Лишние на празднике жизни

— Я не понимаю, — вещал по дальвизору почтенный Хорас Мэтсвинд, — чего не хватает этим разбойникам, заполонившим наши улицы? Общество всячески идёт им навстречу, заботится о них... — Действительно, — пробормотала Солли, с хрустом распечатывая чипсы, — и чего людям не хватает, когда такой папик за каждым бегает, пачки денег в зубы суёт, только что жопу никому не подтирает? Отвечать было бессмысленно — любой ответ раззадорил бы Солли ещё сильней. Когда в делах намечалось затишье, она становилась невыносимой. Разумеется, когда мы пахали как проклятые, разгадывая очередную головоломку, Солли тоже становилась невыносимой — но по-другому. У её мерзкого характера имелись разные грани, и за несколько лет совместной работы мне пришлось досконально изучить их все. Я мог бы написать книгу «Сто способов вывести человека из себя: советы профессионала», и каждый из этих способов был бы неоднократно испробован на мне. Формально Солли — моя подчинённая: «Закон о недопустимости опасных работ для некоторых категорий граждан», известный также как «Закон об ущербных ублюдках», запрещал ей владеть сыскным агентством и работать в нём в качестве частного детектива. Поэтому агентство числилось на мне, а Солли подвизалась здесь в качестве секретарши — самой грубой, беспардонной и выносящей душу секретарши в мире. Она никогда не позволяла мне забыть, кто в реальности является мозгом нашего маленького предприятия. То есть не то чтобы мне вот кровь из носу требовалось это забывать, но когда ты здоровый крепкий мужик с зелёным паспортом и всеми правами, какие только причитаются полноправным гражданам, терпеть грубости от жирной прыщавой девки под метр шестьдесят ростом становится... скажем так, затруднительно. С другой стороны, работая на Солли (в конце концов, вещи стоит называть своими именами, и начальством в нашей конторе совершенно точно был не я), мне удалось полностью погасить долги букмекерским конторам и уладить вопросы с особо настойчивыми кредиторами. Да и полиция закрыла глаза на некоторые мои прошлые аферы. Я стал чист и невинен, аки новорожденный младенец. Но за всё надо платить — и моей расплатой, а заодно и наказанием за все мои предыдущие грехи, оказалась Солли. По паспорту она числилась Изольдой — и, наверное, в Лэнгхем-сити не было женщины, менее соответствующей собственному имени. Изольда Майан, тридцать два года, неполноправная, хроник как минимум по трём болезням, передающимся наследственным путём, без права продлевать род и занимать три четверти должностей из длинного списка в «Законе об ублюдках». Или уже все, если врачи нашли у неё что-нибудь новенькое. Она страдала от одышки, аллергии на всё подряд, иногда у неё прихватывало сердце или начинали шалить почки. А ещё её мозги стоило бы выставить в Палату мер и весов в качестве эталона, вот только интеллект неполноправной интересовал наших законодателей меньше всего, если она не обладала недюжинным здоровьем. Впрочем, будь Солли абсолютно здоровой, ей тут же выдали бы зелёный паспорт, и мы бы, скорее всего, не встретились: с такими мозгами она живо выскочила бы замуж за приличного человека, родила ему четверых положенных по закону спиногрызов и принялась бы строить карьеру. Сплошные «бы», никаких определённых утверждений, но всё-таки я уверен — кто-кто, а она не пропала бы. Не тот человек. Увы, мир неидеален, а потому Солли (за Изольду она могла зубами глотку перегрызть) подвизалась здесь в качестве секретарши детективного агентства — предел её возможностей согласно закону. И то некоторые чинуши зубами скрипели, подписывая мне разрешение взять неполноправную минус третьего разряда на работу. Очень толсто намекали, что девке положена пенсия и койка в больнице согласно утверждённым стандартам. Пришлось немного подмазать, немного поругаться... В конце концов, дело того стоило: детективное агентство большую часть времени приносило прибыль, а в оставшиеся дни мы проедали полученные деньги, ни в чём особо себе не отказывая. Конечно, так вышло не сразу, и бывали моменты, когда приходилось вертеться, словно крылья ветряной мельницы в Парке Лэмбдена, но на хлеб хватало, а временами к хлебу прилагались и дорогие витамины. Нынче как раз выдался один из тех дней, в которые делать ничего особо не надо. Отчёт клиенту, чья жена изменяла, был уже напечатан; отчёт заказчице, чей муж, согласно собранной информации, бегал не по любовницам, а на скачки, я отнёс ещё вчера и получил гонорар с ворохом благодарностей. Как по мне, лучше б парень изменял — я страдал от игорной зависимости, так что знаю, о чём говорю, и Солли (вот уж чудо из чудес!) со мной абсолютно согласна. Но спорить с клиентом дурной тон, так что я молча забрал чек и внёс деньги на счёт агентства. Других дел на горизонте не маячило, поэтому мы с Солли смотрели дальвизор и трепались ни о чём. Точнее, Солли изгалялась над политическим бомондом, а я помалкивал. Иногда судьба преподносит нам удивительные совпадения. Ничем иным объяснить появление внучка достопочтенного Хораса Мэтсвинда в нашей конторе я не могу. Его тачка остановилась на платном месте — одном из двух, которое забронировало наше агентство. Сразу же включилась видеокамера, и мы могли лицезреть сье Гомера Бефолью, вылезающего из красно-чёрной спортивной «Пантеры 020» с личными номерами. — Красивый мальчик, — прищурившись, пробормотала Солли, переключая дальвизор с общественного канала на мониторинг подходов к агентству, и я не удержался от предвкушающей ухмылки. Когда эйда Майан отвешивала полноправным комплименты, это означало обычно, что содрать с них она намеревается три шкуры и ещё чуть-чуть. Хотя Гомер, чего уж там, действительно был смазливым хлыщом, недаром его физиономия не сходила с обложек журналов о светской жизни. Высокий, широкоплечий, подтянутый — любое рекламное агентство заплатило бы бешеные бабки, чтобы заполучить такую модель, вот только кланы Мэтсвинд и Бефолью против подобной траты ресурса. Они предпочитают привлекать Гомера в качестве ведущего их политических кампаний. Мальчик заставляет женщин выпрыгивать из трусиков и голосовать, за кого им скажут. Красивый, да. Что он здесь забыл? Гомер пришёл не один. Его сопровождал кто-то из свиты — парень с приятным, располагающим к себе лицом человека, готового впарить тебе три кило прошлогоднего снега по цене аэробуса. Кажется, я видал его по дальвизору где-то неподалёку от благодетеля... а может, мне это только кажется. Во время выборов экран заполоняют такие вот молодые, приветливые и совершенно одинаковые, призывающие тебя отдать голос за кого-то, тебе неизвестного, но несомненно именно того, кто всем и сразу обеспечит райские кущи. Честное слово, Хорас Мэтсвинд с его активным несварением желудка по поводу неполноправных как-то лучше смотрится. Выделяется из толпы. Солли со вздохом смяла полупустую упаковку чипсов, сунула её в карман и лениво поплелась в угол комнаты, к своему письменному столу — изображать туповатую, но усердную секретаршу. Я нацепил наушник, связанный с компьютерной сетью — по нему мне приходили переведённые в голосовую форму вопросы, которые Солли набирала у себя на клавиатуре, — и отправился открывать дверь. Выполнять функции привратника наша неполноправная принцесса всегда считала ниже своего достоинства. Почему она при этом добровольно взяла на себя, скажем, мытьё полов в конторе — лично для меня тайна, покрытая мраком. Поначалу я пытался понять логику Солли, затем махнул рукой. Пускай делает, что хочет, лишь бы работу выполняла да деньги поступали на счёт агентства вовремя. Дверь распахнулась за секунду до того, как подпевала Гомера нажал на кнопку звонка. Некоторые привычки Солли всё-таки заразны — скажем, поступать иначе, нежели от тебя ожидают. Это лишает клиентов излишней уверенности в себе. Ну или нам просто нравится дразнить богатеньких мальчиков. — Здравствуйте, сье Бефолью, сье... «Томариши, Арнольд», — сказал лишённый интонации голос у меня в наушнике. Понятно, Солли уже раскопала кое-что о парнишке. — Сье Томариши. Добро пожаловать в детективное агентство «Крескью и партнёры». Я владелец, Тёрнер Крескью, полноправный второго разряда. Чем могу служить? Глаза Арнольда Томариши широко распахнулись, но этим молодой человек и ограничился. Молодец, обученный. А Гомер и вовсе не отреагировал, лишь улыбнулся фирменной улыбкой, точь-в-точь такой, как в политическом ток-шоу Магды Бэрри «Дебаты о грязном белье». У меня сразу челюсти свело — уж больно сладенькой оказалась эта ухмылочка. И паскудной, чего греха таить. — Нам порекомендовал вас полицейский, детектив второго ранга Саймон Лойхо, — важным тоном начал разговор Арнольд Томариши. И замер, со значением глядя на меня. Ну, эти фокусы я сам использовал ещё тогда, когда числился в неблагонадёжных элементах, а сье Арнольд ходил под стол пешком. Сколько ему, восемнадцать лет, девятнадцать? Мал ещё, короче говоря, чтобы вот так меня ловить. Я смотрел на него с подбадривающей полуулыбкой и молчал. Парень явно занервничал, чуть не оглянулся на Гомера. Тот вздохнул и вступил в беседу: — Сье детектив отметил, что разговаривать стоит с настоящим владельцем вашего агентства. Я имею в виду эйду Изольду Майан. Ну спасибо, детектив, огромное тебе человеческое спасибо! Бог даст, сочтёмся. Солли терпеть не может опрашивать клиентов лично и время от времени отчебучивает такое, что глаза на лоб вылезают. — Ладно, говорите, — пожал я плечами и откинулся на кресле. Гомер растерянно замер, а его спутник начал оглядываться по сторонам. — Она прямо за вами, — с любезной улыбкой подсказал я. — И она просто бесится, когда её называют Изольдой или эйдой Майан. Солли продолжала что-то набирать на клавиатуре, но после моих слов едва заметно кивнула и усмехнулась одними уголками губ. Гомер обернулся, и я даже по затылку парня мог сказать, что он всерьёз озадачен. Кажется, ему не приходилось до сих пор иметь дела с такими истинными владельцами бизнеса. — А вы не могли бы... — начал было Арнольд. — Не-а, — помотала головой Солли. — Но нам неудобно так разговаривать! — Мне удобно. — Ну а если мы уйдём? — парень, похоже, начал злиться. — То вы уйдёте, — пожала плечами Солли. — Настоящий вопрос в том, куда вы пойдёте дальше, верно? Она оторвала взгляд от клавиатуры и поглядела в упор на Гомера. Арнольда Солли игнорировала, похоже, принципиально. — Да что вы себе позволяете, эйда Майан? — рявкнул Арнольд так громко, что я подскочил. — Уймите вашего мальчика, — холодно произнесла Солли, продолжая разглядывать Гомера. — Он только что повысил наш гонорар на три процента. Ещё раз выскажется в том же тоне — будет пять процентов. — Идём отсюда, — Арнольд значительно сбавил тон и обращался уже к Гомеру. — Ты же видишь: эта контора — сплошное надувательство! — А другие вам отказали, — хмыкнула Солли. — Хотите — уходите, дело ваше. Но детектив второго ранга Саймон Лойхо отправляет сюда только тех, кому больше некуда обратиться. Он меня не любит, ума не приложу почему. Не любит, да. Но ценит. Я неплохо знал Саймона ещё в те годы, когда он прижучивал меня и ловил на горячем. Саймон терпеть не может умных и беспринципных, таких, как Солли, и потому всячески им помогает. Противоречия здесь нет: Саймон сам довольно умён и понимает, что неполноправные могут пробить головой установленный законом стеклянный потолок, лишь действуя нечестно. В итоге любой полицейский сталкивается с дилеммой: либо он контролирует процесс (а неполноправные, соответственно, приносят хоть какую-то пользу), либо пускает всё на самотёк, и в итоге очередная банда обзаводится чертовски дельным советником. Я не знаю, насколько к этому была близка Солли, но с крупными шишками из Восточных кварталов она на достаточно короткой ноге. С некоторыми здоровается за руку и запросто называет по именам. Так что Саймон лично приволок меня к Солли, когда она искала помощника — полноправного, неглупого, с хорошо подвешенным языком и не стесняющегося в случае чего от души врезать кому-нибудь в челюсть. Итог разговора устроил всех — но любить Солли бравый полицейский детектив от этого не стал. Да и меня, впрочем, тоже. — Уймись, — внезапно тихо сказал Гомер. Арнольд заткнулся на полуслове, а сье Бефолью чуть повернул голову и заинтересованным тоном спросил: — Может, вы знаете также, зачем я сюда пришёл? — Знаю, — кивнула Солли. — Видите ли, процесс передачи информации в полицейском участке никогда не бывает односторонним, если вы понимаете, о чём я толкую. — Понимаю. Продолжайте, будьте так любезны. Ну вот, опять. Я знаю, что Солли сливают информацию из полицейских участков напрямую, но какую именно — понятия не имею. И кто сливает, тоже не в курсе. Нет, подозрения у меня есть: уборщики, к примеру. Они все неполноправные, а учитывая неопрятность полицейских и их широко распространённую привычку пинать каждую встреченную задницу с синим ограничительным паспортом, особой приязни к доблестной полиции эти ребята явно не испытывают. Но объём известной Солли информации иногда просто зашкаливает. Может, ей и полноправные стучат? Я бы не удивился. Время от времени Солли работает посредником между полицией и Восточными кварталами, так что может ухватить кого-нибудь за яйца довольно крепко. Вообще, Солли от меня ничего обычно не скрывает. Но будь я проклят, если понимаю, о чём конкретно её надо спрашивать! А в компьютере, само собой, хранится очень и очень немногое. — Паскаль Марзи, — произнесла Солли, и Арнольд от этих двух слов дёрнулся, будто его кто-то шилом уколол. А Гомер огляделся, встал, ухватился за кресло клиента, развернул его и с усилием перетащил поближе к столу секретарши. — Вот, так будет удобнее нам обоим, — весело сказал он. Молодец, парень! Солли, похоже, тоже немного растерялась. Нет, по её лицу ничего нельзя было заметить, но я-то свою милую девочку неплохо знал. — Если вам не нравится Изольда и эйда Майан, то как мне вас называть? Контакты налаживать Гомер определённо умел. Он даже у Солли умудрился вызвать лёгкую одобрительную улыбку, промелькнувшую буквально на миг — но тем не менее. Когда с церемонией знакомства было покончено, Гомер уже более серьёзным тоном произнёс: — Если вы знаете имя, значит, в курсе и всего остального? — Очень в общих чертах, — покачала головой Солли, бросила на меня быстрый взгляд и снизошла до объяснений: — Паскаль Марзи, девятнадцать лет, в позапрошлый вторник найден повешенным в собственной квартире, где, согласно показаниям свидетелей, бывал крайне редко. Полиция решила, что это самоубийство. Вы