Четырнадцать часов из четверга

Джон сидел в кресле, некогда полюбившимся Шерлоку, и медленно проигрывал в голове последние события. Все было таким нелепым. Его жизнь была сплошной несуразицей. Русской горкой, которую проектировал пьяный инженер. Когда летишь в, практически, пропасть, и только и думаешь о том, что вот сейчас, вот в этот самый момент состав съедет с хлипких рельс, и дальше наступит тишина. Только поезд все мчал и мчал. Жать было не на что, бежать было некуда. Оставалось только ожидание. Тупое, гнетущее ожидание конца. Часы, стоявшие на каминной полке, пробили два часа пополудни. Он провел в этом кресле несколько часов, совершенно не двигаясь. Застыв, будто он изваяние. Жизнь человеческая, порою, такая нелепая, а люди, которые, по задумке, должны были делать все, чтобы эта самая жизнь не превращалась в ад — только все портили. Словно не жилось им спокойно на земле, где все бы друг другом были довольны. Будто бы, обманывая друг друга, они что-то выигрывали. Джон потер двумя пальцами виски, вздыхая сквозь стиснутые зубы. Ничего они не выигрывали. Обманывая, люди делали только хуже, разрушали все то светлое, что было между ними, а понимали это слишком поздно. Так и Майкрофт, заигравшись, он напрочь забыл о том, что рядом с ним были люди, обычные, немного несуразные, немного доверчивые люди. Рядом с ним был Джон, который верил ему, верил до конца. Джон, который всегда защищал перед Шерлоком. Джон, искренний, доверчивый Джон. Как же горько осознавать, что тебя предал самый близкий человек. Как же больно было понимать, что с ним как будто не считались. Использовали, словно пешку в нечестной игре. А все началось с Шерлока. Все всегда начиналось с Шерлока. *** Джон стоял на кладбище, смотря на безликую могилу, с холодной надписью. Надгробный камень говорил обо всем и ни о чем сразу. Он говорил о характере Шерлока, холодном, словно высеченном. Но при этом, камень не говорил о его разуме, о светлом, остром уме, который, к сожалению, его и подвел. Джон сглотнул горечь, пытаясь не думать. Пытаясь не прокручивать в голове последний разговор, не пытаться вспомнить взгляды, жесты Шерлока. Пытаясь подавить в себе ненависть. Ненависть к человеку, который делал его счастливым все эти годы. Ненависть к человеку, который оказался холоднее льда. Ведь это он, это Майкрофт, стравил Шерлока, буквально толкнул на самоубийство, запутавшись в своих игрищах. Он все подстроил, гонимый какими-то своими высшими целями. Просто переставляя фигуры. Просто забывая о том, что это не преступник, это даже не злодей, а его брат. Просто забывая о Джоне. Ведь в войне не принято учитывать незначительные потери? Часы, установленные на одной из башен кладбища, пробили два часа пополудни. Самое время, чтобы выговориться. О, как Джон злился. Он думал, что будь у него с собой пистолет — он бы непременно пристрелил Майкрофта. Забавно то, что в самые тяжелые психологические моменты, человек забывает о всем том хорошем, что было, оставляя только горькую боль. А может, так нужно, чтобы не было осадка, чтобы не сомневаться в своих словах. Чтобы правда верить. Джон говорил. Он говорил так много, как никогда в жизни, и все для того, чтобы сказать Майкрофту, какой он предатель, спросить его, смотря прямо в глаза, по чем нынче пригоршня серебряников? Майкрофт молчал. Слушал и молчал, как всегда почти не выражая эмоций, только изредка кивая, будто соглашаясь и заранее документируя каждое сказанное Джоном слово. — Все кончено, — выдохнувшись, сказал он. — Между нами все кончено. Прости за то, что думал о тебе лучше, чем ты есть на самом деле, и тратил твое драгоценное время. Даже сейчас Майкрофт не дрогнул. Будто для него все это давно не имело значения. Ну и пусть, возможно, от этого им обоим будет легче. И больше не оборачиваясь, Джон покинул кабинет с человеком, которому он всего неделю назад желал подарить целый мир. *** Время шло, но для Джона оно остановилось. Теперь, когда рядом не было Шерлока, ему было не с кем даже поговорить. Не от кого получить свою порцию адреналина, в котором он столь нуждался. У него больше не было друга. Не было и Майкрофта. Воспоминания о нем болью отдавались в груди, хотелось выть, выцарапать себе глаза, лишь бы