Солнце над заводью

Заплывай в его глубокие заводи, глотай пылкое кособокое солнце, задыхайся соленым бризом, сгорай в червоном золоте его закатных лучей. Задыхайся, Куроко. С Кагами все проще. Идти по его огромным сероватым следам на снегу, смотреть на юркие зрачки глаз в вишневой окаймовке, которые он не отводит от трубочки коктейля с капелькой ванили в руках Тецу. С Кагами проще, поэтому Куроко может смеяться в его объятиях, мечтать о дурацких, но таких нужных нежностях. Без страха, без единой задней мысли. Куроко не замечает: дождь то, ветер или снег на улице, - Тайга заливает все пурпурным светом своего смеха и глаз, так что капризы погоды исчезают как по волшебству. Здесь главное не перегреться, но с Кагами это довольно сложно. Обжигающие руки не дают отстраниться, а огненное дыхание опаляет пергаментную грудь, призывая Тецу громко и мокро стонать. Часики на стене звучно тикают, а Тецу отсчитывает интервалы между этими «тик-так» и собственными всхлипами в спинку кровати. Кагами звезд с неба не хватает, а в голове у него, кажется, репка проросла, но Куроко невесомо целует его руки, когда тот, хмурясь, уже спит напротив. У них нет секретов, а даже если б и были, то они бы вскрылись, как яичные скорлупки за какие-то пару-тройку часов. Про свое «Августовское Солнце» Куроко может гордо сказать: «что на уме, то и на языке», и это, пожалуй, и есть здоровый залог их испытанных отношений. Рядом с Кагами ему тепло, как бывает только под палящими косыми лучами. Под хрупкой кожей век просвечивают миллиарды кровавых рубинчиков, когда Тецуя прижимает медвежью ладонь к своему животу. Надежную и нестерпимо горячую. Быть рядом с Аомине - все равно что ходить по пикам снежных гор. Еще шаг – и обязательно провалишься в какое-нибудь обледенелое ущелье. Куроко вплывает в его обитель, а там начинаются споры и ссоры, конфликты и пререкания, и ведь его, дурака, никак не переубедить. Ходишь по надувным буйкам, силясь не упасть в мертвенную льдистость зеленоватой воды, морозишь ступни о его черствость и бескомпромиссность. Куроко не проплыть через эти айсберги, не пронырнуть. Только малейшая расщелина начнет виднеться – оп! - и Дайки перекрывает ему весь кислород, терзая губы по несколько минут. Аомине бывает нежен, безусловно бывает, но, кажется, те самые мгновения хрупкости и любви, пролетают мимо Куроко, точно синкансэны. Тецу нравится подолгу лежать на его кровати и, как он думает, «красть» воспоминания о расслабленном лице Дайки, его безмятежность и детскость, проступающие лишь под покровом сна. Куроко мечется, а вся их «огненно-океанская» чушь терзает его сознание, как какую-то боксерскую грушу или, лучше сказать, гладкий баскетбольный мяч. Отшлифованный, со стертой резиной и кучей пятен потрепанности. Куроко плавает, прыгает, носится от берега к берегу, от солнца ко дну и обратно, и по новой, заезженной, хорошо отыгранной партии. Аомине и Кагами – два хищных зверя. Чуть сократишь дистанцию между ними, и надо будет захлопывать дверцы стальных клеток и бежать, бежать без оглядки, но Куроко стоит... Смотрит, как тигр притягивает за галстук пантеру, как черная кошка презрительно обнюхивает рыжую шевелюру. Легкие у всех троих сокращаются, и наружу вырывается неопределенный свист. Куроко смотрит не моргая, скрещивает пальцы и дрожит всем телом, но через какую-то пару секунд оказывается втянут в круговорот их первой ночи, слияние самых невозможных «невозможностей». Кагами взрывает его сердце, выжигает свое имя на внутренних органах, а Аомине затапливает его непрекращающимися мощными потоками, всесметающими и шквальными ветрами. Между ними и жарко, и холодно, и больно, и сладко. Нервозно и до смешного уютно. Кагами – чертово дитя природы, его наивность порой вводит в недоумение и вызывает неудержимый хохот. С Аомине все совсем по-другому: там нужно барахтаться, противиться, чтобы хоть как-то держаться на плаву этой эгоцентричности. Однако вместе они – квинтэссенция самого бескрайнего наслаждения, окутывающего Куроко с головы до пят. Тецу лавирует в теплой воде синих заводей. Подставляет спину багряному мареву заката. И задыхается... между этими немыслимыми друг без друга половинками.