оспариваете результаты полицейского расследования, невзирая на противодействие собственной семьи. — Так, — Гомер подобрался, — а про семью-то вы откуда знаете? — Обычная логика, — пожала плечами Солли. — Если б они вас поддерживали, то сейчас над делом работал какой-нибудь полицейский детектив. Или, на худой конец, вы обратились бы в ведущее сыскное агентство, типа «Вайберг и сыновья» или «Приватные услуги Харджоу». Что-то солидное, приличествующее Бефолью. А вы здесь, стало быть, там за дело не взялись. По-моему, вполне очевидно, почему. — Исчерпывающее объяснение, — вздохнул Гомер. — С другой стороны, — Солли по-птичьи склонила голову набок, — вы всё-таки здесь и готовы оплатить услуги частного детектива. Стало быть, противодействие не активное. Скорее, вас пытаются мягко урезонить, а не заткнуть вам рот и увезти в обитой войлоком каюте на Пайнасские острова. Долго ли это продлится, я вам сказать не могу, поэтому давайте постараемся успеть как можно больше. — Давайте, — охотно согласился Гомер. — Я и в самом деле убеждён, что Пак... простите, Паскаль Марзи, не мог убить себя сам. Ему просто незачем было! Солли фыркнула: — Ну, если б все в этом мире поступали разумно... — Вы тоже мне не верите? — Я никогда и никому не верю. В том числе полицейским, проводившим расследование, так что тут вы с ними в равных условиях, успокойтесь. Кто нашёл тело? — Хозяйка дома, в котором Пак снимал квартиру. Но тут кое-что надо объяснить... — Гомер внезапно запнулся. — Так объясните, — спокойно предложила Солли. Гомер глубоко вдохнул, словно перед прыжком в глубокую воду, и выпалил: — Эйда Марсия Торпашари действовала по моему прямому указанию. — И обнаружила труп? — уточнила Солли. — Да. Наступила пауза. Затем я решил, что пора вмешиваться в разговор: — Вам и вправду стоит всё объяснить, сье Бефолью. — Конечно, — Гомер не обернулся, но я почувствовал, что он настроен раскрыть карты. — Днём ранее мы с Паскалем серьёзно разругались. — Насколько серьёзно? — Солли глядела на клиента внимательно, и на её лице невозможно было что-либо прочесть. Она явно уже прикидывала какие-то варианты развития событий. — В пух и прах, эйда, в пух и прах. Я не шучу. Последний раз мы так спорили месяцев восемь тому назад. — Причина спора? — Это совсем не то, о чём вы подумали! — внезапно решил высказаться Арнольд. — Я пока не думаю, я собираю информацию, — обрезала Солли. — Итак, причина спора? Гомер неохотно дёрнул плечами: — Моя свадьба. Она должна состояться через месяц, я собирался её отложить. Пак был против. Считал, что я и так чересчур затянул со своим долгом, это может привести к неблагоприятным последствиям для политической карьеры моего деда, и тот примет меры... Старая сволочь, наверняка он поговорил с Паком! Напугал его чем-нибудь! — Чем? — внезапно хмыкнул Арнольд. — Вот чем можно было напугать твоего драгоценного Пака? — Заткнись, ты! — Гомер, похоже, взбеленился не на шутку. Арнольд съёжился на своём кресле, разом став вдвое меньше. — Не знаю чем, но мой дед — законченный подонок, и у него за плечами столько грязных побед, что он, небось, со счёта сбился! А Пак всего лишь мальчишка! — Насчёт подонка не могу не согласиться, — вот кто бы сомневался, что Солли обязательно затронет этот животрепещущий вопрос! — У вас имеются доказательства беседы Пака со сье Хорасом Мэтсвиндом? — Нет, просто... — Если нет, то давайте пока оставим эту тему. Тёрнер, отметь, проверишь потом. Вернёмся к моменту, когда вы с Паскалем поссорились, сье Бефолью. Ссора имела какие-нибудь последствия? — И да, и нет, — Гомер с очевидным усилием взял себя в руки. — В подобных случаях Пак прекращает разговор и уезжает к себе. Говорит, что мы закончим потом. Я бешусь, конечно, но это работает. Спустя час-другой я остываю, звоню ему и мы миримся. У нас уже традиция установилась: я отсылаю ему два сообщения, которые он не читает, и в них могу костерить его на чём свет стоит, а затем мы уже более-менее нормально общаемся. — Что было в этот раз? — Всё то же, — Гомер пожал плечами. — Два послания, звонок, поболтали ни о чём — это я типа извинился, — затем я ему ещё раз позвонил около полуночи, он уже укладывался спать, так что больше пары минут мы не говорили. Пак согласился вернуться, у меня в одиннадцать интервью было на Седьмом канале, так что он обещал подъехать к студии примерно в половину первого. Я хотел его повести в «Океан вкуса», это новый ресторан в Центре Сумагару... — Он не приехал? — Ну да. Утром я ему снова позвонил, где-то в девять, но он не ответил. Я особо не беспокоился — с утра Пак часто не подходит к телефону, особенно если заспался. А потом я ждал возле студии, но его всё не было и не было, и проклятый телефон молчал! Я запаниковал. Нет, я правда тогда потерял голову! Верю, ещё как верю. Парня и сейчас затрясло, стоило ему вспомнить о том дне. Арнольд попытался было подойти и успокаивающе взять Гомера за руку, но тот дёрнулся, словно его змея укусила. — И тогда вы позвонили эйде Торпашари? — уточнила Солли. — Да я всем позвонил, до кого сумел дозвониться! И ей тоже, случайно, у меня её номер в телефон забит. Она пошла, открыла дверь — у неё есть запасной комплект ключей от квартиры Пака — и обнаружила тело. Тут же вызвала полицию и отзвонилась мне. Я к тому моменту был уже возле её дома — мчал как ненормальный, три штрафа за нарушение правил потом оплатил, меня ещё отец пилил за них, козёл вонючий... — То есть, тело вы видели? — Видел, — Гомер ссутулился в кресле, обхватив себя руками. — Я видел тело. Он висел на бельевой верёвке. Там люстра на здоровом таком крюке, и места на нём ещё много. Вот он там и... висел. Я молча плеснул в стакан высокоалкогольную выпивку — немного, на два пальца. Протянул Арнольду — тот нахмурился, но поднёс стакан Гомеру. Гомер выхлестал спирт точно воду, кажется, даже не заметив, что пьёт. — Я хотел его снять — думал, он ещё живой, — но фараоны из патруля, сторожившие место преступления, оттащили меня. Потом я узнал, что шансов не было. Эксперты установили, что смерть наступила приблизительно в час ночи. — Да, тут без шансов, — почти сочувственно кивнула Солли. — Если бы я только... Если бы только Пак разрешал мне заезжать к нему! Если бы я его не послушался в этот вечер! — Гомер с силой ударил кулаками по подлокотникам кресла. — Но понимаете... однажды, ещё в самом начале нашего знакомства, мы тоже крепко поругались, и Пак уехал. Он тогда жил в Восточных кварталах, с семьёй. Два часа ночи, Восточные, Пак на своём дурацком мопеде, в хорошей одежде, при деньгах... вы понимаете? Мы с Солли кивнули практически синхронно. Ещё бы мы не понимали! Интересно, как этот самый Пак умудрился дожить до позапрошлого вторника? У него что, близкий родственник во главе банды ходит? — Я когда опомнился — думал, поседею! Звоню его родне — Пак дома не появлялся. Его телефон молчит... Я сам хотел за ним броситься, но меня наш начальник охраны скрутил буквально и давай по гостиницам названивать. А там и отчёт по кредитке пришёл — Пак в ближаший мотель завернул, не стал искушать судьбу. Он у меня умный, не то что некоторые. «Не то что ты», — подумал я, но вслух ничего не сказал. Похоже, Паскаль Марзи и впрямь был башковитым парнем. В отличие от Гомера Бефолью. — Вот тогда я и... уговорил его снять квартиру в приличном районе. Долго уговаривал, в конце концов уломал. У Пака статус — минус второй разряд, так что ему с ограничениями можно работать в хорошем магазине, я его туда устроил, на оплату однокомнатной мансарды хватало. Я предлагал снять чего получше, вообще хотел, чтобы он ко мне переехал, но этот баран упёрся... Всё равно жил в основном у меня, просто оплачивал квартиру и иногда там ночевал. — Когда вы ссорились? — Не только. Иногда мне приходится ездить в командировки, а Пака вытащить из Лэнгхем-сити удаётся не всегда: он домосед, ему чтобы задницу от стула оторвать, нужно что-нибудь интересненькое, типа фестиваля или крутого музея, да и к работе он относился ответственно. Когда меня не было в городе, он предпочитал жить у себя. — Вы были любовниками? — этот вопрос Солли задала так же спокойно, как и предыдущие. — Мы любили друг друга, — поправил Гомер, а затем добавил с вызовом: — И мы спали вместе, да. — Как к этому относилась ваша семья? — Полагаю, вы и сами знаете: не очень. Все, кроме моей невесты: они с Паком дружили. У Анники — я про Аннику Фюрц, мою генетическую партнёршу, с которой нас уже пару лет поженить пытаются, — так вот, у неё свои интрижки, мы иногда её кавалеров обсуждаем. После свадьбы мы намеревались родить детей по плану и жить, как раньше. Я не собирался бросать Пака, и он об этом прекрасно знал! Просто вся эта лабуда с женитьбой наследника Бефолью — медовый месяц, пресса и всё такое — должна была занять меня на какое-то время, а я не хотел. Мне хотелось больше времени проводить с Паком, а не отсвечивать на экранах дальвизоров с новоиспечённой супругой! Солли задумчиво хмыкнула и попросила у Гомера телефон: проверить его звонки. Парень усмехнулся кривовато, но исполнил требуемое. Кажется, он уже понял принцип работы нашего детективного агентства: не доверяй никому, не делай того, чего от тебя ждут. Просмотрев список недавних вызовов, Солли удовлетворённо кивнула. Похоже, относительно звонков Гомер не соврал. Я же взял себе на заметку при первой удобной возможности сунуть нос в полицейскую базу и отследить штрафы, желательно, с названиями улиц, на которых сье Бефолью нарушил правила. Пока ещё ничего не ясно — чёрт его знает, вдруг из-за каких-нибудь политических тёрок Гомер Бефолью просто хочет изобразить невинную жертву, а сам грохнул надоевшего любовника? Терпеливым мальчишка не выглядел — вон как вызверивается на приятеля... С другой стороны, если б я спал с кем-то из неполноправных, а мой друг при мне всячески выражал пренебрежение моими принципами, то он получил бы в тыкву ещё раньше, чем закончил бы фразу. И другом перестал бы быть моментально. — Сье Крескью, — я насторожился, услышав свою фамилию из уст Солли, — приложит все старания, чтобы достать материалы полицейского расследования. Однако мы не можем полагаться на фараонов в достаточной степени. Они уже сочли, что ваш парень покончил с собой, а значит, копать особо не станут. Нужна эксгумация тела. Сье Бефолью, вы можете поговорить с семьёй Пака? Он минус второго разряда, а значит, требуется формальное разрешение близких родственников. Ну да, будь парень хоть разрядом ниже — и с его телом кто угодно имел бы право творить что ему вздумается. Солли не распространяется об этом особо, но я знаю: один из её ночных кошмаров — убийца продаёт её тело какому-нибудь научному или псевдонаучному институту. Прецеденты имеются, дела по-быстрому замяли, а значит, бизнес достаточно прибыльный. Солли минус третья, ей надо ходить и беречься. — Разрешение уже есть, — Гомер покопался в кармане и выудил электронную память-карту. — Я озаботился с самого начала, просто оно никому не понадобилось. — Замечательно! — Солли забрала память-карту, сунула в приёмник компьютера и бегло просмотрела. — Я знаю ребят из патанатомички Института работы тела. Придётся заплатить, но осмотр они проведут быстро и на высшем уровне. — Деньги — не проблема, — отрезал Гомер. Поколебался немного и добавил: — Я рад, что вы взялись за дело... с энтузиазмом. — Это мы ещё не взялись. По-настоящему возьмёмся после оплаты аванса, — Солли ухмыльнулась и легонько пожала плечами. — Пока что мне нужен адрес, где проживал Пак, и некоторая сумма для того, чтобы разговорить хозяйку дома. Помимо этого, я хочу опросить на предмет алиби всех ваших родных и друзей. Я так понимаю, полиция этим толком не занималась? Гомер скривился: — Правильно понимаете. Они втемяшили себе в коллективную голову, что это самоубийство, и успокоились на этом. Ну, дедулю и папочку я к вам не приведу, уж извините, но все мои приятели ответят на любые ваши вопросы, и невеста тоже. Хозяйка дома, полагаю, тоже не останется в стороне, она любит посплетничать. Ещё какие-то проблемы? — Пока не знаю, но думаю, они возникнут обязательно, — в голосе Солли прозвучала глубочайшая убеждённость. — Сье Томариши, договоритесь, пожалуйста, со сье Крескью, когда вам будет удобно с ним поговорить. Сье Бефолью, мне понадобится список ваших приятелей, знавших о вашей связи с Паком. Да, и ещё телефон невесты. Это не горит, конечно, но лучше, чтобы он имелся у меня к завтрашнему утру. Тёрнер, на тебе полиция. Я договорюсь с Данутой Фантишек об эксгумации. Всё это, разумеется, после получения предоплаты. Приятно было познакомиться, сье Бефолью, сье Томариши, в ближайшее время мы с вами обязательно свяжемся. — Деньги вы получите, как только я доберусь до ближайшего банка, — Гомер поднялся, секунду подумал — и протянул Солли руку. Да уж, мальчишка действительно не промах! Солли хмыкнула, но ответила на рукопожатие. Арнольд от подобных проявлений благорасположения воздержался, сухо кивнул мне, протянул визитку, бормотнул: «В два часа дня завтра, если вам удобно» и вышел, не дождавшись ответа. За ним последовал Гомер. — Какие вежливые молодые люди, — фыркнул я. Солли ответила кривой ухмылкой: — Ты просто бесишься, потому что тебя не удостоили рукопожатия сильные мира сего. — Ага, именно поэтому. Сейчас кусаться начну. Какого чёрта Саймон выдал тебя, не знаешь? — Хотел привлечь моё внимание? — я закатил глаза, и Солли язвительно добавила: — Вот зря ты выделываешься, с фараонами такое случается на каждом шагу. И, кстати говоря, ты б и впрямь с ним пообщался. Похоже, Саймон чует какую-то подставу. Он хороший фараон, пускай и дерьмовый человечишка. — Думаешь, Саймон расколется? — я всем своим видом изобразил недоверие. — Если там подстава, то он тем более захочет сбагрить её бедным ничего не подозревающим нам... — Не обязательно. Он — вот представляешь? — иногда искренне жаждет раскрыть дело. Просто у полиции связаны руки, обычная история. — Ты правда веришь, что есть какое-то дело? Что этот Паскаль Марзи не психанул от излишнего общения с неуравновешенным богатеньким козлом? — Гомер верит, — пожала плечами Солли. — Похоже, верит искренне. — Гомер — сопляк. Он может ошибаться. — Может. Но Саймон не просто хотел отвязаться от назойливого сопляка. Он зачем-то решил привлечь моё внимание к этому случаю. Сделал всё для этого. Компьютер звякнул, на экране появилось новое окошко. — О, а вот и аванс пришёл, — Солли аккуратно нажала на несколько клавиш, принимая платёж. — Ну, раз денежный вопрос улажен, то давай, приступай к