ведь был первым, кто испытывал чувства к Тсукки не потому, что он успешен в учёбе и выглядит необычно для японца, а из-за его характера, неромантичного даже больше, чем вредного. Это было до мурашек приятно, это придавало уверенности и сил — стоило опустить руки, как вспоминался лагерь, успешные до одури блоки, атаки Куроо, его завидная выносливость. И он хотел Тсукишиму. Может, в первый раз это было скорее совпадением, но во второй раз домогался с явными, твёрдыми намерениями, что сомнений не оставалось. Почему? Тсукишима часто ловил себя на этом вопросе. Почему позволил? Почему понравилось? Почему выбрал его и почему пришёл во второй раз? Почему он нравится Куроо? Только ответов не было. Все они были в Токио, где-то в голове со странной причёской. В тот же вечер номер Куроо был убран из чёрного списка, а малиново-красный Тсукишима с бешеным сердцебиением перечитывал те сообщения, что не доходили к нему из-за блокировки. Иногда глупые слова заставляли смеяться, прикрывая рот ладошкой, иногда хмуриться из-за едких наставлений, или краснеть, закусывая губу от размаха комплиментов и их красноречивости. Рука сама потянулась к штанам, расстегивая давящую молнию, пока глаза пробегали по строкам, наполненных развратными снами Куроо. Пробежав прохладными пальцами вдоль члена, Тсукишима обхватил его, довольно выдохнув, и начал двигать рукой, неотрывно вчитываясь в каждое предложение. Хлюпающие звуки становились всё громче, пошлее от каждой капли предэякулята, вытекающей из головки, а фантазии — непозволительнее. Чувствуя, как сводит негой низ живота, Тсукки закрыл глаза и тут же удовлетворенно промычав, кончил, стоило перед глазами возникнуть возбужденному лицу Куроо. Через несколько минут Тетцуро Куроо, решивший за эту неделю, что теперь официально безответно влюбленный, получил первое сообщение от Тсукишимы. "Я приеду". Стоя на платформе с рюкзаком и дрожащими коленками, Тсукишима проклинал своё решение. А каким был храбрым, когда садился! Строго повторял себе, что завтра они всё решат, выяснят и распрощаются, однако когда затекшие ноги вступили на платформу, а от Куроо пришло сообщение о том, что он уже в здании вокзала, все поджилки напряглись в липком страхе. И всё же, куда его понесло?! — Тсукки! Обернувшись на своё имя, Тсукишима даже испугаться предстоящей встречи не успел, когда Куроо налетел на него с объятиями, чудом не сбив с ног. — Ты и правда приехал... — прошептал он, стискивая шею Кея и щекоча её собственным дыханием. — Так я же предупреждал вас. — И всё равно я до последнего думал, что это изощренный способ меня проучить. Всё сразу встало на свои места, стоило Тсукишиме почувствовать, как сбито дышит Куроо и как поразительно быстро вздрагивает его пульс на шее. Он не один боялся. Не один прокручивал в голове эту встречу сотни раз и не прикидывал, что будет, если всё пройдёт крайне плохо. Да и ситуация, если взглянуть на неё со стороны Куроо, была намного хуже и безнадежнее. Отдавать гораздо сложнее, чем принимать. Неожиданное ощущение прервало романтическую тираду мыслей. — Куроо-сан? — М-м-м? — Что вы делаете? — А, — приподняв голову так, чтобы упереться взглядом прямо в глаза Тсукки, Куроо серьёзно прошептал: — я проверял, похудел ты или нет. Нет, на проверку ласковые поглаживания поясницы и ягодиц не катили совсем. Вот даже если включить воображение. А на избыток чувств и проявление того самого характера, который бесил Тсукишиму, походили стопроцентно. И как потом думать о любви, если в голове у Куроо гей-порно?! — Если не перестанете, уеду обратно сейчас же, — также серьёзно прошептал Тсукишима, довольно чувствуя, как его задницу оставляют в покое. Довольно не от того, что это прекратилось, а от исчезновения предмета интереса прохожих. За исключением некоторых деталей, всё утро Куроо был паинькой. Ни ёрничал, ни приставал в людных местах и не пытался сразу перейти к тому, зачем они встретились. В ходе оттягивания этого момента, как раз после того, как с безумно терпким предвкушением они завезли вещи Тсукки домой к Куроо, в планах нарисовалась волейбольная площадка и Кенма с мячом. — Я не хочу играть. Мне хватает тренировок! Волейбол?! Хуже насмешек, если честно. Мало того, что напрягаться Тсукишима не любил, так ещё и в такой ситуации ему предлагали не выяснение отношений, а хорошенько пропотеть? Чёрте что. — Мне нужно увидеть, как ты вырос, — Куроо, стоявший позади, приблизился