Тайна человеческой души заключена в психических драмах детства. Зигмунд Фрейд
Стокгольмский синдром термин, описывающий защитно-бессознательную травматическую связь, взаимную или одностороннюю симпатию, возникающую между жертвой и агрессором в процессе применения (или угрозы применения) насилия.
Сэма трясет, словно в припадке, наизнанку выворачивает. Дин с Бобби предали, заперли в карцере, в ёбаном подвале наедине с кошмарами, и ни один из них не отзывается на отчаянные крики-просьбы о помощи, как бы плохо ни было, как бы ни выкручивало, ломая сустав за суставом. Кто бы к нему ни приходил. Бесполезно. Сэма гнёт дугой, тело требует новой порции… — Отравы. — шепчет Аластар. — Привет, Сэмми! Повеселимся?.. — и всаживает скальпель ему в живот. Сэм дико кричит и теряет сознание. Бобби наливает виски на два пальца, подталкивает стакан к Дину. Мнётся, прокашливается, а потом говорит: — Нам нужно ответить на вопрос: правильно ли мы с тобой поступаем? — Что? — Апокалипсис на пороге, и, — Бобби нервно потирает шею, — в свете этих событий, наша драма неуместна. Сэм может убивать демонов, у него есть шанс остановить это безумие. — Эй! — Сэм чувствует настойчивые прикосновения. — Эй! -Да, угадал. — Сэм смотрит на себя, четырнадцатилетнего подростка. — У тебя галлюцинации. — Я схожу с ума… — Немудрено. Как же так, Сэм? Как ты мог нас подвести? — мальчик нервно меряет пол шагами. — Ты ушёл от отца, решил стать адвокатом и жениться. Что помешало сделать это? А хотя… — он зло смотрит на Сэма. — Я знаю, что. Или, точнее, кто. Да, принцесса. Мы оба знаем. — Замолчи! — отчаянно шепчет Сэм. — Замолчи! — Интересно, а что бы сказала Джессика, если бы узнала твою маленькую тайну? Что бы она сказала, зная, почему ты, как собачка, побежал за старшим братом по его первому зову? В каком круге ада ты окажешься, Сэмми? Мальчишечьи глаза становятся жёлтыми. — Погоди, ты предлагаешь отправить туда Сэма, как ядерную боеголовку? — неверяще уточняет Дин. — Ты прав, я сам себе противен. — мужчина опускает глаза. — Но… — Но? Какие «но»? Использовать Сэма… И вдруг Бобби зло перебивает его: — А что все эти годы делал ты? Дин непонимающе смотрит: — Повтори… — Я не слепой, Дин. — Бобби вздыхает, садится на диван. — И не совсем уж дурак. Реальность рассыпается карточным домиком. Огромный вентилятор над головой медленно вращает лопастями. Сэм отползает в угол, садится на корточки и, обхватив руками голову, застывает. — В том дерьме, которое сейчас творится с Сэмом, виноват ты. — глядя Дину в глаза, твердо говорит Бобби. — Что? Ты что несешь, он сам все для себя решил! Сам начал пить демонскую кровь! — Уж прости, Дин, я молчать больше не могу. — мужчина допивает свой виски. — Оставил бы мальчонку в колледже, так нет… — Мы не будем это обсуждать. — Нет, будем! — Бобби поднимается, хватает Дина за футболку. — Будем. — Как ты себя до этого довел? Чтобы убить монстра, нужно стать им? Да ты преуспел в этом, парень. Сэм поднимает голову, и, когда перед глазами перестают прыгать цветные пятна, видит склонившегося над ним брата. Дин садится напротив, лицом к лицу, смотрит тяжело, недобро. Сэму становится страшно и тоскливо, как раньше, когда старший уже мог позволить себе наглость таскать у отца виски, а Джон или делал вид, или действительно не замечал опустевших бутылок. Словно вновь Дин прижимает его к кровати, и Сэм знает, что не откажет, не сможет. А тот на утро скажет, будто и не было ничего: «Забыли, ладно?» И Сэму только и остается высоко поднять ворот рубашки, пряча от отца багровые отпечатки пальцев на шее. Дин будто угадывает его мысли: — Сбежал в свой колледж, когда понял, что пропал, приятель, так? Влюбился. В меня. — в голосе Дина мягкая усмешка. — Ты всегда был монстром. Уродом. Как можно хотеть собственного брата? — Я же видел, как ты его по углам зажимаешь, и не говори мне, что это не так! А потом по бабам гулял у него на глазах. Надо было еще тогда вам обоим задницы надрать, чтоб навсегда проняло! Старый дурак… А ты привязал пацана к себе, выбора не дал, все собой затмил! Зачем