работе. Сходи и выясни, что на уме у Саймона. — Почему бы тебе не ухватить его за причиндалы и не прижать хорошенько? — проворчал я. Солли скривилась, будто хватанула лимонного соку без сахара: — Не за что. — У него нет причиндалов? — Он хорошо умеет прятать крупные просчёты, а мелочёвка не в счёт, мелкие промахи случаются у каждого фараона. Я фыркнул. Солли в жизни не признала бы, что на свете существуют кристально честные полицейские. На самом деле, я тоже перестал верить в сказки годам примерно к семи, поэтому осмотрительность Саймона меня ужасно раздражала. Но делать нечего, придётся идти к нему на поклон, раз уж нельзя прижать и встряхнуть. Очень, очень жаль. *** Саймона я нашёл в его любимой забегаловке — людной, шумной и грязной. Два крайних столика у окна, возле изгиба стены, здесь традиционно бронировались за полицейскими; возможно, поэтому они так ценили это мерзкое заведение. Саймон поглощал гамбургеры, которые я ел разве что в худшие дни своей жизни. Наверное, существует закон, запрещающий полноправным жрать такое дерьмо. Должен существовать, иначе куда катится этот мир? Вообще, в Саймоне Лойхо трудно было признать полноправного третьего разряда. Неопрятный, словно всегда присыпанный пылью, с жиденькими растрёпанными волосами и скуластым неприветливым лицом, он вполне мог сойти за своего в Восточных кварталах (и частенько этим пользовался, насколько мне известно). Чёрт его знает, вдруг он регулярно приплачивает комиссии, чтобы подтвердить статус? Я бы не удивился. На дверях забегаловки не висела обычная в здешних кварталах табличка «Вход неполноправным строго воспрещён», и неполноправные вовсю этим пользовались. Вот ещё один плюс для полиции: здесь можно относительно безопасно назначать встречи своим агентам. Другой обжираловки для низшей касты не отыщешь в четырёх окрестных кварталах, поэтому легче лёгкого объяснить, с чего вдруг ты заскочил в облюбованное фараонами местечко. По слухам, владелец заведения в молодости принимал участие в массовых митингах за отмену разрядов — кровавые времена, наверное, неплохо, что они остались в прошлом, — и с тех самых пор оставался яростным противником дискриминации по цвету паспорта, по крайней мере, в заведениях общепита. Хорошо, когда убеждения приносят прибыль, но как по мне, подаваемая здесь еда сама по себе являлась дискриминацией чувства вкуса у всех и каждого. Я подсел к Саймону за столик, окликнул официантку и заказал себе кофе. Ни капли не удивившись, полицейский детектив тут же добавил в заказ ещё один гамбургер и заявил, мерзко ухмыльнувшись: — Ты платишь. Можно было возмутиться, но я скрипнул зубами и кивнул. В конце концов, он прислал нам денежного клиента, пусть дело и обещало оказаться донельзя муторным. Удовлетворённо хмыкнув, Саймон вгрызся в очередной гамбургер. Интересно, куда в него всё влезает? Вроде тощий тип... — Почему мы? — начал я без предисловий. Саймон дожевал и пожал плечами: — Никто больше не брался, а вы гребёте всё, что платежеспособно. — Насколько дело дохлое? — Понятия не имею. Вам карты в руки, вы и разбирайтесь. Я начал злиться. — Ну хоть что-то конкретное ты сказать можешь? Прежде чем ответить, Саймон некоторое время сосредоточенно жевал. Затем вздохнул: — Конкретного, наверное, ничего. Парень жил на седьмом этаже, в мансарде. Дверь была заперта, окна тоже. Следов взлома никаких, проверяли добросовестно, нечего кривиться. Рядом с окнами пожарная лестница, но там уже отпечатков никто не снимал — самоубийство, сам понимаешь. Странгуляционная борозда на шее парня соответствует смерти в результате повешения. Причина смерти — удушение. В крови немного алкоголя, но не так, чтобы парень был в лёжку. На первый взгляд, всё чисто. — А на второй? Тяжело вздохнув, Саймон взлохматил волосы и неохотно ответил: — Смерть наступила в промежутке от половины второго до двух. А незадолго до этого, где-то в районе двенадцати тридцати — двенадцати сорока, владелица дома выпивала с подружкой этажом ниже и слышала громкие голоса. Один принадлежал погибшему, второй показался хозяйке смутно знакомым, но опознать его она не сумеет, слов тоже не разобрала. Но то, что наверху ссорились, она утверждает твёрдо. Подружка подтверждает, правда, не так уверенно — в ту ночь обе женщины прилично набрались, сам понимаешь, какая-то годовщина у них была... Затем около часу ночи громко хлопнула дверь. — Парень родом из Восточных кварталов принимает кого-то в глухое время... — я задумчиво побарабанил пальцами по столу. — Он точно знал этого неизвестного. — Я тоже так думаю. И это был не Гомер — горе-любовничка я лично перепроверил. После ссоры он заехал к приятелям и потащился с ними по клубам, зажигал там примерно до двух, потом вызвал такси. Его физиономия красуется на куче видеоплёнок, он даже на Ночном канале умудрился засветиться, подрался в «Греховном саду». Гомер Бефолью никак не мог прикончить своего хахаля. — Кто с ним ещё был? — Четыре человека, имён я не припомню, уж извини. В материалах дела где-то есть, — Саймон повертел в ладонях маленькую память-карту, рассеянно положил её на стол и поднялся: — Схожу-ка я в бар, а то пива здесь в прайм-тайм не дождёшься. Тебе заказывать? — Эту мочу? Спасибо, обойдусь. — Как знаешь, Тёрнер, как знаешь... И не смей трогать мои документы, а то знаю я вас, частных детективов. Мог бы и не намекать столь явно — я аж обиделся немного. Разумеется, все его манёвры были кристально понятны, и разумеется, считыватель информации с память-карт я всегда держал во внутреннем кармане. За кого он меня держит — за неумеху-дилетанта, неспособного сложить два и два? Ладно, фараоны вечно недооценивают людей. Сколько их на этом погорело — не сосчитать, и сколько ещё погорит — вообразить сложно, но этих идиотов жизнь ничему не учит. Считыватель сыто заурчал, когда я всунул в него память-карту. Спустя полминуты устройство пискнуло — информация успешно скопировалась. Можно было уходить, даже не заплатив, но я честно дождался Саймона с его гнусным напитком, который здесь по ошибке именуют пивом. Чёрт побери, если полицейские ведут себя, как последние скоты, то это не повод поступать так же! Мы немного поболтали о чёртовых политиках, отравляющих жизнь честным трудягам (когда у тебя в конторе сидит Солли, подобные беседы не составляют особого труда), перемыли кости начальству Саймона и наконец распрощались. Он направился обратно в участок, а я завернул в проходняк, переслал информацию, снятую с полицейской память-карты, к нам в контору, и прошёлся пару кварталов до Соул-драйв — улицы, где снимал квартиру покойный Паскаль Марзи. Благопристойный квартал, где дома не превышают девяти этажей в высоту, а в чисто выметенных дворах благоухают разноцветные клумбы, цветы на которых распускаются и радуют глаз с ранней весны до поздней осени. И бордюры выкрашены в неизменный благородный цвет слоновой кости; если же где-то имеется декоративная зелёная изгородь, то поблизости обязательно вертится пацан с ножницами: владельцы местной недвижимости следят за порядком и не допускают небрежности в важном деле привлечения арендаторов. Между домами располагаются кафешки, всевозможные магазинчики и конторы по починке всего на свете; иногда они занимают и первые этажи жилых домов, но редко. Рай посреди загаженного и заплёванного Лэнгхем-сити, и цены, соответственно, тоже стремятся к небесам. А вот и невысокий даже по здешним меркам — всего шесть этажей и мансарда — дом, где жил Паскаль Марзи. Приятное местечко, ничего не скажешь. Два подъезда, возле каждого — деревянные лавочки с резными спинками. Видеокамер, правда, нигде не наблюдается — очередное моровое поветрие, облечённое в красивую фразочку «люди имеют право на приватность». При этом, если начать разбираться, то сразу выяснится, что право имеют исключительно полноправные, а если вдруг вследствие приватности с людьми случится беда, то с полиции моментально сдерут три шкуры — почему не уберегли? Фараоны прекрасно представляют себе реальное положение вещей, и патрулей в районе больше, чем во всех Восточных разом взятых. Рожи у полицейских откормленные, походка значительно-важная... Паскалю Марзи местные органы правопорядка не помогли. Но он неполноправный, так что ситуация в пределах нормы и всё под контролем. Кто-то из этих надутых индюков видел мужчину, выходящего из второго подъезда примерно в час ночи. Вот только выяснить, кто именно, нереально. Ведь люди, мать их за ногу, имеют право на приватность! Ладно, пускай катятся ко всем чертям. Без фараонов разберёмся. Квартира эйды Марсии Торпашари отыскалась на первом этаже первого подъезда. Массивная дверь, обитая розовой кожей с нежно-сиреневыми заклёпками, вызвала невольную улыбку. Но в конце концов уж кто-кто, а домовладелица имеет полное право выбирать себе интерьер по вкусу! Сама эйда Марсия была невысокой молодящейся женщиной, тщательно следящей за фигурой, но позволяющей себе причёску, вышедшую из моды лет десять тому назад, а то и раньше. Впрочем, ей шли обрамляющие круглое лицо кудряшки. Глаза домовладелицы смотрели нежно и доверчиво, но вряд ли эта женщина преуспевала бы в окружении такого количества конкурентов, позволяй она всем и каждому водить себя за нос. — А, вы частный детектив? — обрадовалась эйда Марсия, когда я представился. — Гомер звонил, говорил, что вы придёте. Удивительно милый молодой человек, правда? Удостоверение моё эйда Марсия, впрочем, изучила весьма внимательно, прежде чем открыть цепочку и запустить меня в квартиру, обставленную в том же розово-сиренево-пушистом стиле. Толстая мальтийская болонка, возлежащая на пуфике, лениво зевнула, увидав меня, и отвернулась, уткнув морду в собственную задницу. Разговор я начал с восхваления собачки — с женщинами это по большей части работает. В результате меня официально представили Чезлвику Августу Фондю Третьему, продемонстрировали его родословную, подсунули отчаянно хлопающего глазами пёсика на поглаживание и, наконец, провели на кухню и налили отменного горячего чаю. — Вы по поводу несчастного мальчика, я знаю, — печально вздыхала эйда Марсия, прихлёбывая чай. — Хотите печенье? Оно низкокалорийное, витаминизированное. От печенья я тоже не отказался. Каждая калория мне сейчас полезна, с утра крошки во рту не было! — Очень вкусно, эйда, просто объедение! Так что вы можете рассказать про Паскаля Марзи? — Ах, прямо не знаю... Я обычно неполноправным комнат не сдаю. Ну, вы должны меня понимать — с ними стоит ухо держать востро! Разумеется, я против них ничего не имею... Как-то раз Солли ехидно выдала: «Знаешь, Тёрнер, как только кто-нибудь сообщает, что ничего не имеет против неполноправных, в мире умирает один котёнок. Потому как дальше обычно следует лютый поток дерьма, и котёнок точно знает: он подобного дерьма не вынесет, это выше его слабых кошачьих сил». С тех пор много воды утекло, но котята по-прежнему правы — эйда Марсия выдала мне обычный набор о чудовищных неполноправных, которые спят и во сне видят, как бы ограбить, изнасиловать и живьём расчленить порядочных женщин в возрасте от пяти до ста пяти лет. — Впрочем, Пак — он был другой, вы представляете? Да ещё и Гомер Бефолью за него поручился, а этот юноша умеет разбираться в людях, о да, умеет! Он просто душка, этот Гомер, вы не находите? Я не находил, но сообщать о своих наблюдениях эйде Марсии не собирался. В конце концов, истинный детектив обязан отыскать что угодно, даже положительные черты в Гомере Бефолью. По крайней мере, обаяния парню точно не занимать. — Пак редко здесь бывал, он обычно проводил... гм... да, проводил время со сье Бефолью. Но когда приходил — был очень вежлив, вёл себя воспитанно. Поэтому я так удивилась, услыхав ту ссору. Раньше Пак никого не принимал. — Совсем-совсем никогда? Эйда Марсия нахмурила лоб, вспоминая: — Ну, пару раз приезжал сам Гомер, когда мы договаривались ещё о найме. Ах, ну какой же он обольстительный юноша! Хотя мне, разумеется, не стоит говорить подобного, — домовладелица хихикнула и покраснела, словно девчонка. — Я ещё отдала ему третий комплект ключей от мансарды. Впрочем, нет, не ему, а мальчику, который был с ним вместе. — Сье Арнольду Томариши? — Имени я не помню, но фамилия точно другая. Эта похожа на мою, я бы запомнила. Какая-то довольно заурядная фамилия. Но мальчик часто светится на экране дальвизоров за спиной у лапочки Гомера. Бог мой, ну лапочка же! Я послушно восхитился лапочкой Гомером. Иногда мне кажется, что Солли назначила мне слишком маленькое жалованье за эту работу. — А сколько вообще было комплектов ключей? — Три. Один у Пака, полицейские его забрали, второй у меня, третий я отдала этому мальчику. Понимаете, Пак не должен был знать, что Гомер доплачивает за квартиру. Какая-то нездоровая гордость, вы не находите? Для неполноправного, я имею в виду. Хотел платить сам, ну не смешно ли? Мне лично смешно не было — у меня в неофициальных работодательницах числилась вот такая, по мнению кучи народа чересчур гордая. Так что я вроде как Пака даже понимал. Но старательно улыбнулся, демонстрируя, насколько разделяю чувства эйды Марсии. — Давайте поговорим о той ссоре, которую вы слышали. — Особенно-то я и не слыхала ничего, — немного смутилась женщина, — так, громкие голоса... — Мужские? — Да, и один, как мне показалось, принадлежал Паку. Я ещё подумала, что с утра всё ему выскажу. Он ведь мог разбудить приличных людей! Но с утра я забыла, а потом позвонил Гомер и начался весь этот ужас... Нет, больше никогда не стану селить у себя неполноправных! Собственно, ничего нового эйда Марсия сообщить мне не смогла. Она не знает, приехал ли таинственный гость на машине или пришёл пешком, не видела его вживую и вообще не представляет себе, кем бы он мог быть. Знает только, что раньше Пак никого в своей квартире не принимал. Даже Гомера, лапушку и заиньку, что её всегда крайне изумляло. — Могу я осмотреть квартиру Пака? — Увы, там ещё стоит эта проклятая полицейская печать. Да что это за законы, по которым владелец дома не может зайти в принадлежащую ему квартиру! И сдать никому нельзя, а у меня уже было два хороших предложения... Я взял с доброй домовладелицы обещание, что если полицейские всё-таки оторвут задницы от стульев и снимут свои дурацкие печати, то эйда Марсия обязательно мне позвонит. А ещё, если вдруг я приду с фотографиями, укажет на нужного парня. Вручил визитку и распрощался, прихватив на дорожку кулёк низкокалорийного печенья. Итак, что же получается в сухом остатке? Полиция, разумеется, не проверяла мужика, заскочившего к Паку