и лбом уткнулся в светлый затылок, — а на остальное ещё полтора дня. И покрасневший Тсукишима, чтобы не оборачиваться и не палиться, поспешил к Кенме и сетке. Оба выглядели адекватно. Через два часа Тсукишима понял, какую ошибку совершил, не то что приехав, а согласившись поиграть в волейбол с этим сумасшедшим. Прыгая за мячом, с каждым разом атакующим всё изощреннее и по странным траекториям, Тсукишима уже перестал соображать, действуя на рефлексах. Кенма со свойственным ему равнодушием лишь пасовал. До блоков, атак и разбирательств ему не было дела. — Поздно, Тсукки! — кричал Куроо, когда мяч в очередной раз проскальзывал над блоком, отбивая пальцы. Поздно, рано, слабо, криво — плохо, в общем, обстояли у Тсукишимы дела с блоком. Какие там национальные, если он не может одолеть даже такого недалёкого кота, тем более разыгравшегося лишь в неполную силу. Что будет, если они встретятся лицом к лицу в официальном матче? Очередной стук забитого мяча о площадку намекал на будущее. Погоняв Тсукишиму ещё часик, Куроо всё же решил закончить мучение, тем более и Кенма еле поднимал руки да ныл об оставленной приставке. Долгожданное "Ладно, хватит" Тсукки воспринял с такой блаженной улыбкой на лице, что даже не вспомнил до поры, куда теперь предстоит им путь. А он предстоял весьма занимательный — в пустую квартиру Куроо. На ночь. Выяснять отношения со всеми вытекающими. Сумерки не уменьшали растущую дрожь и напряжение, повисшее между ними, стоило показаться заветному дому. Тсукишима не мог ни поднять взгляд, ни ответить что-либо просто потому, что спирало дыхание, а во рту не хватало влаги. Хотелось либо завыть от сковавшего страха, либо сбежать. Прямо сейчас, в Мияги. Но что делать с гордостью, с тем окончательным решением, принятым им же на трезвую и здравую голову? Нужно было всё закончить. Разобраться с тем хаосом, что происходит между ними. Поднявшись на второй этаж всё так же молча, они остановились перед деревянной дверью, чтобы Куроо достал ключи. Как загонялось сердце от мысли, что с минуту на минуту они останутся наедине! — Эй, Тсукки, — щёлкнул замок, Куроо прошёл внутрь, зажигая свет в прихожей. Остановившись в паре шагов от порога, он протянул руку и без своей привычной ухмылочки сказал: — Я же вижу, как ты переживаешь, и пойму, если ты уйдешь. Найду уж, где тебе переночевать. Но... но я был безумно счастлив, когда ты согласился приехать, и сейчас даже не знаю, как вести себя, чтобы не принуждать тебя ни к чему! Не у тебя одного такое впервые. Очередное непутёвое признание. Без какой-либо на то романтики из девичьих мелодрам, но с банальной искренностью. Которой хватило и на то, чтобы выбить из-под ног землю, заставив всё внутри Тсукишимы чертыхнуться, и на то, чтобы он, в голове обзывая себя тупым, наивным и поехавшим, неуверенно прикоснулся пальцами к чужой ладони. — Зря, что ли, я тащился? — отстраненно бросил он, заходя внутрь и с замиранием сердца наблюдая щенячий восторг на лице Куроо. — Да и кроме вас я никого тут почти не знаю, Куроо-сан. Сжав его руку, Куроо подтянул его к себе настолько близко, что горячее дыхание чувствовалось кожей. И поцеловал. Не портя момент своей развратностью, просто слегка прикоснувшись своими губами к его. — Дурак, тебе надо было бежать от меня при первой же возможности. Хотя, раз уж ты остался, так просто не отделаешься. Смущенный поцелуем Тсукишима даже не съерничал в ответ. Пока Тсукки разбирал сумку и искал, во что бы переодеть потную майку, Куроо бегал по дому, судорожно берясь то за одно, то за другое. То ли переживал так сильно, то ли был ещё тем растяпой, но, в конце концов, за несколько минут было сделано абсолютно ничего, и, сдавшись, Куроо наткнулся взглядом на Тсукишиму, который усиленно кривился от испорченной майки. — Пошли в душ? — В душ? — переспросил Тсукишима. Сначала он решительно кивнул, но потом, чуть подумав, опустил взгляд и отрицательно замотал головой. — Вы идите, а я потом. Такую неожиданную противоречивость Куроо не понял. Внимательно уставился на Тсукки, прячущего взгляд на диванной обивке, и прокрутил в голове свой вопрос, ища в нём подвох, которого, по сути, не было. А вот скрытый смысл был. Это Куроо сложил из покрасневших кончиков ушей. Сразу вспомнилось начало этой канители: летний лагерь, изматывающая дополнительная тренировка и горячий душ. Вспомнил всё это и сам Тсукишима, покрасневший в мгновение ока от такого прямого