***
На улице, как минимум, тридцать градусов жары, хочется плавиться, стянуть с себя кожу, или хотя бы прыгнуть в бассейн со льдом. Люди вокруг в неимоверно открытой одежде, счастливые и прекрасные, словно пробуждённые от весенней хандры первыми жаркими днями. Юнги откровенно не трогают ни их счастье, ни открытые тела, он хмурым взглядом буравит прохожих, надеясь выжить в этот рабочий день. Признавать Мину то, что он делает — откровенно отстойно, потому что он всё-таки гордый и вообще уличный, но от правды никуда не денешься и от счетов за квартиру тоже — он подрабатывает чёртовым продавцом мороженого на улице. Под отвратительным огромным зонтом, что вообще как-то не закрывает от солнца, с вычурной вывеской и стрёмным изображением мороженого, Юнги плавится от жары и переизбытка покупателей. Его глаза и тело в целом скрываются под чёрной одеждой, что противно липнет к потной коже и норовит притянуть солнечный удар на Мина. Ему всё равно, потому что он тупо смотрит из-под козырька кепки на лотки с мороженым, чувствуя рвотные позывы и желая поскорее окончить смену, свалив домой, где его ждёт Холли — собачий милый кусок нежности. Поддувает лёгкий долгожданный ветерок, но пот со лба Юнги всё равно катится градом, а лицо лоснится, как если бы он долгое время находился в спорт-зале. Именно этот момент судьба находит идеальным, чтобы заставить Мин Юнги выбиться из колеи. Вынудить его повернуть своё мышление вспять и поймать свою надежду. Мин поднимает голову на звук действительно громкого яркого смеха, что исходит от высокого стройного парня с рыжими растрёпанными волосами и чёлкой, налипшей на лоб. Он всматривается в его лицо, находя черты до жути знакомыми, не понимая только, откуда. Тот одет в джинсовые шорты с высокой талией и розовую свободную футболку, словно самый прекрасный мальчик сошёл со страниц журналов. Когда он подходит к ларьку, где работает Юнги, то улыбается ему безумно солнечно и ярко, так, будто они столетние друзья или вроде того. Мин стоит в ступоре, смотря на лицо парня, вглядываясь в милые ямочки и чувствует очень странное жжение внутри. — Апельсиновое, самое апельсиновое мороженое, будьте добры, — чуть кланяется тот, не снимая улыбки с лица, и Юнги пытается себя растормошить, оторвать взгляд от узкой талии, обтянутой джинсой, и опускает глаза на пластмассовые лотки с мороженым. Он наскоро длинными пальцами берёт вафельный рожок и кладёт в него несколько шариков апельсинового лакомства, действительно надеясь, что оно самое апельсиновое, такое, чтобы понравиться этому мальчику. Юнги протягивает ему мороженое, пряча взгляд под кепкой. Парень принимает лакомство, вспотевшие пальцы Мина соприкасаются с его, и обоих прожигает током. С лица мальчика, что явно не младше самого Юнги больше, чем на год, исчезает улыбка и он, не отпуская пальцев, уставляется в тёмные удивлённые глаза напротив. Мину кажется, что он сходит с ума, в то время, как под подбородком парня вырисовывается его собственным почерком краткое 'closed'. Он ощущает жжение под своим тоже, когда мальчик нежно наклоняет голову набок, улыбаясь спокойно, так, словно все беды мира исчезли в одночасье, с их касанием.***
Юнги хочется забрать все свои чёртовы слова обратно, растоптать их подошвой старых чёрных кроссовок и навсегда стереть из своей жизни, потому что, чёрт побери, он никогда не был единым целым до встречи с Хосоком. Его жизнь можно разделить на 'до' и 'после', так как всё приобрело совершенно иные краски, словно раньше каждая вещь была чёрно-белой, но он этого не замечал или замечать не хотел, сейчас же, всё вокруг похоже на чёртов пудинг или вроде того, потому что его соулмейт обожает пастельные цвета, что и становится причиной того, что их мир на двоих — набор художественных нежных мелков. Всё именно так. Хосок любит делать пиццу в будние дни и обниматься. Дарить маленькие прикосновения и смотреть мелодрамы. Он буквально самый тёплый человек на планете, ходячая батарея. Юнги греется о него круглый год, не в состоянии отлипнуть от родной кожи. Сопит сопливым носом в плечо и молча соглашается со всем, что тот скажет. А болтать Чон любит просто без умолку. Каждую секундочку жизни он уделяет огромным значительным и незначительным повествованиям и, чёрт, Мин с ума сходит от того, насколько самые мелкие вещички изо рта этого прекрасного мальчика кажутся важными. Он не признаётся себе в этом год, но потом всё же говорит Хосоку, что влюбился в его голос ещё тогда, когда он подошёл к ларьку с мороженым. Чон считает это неимоверно милым и шепчет всякие глупости на ушко тёплыми губами, водит тонкими пальцами по бледной коже Юнги и признаётся, что нашёл его безумно очаровательным, в чёрном бесформенном пуловере и кепке на глазах в начале лета. Со временем Хосок начинает таскать полюбившиеся вещи из гардероба своего парня. Они практически все ему малы в длине, но того это совершенно не смущает. Он, улыбаясь солнечно, отвечает, будто это вовсе не джинсы, а бриджи, и свитера вовсе не свитера, а самые настоящие кроп-топы. Мин не против совсем, тихо радуется, что его соулмейт пахнет