на огонёк. Был ли это тот «милый мальчик» с третьим комплектом ключей — Бог весть. Но он у меня в списке подозреваемых моментально вырвался на первое место, с запасом опередив остальных. Не выяснить, у кого ещё имеются ключи от квартиры — да чем фараоны вообще думали? Учитывая, как старательно Саймон Лойхо в своём рассказе обходил этот эпизод, вина лежит не на нём: свои ошибки сье детектив признавать умеет, пускай и не слишком охотно. Ну да кому охота вспоминать, как облажался? А вот, к примеру, напарника Саймон будет защищать даже в случае, когда тот сотворил нечто из ряда вон выходящее. Рефлексы фараонов — те самые, которые неистребимы. Надо будет поглядеть в скачанной информации, кому я обязан счастьем бить ноги, выясняя имя неизвестного, навещавшего покойничка в ту ночь. Из вышеизложенного следует естественный вопрос: был ли Пак верен своему богатому ухажёру, или же бегал на сторону? Может, даже на ту сторону, где находится парень с третьим комплектом ключей? Познакомившись даже поверхностно с Гомером Бефолью, я бы не удивился, вздумай его любовничек поискать счастья в чужих объятьях. И осуждать Паскаля я бы не взялся. Но нужно выяснить достоверно, стоит ли его вообще осуждать. К нему мог зайти, например, братан или хороший приятель из Восточных, попросить занять денег до лучших времён — Пак ведь нынче богатый, так почему нет? Если, скажем, покойный отказался облагодетельствовать старинного знакомого, то ссора была просто неизбежна... Я досадливо поморщился и помотал головой. Ага, братан. Из гомеровой шайки, с ключами наперевес... Жаль, красивая была версия, но концы с концами в ней не сходятся. Ребятам из Восточных не свойственно заморачиваться имитацией самоубийства. Скорее они вытащат изувеченный труп на балкон и пристроят к нему фонарик: любуйтесь, проклятые полноправные, на дело рук наших! Визжите и падайте в обморок, а мы у вас в карманах заодно пошарим. Конечно, не все там такие выпендрёжники, но банально пырнуть ножом, ограбить и уйти — это же самое милое дело! А в квартире ничего не пропало... Или эйда Торпашари просто не знает всех вещей Паскаля? Ещё ей не хватало по ящикам и шкафам у неполноправного рыться! А если убийца взял что-нибудь маленькое, незаметное — память-карту, к примеру? Скажем, Пак взялся шпионить за семейством Бефолью в интересах конкурирующей партии, а затем влюбился в Гомера, отказался сливать компромат, дальше ссора, убийство... Чёрт, похоже, я пересмотрел шпионских боевиков! С какой бы стати тогда убийца орал на Пака? Такие дела делаются по-тихому, без воплей и грохота! «Если б все в этом мире поступали разумно!» — вспомнилась мне сегодняшняя саркастическая реплика Солли. Ладно, пока не будем отметать этот вариант, хотя, конечно, чушь собачья получается. Но в том-то и проблема, что как ни крути — выходит полная ерунда! Очень хорошо понимаю полицию, решившую пойти самым логичным и прямым путём: парень вдрызг рассорился с любовником, выпил и на волне чувств свёл счёты с жизнью. Естественная и разумная версия. Или вот ещё одна естественная и разумная: Пак обнаружил в своей квартире старого знакомого (из свиты Гомера, разумеется — того, с ключами) и, естественно, разорался. Любой бы разорался, заявись к нему глубокой ночью сексуально озабоченный придурок. Почему сексуально озабоченный? А других в свите Гомера не водится! Придурок психанул... Эх, вот бы и вправду все в этом мире поступали естественно и разумно! Идею с ревнивым любовником тоже не стоит пока сбрасывать со счетов. Скажем, Пак скрывал от него связь с Гомером... хотя трудно что-то скрыть, если тебя каждый день прессуют журналисты, а так называемые «свободные фотографы» выскакивают из-за каждого куста и норовят сделать снимок попикантнее. Но допустим, кто-то из них был идиотом — либо Пак, втиравший дружку про свою чистую и возвышенную дружбу с Гомером, либо дружок, в эту ахинею верящий. А затем правда всплыла на поверхность... М-да, не сказать, чтобы правде пришлось преодолевать до этой самой поверхности такое уж большое расстояние, но опять же, допустим. Ссора, дружок убивает Пака в порыве гнева, маскирует преступление... Дружок, похоже, работает в полиции или в криминалистической лаборатории. Уж больно лихо всё замаскировал. Полицейский, которому на уши художественно развешали три кило лапши? Ну-ну. Хотя если это именно тот парень, который с ключами, то всё он знал и про Пака, и про Гомера, и про чистую светлую дружбу. Как его найти, спрашивается? Взять список, который пришлёт Гомер, пробить по нему все фото и вновь заявиться к эйде Марсии? Или Гомер сам знает человека с третьим комплектом ключей? Может, хоть догадывается? Этих мальчиков, мелькающих на экране рядом с нашей дальвизор-звездой, десятка четыре, если не больше! Солли сидела в конторе и тихонько хрустела чипсами. Когда я изложил ей свои соображения, она с мерзкой ухмылочкой произнесла: — Вот тебе ещё вариант: Пака грохнул сам Гомер, а Саймон по каким-то своим причинам его выгораживает. Про алиби мы знаем исключительно со слов фараонов, в переданных тебе записях ни одного видео нет. Я представил себе, как общаюсь с владельцами нескольких ночных клубов, и мысленно застонал. Потом встрепенулся: — Погоди, так зачем в этом случае Гомер к нам-то приволокся? Дело закрыли, вопрос улажен по-тихому, на кой хрен всё заново ворошить? — А чёрт его знает, — засмеялась Солли. — Хочет проверить крепость своего алиби? Хочет спихнуть вину на другого? — Издеваешься, да? — я скроил скорбную мину. — Немного. Про третий комплект ключей — это интересно, но знаешь, Тёрнер, конкретно сейчас вопрос у меня только один: было ли убийство? На него должны ответить Данута и её мальчики. Сейчас они, скорее всего, уже выкопали тело. До завтрашнего полудня результатов вскрытия можно не ждать, так что давай пока расслабимся, Тёрнер. Сходи развейся, выпей, ну не знаю... Займи себя чем-нибудь. И завтра раньше десяти утра не приходи. Ясно, у Солли очередной «особенный» клиент — из тех, к которым она меня не подпускает, потому что работает на неполноправных знакомых бесплатно. С одной стороны, это проявление заботы — меньше знаешь, крепче спишь. С другой... полугода не прошло с того дня, как я случайно оказался втянутым в такое вот «особенное» дельце. Мы поймали козла, убивавшего неполноправных проституток в борделе для извращенцев, но Солли тогда чуть не распростилась с жизнью. И с тех пор я обзавёлся собственным кошмаром. Мне снится иногда, что я захожу в офис, а Солли смотрит на меня широко раскрытыми глазами, между которых зияет большая дыра от пули. Или что её пришпилили к спинке кресла длинным ножом. Или... в общем, Солли мертва, окончательно и бесповоротно. И я понятия не имею, что теперь делать. Суечусь бестолково, зачем-то пытаюсь извлечь нож или пулю... На этом месте я обычно просыпаюсь и иду наливать себе кофе с коньяком, матерясь на чём свет стоит. Ничего личного, просто не хочется терять работодательницу. Без неё я снова скачусь на дно. Она, конечно же, стерва, но с ней, по крайней мере, жизнь стала чертовски нескучной и заполненной. Я молча загрёб себе память-карту, сделал копию и пошёл к выходу. — Эй, — Солли говорила необычно тихо, — не дури. Если будет что-то опасное — ты узнаешь, обещаю. — Ага, — я остановился, но не оборачивался. — Но что если ты сама узнаешь об опасности только после того, как она засветит тебе со всей дури в лоб? Тебе мало в прошлый раз досталось? Шрамы не болят? Ты минус третьего разряда, страховка тебе не положена, помнишь? Зря я так, конечно, но остановиться оказалось просто невозможно. Вздох — нечто среднее между смехом и стоном. Солли встала, приблизилась ко мне, положила руку на плечо и развернула. — Вот это, — она сунула мне под нос круглый накопитель памяти, — двести семь серий «Возлюбленного из джунглей». Я охотилась за ними полтора месяца и хочу их посмотреть в одиночестве, без дурацких комментариев одного полноправного идиота, считающего, будто все мыльные оперы полное дерьмо. — Они и есть полное дерьмо, — убеждённо сказал я. — Чеши отсюда, засранец! — Солли замахнулась на меня кулаком, и я, улыбаясь, ушёл. Не то чтобы я ей поверил. Солли — и идиотская дальвизорная мелодрама? Ой, да ладно! Но на душе почему-то стало куда легче. *** Дома я в который раз попытался прочесть все полицейские рапорты и выудить из них хоть что-то полезное. Я всегда так делаю, но почему-то вечно терплю фиаско. Это несправедливо: у Солли получается, а у меня нет! Но ведь должно когда-нибудь количество перейти в качество? Как я и предполагал, Саймона Лойхо от дела не то чтобы отстранили, но навязали ему напарника по имени Баннистер Бишоп. Именно этот тип и замотал всё по-тихому, похоронив расследование под тонной словоблудия. Через его пространные рассуждения о вреде самоубийств для здоровья потерпевших даже я не смог продраться, а потому вернулся к первоначальным протоколам — там, по крайней мере, была нормальная фараонская рутина. Описание места происшествия, допрос квартирной хозяйки, всё такое. Странное дело: фараонам эйда Марсия Торпашари рассказала историю в сильно укороченном варианте. Впрочем, может статься, её не слишком-то и расспрашивали? К осмотру комнаты прилагались фотографии, в том числе, повешенного (или повесившегося) Паскаля Марзи. Гомер обеспечил нас фотографией живого Пака. Мёртвым он, надо признать, выглядел куда хуже: глаза выпучены, лицо посинело... Верёвка хорошая, синтетическая, такие в супермаркетах продаются за двадцать пять кредиток. Я для сушки белья дома пользовался мягкой проволокой, она подешевле, но эйда Марсия, похоже, обеспечивала жильцов на совесть. Крепкая и надёжная верёвка, пахнущее душистыми розами мыло — всё для удобства привилегированного класса. Парень, кажется, встал на стол, надел на шею петлю, а затем спрыгнул. Ага, вот и отпечатки кроссовок на полированной поверхности — молодцы, фараоны, засняли всё, что требуется, и непосредственно Саймон молодец, хотя и говнюк... Я отложил в сторону пачку снимков с видами комнаты и мрачно уставился на фото Паскаля Марзи, болтающегося на верёвке под вычурной пятиламповой люстрой. Да уж, молодец Саймон. Теперь я понимал, что смущало нашего чересчур умного фараона. На парне был надет только левый кроссовок — правый валялся под трупом. Оно, конечно, вообще ничего не значило. Ну то есть совсем ничего. Когда люди бьются в петле, они и не такие фортеля выкидывают. Но всё же... Сняв ботинки, я отыскал в кладовой порванные кроссовки, которые всё собирался выкинуть, но забывал. Кое-как оттёр от пыли и нацепил на ноги. Зашнуровал, затем подёргал ногой, пытаясь освободиться. Разумеется, безуспешно. Тогда я расшнуровал один кроссовок. В конце концов, Паскаль был пьян, собирался укладываться спать — если, конечно, не соврал Гомеру, — а значит, обувался кое-как. Имел право на небрежность. Упрямый кроссовок всё равно не поддавался и не слетал на пол, хотя я в порядке эксперимента залез на собственный стол и как следует потряс ногой. Едва не свалился сам, между прочим, а чёртовой обуви хоть бы хны! Вешаться, чтобы проверить возникшую в голове теорию, я всё-таки не стал. Слез со стола и пошёл на турник, спотыкаясь о волочащиеся по полу шнурки. Подтянулся раз двадцать, поболтал ногой в воздухе ещё немного, спрыгнул и задумался. История начинала казаться какой-то совсем некрасивой. Вот любопытно: Саймон Лойхо сходу заметил несоответствие или потом пришёл к тому же выводу, что и я? И если сходу — то почему не дал делу ход? Самому стало лень, начальство не пожелало бросать детективов на расследование убийства неполноправного, или семейка Бефолью руку приложила? Потому что Саймон, конечно, козёл, и рога у него налево закручены, но обвинять его в небрежении обязанностями даже у меня язык не повернётся. У Солли повернётся, ну так на то она и Солли. Я снова взялся за фотографии, заставляя себя пристально вглядываться в каждую и соотнося с протоколом. Увы, великие открытия не спешили осенить собой мой несчастный рассудок. Вздохнув, я вновь принялся рассуждать логически и методично. Судя по всему, Пак всё-таки забрался на стол, затем кто-то нацепил ему на шею верёвку и столкнул вниз. Интересно, каким образом удалось провернуть подобный финт? То есть не то чтобы я хотел это с кем-нибудь повторить, но выяснить не помешает. На столе не было других отпечатков, кроме оттиска подошв Пака. Маленький засранец, похоже, был патологически аккуратен: в комнате как следует прибрано, разбросанных вещей нет... Он что, каждый вечер затевал генеральную уборку? В теории, конечно, такие маньяки встречаются, но на практике мне пока не попадалось ни одного. Но где тогда отпечатки пальцев Пака на столе? Я снова подошёл к собственному столу. Попытался залезть на него без рук, просто шагнув с пола. Наверное, если я буду упорно тренироваться, то месяца через три получится. Или через четыре. Пак убил четыре месяца на тренировки? Гомер не упоминал, что его дружок регулярно выполняет акробатические этюды. Знаю, назвать это уликами не сумеет даже самый-рассамый тупой детектив. Но насторожиться Саймон Лойхо был просто обязан. Я же вот насторожился! Пару мгновений я даже испытывал чувство гордости: не одна Солли умеет шевелить извилинами, я тоже на что-то гожусь! А затем мой сеанс самолюбования грубо прервала трель телефонного звонка. Звонила не Солли — на её номер у меня поставлена особая песня, содержащая исключительно нецензурные обороты. С очередной подружкой я порвал пару недель назад, новой ещё не обзавёлся... Может, Саймон что-то хочет рассказать? Номер на определителе не высвечивался, и это убедило меня в правильности догадки. Но когда я нажал на кнопку соединения, мягкий женский голос, похожий на мурлыканье, но с очаровательной ноткой растерянности, спросил: — Простите, не могу ли я поговорить со сье Тёрнером Крескью? — Я внимательно вас слушаю, эйда, — обладательнице такого милого сопрано невозможно отказать, даже если впоследствии выяснится, что ей девяносто лет и во рту у неё не осталось ни единого зуба. Большего контраста с визгливым, неприятным голосом Солли трудно себе представить! — Меня зовут Анника Фюрц, я невеста Гомера Бефолью, — теплом и нежностью, звучащем в голосе Анники, можно было, наверное, набивать пуховые перины. Я сразу насторожился. Раз девица в разговоре с незнакомым человеком всячески подчёркивает свою близость с Гомером, значит, сейчас начнутся мошенничество и шантаж. Эх, всё-таки Солли дурно на меня влияет: в каждой сладкоголосой женщине вижу обманщицу! И что характерно, редко