предложения. Только вроде в любви признавался, так мило переживал, а тут сразу в душ! Ну не извращенец ли?! — Тсукки, — Куроо сквозь хохот позвал его, — просто в душ, смыть пот. А вдвоем для экономии воды. Покрасневший в разы сильнее Тсукишима предпочёл не подводить итоги и не выяснять, кто же тут извращенец. Это было и правда обычным душем. Даже не смотря на друг друга, они искупались, наслаждаясь тёплой водой. Обходительный и подозрительно послушный Куроо даже отвернулся, пока Тсукки натягивал трусы и свободные домашние трико. Майку уже пришлось надевать судорожно, под липким и внимательным взглядом в спину. — Теперь ужин! — провозгласил Куроо, с мокрой головой шлёпая к кухне. — Ничего, что карри? — Пойдёт. Не то чтобы его не интересовал ужин — живот бурчал с голодухи и был рад даже одному упоминанию о еде, но складывалось впечатление, что Тсукишима приехал не в Токио к Куроо, а на ночёвку к Ямагучи, проходившие с завидной постоянностью. По логике вещей и душ, и ужин напрашивались безоговорочно, всё же волейбол — вещь довольно изматывающая, но а как же сумасшествие? Взаимное, причём. Разве не стоило прояснить всё ещё несколько часов назад, да хоть в метро после вокзала? — Займёшься рисом? — Куроо, пытаясь зажечь конфорку, кивнул на небольшую рисоварку. — Так явно быстрее будет. Вот тебе и выяснение отношений — готовь рис и молчи. Спокойствие Куроо было непонятным. Изначально трясло и его, так почему сейчас он так спокойно ест, что-то рассказывая про усиленные тренировки и приближающиеся выпускные экзамены? Ответ нашёлся чуть позже, когда Тсукки мыл тарелки. Позади что-то со звоном разбилось, прозвучала пара ласковых в сторону неудачно летающей посудины. Развернувшись, Тсукишима, не удержавшись, прыснул: из-под стола торчала лишь задница Куроо, и возле неё то и дело появлялась рука, складывая куски фарфора в неровную стопочку. — Что произошло? — выключив воду, Тсукишима направился помогать собирать осколки. Выбравшийся обратно Куроо обреченно вздохнул и осторожно передал ему пазл кофейной кружки. — Переживаю я, понимаешь?! Ты в моём доме, мы вместе ужинали, купались, похоже на чёртов сон! — Который должен вот-вот кончиться? — добавил Тсукишима, чувствуя, что ещё немного, и щёки покраснеют. — Именно! А я этого не хочу… Короче, выкидывай осколки и пошли за мной! — Куроо, распорядившись, поднялся и пошёл в сторону комнат. Тсукки никуда идти не хотел. Застыл столбом посреди комнаты, держа руки перед собой. Идти за Куроо, чтобы всё расставить по полочкам, забыть про странную недосказанность было страшнее, чем ехать в Токио! Но он ведь этого и хотел — разобраться, закончить… Закончить? Всю эту странную, как сон, историю. Он ведь хотел этого, да? Звуки шагов выбили его из размышлений и заставили по-глупому уставиться на Куроо, стоящего в паре шагов от него. — Боишься? — спросил он, забирая осколки и самостоятельно выкидывая их. — Немного, — честно кивнул. Цокнув языком, Куроо подошёл к нему и взял за руку. С секунду постояв, он пошёл в сторону комнаты, волоча за собой Тсукишиму, который не понимал, стоит ли сейчас брыкаться и сопротивляться, если сбегать всё равно некуда. Вид заправленной кровати в тёмной комнате, едва подсвеченной настольной лампой, заставил его замереть на пороге, а Куроо — дёрнуться от неожиданного якоря. В голове сразу закрутились строчки из тех развратных сообщений, собственные фантазии и страхи из разряда тех, что происходили на кровати, и тело затрясло мелкой дрожью. Страшно. Как тогда, в душе. От неизвестности, от поганого предчувствия чего-то неприятного, нежеланного. Попробовав вырвать руку, Тсукишима с ужасом понял, что Куроо сжимает запястье слишком сильно, и так просто уйти, противостоять ему не получится. — Куроо-сан! — взмолился он, бессмысленно дёргая рукой. На его мольбы не реагировали, даже наоборот: нахмуренный Куроо в несколько коротких шагов, во время которых Тсукишима отходил назад, пока не упёрся в дверь, приблизился и свободной рукой обнял его за талию, оттаскивая от двери. — Отпустите, пожалуйста! Будучи сильнее, Куроо попросту игнорировал все просьбы и целенаправленно тащил Тсукишиму к кровати. Не мешали и неуверенные попытки выбраться, толчки в грудь, упёршиеся в пол ноги и заполненные страхом медовые глаза. — Куроо-сан… — в очередной раз попытался Тсукишима, но тут же был осажен строгой фразой Куроо. — Успокойся, всё в порядке. Ничего не было в