им и сам тащит пуловеры Чона, выглядя по-нелепому маленьким в них, но носит с гордо поднятой головой. Постепенно запах Хосока и запах Юнги исчезает, на их место приходит запах Юнги и Хосока. Они пахнут счастьем, пиццей и домом. — Ты только посмотри, как тебе идёт, — в восхищении шепчет Чон в лицо Юнги, когда он, накупив тому кучу бархатных чокеров, надевает их все вместе на шею Мина, любуется результатом. Мин смущается, чёрт возьми, он действительно смущается, Хосок единственный человек на всём свете, перед которым он в состоянии делать это. Плевать на всех. Юнги краснеет и улыбается робко, чуть кивая, не в состоянии ответить отрицательно, потому что Чон в жизни не пожелает ему плохого, тот уяснил это с первого его солнечного взгляда. Постепенно Хосок переезжает к нему в маленькую квартирку, рисует акриловыми красками на стенах всё то, что в голову взбредёт. Мин ощущает, как тот вдыхает в него и всё то, что их окружает, жизнь. Не настойчиво и робко, так, чтобы не спугнуть. Он медленно обрисовывает всё вокруг незамысловатыми узорами и яркими улыбками. Самое настоящее солнце, — думается Юнги, когда он наблюдает за тем, как его парень, чуть закусив губу, рисует блестящими ручками на запястьях Мина. — Я набью это в качестве татуировки, клянусь, — тихо произносит Юнги, разглядывая то, как Хосок краснеет и махает на него рукой. — Не говори глупостей, Мин Юнги, — смущённо отвечает тот, выводя настоящие шедевры на его руках. Мин не врёт и действительно набивает, сидя в салоне с головой Хосока на его плече. Чон всячески отпирается и возмущается, что это ни капли не правда, но Юнги точно видел, как тот чуть расплакался, наблюдая за руками мастера, что выводили те же узоры, что делал он сам, с фотографии на телефоне. Юнги гордо носит любовь в виде рисунков на своём теле, не обращая внимания на насмешки друзей. Их собачки тоже быстро находят общий язык, отказываются спать на разных лежанках и выходят гулять исключительно вместе. Мин находит то, как заботливо Хосок подбирает им различные резиночки и бантики, самой милой вещью на свете. И безусловно, лучезарная улыбка Чона, когда он любуется ими, бегающими друг за другом по их маленькой квартире, является тоже наипрекраснейшим моментом.***
Комната, напитанная солнечным теплом и запахом некрепкого чая с молоком, находится в умиротворённой тишине. Юнги лежит на узком диване, с чуть прикрытыми глазами перебирая рыжие волосы Чона, что тихо сопит ему в шею, обнимая конечностями поперёк. У Мина тёмно-бордовая бархатная лента на шее и огромный мятный свитер Хосока, доходящий чуть ниже бедра, на разнеженном теле. Его ноги остаются голыми, потому что ему и так тепло, есть кому греть. Чон же в домашних серых штанах Юнги, что доходят ему до щиколотки, и своём любимом пуловере с котятами. Он жмётся во сне к Мину, трётся носом о нежную кожу шеи и трепещущими ресницами щекочет ему щёку. Холли и Микки, проникнувшись атмосферой дневного сна, тихо посапывают на общей светло-розовой лежанке, что Хосок выбирал вместе с Юнги на день рождения Холли. Мин чувствует шипящее счастье, что растекается по его венам, пробирается во внутренности бабочками и касается кончиков ушей, заставляя их краснеть. Он едва ощутимо целует Чона в лоб, наблюдая, как тот, чуть потягиваясь, сладко улыбается на прикосновение Юнги. Хосок немного разлепляет свои тёмные глаза, с хитрым прищуром глядя на Мина, а затем медленно и сонно приближается к его лицу, целуя. Невесомо, так, чтобы прочувствовать яркие созвездия и кометы. Так, чтобы ощутить эти покалывания по всему телу, означающие полную и бесповоротную принадлежность. Хосок улыбается в поцелуй, тоже ощущая это томное чувство в груди, что отдаёт током в кончиках пальцев, и аккуратно ведёт по щеке Мина. Тот заботливо придерживает Чона за бёдра, чтобы он не свалился с экстремально узкого дивана, и пробирается искрящимися холодными пальцами под пуловер Хосока. Чон отстраняется от его влажных губ и жмурится, когда бока оглаживают морозящие ладони. — Можем ли мы завести ещё одну собаку? — негромко интересуется Юнги, выводя нежно узоры на теле Хосока. Чон улыбается ярче солнца, потому что он и так ярче солнца, и кивает с неимоверным энтузиазмом. Неожиданно Хосок теряет равновесие, стремительно падая на пол, и Мин, непонятно для чего, хватается, и валится вместе с ним на мягкий ковёр. Они приземляются друг на друга, вжимаясь телами и тяжело дыша. — Дурак, — смеётся Чон, нежно прислоняя свою ладонь к щеке Юнги, — зачем же ты свалился вместе со мной? Мин чувствует, что в груди несоизмеримо жарко и просто улыбается в ответ, обнимая его за талию. — Куда ты, туда и я, — бормочет он, смущаясь своих слов, но Хосок качает головой снисходительно, чувствуя накрывающие с головой волны широкого чувства и слегка приподнимает Юнги за подбородок. Он шумно дышит тому в шею, разглядывая небольшое словечко, написанное его собственным почерком. 'bright' Хосок нежно прислоняет к нему губы, заботливо чмокая. — С тобой, — выдыхает жарко он в кадык Мина, — хоть двести собак, Мин Юнги. И этого более чем достаточно, чтобы быть счастливыми.