ошибаюсь. Анника, однако, умудрилась меня удивить. Она всего лишь хотела назначить время для разговора. А Гомер-то взялся за дело всерьёз! Понимает, что мало кто способен ему отказать, и вовсю этим пользуется. Я вспомнил, что завтра в два должен поболтать с милейшим человеком Арнольдом Томариши, и назначил эйде Фюрц свидание в полдень. Раз уж мне всё равно предстоит допрашивать эту задницу Арнольда, так пусть хоть день начнётся с чего-нибудь приятного! Эйда Фюрц тепло попрощалась — так, словно у нас и впрямь намечалось свидание. А что, Гомер рассказывал, что у них с невестой отношения весьма свободные... Покачав головой и усмехнувшись глупым мечтам, я отправился запихивать злосчастные кроссовки в мусорное ведро. Но дойти не успел: новый телефонный звонок помешал мне в кои-то веки сделать хорошее дело. На сей раз звонила именно Солли: — Планы поменялись, — сообщила она вместо «привет, Тёрнер, как дела?». — Жду тебя завтра к восьми, не опаздывай. И отключилась, прежде чем я успел хоть что-нибудь сказать. Не то чтоб я хотел возразить, но... обидно. Впрочем, в этом вся Солли. Раздосадованный, я швырнул чёртовы кроссовки обратно в кладовку и отправился готовить ужин. *** На работу я заявился без опозданий, хотя очень хотелось продрыхнуть до полудня, а потом вместо уныло-злобной физиономии Солли созерцать нежное личико Анники Фюрц. Я уже пробил по инфосети её фотографию и был готов уделить прекрасной фее столько времени, сколько потребуется — и плевать на Арнольда Томариши! Ну ладно, не плевать, но для красного словца можно и приврать немного. Впрочем, увидав развалившегося в гостевом кресле Гомера Бефолью, я быстренько нацепил на лицо озабоченно-деловое выражение и вежливо поздоровался. Гомер тёр глаза и отчаянно зевал; Солли выглядела немногим лучше. Она что, действительно сидела тут и всю ночь смотрела какую-то дурацкую мелодраму, запрещённую из-за порнухи, унылой настолько, что на неё и подрочить нормально нельзя? Нет, я с моей работодательницей точно когда-нибудь или поседею, или свихнусь! Говорить ей об этом я, разумеется, не стал. Поставил чайник, заварил кофе (кто здесь секретарша, к слову сказать? А, ладно...), выдал всем по внушительной чашке, и лишь отхлебнув из своей собственной, спросил: — Что новенького? — Результаты по вскрытию пришли, около часа назад, — сообщила Солли, сосредоточенно цедившая кофе из своей чашки. Меня за него даже удостоили благосклонным кивком — вот что значит вовремя засунуть гордость в задний карман и подлизаться! — Я немедленно сообщила о новостях господину Бефолью, и он подъехал, как только смог. То есть, как только сумел отодрать зад от постели. С ума сойти, эксгумацию и последующий осмотр провели настолько быстро? Похоже, этой ночью сладко дрых один лишь я! — Мне жаль, сье Бефолью, но вашего друга действительно убили, — кофе действительно действовал на Солли благотворно: ей почти удался сочувственный взгляд. Гомер крепко сжимал свою чашку в ладонях и даже, кажется, не пригубил — то ли кофе для золотого мальчика оказался слишком хреновым, то ли известие и без того разбудило его окончательно. Услыхав слова Солли, он кривовато усмехнулся: — Не скажу, что я удивлён, сами понимаете. Тем не менее... я почти рад. Приятно знать... что я ни при чём. — С последним я бы могла поспорить, — Солли всегда отличалась охренительным тактом и безукоризненной вежливостью, точно-точно. — Убили его из-за близости к вам, другие версии, пожалуй, можно и не рассматривать. Но вы прямо этому не способствовали. И он действительно ничего не имел против того, чтобы жить дальше — уж не знаю, с вами или без. — И что теперь? — Гомер вскинул голову и поглядел на Солли уже безо всякой улыбки. — Теперь мы начнём выяснять, кто именно его убил. А убийца, соответственно, всячески этому противодействовать, — выхлебав остатки кофе одним глотком, Солли отставила чашку и пристально уставилась на Гомера: — Так что я, пожалуй, спрошу вас ещё разок: чего именно вы от нас хотите? Может, разумней не знать, что там стряслось между Паком и кем-то из ваших очень близких знакомых? Прежде, чем ответить, Гомер молчал с полминуты. Затем хриплым голосом произнёс: — Чего я хочу? Всё просто: я хочу, чтобы та тварь, которая убила моего Пака, сначала заживо сгнила в тюрьме, а потом сгорела бы в аду. Вот чего я хочу. — Это хорошее желание, — удовлетворённо кивнула Солли, и я видел: она действительно довольна ответом. — Мне даже жаль, что я не могу пообещать вам его исполнить в точности. Но я могу попытаться. Это я обещаю. — Договорились, — оскалился Гомер. Улыбкой эту гримасу, на миг обезобразившую его хорошенькую мордашку, назвать было никак нельзя. Впрочем, Солли ответила ему похожей ухмылкой. Эти двое и впрямь нашли друг друга. Поколебавшись немного, Гомер спросил уже совсем другим тоном: — Как... что с ним случилось? — К нему пришёл кто-то из знакомых, — спокойно сообщила Солли. — Он открыл дверь. Была ссора, затем, очевидно, посетитель ушёл, но пришёл вновь, потому что у него были ключи от квартиры. Ушёл громко, пришёл тихо. За это время Пак выпил снотворное: в организме его не обнаружено, зато имеются остаточные эффекты, свидетельствующие о том, что какая-то дрянь парня срубила. Может, наркотики, не знаю. — Пак не употреблял! — горячо возразил Гомер. — Разумеется. Поэтому чем бы его ни накачали, подействовала эта гадость быстро. Затем его повесили, инсценировав самоубийство. Кем бы ни был убийца, место преступления он обработал тщательно. Полиция кое-что заметила, но без улик сложно работать, да ещё и жертва из неполноправных, и к тому же семья Бефолью, будем честными, намекнула на нежелательность пристального внимания к себе. Так что дело радостно закрыли, объявив всё самоубийством. Благо, убийца хорошо постарался, заметая следы. — Кем бы ни был этот гад, я хочу, чтобы он сдох, — прошипел Гомер. — Это мы уже обсудили, — вмешался я. — Здесь все разделяют ваши чувства, сье Бефолью. Скажите лучше, у кого могли быть ключи от квартиры Паскаля Марзи? — У эйды Торпашари, у самого Пака... Был ещё третий комплект, его Прескотт забрал. Я быстро вывел на экран своего компьютера список, переданный нам вчера Гомером. Так, Прескотт, Прескотт... ага, вот он: Прескотт Хоукинс, двадцати трёх лет, полноправный третьего разряда. Один из разряженных мальчиков, сопровождавших сиятельного Гомера. — А этот Прескотт... — я помедлил, подбирая формулировку, — в каких отношениях он был с Паком? — Да ни в каких, — фыркнул Гомер. — Скотти у нас не по мальчикам, я знаю точно. Может, он Пака и недолюбливал, но скрывать такое всегда умел. Арнольд на его фоне — деревенщина неотёсанная. Мне оставалось лишь кивнуть, подавив желание закатить глаза или пожать плечами. Гомер Бефолью был абсолютно в своём репертуаре — наглый, убеждённый, что весь мир ему должен и что уж кто-кто, а он всё обо всех знает. Неудивительно, что смерть Паскаля произвела на этого самовлюблённого парня такое гнетущее впечатление. — Вы, случайно, не можете сказать, где сье Хоукинс был в ночь гибели Пака? — Случайно могу, — улыбка Гомера стала откровенно иронической. — Со мной он был, всю ночь. Перечислить ночные клубы? — Да, пожалуйста, — не отказал я себе в маленькой мести. Гомер наморщил лоб и старательно перечислил. Получилось пять пунктов — немало, однако! Список совпадал с тем, который сье Бефолью предоставил полиции, только сейчас было на два названия больше. Солли тоже это заметила и непонимающе нахмурилась. — Нам просто там не понравилось, — отмахнулся Гомер, когда я объяснил ему причину нашего с Солли недовольства. — Мы туда забежали буквально на минуту. В одном у охранников морды были слишком недружелюбными, в другом какая-то пьяная шалава облила Арнольда выпивкой прямо на входе. Мы поржали, Арнольд обиделся, и мы свалили оттуда. Пошли по прямой, в «Хвост гадюки». В конце концов, мы уже так набрались, что двигаться могли лишь по прямой. Гомер поглядел на нас, словно приглашал разделить удачную шутку, но мы с Солли оставались серьёзными. — И сье Хоукинс всё время оставался в поле вашего зрения? — Нет, — хохотнул Гомер. — Он в сортир уходил, трижды или четырежды. Но не думаю, что за пару минут он сумел бы добраться до дома Пака и вернуться обратно. Вспомнив о Паке, Гомер предсказуемо помрачнел. Похоже, он действительно относился к любовнику более чем серьёзно. — Хорошо, сье Бефолью, — Солли решительно взяла инициативу в свои руки. — Тёрнер должен будет поговорить со сье Хоукинсом в ближайшее время. Вы же понимаете, что теперь ваша семья куда активней начнёт прессовать полицию и вас лично? — Это ещё почему? — Гомер растерянно нахмурился. — Потому, — Солли сейчас общалась с клиентом, словно с несмышлёным ребёнком, — что убийство совершил кто-то из вашего круга. Сам или нанял помощника — неважно, главное, что в ходе следствия могут выплыть... некоторые тайны, которые люди вашего круга предпочитают тихонько замести под ковёр. Газетчики ведь давно пронюхали о вашем романе с неполноправным, верно? — Есть такое, — пожал плечами Гомер. — Отец и дед им затыкают рты, но не всегда можно сдержать прессу, особенно если её спонсируют дедовы политические конкуренты. — Ну вот. Самоубийство Пака ещё можно было скормить журналистам, как романтическую историю, связанную с разрывом отношений и предстоящей свадьбой, убийство же — дело совсем другое, и очень грязное. Если информация о нём выплывет, за эту историю ухватятся все, кому не лень, а не лень будет очень многим, поверьте. Полагаю, ваша семья захочет, чтобы всё выглядело, как разборки крутых парней из Восточных кварталов... — У Пака не было никаких дел с бандами из Восточных! — У человека из Восточных всегда есть какие-то дела с бандами, — убеждённо обрезала Солли. — Он может их не афишировать, может не тащить в новую жизнь, может даже искренне поверить, что их больше нет, этих дел, — но однажды что-то случается и... в общем, не стоит скидывать со счетов Восточные, но я всё же предполагаю, что бандиты здесь ни при чём. Считайте это интуицией, если хотите. — Присоединяюсь к вашей интуиции, — мрачно сказал Гомер. — Думаешь, дело связано со свадьбой? — уточнил я. Гомер поморщился, а Солли раздражённо мотнула головой: — Всё с самого начала вертится вокруг этой проклятой... простите, сье Бефолью, запланированной свадьбы! Только слепой может этого не заметить. Кстати, теперь, когда Паскаль Марзи мёртв, свадьба состоится? — Не знаю, — Гомер скривился, будто нюхнул тухлятины. — Я полагал, что... а, чёрт! Он ссутулился и прикусил губу. — Чёрт, чёрт, чёрт! А ведь теперь меня и впрямь ничего больше не держит! И поводов отказываться нет... Я начинаю ненавидеть собственную свадьбу, хотя уж Анника-то здесь точно ни при чём! Она жаждет вынашивать детей не больше, чем я — их зачинать! — Вот и славно, — Солли спокойно и даже несколько удовлетворённо кивнула. — Вот и напирайте на это. Вы хотите устроить поминки, у вас нервный срыв и вообще жизнь опостылела, пусть дадут вам передышку или катятся к чёрту, если не хотят, чтобы вы последовали за драгоценным вашему сердцу Паскалем. Сумеете сыграть убедительно? Несколько секунд Гомер растерянно хлопал глазами, затем ладонью поставил челюсть на место и расхохотался: — Сделаю. А ваш подход мне нравится, дьявол вас раздери! — Замечательно. Уж не знаю, кто и зачем пытается устранить все препятствия к свадьбе, но лучше сделать так, чтобы его попытка оказалась бесплодной, — Солли оскалилась. — Может, даже удастся заставить кого-нибудь невиновного помочь с поисками убийцы, если свадьба напрямую окажется завязанной на месть за Паскаля... — Намёк понял, — Гомер поднялся, воодушевлённый. — Пойду, порепетирую. Я так слыхал, вы, сье Крескью, намерены к полудню быть у нас, допросить мою невесту? Я кивнул. — Замечательно! Проверю ваш допуск и дам нагоняй придурку, который его наверняка не оформил. Всего хорошего! Когда Гомер вышел, мы с Солли посмотрели друг на друга достаточно невесело. — Думаешь, кто-то в доме, кроме Гомера, возьмётся нам помогать? — осведомился я, вертя в руках карандаш. — Чёрта с два! — фыркнула Солли. — Но заставить их побегать и поволноваться нужно, я считаю. Отчёт о вскрытии у тебя в почте, ознакомься. И мне точно нужно знать про этот проклятый третий комплект ключей! Отследи его, даже если понадобится приставить Прескотта Хоукинса к стенке и творчески поработать над его физиономией. Я ухмыльнулся и уселся за компьютер, разбираться со вскрытием. Поначалу ничего нового по сравнению с кратким пересказом от Солли для себя не вынес — накачали некоей дрянью из какого-то только химикам известного хренразберинового ряда, точнее сказать не представляется возможным. Потом... хм! — Солли, а я правильно из всей этой научной белиберды понял, что спиртное в Паскаля Марзи влили уже потом, когда он валялся в отключке? — Абсолютно верно. Иначе следы снотворного были бы куда более ясно выраженными. Вот умеешь же подмечать, когда хочешь! Я привычно пропустил шпильку мимо ушей. Это Солли, обижаться бессмысленно, хамить глупо — в споре с применением площадной ругани она выигрывает в девяти случаях из десяти, а в десятом ей просто лень. — То есть, он сначала выпил эту хрень из кучи букв, отрубился, потом его очень аккуратно накачали спиртным. Бара в его доме не было, судя по полицейским фотографиям, в холодильнике нераспечатанная бутылка мартини... Знаешь, я ненавижу фараонов! — Да ладно, — Солли что-то набирала на своём компьютере и, не отрываясь от этого занятия, пожала плечами. — Можно подумать, первый неполноправный, дело которого замотали. — Не первый, — вздохнул я. — Но... а, ладно! — Ты слишком много времени работаешь со мной, — вынесла вердикт Солли, продолжая тарабанить по клавишам, словно сумасшедшая. — Тебя начала волновать всякая хрень, которая полноправного по определению волновать не должна. Кстати, вот тебе мысль: мать Гомера, эйда Катарина Бефолью, в девичестве Мэтсвинд, работает в фармакологической фирме, принадлежащей отцу. — Угу... В смысле, она могла легко забрать с работы эту непроизносимую дрянь? — А ещё она знает, как сделать, чтобы снотворное не обнаружили. Вот ты знаешь, что оно несовместимо с алкоголем? И я не знала. А Данута знает, потому как она доктор. И эйда Бефолью знает. — И ещё куча народу с медицинским образованием, я полагаю, — буркнул я. — Марсия Торпашари почти уверена, что Паскаль ссорился с мужчиной. — Это не означает, что женщина не стояла тихо в стороне, — парировала Солли. — И не означает, что женщина потом не вернулась. — Повесить Пака