Special

      Первая метка — это безумно волнительно. Первая метка — это как знак, что ты входишь во взрослую жизнь, и у большинства его друзей этот год — особенный, потому что с шестнадцатилетием на ключицах каждого человека в их мире появляется надпись, выведенная аккуратными чёрными чернилами. Надпись, которую ты будешь беречь, и которая будет для тебя сладким напоминанием о том, что где-то в этом городе, стране, мире, есть твой человек.       Маленький Хантер с удивлением разглядывал медленно проступающие буквы на ключице у визжащей от радости сестры, которой, о ужас, было целых семнадцать лет, и она уже не надеялась получить свою метку. «Женские преувеличения и драматизм», — смеялся их отец, глядя в радостные глаза дочери и на буквы на покрасневшей коже.       «Привет, ты новенькая?» — читает он витиеватые буквы на загорелой коже и удивлённо осматривает родителей, которые так умиляются этому, — зачем ей такая надпись? Это же не круто! — В понимании Хантера, которому всего пять, любимый человек должен быть олицетворён чем-то приятным, а не странным приветствием, что навечно заняло место на ключицах сестры. Он бы хотел, чтобы на его ключицах был Супермен или Синдбад, ведь любимый человек должен ассоциироваться с чем-то, что нравится тебе, да?       Его мама смеётся и объясняет, что он ещё слишком мал, чтобы понять ценность всего этого, и маленький Кларингтон только недовольно щурится, убегая во двор к Нику, который заинтересованно прыгал возле его окна, дабы рассмотреть, что же за метка у сестры Ханта.       Когда Хантеру исполняется тринадцать, его родители считают нужным рассказать ему о метках, пусть в этом и не было смысла — боже мой, в их информационный век всё о метках можно узнать, перейдя по первой же ссылке в гугле.       — Ты и так знаешь, что метка — это священный для тебя знак, — начинает его мать, и он закатывает глаза, потому что Ник уже ждёт его за школой, ведь он стащил парочку сигарет у старшего брата, — это первые слова, что скажет тебе твоя половинка при первой встрече, — мамины глаза горят, и Хант убавляет пыл, потому что ладно, возможно, он настроен слишком скептично.       — А если это будет где-нибудь в туалете или в очереди? Что она мне скажет? «Эй парень, ты попутал писсуар, твоя дверь слева!» и это навсегда останется на моей коже?       Мама смеётся, а отец закатывает глаза, потому что переходный возраст даёт о себе знать в самой отвратной форме, и они это понимают.       Ничего не происходит ни в шестнадцать, ни в семнадцать лет, и его это не беспокоит. Метка отца появилась только в двадцать, если верить его словам, так что Хантер старается не быть истеричкой и лишь отшучивается на множество вопросов о его словах.       — Не будь королевой драмы, — советует ему Блейн и, о боже, конечно, тебе-то просто говорить, когда нашёл свой приторный долговязый пончик в пятнадцать — ещё до появления метки. Дико слащавые, раздражающие романтики. Кларингтон ненавидел проводить с ними время, серьёзно. Даже метки у них были словно из бродвейского мюзикла — «Потрясающий голос». «Спасибо, это немного смущает». Он буквально слышит это наяву каждый раз. Фу.       Его мама, когда они созваниваются по телефону, говорит, что у её Ханти будет особая метка. И он очень хочет ей верить, потому что ему уже девятнадцать, и он в Нью-Йорке с двумя друзьями-педиками, снимает с ними квартиру, учится в колледже и уже ненавидит свою вторую половинку за длительное ожидание.       Блейн смотрит на него с полным безразличием, потому что он отличный друг. Пытается смотреть. Но огромные глаза явно передают все его эмоции, потому что, блять, это безумно смешно. Потому что метка Хантера наконец появилась ближе к двадцати, и это явно не то, что он ожидал.       На ключицах Ника слегка приторное «Боже, прости, ты просто такой потрясающий!», а у Джеффа, что крепко обнимает его «О господи, я даже не знаю тебя!». У многих его друзей прекрасные, милые слова на коже. У некоторых было банальное «Привет», но даже оно было лучше того, что Хант видел сейчас в зеркало, и его никогда так не тянуло блевать.       — Друг, прости, — истерично смеётся Ник, — но «Я прошу прощения, не могли бы вы отъебаться, пожалуйста?» — это самое вежливое и потрясающее, что может сказать тебе твоя родственная душа.       Господи, как он покажет это матери? Нельзя как-то замазать хотя бы мат? Нет? Твою мать, вот тебе и «особенная метка, Ханни». Он врежет своему соулмейту как только найдёт его.       