порядке, особенно тогда, когда Куроо опустился на кровать, а Тсукишиму посадил рядом, чуть ли ни на себя. В этот момент страх за свою девственность Тсукки почувствовал наиболее ярко. В ушах звенел пульс, живот тягостно ныл, оттягивая часть внимания с загоняющегося сердца на себя, а в голове метались мысли, не давая собрать себя воедино. Равнодушная высокомерная маска спасала Кея от всего и всегда, но в случае с Куроо, сдиравшего её, как прилипшую липкую ленту, эмоции было невозможно сдерживать. Ситуация была другой, чем в тот вечер или душ, ничего, абсолютно ничего не мешало Куроо взять своё. — Я не хочу! — Тсукки! Громкий оклик заставил Тсукишиму вздрогнуть и поднять взгляд. Тут же оказалось, что на него смотрят взволнованно, а руки давно свободны. — Какой же ты дурак, — выдохнул Куроо и, пока Кей приходил в себя, мягко поцеловал того в губы, — ты правда думал, что я тебя насиловать стану? Нет, прошлые два раза, конечно, на взаимность тянули с натяжкой… но сейчас, когда ты сам ко мне приехал?! Я не такой придурок, Тсукки. Громкий, сбитый вдох вырвался из Тсукишимы в ту же секунду, когда он понял, как только что себя вёл. Со стороны выглядело, наверное, забавно: один из них хочет поговорить, второй не хочет быть изнасилованным и сопротивляется по сути надуманным проблемам. Да, с рассудком у Кея в последнее время творилась какая-то чертовщина. И носила эта чертовщина имя Куроо Тетцуро. — Эй, Тсукки, может, нам пора уже решиться? — Куроо опрокинулся на подушку и похлопал рядом с собой, вынуждая смущенного Тсукишиму улечься рядом. Это было ещё тем испытанием — лежать друг напротив друга и смотреть в глаза, внимательно изучающие его. Сложнее, просто невозможно, стало, когда его руку вновь сжали, в этот раз переплетя пальцы. — Попытаться узнать друг друга получше. — Вы… вы имеете в виду отношения? — сглотнув нервный ком, уточнил Тсукишима. — Именно. Вот и закончили. — Понимаешь, Тсукки, я ж тогда в душе ничего делать не собирался, оно как-то само, — Куроо хмыкнул и продолжил, сильнее сжимая пальцы, — мне так этот твой сложный характер понравился, хоть он и дерьмовый, что захотелось чего-то большего, чем твой член. — И вы решили зажать меня ещё раз? Едкие комментарии вернулись к Тсукишиме почти сразу, как стало понятно, что его зад в безопасности. Остальное особо не волновало. Но какое это удовольствие — видеть удивленное лицо Куроо, не сразу врубившегося в замечание. Потом, конечно, он улыбнулся и разок ущипнул за бок, но Тсукки вновь чувствовал себя способным думать головой и реагировать так, как подобает умному человеку. — Ещё скажи, что это не твои стоны звучали на всю округу, — не остался в долгу Куроо, — мне просто до зуда хотелось расшатать тебя! Выбить всю эту высокомерность, чтоб ты опустил свой взгляд на меня. Видишь, получилось, раз ты тут. Или не так? Не так. Ещё несколько часов назад Тсукишима был полностью уверен, что всё дело не в этом, а в желании разобраться. Только сейчас, лёжа рядом с Куроо, чувствуя, как осторожно он сжимает руку, несмотря на всю силу, сосредоточенную внутри, как ждёт ответа, заглядывая в глаза, язык не поворачивался сказать «Нет». — Вот видишь, — приняв молчание за ответ, Куроо наклонил голову, упёршись лбом в лоб Тсукки, и прошептал: — Ну же, мы начали не с того, но ещё не поздно влиться в конфетно-букетный период. Скоро начнутся соревнования, сможем видеться часто, да и после моего выпуска будет возможно. Замерев, Тсукишима смотрел куда-то в район широкой вздымающейся груди и не мог поднять взгляд. Не верилось, что сейчас всё это происходит, что сердце бьется так радостно от таких банальных слов о любви. Тсукишима никогда не верил в любовь, отказывал всем девчонкам и рвал подкинутые записки. Как это звучало смешно: переживать, радоваться и грустить из-за чужого человека, его действий и слов, когда по сути лишь эгоизм помогал добиваться успеха и выживать. Но сейчас, сдерживая мелкую дрожь и бешеное сердцебиение от кошачьего чутья, Тсукки был иного мнения. Как же это приятно! Чувствовать чужое тепло, эмоции и чувства, видеть сверкающие глаза и сжимать тёплую руку. Единственной проблемой было лишь то, что эта рука была мужской. — Если вы не заметили, мы оба парни, Куроо-сан, — прошептал Тсукишима, поднимая взгляд и упираясь в глаза Куроо. Тетцуро усмехнулся, запустил свободную руку в светлые волнистые волосы и с улыбкой на губах ответил: — Ты же умный, очкарик-кун, должен