его выдернул? — Отец пропал! Я бы не справился! — голос Дина звучит все громче и вот он, сжимая кулаки, уже орет на Бобби. — Я остался один!!! — Именно. Остался один, чертов эгоистичный мудак! Тебе всегда было глубоко плевать на него, на всех, кроме себя! — Бобби упирается ладонью Дину в грудь. — Сэм жизнь строить начал, женился бы, детишек завел… Но ты приехал, зная, что он не сможет отказать! — Ты тоже хотел! — выплёвывает Сэм. Дин бьет без замаха, почти ласково. — Не зарывайся. Только когда мне девки не давали. Ты же всегда под рукой был. — Подушечками пальцев Дин очерчивает губы, невесомо ведет по щекам, оглаживает линию челюсти, спускается на шею. Рука застывает. Сэма прошивает дрожь, кожа мурашками покрывается. Адреналин в крови кипит, возбуждением разливается по венам, требует выхода. Он подскакивает, спиной прижимается к стене и, зажмурившись, шепчет: — Это не ты, тебя нет, нет… — Серьезно? Что тогда скажешь на это? — Дин вдруг коброй бросается к брату, разворачивает его лицом к стене, заламывает руку, зло и жарко выдыхает: — Добро пожаловать в реальный мир! — Какая разница! — кричит Дин в ответ и скидывает руку. — Его демонской кровью напоили в полгода, все было решено уже тогда! — Не ври хотя бы себе, Дин! Ты не знал. И как бы жизнь сложилась, тоже не знал. Да, дерьмо случается, но вляпался бы он в него, или нет, никто не знает. Никто не знает наверняка. Сэм отчаянно отбивается, и брат с силой прикладывает его лбом о бетон. -Не рыпайся! — Дин, одной рукой удерживая Сэма, второй вытягивает футболку из-под ремня, скользит ладонью по животу вверх, к груди, находит сосок и сминает его пальцами, заставляя Сэма глухо застонать. — Любишь жёстко, братишка? Покупаешь индульгенцию? Сейчас выпишу на всю жизнь вперед! Сэм уже не слушает его, откидывается Дину на плечо, подставляет беззащитное горло. Тот зубами впивается в основание шеи. Сэм хрипит, задыхается от боли, но обхватывает рукой его голову, притягивая ближе. Дин возится с джинсами, стаскивает вместе с бельем, свои отбрасывает в сторону, Сэмовы отпускает болтаться на щиколотках. Вжимается в спину брату, членом трется между ягодиц, шепчет в ухо: — Какой же ты… — и толкается пальцами брату в губы. У младшего во рту сухо, и Сэм слышит, как брат сдавленно ругается — похоже, у него та же проблема. Дин нажимает на уздечку языка, рот у Сэма наполняется слюной, и он сплевывает ее брату на ладонь, следом выдыхая: — Ну же! — Расслабься, чтоб тебя!.. — Дин размазывает влагу между ягодиц, нажимает пальцами. Сэму кажется, что он сейчас шею сломает, все сильнее вжимаясь в брата. — Ну! Дин входит двумя пальцами, и Сэму так больно, что он заполошно бьется, а брат вдруг тормозит, убирает руку и шепчет: — Тихо, маленький, тихо… И это слишком, даже для них это слишком. «Там, в темном номере, десять лет назад, от Дина остро пахло алкоголем и, зажимая младшему рот рукой, он шептал: — Тихо, маленький…» Сэма трясет, сквозь киноварь боли он чувствует мягкие прикосновения и умоляет: — Нет, нет, просто заткнись! Просто заткнись и сделай это!.. Дин привычным жестом пережимает Сэму горло. — Бобби, я… Я… — Дин хмурится, пытаясь подобрать слова. — Люблю его. — Растерянно смотрит на мужчину, будто сам для себя открывая эту истину. — Хотел отпустить. Не смог… — Любишь, значит. Отпустить не смог… — Бобби дергает головой в сторону подвала, откуда вновь доносится истошный крик. — Ну так теперь наслаждайся. И уходит. А Дин еще долго сидит, вспоминая. О том, как взял брата впервые, когда тому было шестнадцать. Как сдавливал его горло, до кровавых всполохов в глазах, после зацеловывая каждую отметину, говоря, что любит и никогда не отпустит. А утром, испугавшись себя самого, не нашел ничего лучше, чем бросить скупое: «Забыли». О том, что не смог прекратить эту неправильную, уродливую связь, а потом стало поздно, въелось под кожу, проросло корнями в обоих. О том, как в ночь, когда сгорела Джессика, Сэм пришел, молча взял его руку и положил ладонью себе на шею. — И кто же из нас монстр? — горько шепчет Сэм в пустоту.