Хантер привык к свитерам, прикрывающим ключицы, вместо рубашек, пуговицы на которых он практически никогда не застёгивал. Ему кажется, что он стал больше тренироваться в абсолютном желании врезать своей второй половинке как можно сильнее. И нет, он не бьёт женщин, он просто на сто процентов уверен, что это парень. Ну, потому что вселенная всё знает, и вряд ли будет портить его гейскую ориентацию девушкой, да?       Они стоят в громадной очереди в кофейне недалеко от их квартирки, и из-под белоснежного свитера Кларингтона едва заметно виднеется «Я прошу…» и слегка просвечиваются чёрные буквы под белизной ткани, но прочитать что-то невозможно — поверьте, Хантер пятнадцать минут заставлял Блейна подходить и отходить, дабы в этом убедиться. Андерсон возбуждённо вещает что-то о своём прослушивании и о новой статье Курта в Vogue, и Хант даже не пытается его остановить — живя с Блейном и Куртом, привыкаешь абстрагироваться от лишних звуков и просто кивать в ответ на длинные реплики. Очередь словно не собирается двигаться, но брюнета это явно не смущает — кажется, новостей у него хватит на две такие очереди. Он дико возбуждён и даже советуется насчёт песни, но не может долго ждать ответа и накидывает тысячу своих вариантов, кружась на месте словно щенок. Двадцатилетний взрослый образованный щенок, который планирует исполнить на серьёзном прослушивании «Oops! I Did It Again», боже мой.       Они практически у стойки, когда парень перед ними начинает диктовать такой список, словно у него многодетная, голодающая без кофе, семья дома. Его заказ собирается около пяти минут, и Хантер готов завыть или, хотя бы, раздеться, потому что в помещении безумно душно, а брюнет перед ними явно никуда не торопится, медленно отсчитывая деньги и периодически вспоминая о ещё какой-нибудь мелочи, что ему, безусловно, необходима. «Один пакетик сахара, серьёзно? Что дальше, кипяток вместо кофе?».       — Я сейчас выплесну этот кофе тебе в лицо, — стонет Хантер, и парень поворачивается к нему с самой саркастичной улыбкой на самом ехидном лице.       — Я прошу прощения, не могли бы вы отъебаться, пожалуйста? — в тот же момент надпись словно загорается огнём. Всего мгновенье, но боль от этого мгновенья дикая, словно метку прижгли раскалённым железом. Парень у кассы роняет подставку с четырьмя стаканчиками и тихо матерится, хватаясь за место под левой ключицей. Хантер отдалённо слышит удивлённый вздох Блейна, а потом истеричное «Курт, зря ты ушёл, тут таакое!». Почему он всё ещё с ними дружит?       — Ты должен мне три обезжиренных мокко и один двойной эспрессо, — констатирует парень, когда молчание слишком затягивается, а люди в очереди начинают недовольно на них поглядывать. Кларингтон удивлённо поднимает брови, но ничего не говорит, потому что «Ханни, не расстраивайся, метка может быть разной, значит твоя половинка особенная, хотя, видимо, и любит крепкое словцо». Он буквально слышит смех матери и пытается понять, что же в его половинке такого особенного, что он стоит этого вечного позора на его теле.       Хантеру двадцать, когда он встречает свою родственную душу и понимает, что это самый невыносимый человек на земле. Серьёзно, его не волнует его учёба, потому что «Я потрясающе пою, какой смысл посещать ненужные занятия, когда я и так отлично сдаю экзамены?». Он считает, что Себастиан, его вторая половинка, определённо плохо на него влияет. Потому что, обычно непоколебимый в своих решениях Кларингтон, легко ведётся на «Ну Хаант, пропусти одну пару ради меня! Мне не с кем гулять, пока я прогуливаю свою!».       Он скептично поднимает брови, когда пытается найти что-то особенное во внешности соулмейта: узкие бёдра, рельефное только благодаря природной худобе и редким тренировкам тело, мутные зелёные глаза, вечная противная ухмылка и россыпь родинок, которые нереально сосчитать. Банально.       Раз. Себастиан любит детей. Любит и может с ними справляться, что для Кларингтона, который относился к детям как к чему-то потустороннему орущему и вонючему, было аномалией. Смайт светится, играя с племянницей Хантера, который предпочёл наблюдать со стороны вместе с сестрой, которая души не чаяла в парне своего брата.       — Ты любишь его больше, чем меня, — обиженно говорит Кларингтон.       — Я бы усыновила его, если бы могла, — она показывает ему язык и отрезает больший кусок торта для Себастиана, — ибо ты о нём совсем не заботишься, посмотри, какой он худой.       Смайт обычно закатывает глаза на любую из этих фраз.       