она не могла. Он всё-таки не хрупкий неженка, а парень с приличными габаритами. — А я и не говорю, что повесила, — Солли хмыкнула. — Я вообще не утверждаю, что это она, я так, версию проверяю. Ну да. И проверяет, как обычно, на мне. Любит она меня, что тут скажешь... — В общем, вешал его определённо мужик, — подытожил я. — Или женщина с домкратом, который притащил мужик. Потом утащил — полиция домкрата не обнаружила. И замёл следы. Впрочем, заметать следы могла и женщина. Солли расхохоталась, и я слегка утешился. В конце концов, более бредовой версии даже она придумать бы не сумела! Закончив разбираться с отчётом и поболтав с Солли ещё некоторое время, я бросил взгляд на часы и поднялся. — Уже? — Солли недоумённо приподняла бровь. — Пробки в центре. Не хотелось бы опаздывать, лучше по окрестностям погуляю, — пожал плечами я. — А, — кивнула моя работодательница и вновь уткнулась в монитор. На самом деле, я просто хотел пожрать в сети кофеен «Миллион чашек» — там по утрам были неплохие скидки. Но говорить об этом неполноправной, которую туда не пустят ни за какие деньги, почему-то казалось... неправильным. Возможно, Солли права и я в самом деле чересчур много с ней общаюсь. *** Особняк Бефолью располагался в элитном квартале на окраине Лэнгхем-сити. Таких окраин, где проживание стоит дороже, чем пентхаусы в центре города, у нас две: Западный холм и Долина сверчков. Мэтсвинд жил на Холме, Бефолью уехали в Долину. Во времена, когда я ещё не пил и не играл, а был относительно приличным человеком — то есть, до двадцати двух лет, — я посещал лекции по истории архитектуры. Родители видели меня не то архитектором, не то инженером-проектировщиком — в общем, кем-то значительным и важным, с кем советуются полноправные третьего или даже четвёртого разряда. Мне, разумеется, их замыслы казались редкостной скучищей, и большая часть науки выветрилась из головы сразу же, как только я бросил университет. Но кое-что осталось. Вилла Бефолью совершенно точно была сотворена поклонником палладианства — два этажа плюс мансарда, идеальная симметрия, четыре одинаковых фасада с ионическими портиками и балюстрада, украшенная полуголыми статуями в притворно-целомудренных позах. Последнее, впрочем, было некоторым отступлением от канона — полагаю, дань консервативным пристрастиям Хораса Мэтсвинда. Здание венчал сферический купол с застеклённой верхушкой, позволявший солнечному свету беспрепятственно проникать под крышу. Вокруг виллы был разбит безупречных линий сад с посыпанными песком дорожками и подстриженными в форме сложных геометрических фигур деревьями. Не люблю такое, я за честные рощи и тёмные аллеи. Впрочем, меня никто не спрашивает. Ограда вокруг особняка выглядела ажурной вязью из белого пластика, но глаз у меня остаточно намётан: внутри пластика наверняка имеются провода, чтобы пускать электроток на купола-навершия, а такой пластик используется в автомобилестроении, то есть, способен выдержать нападение взбесившегося слона. Или прямое столкновение с малолитражкой. Возле ворот стояла небольшая будочка, где скучал широкоплечий, налысо бритый охранник с внушительными бицепсами, трицепсами и прочим — тоже наверняка внушительным. Я направился прямо к нему. Охранник оживился, но узнав, кто я, снова поскучнел — в списках я значился, спасибо Гомеру. Меня попросили подождать, и вскорости явился слуга — длинный и худющий, похожий на мумию в дорогом костюме. Вообще, конечно, обидно, что у слуг Бефолью одежда стоит на два порядка больше, чем моя, но такова жизнь. Ожившая мумия шлёпала по ступенькам довольно резво, и мне пришлось поднапрячься, чтобы за ней успеть. Меня проводили в крытую оранжерею, пронизанную лучами солнца, пропитанную запахами диковинных цветов, всю такую воздушную и здорово напоминающую приют нежной, одинокой феи, ожидающей своего прекрасного эльфа. Или прекрасного принца. В общем, Анника Фюрц умела производить впечатление. Нежная блондинка с очаровательными голубыми глазами, одетая в льющуюся с плеч шёлковую тунику, удивительным образом подчёркивающую соблазнительность её форм, но ничего не открывающую и не демонстрирующую. Всё в рамках пристойности, но честное слово — полуголые шлюхи оставляют куда больший простор для воображения. Дизайнер, наверное, бешеные деньги отхватил за такой наряд. После стандартного вопроса о допустимости аудиозаписи Анника кивнула и изящно уселась в мягкое кресло, подбородком указав мне на точно такое же напротив. Взяла с подноса на ажурном столике витаминизированный коктейль, кивнула мне — я вежливо отказался, а она сделала пару глотков и неожиданно усмехнулась: — Итак, сье Крескью, вы — тот самый детектив, который рискнул поверить в душещипательную историю Гомера? — Увы, да, — я настроил аудиоприёмник и несколько смущённо развёл руками. — Хорошо, — внезапно сказала Анника. — Гомеру был необходим кто-то, кому можно всё рассказать начистоту и не наткнуться на равнодушие или осуждение. — Простите? — Ой, ну не изображайте из себя святую невинность! Я знала о Паке. Все знали. Молчали, конечно, — о таком не принято говорить в нашем кругу. — О таком вообще не принято говорить среди полноправных, — хмыкнул я. — Ну вот, вы понимаете! И сразу, упреждая ваши вопросы, — меня всё устраивало. Я прищурился: — То есть, вы утверждаете, что связь Гомера с парнем... — Давайте уже прямо, — перебила меня Анника, — связь Гомера с неполноправным, вы это имели в виду? Чертовка глядела на меня весело и зло. Оставалось лишь ухмыльнуться и согласиться с ней. — Вы наверняка пробивали мой статус, — внезапно голос Анники стал очень усталым. — Разумеется. Плюс четыре. — Вот именно. Проклятые плюс четыре, и это означает, что я здоровее племенной кобылы, то есть, с рождения предназначена конкретному человеку для спаривания. Мне ещё повезло — Гомер неплохой парень, мы с ним прекрасно ладим. Мы учитываем интересы друг друга, это многое значит... Вы ведь всего-навсего плюс три, верно? — Ошибаетесь, — на сей раз я усмехнулся несколько принуждённо. — Плюс два с позапрошлого года. До той поры я числился в подозрительных личностях с потенциально неплохим генофондом и возможными невыявленными психическими расстройствами. — Ох! — Анника азартно подалась вперёд, глаза её возбуждённо заблестели. — То есть, вы из плюс первых? Вы преступник? — Вот прямо там преступник, — махнул я рукой. — Так, играл по мелочи, запутался в долгах... И вообще, мы, вроде как, обсуждаем историю Гомера? На самом деле, эту девочку я более-менее понимал. Запертая в клетке собственного предназначения, определённого ещё до того, как она сделала первый шаг. Если вдуматься, то в этом смысле у плюс вторых и в самом деле куда больше прав. Мне достаточно доказать, что я сделал четырёх детей любой женщине (или нескольким женщинам) своего разряда. Простая проба ДНК — и я свободен. Никаких тестов на генетическую совместимость, никаких бесчисленных проб, даже комиссия по определению текущего здоровья проходится всего дважды в год, а не каждый месяц, как у плюс четвёртых. Да и кормить спиногрызов не надо — от государства полноправной женщине на ребёнка полагается неплохое содержание, если он, конечно, здоров. Ну и учитываем ещё дальвизор и дурацкие сериалы, сделавшие из плюс первых дикую смесь монстров и героев. Откуда девочке знать банальную правду — что в категорию «сомнительных» отправляют всего-то навсего ребят, у которых нет толстого кошелька, позволяющего подмазать где надо? Деньги обладают уникальной возможностью ослеплять членов комиссии по благонравию. А так и плюс первые, и плюс четвёртые — грехи и грешки примерно одинаковы. В былые деньки я вовсю пользовался статусом, и, бывало, мне удавалось подцепить на ночь такую вот роскошную крошку. Амплуа рокового плюс первого, по которому плачет горькими слезами тюрьма, и до нулевого статуса лишь один шаг, удавалось неплохо, чего уж говорить. Потом надоело. Относительно честная жизнь превращает человека в зануду. Появляется что терять, уходит кураж... Нет, если девочка начнёт заигрывать — я поддержу инициативу, но делать первый шаг уже не стану. Анника явно колебалась, но всё-таки решила быть паинькой. Жаль, чего скрывать. Она хороша. — Да, конечно, Гомер... — её изящные пальцы потеребили ножку бокала. — В общем, вы, кажется, понимаете, что я имела в виду, и это хорошо. Мы с Гомером несвободны. Его папенька просмотрел мои характеристики и зарезервировал меня для сыночка, когда мне исполнилось, помнится, семь месяцев. Гомеру тогда было полтора года. Я получила всё для сохранения и поддержания здоровья, в пять лет меня вообще перевезли в особняк Бефолью. С тех пор я общаюсь с Гомером довольно тесно — положение обязывает, — и единственным способом не возненавидеть его было постараться его понять. По-моему, он поступил точно так же. В итоге мы знаем друг о друге очень многое, в том числе и об интимной стороне жизни. — То есть, о Паке? — Да, разумеется. О Паке в первую очередь. Он такой милый... был милым, — Анника раздражённо поставила бокал на столик. — Прошло почти три недели, а я никак не привыкну говорить о Паке в прошедшем времени. Это... напрягает. Сейчас я ей почти верил. — Гомер раздражён, он не смирился с потерей, сье Крескью, и жизнь в особняке Бефолью стала... достаточно сложной. По сути, Гомер — избалованный мальчишка, привыкший получать всё, чего захочет. Я знаю, поскольку сама такая. Он хочет Пака, и никто из его прихвостней его не устраивает. Но Пак мёртв, и Гомер впервые, наверное, не в состоянии добиться цели. Он бесится и изливает свою злость на всех, кому не повезло оказаться рядом. И в этом, сье Крескью, заключается моё алиби. Ну, или отсутствие мотива, если хотите. Мне нравился Пак, он делал Гомера... добрее. Хорошо влиял на него. Предугадать реакцию Гомера на убийство Пака — дело плёвое: нужно просто представить, как отреагировала бы я. — Вы не ревновали? — уточнил я на всякий случай. Анника фыркнула: — Вы слушали меня вообще? А, ну да, список вопросов, который необходимо задать... Нет, я не ревновала. Я радовалась за Гомера. И за себя: мне не нужно было следить за здоровьем Гомера после его очередного загула, потому что Гомер перестал устраивать пивные марафоны и прочие глупости. У него был Пак, и ему хватало Пака. Если уж хотите кого-то подозревать, то приглядитесь к дружкам Гомера из плюс третьих, вот всей этой компании: Арнольду, Прескотту и прочим бездельникам. Каждый из них хотел бы занять место Пака, даром, что они по бабам! А мне Пак нравился: он знал своё место, предпочитал держаться в тени, не собирался устраивать из их с Гомером жизни публичное шоу — и Гомера одёргивал, к слову сказать. Иначе о порочных склонностях наследника Бефолью уже давно трубила бы вся жёлтая пресса. Вот вам, кстати, ещё мотив: был какой-то хлыщ с одиннадцатого канала, жаждавший взять у Гомера с Паком интервью об их любви. Пак резко отказался, я даже не думала, что наш тихоня умеет быть таким категоричным, и Гомер прогнал того придурка взашей. — А как звали придурка? — насторожился я. — Да не помню! То ли Смитсон, то ли Грегорсон... Мы тогда и не думали, что такие вещи нужно будет запоминать. Выгнали — и здорово. Но уходя, этот Смитсон-Грегорсон угрожал Гомеру. — В чём заключались угрозы? — Обычные вопли обделённого жизнью идиота. Что он так просто не оставит Гомера в покое, что семейство Бефолью ещё заплатит... О, вспомнила! Этот парень выступал за реформу законодательства. Ну, чтобы ребятам из плюсовых разрядов можно было заключать браки с минусовыми, просто детей делать от кого скажут. Знаете, есть такая политическая группировка, называется «Равноправные». У них девиз ещё: «Плюс на минус даёт любовь». Не радикалы, просто дебилы. Кажется, парень был из этих. Я кивнул понимающе. Слыхал, как же, ещё как слыхал! Во-первых, почтенный Хорас Мэтсвинд не устаёт их громить в своих программных речах, а во-вторых, мы с Солли обстряпывали для них пару делишек. Собирали компромат на сильных мира сего. Они и впрямь не радикалы, эти ребята, но называть их дебилами — по крайней мере, их руководство — я бы не стал. У них связи в очень странных кругах, и не удивлюсь, если вскорости они станут модными. Что ж, если Смитсон-Грегорсон из их рядов, найти его труда не составит. Но если очаровательной Аннике Фюрц хочется обругать приятелей Солли, то мешать ей я ни в коем случае не стану. — Хорошо, давайте теперь вернёмся к друзьям Гомера. Вы сказали, они все претендовали на место Пака... — Не в таких выражениях, сье Крескью, но да, я сказала именно это, — на губах Анники вновь заиграла лукавая улыбка. — Можете припомнить какие-нибудь... особые случаи? Агрессия, насилие, может, заговор против Паскаля? Анника задумалась, затем пожала плечами: — По мелочи — сколько угодно. А крупных ссор не было. Знаете, у нас тут все такие, — эйда Фюрц сделала волновое движение ладонью, — мелкие змейки. Шипят по углам, кусают исподтишка, а на поверхности тишь да гладь, все друг другу улыбаются. По-крупному они ругались только с Гомером. Но Гомер точно не убил бы Пака! Грустно, но я в этом вопросе с Анникой Фюрц был целиком и полностью согласен. Я уже хотел было попрощаться, но вдруг вспомнил нашу с Солли перепалку и поинтересовался: — С остальной семьёй Гомера вы ладите? — С семьёй? Я здесь со всеми в хороших отношениях, сье Крескью. По-другому, увы, никак. На миг улыбка Анники стала очень-очень грустной. Я не знал, играла она или говорила правду, и предпочёл не заострять на этом внимания. Просто попросил её описать семейство Бефолью. — Сье Андреас — хороший человек, хотя его и можно назвать несколько... озабоченным по поводу собственного статуса, — Анника задумчиво потёрла подбородок. — Что вы имеете в виду? — Он изо всех сил пытается поддержать реноме. Его можно понять: семейство Мэтсвиндов выбрало его, как когда-то выбрали меня, и воспитывали... в соответствующем духе. Нет-нет, ничего определённого, но жить в особняке, где тебе каждый день ненавязчиво, но очень доходчиво напоминают, откуда ты родом и как больно упадёшь, если перестанешь соответствовать строгим правилам, — это... непросто. Для такого нужен особый характер, и сье Бефолью поначалу пришлось несладко. Он мальчик, девочки воспринимают это проще. «Знала б ты одну девочку, которая не воспринимает такое совсем», — подумал я, но, разумеется, промолчал. В конце концов, я мог лишь предполагать, как повела бы себя Солли, если б её жизнь сложилась по-другому. Возможно, эйда Фюрц права, и никакого Армагеддона не случилось бы. Так, локальное землетрясение, пара