понимать, что пол — не самая важная из вещей. Прозвучали умные слова, но от них не стало проще. Предрассудков, сомнений и пошатнувшихся принципов было столько, что душа тяготилась. Тяготилась она и от мысли, что после отказа исчезнет Куроо, исчезнет его вечная ухмылка и шершавые подушечки пальцев, блуждающие сейчас по шее. — Тсукки, решайся. Ты же тоже чувствуешь эту химию между нами, глупо отрицать её, — шептал он, поглаживая мочку уха, словно демон-соблазнитель. Тая от этих незначительных ласк, Тсукишима хмурился, прокручивая в голове все варианты, сжимал губы, сравнивая все плюсы и минусы, в общем, пытался отыскать единоправильное решение. Только его не было. Попросту не могло быть у того, кто не мог найти компромисс между сердцем и мозгами. Сколько бы не думал, не решал и не выводил, сколько бы не успокаивал колющее сердце и не прогонял фантазии, а Куроо никуда из него не девался. Так какой смысл его вычеркивать, если можно принять? — Я согласен. В силу внезапно осипшего голоса это прозвучало не так уверено, как могло бы, отчего первые несколько секунд Куроо не реагировал. Не понял. Но стоило смыслу фразы дойти, как Тсукишима оказался под ним, а его губы нагло утащили в поцелуй. — Я так рад, Тсукки! Ты не представляешь, как я рад! — Представляю. — А? — Вы в меня своей радостью упираетесь. Куроо был бы не собой, если бы такая фраза его смутила. Хмыкнув, он чмокнул Тсукишиму в лоб, немного спустился, чтобы их пахи оказались на одном уровне, и прижался, заставляя прочувствовать своё возбуждение и неожиданно для себя открывая чужое. — Да я чувствую, ты тоже не грустишь! — усмехнулся Куроо, пока Тсукки пытался провалиться сквозь матрац или вернуться на несколько минут назад. — Неужели всё это время ты думал об этом? — Я не извращенец, в отличие от вас. Думал. Ещё как думал и об этом, и о том, да как тут не думать, если близко-близко к нему лежал похититель и первого поцелуя, и одной из девственностей! А уж когда Куроо распустил лапы и принялся наглаживать шею с ключицами, Тсукишима почувствовал, как вся выдержка упорхала далеко и надолго. Благо широкие трико позволяли скрыть неудобный стояк, но, как оказалось, до определенного момента. А Куроо моментом наслаждался! Тот, кто считал его способным на изнасилование, кто не особо горел желанием принимать чувства и отвечать взаимностью, хотел его без предварительной подготовки. Они даже не целовались с языком, чтобы списать всё на типичную физическую реакцию. Пусть и собирался Куроо начать отношения с конфетно-букетного периода, первых свиданий и неловких комплиментов, перед возбужденным подростком прямо на блюдечке выложили прекрасный шанс насладиться Тсукишимой. Просто бери и вали. Но с другой стороны, если Тсукки боится его настолько, что готов поверить в насильственный секс, нужно было состорожничать. В этот раз. — Эй, — позвал он Тсукишиму, прячущего лицо в ладошках, — я могу к тебе разок прикоснуться? — Нет, — резким шипением раздалось из-под рук. — Только руками, не больше. — Нет. — Раздевать полностью не буду, только майку, чтобы поласкать твои соски. — Н-н-н. — И буду всё время целовать, чтоб ты не боялся. Раздалось недовольное бурчание, Тсукишима заёрзал, резко остановился и убрал руки с лица. Между нахмуренных бровей пролегала глубокая морщинка. Неуверенно взглянув на Куроо, он кивнул и тихо добавил: — Я наглых котов не боюсь. В ту же секунду Куроо наклонился и, с секунду помучив Тсукишиму, прикрывшего глаза для поцелуя, прихватил его губы своими, чуть оттягивая их. Большего сделать не давал сам Кей, напрягшийся и зажатый до невозможности. Нужно было что-то делать, иначе, хоть и с согласием, катило такое только на изнасилование. Оторвавшись, Куроо стащил с удивленного Тсукишимы майку и одну руку запустил в волосы на затылке. — Открой рот, Тсукки, и расслабься, — попросил он, прежде чем вновь приблизиться. Горячий язык прошёлся по кромке губ, дразня их и не давая сжаться, чуть скользнул внутрь, упёрся в край зубов и только потом проник дальше, переплетаясь с языком Кея, толкаясь. До мурашек приятный пошлый поцелуй был лишь началом. Когда Тсукишима прервал попытки оторваться, придерживаемый за затылок, и позволил Куроо окончательно взять верх, свободная рука оказалась на ключицах, прошлась по выступающим косточках и неровной дорожкой спустилась к груди, пройдясь по светло-розовому ореолу. Тсукки было вздрогнул, попытался дёрнуться, но