Два. Себастиан идеально вписывается в его семью. В его не слишком строгую, но достаточно закрытую от других, семью. Он растапливает сердце его матери одним поцелуем руки, потому что «Он такой воспитанный, Ханни! Ты видел этот поклон, да? Просто чудо!». Да-да, мам, очень воспитанный. Даже посылает он очень вежливо — собственные ключицы тому доказательство.       — Я болею за Манчестер Юнайтед, — бах. Прямое попадание в холодное сердце его отца, которое может отогреть только мама. Ну, и Манчестер Юнайтед, разумеется. Он что, знал? Нет, серьёзно, Смайт явно собирается отобрать у него семью.       Три. Себастиан, оказывается, не такая уж и стерва. Хантер давно привык, что его парень (вынужденный парень, он не просил себе в пару эту истеричку) безумно саркастичен. Саркастичен, эгоистичен, самовлюблён и ещё множество потрясающих качеств, которые как бы намекали, что тот является просто идеалом.       Серьёзно, даже секс с Себастианом — самый саркастичный секс, который когда-либо у него был. Снимайся они в порно, зритель бы требовал от них новых сцен только для того, чтобы от души поржать.       — Ханни, я устал, — сообщает он, затаскивая чемодан в новенькую квартиру и небрежно оглядывается, — может, мне ещё не поздно остаться в общежитии? Я резко осознал, что даже представить себе не могу жизнь с тобой в одной квартире. Ты разбрасываешь носки и поёшь Кэти Перри в душе? — Хантер хочет ответить ему что-нибудь не менее саркастичное, но замирает, потому что на лице парня абсолютно блаженная улыбка, а в зелёных глазах искреннее восхищение и да, Хант сражён. Ему определённо стоило всмотреться в Смайта раньше, потому что бог знает, сколько подобных прекрасных моментов он пропустил. Сколько раз Себастиан позволял себе приоткрыть створки своей стервозной ампулы? Твою мать, он такой идиот.       Четыре. Себастиан не любит много говорить. И да, это звучит странно, учитывая его длинные монологи и потоки информации, приправленные, обычно, остротами. Но Хантер знает, что Смайт никогда не скажет что-то действительно важное, не подумав.       — Я люблю тебя, Ханни, — небрежно кидает он, когда Хантер сообщает, что он достал билеты на постановку, на которую так давно хотел сходить Смайт. И Хант вполне мог бы воспринять это как «Спасибо», но это не было спасибо. Потому что на несколько томительных секунд Себастиан опускает глаза в смущении, а потом начинает разговор о подарке на свадьбу Курта и Блейна, и момент словно улетучивается, но в эту ночь Кларингтон будет чувствовать себя немного счастливее, крепко прижимая к себе парня, который откомментирует это чем-нибудь язвительным, но довольно переляжет ближе.       Пять. Себастиан, возможно, не так уж и ненавидит романтику. И здесь его особенность в том, что он явно умеет убедить в обратном.       — Господи, как это всё розово и сопливо, — едва слышно комментирует он, когда Блейн встаёт на одно колено перед Куртом, окружённый нетерпеливой толпой.       — Они серьёзно? — недовольно стонет Смайт, вылетая из квартиры Блейна и Курта, которая была украшена в лучших традициях дня Святого Валентина, хотя это всего лишь их первое Рождество вместе в статусе женихов.       — Я сейчас проблююсь, — довольно громко сообщает он, глядя на то, как Курт медленно проходит к алтарю под руку с отцом. Хантер едва заметно усмехается и поворачивается, чтобы вежливо попросить парня заткнуться, когда натыкается на внимательный взгляд зелёных глаз, что явно прилип к алтарю. И, честно говоря, Хантер даже начинает ревновать (ревновать на свадьбе, почему бы и нет), но понимает, что восхищённые зелёные глаза смотрят не на Блейна, а на… на всё в целом. Видимо, Себастиан немного отвлёкся и не особо контролирует эмоции, уверенный, что все взгляды прикованы к сладкой парочке во фраках. Ханту кажется, что он даже может разглядеть лёгкую тень зависти и улыбается, зная, что пусть Смайт сто процентов не будет участвовать в «тупом конкурсе с букетом жениха», он точно скоро будет обязан сказать «да» у алтаря. Чёрного или фиолетового алтаря, что-нибудь в готическом стиле, чтобы Смайт мог восхищённо присвистнуть и выдать что-то вроде «Вау-вау, неужели мой качок сам всё это организовал? Ханти, ты, оказывается, романтик!».       Мать Хантера победно посмотрит на него из первых рядов на их свадьбе, потому что «А я говорила тебе, что твоя вторая половинка будет самой особенной». Кларингтон вернёт ей этот взгляд, когда Себастиан попросит несчастную женщину, что женит их, повторить вопрос, потому что теперь, когда его жених не смотрит на него в столь волнительный момент, он уже сомневается в утвердительном ответе. Полный придурок. Его личный особенный придурок.