особняков исчезает в адской расщелине, а в остальном Солли считали бы милашкой. — Когда всё... утряслось, юный Андреас, по словам старых слуг Мэтсвиндов, сильно изменился. Он очень ответственно подошёл к новому статусу и с тех пор ведёт себя образцово. Того же требует и от семьи. Ему не повезло, младшая дочь, Сильвия, получила статус всего плюс три, и никакие деньги не помогли, так он чуть было не отправил её в интернат в глухую провинцию. Эйда Катарина устроила ему грандиозный скандал, и Сильвия осталась, но с тех пор её жизнь стала достаточно сложной. Я представил, что именно малышка Анника подразумевает под «сложной» жизнью, и мне стало жаль бедолагу Сильвию. — Пак, к слову сказать, поддерживал Сильвию, как мог. Гомер даже ревновал немного. Уж не знаю, в шутку или всерьёз... Но Пак много времени проводил с Сильвией, даже научил её гонять в какую-то виртуальную игру. Они это так называли, «гонять в игру». Полагаю, слэнг Восточных кварталов. Сье Андреас был недоволен, но особенно не протестовал. Видимо, когда у Сильвии упал статус, ей стало можно многое из того, что раньше было запрещено. А вот тут сложно ошибиться — в голосе Анники прозвучала самая настоящая тоска. — Эйда Катарина тоже не протестовала? — Ну как сказать... Она с самого начала не хотела видеть Пака в этом доме. Именно она, а не сье Андреас. Но когда поняла, что Гомер просто сейчас развернётся и уйдёт жить к Паку, то моментально изменила мнение. Эйда Катарина в целом отличается, ммм, гибким подходом к решению проблем. И может уступить, если видит, что по-другому нельзя. Ну а потом, когда Пак стал часто здесь появляться, она уже спокойней восприняла его дружбу с Сильвией. Тем более, что Пак старался проявлять такт и не оставаться с девушками этого дома наедине, даже со служанками. Они и в игру свою гоняли во второй малой гостиной, где каждый мог их в любой момент увидать. Время шло, слуги не сплетничали, так что, думаю, эйда Катарина достаточно быстро успокоилась насчёт дочери. — А насчёт Гомера? — О, насчёт него она успокоилась после нескольких разговоров с Паком. О чём, кстати, во всеуслышанье заявила на одном из семейных ужинов. Не знаю точно, но, кажется, Гомер был ей благодарен. Интересная мать семейства. Возможно, Анника Фюрц не ошибается, и Катарина Бефолью действительно смирилась с увлечением сына неполноправным. А если нет? Доступ к фармацевтическим препаратам, изрядная толика хладнокровия и — как там сказала Анника? — гибкий подход к решению жизненно важных вопросов? Вдруг Солли опять попала в точку? — Ну а сёстры Гомера, что вы можете рассказать о них? — Старшая, Матильда, уже замужем и здесь бывает редко. На меня она производит впечатление женщины, очень похожей на эйду Катарину, хотя повторюсь — я мало с ней знакома. Про Веронику, вторую дочь, вы, наверное, и сами читали. По крайней мере, жёлтая пресса о ней пишет едва ли не чаще, чем о Гомере. Да уж, об этой тусовщице даже я иногда узнавал что-нибудь из светской хроники по дальвизору. — Она замужем, но сохранила девичью фамилию вопреки мнению всей родни. Уже одно это её вполне характеризует, я полагаю. Ну и бесконечные скандалы, конечно же. Но знаете, — Анника задумалась, подбирая слова, — в отличие от Гомера, Вероника знает, где находится черта. И не переступает её. — Как она относилась к Паку? — Наверное, так же, как и Матильда. И как эйда Катарина. Редкое единодушие в этой семье, — Анника едко усмехнулась. — Ясно. А эйда Сильвия, стало быть, с Паком дружила? — Да, я уже упоминала об этом. Патрисия, четвёртая из сестёр, к Паку была, по-моему, абсолютно равнодушна. Впрочем, она ко всему равнодушна, кроме игры на арфе. Вы же знаете, что она выступает на межконтинентальном уровне? — дождавшись моего кивка, Анника продолжила: — Она победительница кучи конкурсов, и поэтому, возможно, ей разрешат рожать поменьше, хотя и вряд ли. Всё-таки превосходные гены, абсолютный слух... Но для её карьеры исполнительницы замужество и роды станут серьёзным ударом. — Понимаю, — мрачно и сочувственно вздохнул я. Больше разговаривать с Анникой было не о чем. Мы достаточно тепло попрощались. Она выразила надежду, что оказалась полезной, я, разумеется, эту надежду всячески поддержал. Выходя от Анники, я наткнулся на Прескотта Хоукинса. Вживую Прескотт был чуть менее приглажен и чуть более брутален, чем на фотографиях и видео. На макушке волосы топорщились, и парень даже не пытался их сейчас пригладить; вторая и четвёртая пуговицы на рубашке расстегнулись, а рукава Хоукинс очень небрежно закатал — правый короче левого. Вполне возможно, парень подслушивал: он выглядел шокированным. Точнее сказать, он изо всех сил строил из себя крутого мачо, много повидавшего на своём веку, но лёгкий тремор рук и чуть более резкие, чем надо, движения, его выдавали. Гомер наверняка уже провёл с ним разъяснительную работу, потому что, когда я кивнул Прескотту, тот машинально ответил и сделал несколько шагов по направлению ко мне. Очевидно, у Прескотта не было ни малейших сомнений в том, кто я такой. — То есть, Пака и вправду убили? — выдохнул он, подойдя поближе. Я развёл руками: — Ничего не попишешь, экспертиза показала... — Но это же всё меняет! — Хоукинс раздражённо дёрнул головой. — Что именно меняет? — Прескотт был мне очень интересен, пусть я и пытался это скрыть по мере возможности. Именно он снимал квартиру для Пака, именно у него имелись ключи, а если хорошенько постараться — так наверняка можно отыскать мотивы и возможности. Чёрт подери, денег у сье Хоукинса наверняка хватает! Мог и нанять кого-нибудь. Правда, чтобы Пак открыл дверь, надо, чтобы этот «кто-нибудь» был ему знаком... Но наверняка можно придумать ситуацию, в которой Скотти виновен! — Ох... Послушайте, сье Крескью, у Гомера тяжёлый характер, и если ему что-то втемяшилось в башку — то пиши пропало: он не отступится. На сей раз ему втемяшилось, будто он влюблён в Пака. Все ждали, когда он опомнится, пресытится... Он должен был, понимаете? Его влюблённости проходили за пару недель! — А на этот раз всё длилось куда дольше, не так ли? — О чём я и толкую! Да ещё и с неполноправным... Сье Крескью, я ничего не имею против неполноправных, среди них попадаются неплохие ребята, и Пак, собственно говоря, был именно из таких, но надо же знать меру! Гомер после свадьбы не мог, не имел права с ним встречаться, по крайней мере до рождения первого ребёнка! — Поэтому они поссорились? — Пак в кои-то веки поступил разумно, ага! Он не был святым, что бы вам ни втирал Гомер. Та ещё штучка... — Хоукинс дёрнул плечами, словно избавляясь от надоевшего пиджака. — Принципы у него, видите ли! В некоторых вопросах он никого не слушал, даже Гомера, представляете? Я-то представлял, и сочувствовал... нет, не убитому Паку. Парень нравился мне всё сильнее и сильнее. Я сочувствовал своре, которую Гомер собрал вокруг себя. Богатеньким мальчикам, не смеющим сказать своему благодетелю коротенького словечка «нет». Интересно, может это служить мотивом для убийства? Парень из влиятельной семьи ходит на задних лапках вокруг Гомера Бефолью, выполняет каждую его прихоть, получает в ответ лишь презрение и иногда снисходительное поглаживание, а тут какой-то неполноправный... Где справедливость, спрашивается? — Где справедливость? — вдохновенно продолжал вещать Хоукинс. — У Пака была квартира, были деньги... был Гомер! Он мог попросить у Гомера всё, что хочет! А он... Хоукинс внезапно остановился и улыбнулся — зло и беспомощно: — Он не хотел. Как Гомер ему всучивал эту квартиру — вы не представляете! Арнольд говорил, что Гомер вам рассказывал, ну так он и половины не рассказал, он у нас гордый. Он умолял Пака, уж не знаю, на коленях или нет, но всерьёз умолял. А потом носился по городу, устраивал Пака на пристойную работу, поскольку тот, видите ли, не нанимался в содержанцы, и за дорогую квартиру хотел платить сам! Не смог, конечно. Это была первая квартира, не та, в которой Пака нашли. Вторую ему искал, кстати говоря, лично я. Мансарду, апартаменты без нового ремонта, чтобы можно было хоть как-то оправдать низкую стоимость. И то пришлось договариваться с хозяйкой: она назвала Паку только треть цены, остальное выплачивал Гомер, тайно, а то бы наш гордец снова съехал в свои Восточные кварталы, где ему и место! Но знаете... — Прескотт хмыкнул и покачал головой: — Знаете, я почти любил Пака за это всё. Ненавидел, да, но если б они порвали с Гомером — я бы, наверное, попытал счастья... Ага, кажется, мы добираемся до сути! По крайней мере, тема квартиры уже всплыла, теперь бы аккуратно перейти к проклятым ключам, имевшимся у убийцы... — Я думал, ты хотел подбить клинья к Гомеру, — удивлённо вскинул я брови. — Мой папенька точно бы этого хотел, — ухмыльнулся Хоукинс. — А я... В общем, это неправильно, что Пака убили. Он был... это неправильно, понимаете? Переходить дорогу Гомеру я бы никогда не рискнул, вы не подумайте, но... я не такой богатый, у меня нет влияния, и я не плюс четвёртого разряда. Может, Паку понравилось бы со мной? С Гомером ему было трудно, я же видел. Даже не с самим Гомером, а со всем этим, что вокруг. Я знаю, как мы все смотрели на Пака, я сам так на него смотрел, а он держался, ни слова не сказал... в общем, наверное, поэтому я и поверил в самоубийство. Поверил, обвинял себя и... просто хотел, чтобы всё закончилось как можно скорее. Но если это убийство — то тут я помогу вам, чем смогу. — Ты правда порвал бы с Гомером ради Пака? — знаю, спрашивать нужно было не об этом, но уж больно любопытство заело. — Честно? Скорее всего, нет. Моя семья слишком сильно зависит от Мэтсвиндов и Бефолью. Но если бы Гомер отступился... не знаю. Знаю только, что всю жизнь презирал бы себя, если б не попробовал. И учтите: я не очень-то верю, что Пак ответил бы мне взаимностью. Но попробовать — это же не преступление, верно? Я смотрел на вконец запутавшегося мальчишку и не знал, верить ли ему, и если верить, то насколько. Да и ключи эти несчастные не давали мне покоя. Так и не решив пока, что делать, я задумчиво кивнул: — Не преступление, разумеется. Скажи, а Гомер мог бы убить Пака во время случайной ссоры? — Ни за что, — уверенно ответил Прескотт. — Гомер никогда не поднимал на Пака руку, даже когда они орали друг на друга по полчаса без передышки. — Это часто случалось? — На моей памяти — пару раз. Обычно Пак старался свернуть разговор, если видел, что назревает крупная размолвка. Поворачивался спиной и уезжал к себе. Гомер его не преследовал — опасался, что если он это сделает, Пак опять уберётся в Восточные... и никогда не вернётся. Он мог, я думаю. Переживал бы, но принципы у него всегда стояли на первом месте. Гомер знал, что свой шанс он уже израсходовал. Да у Гомера и ключей-то от квартиры Пака не было! Вот он, подходящий момент! — Хорошо, а у кого были? Хозяйка дома говорила о трёх комплектах ключей, Прескотт! Одни у неё, вторые — у Пака, а где третьи? Глаза Хоукинса внезапно широко распахнулись, он охнул и севшим голосом произнёс: — У Ортеги... — У кого? — У Ортеги Хименеса, — ровно и отчётливо сказал Прескотт Хоукинс. — Это начальник охраны Бефолью, подчиняется непосредственно сье Андреасу. И ему очень, очень не нравилось, что Гомер так серьёзно увлёкся Паком. — С чего вдруг ключи оказались у Ортеги Хименеса? Домовладелица отдала их лично тебе, как я понимаю? — Ага. Я попытался было всучить их Гомеру, но он шарахнулся, как чёрт от ладана. Думаю, он слишком хорошо себя изучил и знает: если б у него были эти ключи, он бы не удержался, шпионил бы за Паком, и всё могло закончиться погано. Так что я подумал и передал их сье Хименесу. У него они лежат, словно в банковском сейфе. Впрочем, не удивлюсь, если в сейфе они и лежат. Хименес всегда очень пунктуален и педантичен. Всё должно быть на месте, разложено по полочкам — ну, вы понимаете. Я не то чтобы понимал, но в целом достаточно живо представил себе хозяйственного и деловитого начальника охраны семейства Бефолью. Дают ключи — возьмём ключи, не вопрос, а вот насчёт отдать их обратно — это уже надо подумать. — Как он отнёсся к тому, что вы отдали ему ключи? Он вообще знал, от чего они? — Знал, — вздохнул Прескотт. — Я ему сказал. А что такого? Он спросил, я сказал. Я же думал, что нормально всё! — Оно и было нормально, — поморщился я, — до самой смерти Паскаля. То есть, узнав, что ключи от квартиры Пака, сье Хименес воспринял это спокойно? — Достаточно спокойно, — пожал плечами Прескотт. — По нему особенно не скажешь, как он к чему-то относится. Я объяснил ситуацию, он кивнул, забрал ключи и ушёл куда-то по своим делам. А я успокоился и думать даже об этом забыл! Врёт или говорит правду? Чёрт, ну почему мне всё время приходится иметь дело с записными лгунами? Так до конца и не определившись, я попрощался с Хоукинсом и направился разыскивать Арнольда Томариши. Попавшийся на пути слуга вызвался помочь. Мы проходили мимо большой столовой, где обедало семейство Бефолью, и стеклянные двери дали мне возможность бросить туда беглый взгляд. Увиденное поражало правильностью — идеальная семья, точь-в-точь такая, как на картинке в учебнике по этикету, даже Гомер каким-то странным образом умудрился встроиться в общую тональность. Глава семьи сидел во главе стола. Андреас Бефолью был холёным, импозантным мужчиной, из тех, которые даже стареют красиво и с шиком. По правую руку от него располагался наследник, по левую — жена, дочери занимали места чуть поодаль. Две сидели рядом с матерью, третья — в самом конце стола. Я предположил, что это и есть та самая Сильвия, пария в своём семействе. На её губах играла неуверенная улыбка, но глаза... такие глаза обычно встречаются в Восточных — глаза загнанного животного. Рядом с Гомером оживлённо жевал ветчину какой-то мужчина — видать, муж одной из сестёр. Накрахмаленные салфетки, накрахмаленная скатерть... Улыбки тоже казались накрахмаленными — намертво прилипшие к губам, одинаково безупречные, одинаково неестественные в своей естественности. Изо всей компании живой казалась лишь Сильвия — ну и ещё в какой-то степени Гомер. — Прошу сюда, — слуга свернул направо, и я последовал за ним. Разговор с Арнольдом получился достаточно пустым. Он подтвердил, что видел Прескотта в ту ночь, когда убили Пака, а также перечислил мне те же названия клубов, что и Гомер. Насчёт ключей Арнольд ничего не знал, но высказал дельную мысль: — Тут повсюду видеокамеры, и у членов семьи есть к ним доступ. Одна — я точно знаю — направлена на сейф, код от которого только у сье Андреаса и у