Все могут короли. Особенно любить

Фаворит ревнует. Это выказывается в каждом жесте, в каждом движении… А его величество только улыбается — сколько они вместе? Двадцать лет, кажется… А все еще порой маркиз ведет себя, как своенравный мальчишка, фыркает, дуется, демонстративно обижается, позволяет себе дергать плечом в ответ на попытку обнять, нимало не стесняясь придворных и их любопытных взглядов. Какой же он все-таки. Уже и на волосах серебристый отлив, а все такой же порывистый и сумасбродный. И любимый. Вот! Вот опять Мэйлин только улыбается на попытку вызвать ревность. Иногда Сиэру кажется, что застань его величество своего фаворита в постели с кем-нибудь другим, он только улыбнется и пожмет плечами: что за незначительный пустяк? В злую минуту Сиэру хочется отколоть что-нибудь такое, к чему невозможно остаться равнодушным. Но он уже давно не мальчишка, да и крутой нрав короля ему известен не понаслышке… Поэтому он ограничивается мелкими капризами, более подходящими все тому же мальчишке, чем несменяемому стратегу его величества. Ведь пока Мэйлин дарит благосклонные взгляды лишь ему… хоть и все реже. — О чем ты задумался, Сиэр? Королю не пристало вот так обнимать своего фаворита, не таясь от чужих взглядов. Хотя все придворные давно в курсе их отношений, даже одобряют их. И Мэйлин целует Сиэра в щеку, улыбаясь. Сиэр невольно вздрагивает — он не заметил приближения короля, погрузившись в свои невеселые мысли. — Да так… обычные глупые сожаления о прошедшей молодости, — пожимает он плечами. — У тебя есть планы на вечер? — и чуть заметная просьба в темных глазах. — Есть… Отправиться в домик у озера с тем, кого люблю больше своей жизни, — Мэйлин снова целует его, легко касаясь губами щеки фаворита. — В тот самый охотничий домик? — загорается предвкушающий огонек в глазах блондина. — И тебя даже не будут дергать каждые полчаса? — Я никому не позволю нас отвлекать, — Мэйлин прижимает его к себе. — И там будем только ты, я и наша нежность. Улыбнись мне, Сиэр, а то последние дни ты отчего-то мрачнее тучи, я не знаю, что и думать, и в чем же я так виноват, что не заслуживаю от тебя ласкового взгляда. — Прости, Мэйлин, — опускает глаза Сиэр. — Просто мы так давно не оставались вдвоем… У тебя всегда столько дел, что я начинаю чувствовать себя приложением к бумагам, — он вскидывает голову и изгибает губы в той самой обворожительной улыбке, которая когда-то свела с ума юного наследника престола. И король, забывая обо всем, целует эту улыбку, как целовал тогда, двадцать лет назад и все последующие года. Тридцать семь лет, а с ума по Сиэру сходит все так же, как впервые влюбленный подросток. — Только ты и я… — шутливо шепчет король. — Расстроенный фаворит — знак того, что в королевстве не все идет гладко. — В твоем королевстве все всегда будет гладко, пока корона будет на твоей голове, — улыбается Сиэр, шаловливо блестя глазами и закидывая руки на шею своего монарха. Придворные поспешно отворачиваются и спешат покинуть зал. Происходящее, конечно, является грубейшим нарушением этикета, но желающих указать на это Мэйлину, железной рукой правящему страной уже восемнадцать лет, не находится. Когда-то Сиэра считали слабостью «железного монарха»… После трех попыток шантажа и пары провокаций перестали. Но сейчас Сиэр ничуть не напоминает холодного маркиза, с которым опасаются связываться. В этот момент он как никогда похож на влюбленного мальчишку. Хотя и Мэйлин от него недалеко ушел. — Что поделать, сыновей нет, свалить дела королевства не на кого, — король обнимает его за пояс, прижимает к себе. Стражники выходят прочь, встают у дверей тронного зала, скрестив алебарды и не впуская никого. Его величество сам выйдет, когда захочет продолжить прием и снова смотреть на толкотню аристократов в зале. — Я тебе давно говорю: начинай нагружать племянника. Он достаточно умный парень, даже пытался утащить у меня из кабинета карту потайных переходов, — хмыкает Сиэр, уютно устраиваясь в объятиях любимого. — И как? У него получилось? — Обижаешь, — Сиэр расплывается в хулиганской улыбке, делающей его на десять лет моложе. — После того, как он три раза попал в женские купальни вместо арсенала, пришел и честно извинился. Я посоветовал ему поискать в старых бумагах. Помнишь, как мы с тобой исследовали эти ходы по карте твоего деда? — Помню-помню, тоже, кстати, попали в арсенал, правда, вместо кухни. Король зарывается лицом в светлые волосы возлюбленного, отдыхая душой от того, как прижимается к нему маркиз. Потом целует того, долго, нежно, уже не думая ни о каких делах, сосредоточенный только на одном — как бы так добраться до ковра, не прервав поцелуя. Маркиз вздыхает, прижимается, оплетает Мэйлина своим телом. Целует, скользит, обнимает — лицом к лицу, длинными ногами ему за талию, дыхание растворяется в дыхании, и горячим к твердому… Воздух на коже — значит, движение, и сразу же финиш недолгого пути. Плоскость, на которой он распластал спиной, и можно закинуть руки на шею, прижимая к себе еще сильнее, притягивая любимого еще ближе. Глаза закрыть, и так все зримо, ощутимо, ясно и отчетливо. Зрение — совершенно лишняя штука, когда ты дышишь, чуешь и впитываешь всем телом сразу. И Сиэр чувствует, и срывается в бесконечные тихие стоны, в которых угадывается имя — только одно имя уже на протяжении двадцати лет: — Мэй… Мээээй… Его величество что-то отвечает, хрипловато, неразборчиво, впрочем, маркиз и так знает, что именно произносит Мэй, свое имя он за тридцать шесть лет жизни выучил наизусть. А потом они лежат на ковре, уютно сплетаясь в объятиях. И Сиэр забывает о своих сомнениях, снова задыхаясь от счастья и растекаясь в блаженную лужицу от ленивых поцелуев. … А за старым гобеленом безудержно краснел и пытался справиться с собой юный племянник короля. Кажется, теперь он понял, почему король Мэйлин в свое время так решительно отказался жениться…