Куроо не дал ему отпрясть, успокаивающе поглаживая по волосам. Все эти нежные ласки и поцелуи сводили Тсукишиму с ума, заставляли сжигать все сомнения, правильные мысли, или те, которые казались таковыми, и думать лишь о том, как сладко-тягуче сводит пах, как мешают стояку трусы и как хочется ещё. Ещё горячего языка, дразнящего нёбо, ещё шершавых от мозолей пальцев, едва сжимающих соски. Отстранившись, Куроо прикусил нижнюю губу Кея, словив недовольное мычание, и опустился ниже, попутно выцеловывая дорожку от подбородка к ключицам. — Тсукки, — позвал он, положив руку на резинку штанов, — можно? — К третьему разу проснулось приличие? — Тсукишима усмехнулся и высокомерно поправил сползшие очки. — Разве от моего ответа что-то изменится? — Какая же ты всё-таки сволочь. Конечно, всё это ёрничество Куроо принял за согласие, слишком демонстративны были красные щёки и довольный взгляд Тсукки, но не отомстить не мог, а потому рывком стащил трико с трусами, толкнув при этом Тсукишиму, ринувшегося прикрываться, обратно на кровать, и забрался сверху, обхватывая руками внушительный стояк. — Где же твоё красноречие, Тсукки? — усмехнулся он, проходя кольцом из пальцев вдоль всего члена. Весь словарный запас, сбитый резкой сменой положения, улетучился и вовсе, когда Куроо опустился к соскам и, не давая передыху, прошёлся кончиком языка по напряженному бугорку. Всё смешалось в дурманящий сон: плямкающие, хлюпающие звуки, собственные стоны и ощущения, шумное дыхание Куроо, горящая кожа там, где он прикасался. Прикусывая, чуть оттягивая кожу или дразня пальцами, он не переставал ласкать соски, заставляя их постыдно торчать; рука, скользящая по члену, то ускорялась, вгоняя Тсукишиму в головокружительную агонию, то, наоборот, едва касалась возбужденной плоти, мучительно оттягивая оргазм. Хотелось взвыть, умолять и самому толкаться, лишь бы пальцы, поглаживающие уздечку, опустились ниже и задвигались в нужном ритме, но не хватало воздуха, сил ни на что, кроме сбитых стонов. Тсукишима уже не понимал, сколько времени прошло, сколько он уже извивается под Куроо и отдается ему без стыда и сомнений, но прикосновения стали увереннее, быстрее, отчего тело сковало мелкой дрожью. — Хочешь кончить? — спросил Куроо, поднимаясь от сосков к губам и целуя их. — Скорее… Поглощенный ощущениями внизу, Тсукки перестал понимать, что делает, и в открытую тянулся за поцелуями, жадно впиваясь в чужие губы. Внутри всё переворачивалось с ног на голову, сердце сводило, разве что перед глазами не плясали звёзды — так затмевало разум это желание кончить. Движения ускорялись, поцелуи сместились на шею, и Тсукишима был уверен, что утром проснётся весь в засосах, но это его волновало меньше, чем накапливающиеся чувства, готовые вот-вот закончить это безумие. — Давай, — Губы Куроо прошлись по мочке ушей, перетирая её, — сделай это для меня. Никогда Тсукишиму не трясло так от дрочки, никогда оргазм не приносил столько удовлетворения, как от рук Куроо. В голове потихоньку укладывались мысли, дыхание восстанавливалось, а тело приятно сводило. — Ты как? — прозвучало над ухом. Открыв глаза, Тсукки обнаружил себя прижавшимся к Куроо и чуть не мурчащим от счастья. Как хотелось отпрыгнуть и сбежать! Но… был ли в этом смысл? Без майки, с размазанной спермой на животе и нескрываемыми чувствами Тсукишима мог и не пытаться списать всё на случай, очередное домогательство и реакцию гормонов. В конце концов, он же тоже парень! Со своей гордостью, мужественностью и силой духа. Да, угораздило вляпаться в однополую любовь, угораздило и поддаться ей, приехав сюда по первой просьбе, да и так наслаждаться угораздило. Только это было настолько приятно, что ставить крест на будущем не хотелось. Куроо — наглый токийский кот, извращенец и просто идиот, но Тсукишима с его высокомерием и ненавистью ко всему тупому — не лучше. Вот и выходило, что тараканов в голове набиралось на целую команду, зато как они подходили друг к другу, если судить и по реакции Тсукки, и по упирающемуся в бедро стояку Куроо. — Вы мне нравитесь, Куроо-сан, — Тсукишима приподнялся на локтях и уставился в карие глаза. Давно следовало признать это, меньше было бы проблем и заваленных уроков. Кто-то явно выключил Куроо, другой причины долгого молчания в ответ Тсукки не видел. Хоть бы заливисто покраснел или отвернулся от смущения! — Ты вот сейчас серьёзно? — наконец, выдал он, стаскивая с Тсукишимы очки. — Понимаешь, что говоришь? — Слабоумием не страдаю. — Тогда… — Куроо улыбнулся, нежно провёл рукой по щеке Тсукки и спросил: — Помнишь, я сказал, что разок прикоснусь к тебе? Не понимая, к чему он клонит, Кей кивнул. Потом, конечно, пожалел сотню раз. — Забудь. И начавший возмущаться Тсукишима был утянут в очередной поцелуй.Часть 1
