Красное на белом

Страшно стало не тогда, когда кулак тренера был направлен на него, и не в момент удара. Страшно стало тогда, когда лед под коньками оказался слишком хрупким, и чуть наклонившееся тело полетело вниз. Не успев сгруппироваться, Катцуки выгибается, стоило телу познакомиться с ледяной периной. И кто-то может сказать, что фигуристы прекрасно умеют падать «правильно». Но не тогда, когда близкий тебе человек проявляет насилие. Впрочем, доля вины никуда не исчезла. Ощущая, как яркой вспышкой расплывается боль по левому виску и бедру, Юри с раздражением ощутил теплую влагу на лице. Кто-то кинулся к нему, аккуратно поднимая на руки, осторожно неся к ближайшей вертикальной поверхности. С него сняли коньки, расстегнули ветровку. Зачем? Он вроде бы не страдает асфиксией. - Юри, открой глаза! - А разве они закрыты? - Ну пожалуйста, Юри, посмотри на меня! - повернув голову к говорившему, фигурист понял, что, да, веки были плотно зажмурены. - Юри?! - проморгавшись, юноша не был удивлен Виктору, а вот слезам, стекающих по щекам мужчины, - очень даже. В горле встал ком железного соленного вкуса. Противно. - В...и...ктор, - слово сказать не получилось, и как сказать напуганному до смерти человеку, что не виноват? - Я вызвал скорую, ты потерпи, - его руку сжали другие: теплые и знакомые. Захотелось заорать, что это просто не честно. Одно неосторожное действие не должно рушить все, что между ними было построено. Не честно. Понимая, что сейчас отключиться, Катцуки делает единственное, на что хватало времени. - Юри... - понимая, что в горле встал ком, Виктор не мог оторвать взгляда от лица ученика. В потеках крови, белое, подобно полотну, оно ему еще долго будет сниться в кошмарах. Но дрожащие губы складываются в улыбку. Так юноша улыбался только ему. - Грусть к тебе не к лицу, Виктор, - а дальше фигурист отключается. И Виктор был этому благодарен. Потому, что его истерику, когда приехали врачи, никто не должен был видеть. И то, что мужчина смог успокоиться только после флакона валидола, а после еще и укола, Юри никогда не узнает. Так же, как и какой шум подняла его семья, стоило узнать, что с ним случилось. Но, когда сознание вернется, Катцуки очень обрадуется, увидев, что его тренер рядом. Злится ли фигурист? Нет. Было ли обидно? Совсем немного. Боялся ли он потерять Виктора? Очень. Поэтому, осторожно коснувшись чужих волос, Юри неспешными сглаживаниями вывел того из сна. - Юри! - тяжелые тиски, сдавившие грудь, наконец разжались, напоследок больно оцарапав ребра. Открыв рот, Виктор понял, что ничего не может сказать, кроме еле уловимого всхлипа. Вина никуда не ушла, а совесть потихоньку сыпала соль на рану. Видеть мужчину разбитым Катцуки хотелось меньше всего, потому он поддался вперед, обнимая замершее тело, утыкаясь тому в шею своим лицом. - Юри... ты дурак... - стиснув пришедшего в себя юношу, Никифор все же расслабился. А боль постепенно выходила вместе с текущими по щекам слезами. - Я бы попросил... ты дурак не меньше, - отстранившись, блондин смешно шмыгнул носом. Этот парень его до инфаркта доведет. - Хватит думать, господин чемпион, - и Виктор ничего не успел ответить, так как его губами завладели чужие. Мягкие и сладкие. Возмущение попросилось и тут же с ворчанием исчезло. Как и доктор, решивший заглянуть к пациенту, весьма довольный всеми анализами. Юноша был здоров и сотрясение не было критичным. Как очнется, так через дня три мог отправляться домой. Но стоило войти в палату, как стало понятно, что хорошая новость может подождать немного. -Ох, детки... - фыркнув, умудренный опытом, врач отправился к другим пациентам. За этим было кому присмотреть.