больше не верить в то, что это происходило с ним. Но не все в жизни было столь мрачно. Джон встретил Мэри, милую девушку, которая дарила ему свет. Девушку, которую он, вроде бы, даже любил. Во всяком случае, Джону хотелось в это верить. И каждый четверг, ровно в два часа пополудни, он ходил на могилу, чтобы положить цветы, чувствуя на себе пристальный взгляд и стараясь не оборачиваться. Потому что расставаясь с любимыми, особенно с теми, кто так подло предал — нельзя рассчитывать на встречу. Джон и не ждал. Он уже давно прекратил верить в прекрасное. *** И теперь, Джон сидел в кресле, думая о том, что же с ним стало. Его душа была разорвана в клочья. Все эти годы он оплакивал своего лучшего друга, похоронил свою любовь, ради того… ради того, чтобы опять ошибиться. Шерлок оказался жив. Он скрывался, у него были причины. Майкрофт оказался его прикрытием. Он принял весь удар на себя, защищая брата. У него тоже были причины. Эти причины не касались Джона. О нем никто не думал. Часы на каминной полке пробили половину третьего. Можно было сколько угодно размышлять и жалеть себя. Это не решало ничего. Это же Холмсы, нужно было просто привыкнуть. *** В четверг, в два часа пополудни Джон было дернулся со своего рабочего места, чтобы дойти до могилы, как вспомнил: никуда больше идти не надо. Никто не умер, цирк уехал. Вздохнув, он снова опустил голову, зарываясь в отчетах, как в дверь постучались. — Войдите. На пороге стоял Майкрофт. До безобразия красивый, и зубового скрежета раздражающий. Он стоял, словно в него вставили палку, смотря прямо на Джона. Практически буравя его взглядом. Джон же не поднимал головы. Он не собирался играть в эти игры, за два года он достаточно наигрался. — Джон. — Майкрофт. — Джон, я хотел сказать… — Ты хотел уйти, — отчеканил он. — Уходи. Майкрофт, еще с минуту постояв на пороге, ушел, тихо прикрыв за собой дверь. Джон только вздохнул, закрывая лицо руками. Он не хотел больше боли. Почему именно он? *** — Джон. — Ты можешь хоть сотню раз повторить мое имя, — монотонно сказал он, не отрывая глаз от телефона, на котором он то набирал, то стирал бессмысленный набор символов. — От этого ничего не изменится. Уходи. Шерлок, сидевший рядом, только сочувственно пожал плечами. *** — Джон. — Нет, Майкрофт, — тот отвернулся. — Просто уйди. Не видишь? Мы заняты. Майкрофт поджал губы. Он не привык к тому, что ему отказывали. Даже несмотря на прошедшее время, он не привык к тому, что Джон так холоден. Но и сдаваться никогда не входило в его планы. Нужно было бороться за свое счастье. Хотя бы сейчас. *** — Ты должен извиниться, — вскользь заметил Шерлок, пролистывая материалы дела. — Это не поможет, — покачал головой Майкрофт, стискивая зубы. Его раздражало то, что Шерлок так легко отделался. — Не поможет. Но он будет знать, что тебе не все равно. Задумайся над этим. И научись извиняться, с людьми это так и работает. Работает. С обычными людьми. А Джон таковым никогда не был. *** Не смотря на свои убеждения Джон скучал. Да, он злился на Майкрофта, почти ненавидел за то, что тот так бездушно к нему отнесся. Да, он ни за что больше не хотел иметь с ним дело. Да, это все было так, можно было даже и не сомневаться, но… что-то внутри него хотело, чтобы он вернулся. Хотело, чтобы все наладилось, чтобы… Мотнув головой, Джон выбросил эти мысли из головы. И часы он тоже перевернул. *** — Майкрофт, прошу тебя, — вздохнул Джон, снова увидев его на пороге. — Уйди. — Нет, — спокойно сказал он. — Я уже достаточно упустил. — Ты говоришь не своими словами. — Мы все так делаем, мой дорогой Джон. И… прости меня. Правда, прости. У меня не было другого выхода, я не мог сказать тебе о том, что не толкал Шерлока к самоубийству, потому что в противном случае поставил бы твою жизнь под угрозу. Я не мог сказать тебе, что я не при чем. Так было нельзя. Я не хотел обманывать тебя и предавать. Ты дорог мне, хоть я этого никогда и не говорю. Прости меня, если можешь. Джон молчал, смотря в спину уходящему Майкрофту. Он простит. Не сразу, но обязательно простит и попытается понять. Всем нужно прощение, хоть иногда. Часы на столе пробили два пополудни, Джон даже не обернулся. Больше не нужно было отмерять часы, нужно было просто жить.