26 декабря 2016 г. в 19:53
Иногда, в силу высокого роста и загруженности мозга учёбой, наличие каких-либо проблем до Тсукишимы доходило не сразу. Мог пройти час, день, порой даже несколько, когда былое событие обрастало негативной серостью. Спор с Ямагучи о необходимости дополнительных тренировок независимо от желания самого игрока и последующая молчаливость, как выяснилось, обида, лучшего друга; ругательства Кагеямы во время тренировочного матча, пришедшие на ум остроумные ответы только перед сном; слишком уж заботливый старший брат, поклявшийся проехать хоть полстраны, чтобы увидеть Тсукишиму на национальных. И, конечно, список вещей, неожиданно ставших проблематичными и неприятными, возглавлял сам капитан Некомы. Извращенец и просто придурок в одном флаконе.
Первый раз домогательств в душе летнего лагеря Тсукишима мечтал забыть как страшный сон. Было ведь и правда страшно: почти незнакомый взрослый возбужденный парень в открытую лез своим членом к члену Тсукки, целовал с языком и лизал где можно и нельзя. Ещё в ухо противно шептал какую-то ересь! Так противно, что стояло колом... Однако собственное возбуждение было ничем иным, что вывел Тсукишима во время очередного мысленного штурма, чем гормональным всплеском на фоне неожиданной, прямо так экстремальной ситуации. Хорошо ещё, что всё кончилось быстро, безболезненно, не считая пары укусов и засосов на бледной коже, а Бокуто-сан, застукавший их утехи, языком особо не трепался. Только подмигивал и заговорщицки поднимал брови, когда Тсукишиме приходилось вставать в блок с Куроо.
После второго раза пришлось попотеть изрядно, вырабатывая для себя правдоподобные и какие-никакие, но логически адекватные отмазки. С самого появления Куроо в их зале низ живота скрутило тугой пружиной, а затылок горел от назревающего предвкушения. Незаметно для себя Тсукишима остался смирно ждать Ямагучи, хотя обычно поторапливал его едкими фразами о бесконечных девичьих сборах, и позволил себе попасться в лапы коту. И отдаться, что уж. Назвать во второй раз домогательства экстремальными и страшными язык не поворачивался — что будет, Тсукишима знал и, судя по быстрой реакции члена на пару прикосновений, ждал. Факт собственных стонов в наличии тоже имелся, жадность к поцелуям — куда без неё? А признание Куроо, такое пошлое и в то же время искреннее, его желание превратить Тсукки в собственность, общее впечатление подпортило и желание сбежать усилило. Та самая гнилая семечка в пачке.
Вот такими раздумьями и выводами Тсукишима в одночасье пришёл к тому, что его юному телу Куроо нравится с приставкой "очень", а вот мозгам — нет. С той же приставкой.
Нужно было срочно что-то решать, потому как вспоминать шершавые пальцы, вольно блуждающие по заднице и пояснице, на японском было как-то неправильно. И с точки зрения нравственности, и со стороны томных вздохов, вырывавшихся сами по себе. На всё том же японском созрел небольшой план по восстановлению мыслей в привычное рациональное русло: со всеми обжиманиями в прохладных и безлюдных местах нужно было официально закончить. Так, чтобы не было этих въедливых "А вдруг будет ещё один товарищеский матч", "А вдруг он снова захочет...". Ещё никогда надежды и предположения о будущем не заставляли Тсукишиму ходить с красными щеками.
Между ними было несколько часов на электричке. Не так долго, чтобы сокрушаться о том, что встреча невозможна и лишь завидная удача предоставила те два шанса, но и не так, чтобы сорваться после уроков для выяснения отношений. Да и кто его в Токио ждал?! Куроо ни разу с товарищеского матча, а прошло уже две недели, между прочим, не объявился. Ни сообщения, ни звонка, ни даже смайлика в лайне! Чувствуя себя обделенной вниманием барышней, Тсукишима даже рассмеялся во время очередных дум со своей жалкости: признавались ему, а он ещё и загоняется. Куроо, видимо, совсем не загонялся. Его не смутил факт наличия у Тсукишимы члена, яиц и плоской груди, даже насилие, которым можно было с натяжкой обозвать их игры, никого, кроме Тсукки, не волновало. Неужели, у него одного крыша поехала?
— Тсукишима, а можно твой номер?!
Хината возник перед ним после тренировки, сжимая в руках телефон и собственные штаны. Смерив взглядом пятнистые боксеры и горящие щенячьим восторгом глаза, Тсукишима про себя усмехнулся.
Не у одного.
— Зачем? — вопрос скорее был формальностью и частью воспитательных мер, потому как сам Хината в жизни бы не поинтересовался такой информацией, а вот Кенма, о переписке с которым только что слушала вся раздевалка, был связан с одним очень наглым котом.
Замявшись, Хината взглянул на Ямагучи, словно тот мог волшебным образом заставить Тсукишиму говорить, не нашёл там никакой поддержки, только вскинутые ладошки и неловкую улыбку, и вновь уставился вверх.
— Я... ну... а вдруг мне помощь нужна будет по учёбе?! — вырвалось у него. — Я ж не напишу Кагеяме!
Под тихое обреченное "Началось" Сугавары Кагеяма, завязывающий шнурки, тоже присоединился к разговору.
— Сам ты болван! Тупица!
— Эй! Ты только всё в волейболе помнишь, а в жизни...
Начиналась Гражданская война. Это Карасуно проходили чуть ли не каждую тренировку, выслушивая нескончаемый поток споров из-за всяких мелочей. Оригинальностью они не отличались, и все могли наперёд процитировать очередное оскорбление. Скудный словарный запас Тсукишиму не волновал. Вот вообще никак. Тут из-за глупых споров выяснение отношений откладывалось! Нужно было срочно что-то делать, потому что думать двадцать четыре на семь о Куроо и о том, как на самом деле приятно быть с ним, никак с учёбой не совмещалось.
— Телефон сюда давай, — громко, прерывая "Сначала вырасти, потом тявкай", ответил Тсукишима и понял, что это он сейчас зря сделал.
Вся команда таращилась на него, как на прокаженного. Ещё бы! Мало того, что голос впервые подал, так ещё и на просьбу Хинаты согласился, когда все понимали, что версия с уроками — сплошной бред. Если бы не отвисший Ямагучи с удивленно распахнутыми глазами, продолживший переодеваться, все бы простояли ещё пару секунд. К счастью, счастливое щебетание Хинаты и собственный быстрый побег спасли его от неминуемых расспросов Ямагучи и сочувствующих взглядов, другие причины, как не болезнь или что-то психическое, команда не видела. Тсукишима вообще в этот вечер отличался повышенным счастьем!
Ждать звонка, сообщения или хотя бы смайлика — Тсукки был выше всего этого. Не походил он и на влюбленную девчонку, а потому сразу сел за уроки, отбросив телефон куда подальше — на расстояние вытянутой руки. Уравнения с двумя неизвестными шли туго, тригонометрия превращалась в бессмысленную латиницу, а линейка и карандаш, как бы не пытались, ровных линий не выводили. Всё сходилось на том, что никакой домашней работы сегодня он не осилит, только причина была неясна. Тригонометрические функции Тсукишима щелкал, как семечки! Не пугали его и тетраэдры, и параллелепипеды, иначе не видать места в самом сильном классе. Что-то явно было не так, и это что-то подозрительно связывалось с ежеминутными просмотрами в телефон. Время узнать, конечно.
Звук оповещения заставил Тсукки, крутившего ручку на пальцах, вздрогнуть, потерять привычный ритм и опустить ручку на пол. Ринулся Тсукишима не за ней, а к мигающему экрану смартфона. Уведомление о новом сообщении с незнакомого номера приятным теплом отдавалось внутри груди. Согревала ж всё же мыслишка, что те пошлые признания были взаправду. И чувства тоже — взаправду!
— Да он издевается?! — вырвалось у Тсукишимы, стоило уведомлению смениться текстом смс.
"Приезжай на выходные в Токио, возьми билет на самую раннюю электричку, я потом оплачу..."
Остальное предпросмотр предпочёл не раскрывать, но легче не делалось. От безнадеги хотелось смеяться: глупые же шутки у Куроо! А Тсукишима уже размечтался, что сейчас ему начнут петь дифирамбы, что именно из-за чувства вины перед нежно любимым Кеем Куроо-сан примчится и на коленях будет умолять простить... Конечно, преувеличивал Тсукки по полной, но приглашение, как на него не смотри, в желательную версию не вписывалось.
"Если там ещё и адрес будет, я его в черный список добавлю..." — в мыслях уверил себя Тсукишима и прикоснулся пальцем к белой полоске.
Внутри был адрес. И расписание всех электричек.