Ортеги. Попросите Гомера, пускай он выдаст вам запись. Кажется, сообщение об убийстве Арнольд тоже пока не сумел переварить. По крайней мере, он громко и невнятно возмущался идиотом, которому пришло в голову убить Паскаля. — Ещё немного — и Гомер сам устал бы от стервеца! А что теперь? Теперь Пак навеки застыл в сиянии своей долбанной безупречности! Любовь до гроба, кенотаф, поминальная служба — по неполноправному, представляете? И он собирается использовать это убийство для того, чтобы оттянуть свадьбу! Наверное, до бесконечности будет выкобениваться. Пак бы его со временем уболтал, в крайнем случае, сам ушёл бы — он понимал, что важно, а на что можно забить! Нет, ну каким дебилом надо быть, чтобы прикончить Пака! И что мы теперь делать будем, Гомер ведь точно с катушек сорвётся! По мне, Гомер уже сорвался с катушек, причём давно. Но сье Томариши переживал искренне — или был одним из самых искусных лжецов на свете. Только погружённый в горе человек не замечает той горы косяков и противоречий, которые выдал мне Арнольд в ходе своего пламенного выступления. Когда я уже хотел было покинуть безупречный особняк Бефолью, меня перехватил Гомер: — Ну как, нашли что-то полезное? Я поделился с ним известием о третьем комплекте ключей и Ортеге Хименесе. Гомер заметно погрустнел: — А вот с ним вы так просто не поговорите. Не человек, а кремень! Но я попробую — правда, попробую! С вами, кстати, папа внезапно возжаждал побеседовать. Только не сейчас. Он перезвонит. Не то чтобы я жаждал потолковать со сье Андреасом Бефолью, но когда такие, как он, велят дожидаться их, остаётся лишь почтительно склонить голову. И надеяться, что о тебе позабудут. Времени до вечера ещё оставался вагон, и я решительно набрал номер Элиаса Камайни — руководителя «Равноправных». Дозвонился с третьего раза — Элиас очень, очень занятой человек. Когда всё время роешься в грязном белье кучи народа, движимый благой целью сделать лучше паре-тройке человек, то дел у тебя хватает, по себе знаю. «То ли Смитсон, то ли Грегорсон» оказался Бивзом Смитсоном, и он действительно работал на Одиннадцатом, в основном раскапывая всякое дурнопахнущее для ССН — «Сводки скандальных новостей», программы, лично у меня вызывающей рвотные позывы, хотя меня чистоплюем назвать уж никак нельзя. Помимо этого, Бивз Смитсон делал рекламные ролики, призывающие помогать неполноправным и жертвовать на разнообразные социальные программы. Похоже, успокаивал таким образом нечистую совесть. Или просто у человека крайне разносторонние интересы. Мы договорились, что Смитсон подъедет в «Крескью и партнёры» ближе к вечеру, причём без видеокамеры и аудиоприёмника. В последнем я сильно сомневался, ну да и ладно. Генератор белого шума мы с Солли приобрели ещё в прошлом году, и с тех пор он не раз успешно применялся. Подъехав в агентство, я приподнял бровь, увидав разбитую, видавшую виды тачку Саймона Лойхо, на нашем платном парковочном месте, предназначенном для клиентов. Воистину: если полиция может где-нибудь поживиться за счёт налогоплательщиков, она непременно это сделает! И за гамбургеры с пивом я ему вчера платил... Саймон подъехал недавно: парковочный счётчик отсчитывал третью минуту. Значит, ничего серьёзного я пока не пропустил. Я зашёл в агентство и застал очередную безобразную сцену: Саймон и Солли самозабвенно друг на друга орали, используя словечки, которые могли довести ревнителей чистоты слога до инфаркта, а какого-нибудь парня с Восточных — до комплекса неполноценности, ибо он подобных конструкций не сумел бы выдать даже под угрозой смерти. Понять, в чём там было дело, я не мог, так что уселся в своё кресло и приготовился долго ждать. Но не получилось — Саймон быстро понял, кто тут на самом деле беззащитная жертва, и переключился на меня. — Вы, два полудурка! Вы обязаны были сообщить мне! Почему я узнаю о том, что было совершено убийство, от адвокатов семьи Бефолью? Я лишь развёл руками, сохраняя на лице маску показного добродушия и кротости. И в самом деле, почему бы это... В смысле, почему семью Бефолью так серьёзно заинтересовало убийство Пака? Сдаётся мне, Саймон тоже задавался этим вопросом, потому и бесился. — Я жду ответа, чёрт тебя дери! — Произошла ошибка, сье детектив. Мы обязательно исправимся, сье детектив. Я прошу прощения, сье детектив, такого никогда не повторится, сье детектив, — оттарабанил я. Саймон скривился так, словно хватанул неразбавленного лимонного соку. — Два клоуна, — вздохнул он, хлопнувшись в кресло для клиентов. — Два чёртовых безумных клоуна. И почему я вас терплю? — Потому что ты нас создал и мы тебе нужны, сье детектив, — фыркнула Солли. — Ты испытываешь к нам родительские чувства, хоть никогда это и не признаешь. — Иди ты... — поморщился Саймон, а я внезапно понял, что Солли абсолютно права. В конце концов, мой папаша частенько испытывал желание меня выпороть или ещё чего-нибудь похуже сотворить. Наверное, таковыми и бывают истинные родительские чувства. Другой вопрос, что большинство родителей их успешно сдерживает — вот как сейчас сье детектив. — Ладно, рассказывайте, чего вы там накопали, — похоже, Саймон окончательно успокоился и вернулся в рабочее состояние. Возможно, он ездит к нам ещё и для того, чтобы выпустить пар. Полицейским это сделать сложно — в семью работу нести нельзя, на заключённых отыгрываться инструкция не велит, а на начальстве и подчинённых отрываться запрещает здравый смысл. Только и остаётся, что собачиться с Солли, благо, той это тоже нравится. Я покосился на Солли, но та безразлично кивнула, и я принялся вводить Саймона в курс дела. Тот хмурился, временами мрачно кивал, временами задавал наводящие вопросы. — В квартиру Паскаля я тебя впущу, осмотримся ещё раз, вместе, — наконец сказал он. — Я с вами, — внезапно подала голос Солли. Я удивлённо на неё покосился: моя работодательница не из тех, кто радостно мотается по местам преступлений. Или ей с моих слов так не понравилась эйда Марсия, что решила насолить достойной женщине? Вряд ли — Солли не заморачивается мелкими пакостями, если они требуют оторвать зад от кресла и поехать дальше супермаркета через пару домов от агентства. — Что ты думаешь там найти? — поинтересовался Саймон. Солли неопределённо помотала рукой с зажатой в пальцах очередной пачкой чипсов: — Не знаю. Что-нибудь, на что полноправные обычно не обращают внимания. Если оно там есть — я найду. Если нет — скажу об этом. — Логично, — покивал Саймон, а Солли продолжила: — Фотографии полиция делает лучше меня, так что тут я и заморачиваться не стану. Я хочу понять, каким человеком был этот Пак. Пока что я его видела чужими глазами и слышала о нём от других. Теперь хочу взглянуть на его вещи. Люди врут, вещи — нет. Честно говоря, вот в этом — вся Солли. Переубедить её нереально. Иногда мне кажется, что если Солли перестанет видеть в людях только тёмные стороны, наступит конец света. Или — что куда вероятнее — конец Солли. Если выражаться метафорически, она питается дурными наклонностями людей, как вампиры — кровью. Я знаю, что несу полную чушь, но рациональное зерно в этой чуши всё-таки имеется, зуб даю. Мы договорились о том, что встретимся у дома Торпашари завтра, если у Саймона не найдётся внезапно других занятий. Затем он отбыл, так ни словом и не обмолвившись о внезапном интересе семейства Бефолью к бедолаге Паку. Некоторые вещи полицейским просто нельзя обсуждать с обычными людьми. Когда Саймон сел в машину и уехал, немилосердно чадя мотором, я задумчиво обронил, глядя в никуда: — Вряд ли Гомер натравил своих адвокатов... — Вряд ли, — согласилась Солли. — Тогда кто? Убийца? — Всякое может быть... На этом глубокомысленном заявлении беседа увяла, и я занимался блаженным ничегонеделанием до самого вечера, когда нас осчастливил своим появлением журналист из «Равноправных». У Бивза Смитсона всё было плавным и округлым — лицо, пузо, движения... Даже когда он приветственно помахал мне короткой пухлой рукой с пальцами, похожими на сардельки, это тоже вышло как-то ну очень... округло. Плавно и мило. А вот смотрел Бивз Смитсон остро и колюче, даром, что на его пухлых губах расцвела дружелюбная улыбка. Я представился и кратко описал ситуацию. Улыбка увяла сама собой, и Бивз печально вздохнул: — Вот как, значит... Вы уверены, что это убийство? — Эксперты уверены, — пожал я плечами. — Могу, если хотите, показать заключение патологоанатомов. — Хочу, но... давайте договоримся, — Бивз потёр переносицу, собираясь с мыслями. — Я расскажу вам всё, что знаю, а вы мне дадите эксклюзивное интервью, когда завершите расследование. Сразу оговорюсь: знаю я немного. Пару секунд Солли размышляла, затем отрицательно покачала головой: — Не выйдет. Материала на этом деле вы не сделаете: не потому, что не захотите — просто не сможете. Не дадут. В крайнем случае, Одиннадцатый канал перекупят и закроют. — Всё так серьёзно? — поморщился Смитсон. — А как по-вашему, Мэтсвинд — это серьёзно? — парировала Солли. Бивз вздохнул, почесал затылок и мрачно кивнул: — Ладно, ваша взяла. И почему я вечно делаю всем одолжение? «Потому что недавно мы сделали одолжение твоему боссу», — подумал я, но ничего не сказал. — Что вы хотите знать... Солли? Я ведь правильно помню, вы предпочитаете, чтобы вас называли по имени? Солли проигнорировала вопрос и серьёзно поглядела на Бивза: — В каких, по-вашему, отношениях Паскаль Марзи состоял с Гомером? — О, в идеальных! Насколько это возможно в случае с таким говнюком, как Гомер. Они ладили. Паскаль чаще всего выступал в роли заботливой няньки, Гомер огрызался и время от времени закатывал сцены, но, в общем, обоих это устраивало. Гомер Бефолью даже научился сам делать приятное кому-то, кого не видел ежедневно в зеркале во время умывания. Добывал Паку всякие приглашения на выставки, на которые обычно неполноправным вход закрыт, посещал с ним представления в театре — спал на них, разумеется, но Пака это не особо расстраивало, как я понял. — Вы следили за ними? — Некоторое время. Недели две, не больше. Затем я выяснил, что Пака совершенно невозможно раскрутить на интервью, и прекратил заниматься бесплодным занятием. Думал поговорить с Гомером, но тот посоветовался с Паком, и номер не выгорел. Солли заинтересованно подалась вперёд: — А как вы планировали раскрутить Гомера? На что надеялись его подцепить? Бивз расплылся в улыбке: — На отношение к Паскалю его дружков. Вот уж кто третировал парня чуть ли не круглыми сутками! У меня имелась пара интересных фотографий и, как я и предполагал, Гомера они заинтересовали. — Вы их принесли? Фотографии оказались... ну, как обычно. Мерзкими. Арнольд Томариши, тычущий пальцем в заледеневшего Пака на фоне гогочущих парней в дорогих костюмах. Прескотт Хоукинс, сметающий со стола чашку с кофе прямо на колени Паку. И ещё штук шесть столь же выдающихся образчиков фотографического искусства, менялись только действующие лица. Солли выспросила имена молодчиков и аккуратно их записала, а я мысленно застонал, сообразив, кто именно должен будет всем этим заниматься. — После того, как Гомер увидал фотографии, он почти готов был сдаться, — Бивз с сожалением причмокнул. — Жаль, очень жаль. Если бы они раскрыли свои чувства... может, всё бы сложилось иначе. «Ага, Паскаля убрали бы побыстрее», — подумалось мне. Я промолчал, конечно, но поймал взгляд Солли и убедился в правильности своего мнения. На прощанье Бивз обещал звонить, если узнает что-нибудь ещё. Солли серьёзно его поблагодарила. Когда пухлая фигура Смитсона растворилась в вечерних сумерках, Солли пожала плечами и сказала: — Мне нравится программа его организации. — Да ну? — я скептически изогнул бровь. — Представь себе. Она обращается одновременно к высоким чувствам и к низменным инстинктам. Что-то да сработает. Ставлю на второе, но и первое со счетов сбрасывать нельзя. Я ухмыльнулся. Солли была неисправима. *** Следующее утро началось с визита Ортеги Хименеса, который прибыл не один, а с адвокатом семейства Бефолью. Звали адвоката Авессалом Эбенезер Ханчмэн, по крайней мере, так было написано на визитке, которую он с порога мне всучил. Внешний вид Авессалома наводил меня на мысли, что он приходится роднёй дворецкому Бефолью, по крайней мере, вышел из той же мастерской по изготовлению мумий. Наверняка мастерская первоклассная — в другой Бефолью заказов не делают. Ортега Хименес, напротив, был крепко сбитым человеком с выдающейся вперёд челюстью, характерным перебитым носом боксёра и жёстким взглядом тёмно-карих глаз. Вообще, в нём всё казалось жёстким — и поросшие чёрными волосками кулаки внушительных размеров, и коротко стриженые волосы, и даже костюм — о стрелки на брюках вполне можно было порезаться. Человек, во всём любящий порядок и потому пришедший с адвокатом. Впрочем, только ли поэтому? Разговор начал Авессалом Ханчмэн, заявивший, что визит сье Хименеса — это жест доброй воли, и я обязан перед этой доброй волей преклониться и воздать ей трёхкратную хвалу. Конечно, он не выразился настолько прямо, но имел в виду именно это, я уверен. Когда я не стал устраивать ритуальных плясок, сье Ханчмэн был непритворно удивлён. Или притворно — адвокаты такой народ, что смогут сплясать и спеть на похоронах собственной матери, если этого потребуют интересы дела. Хименес глядел прямо перед собой и, похоже, вовсе не интересовался всем тем, о чём разглагольствовал его адвокат. От аудиозаписи они отказались. Точнее, Ханчмэн отказался, а Ортега Хименес по-прежнему демонстрировал чудеса неподвижности и не проронил ни слова. — Расскажите, пожалуйста, о том, кто имеет доступ к вашему сейфу, — попросил я, умудрившись вклиниться между высокопарными изречениями Ханчмэна. — Сье Хименес, я рекомендую не отвечать на этот вопрос, поскольку он затрагивает интересы вашего работодателя, — тут же встрял адвокат. — Понятно... Эйда Майан, запишите: по словам адвоката Ханчмэна, доступ к сейфу имеет работодатель сье Хименеса, — довольно резко сказал я. Солли тут же изобразила послушную секретаршу и забарабанила по клавишам. — Эй, ничего подобного я не говорил! Я имел в виду... — Впоследствии сье Ханчмэн от собственных слов отказался по неизвестным причинам, — продиктовал я, перебив адвоката, который побагровел от подобной неучтивости. Мне показалось, или уголки губ Ортеги Хименеса дёрнулись в подобии усмешки? Нет, наверное, показалось. Начальник охраны Бефолью был слишком хорошо вышколен, чтобы позволить себе такие вольности. — Послушайте, я не понимаю, зачем мы вообще пришли? Чтобы подвергаться оскорблениям? — Ханчмэн негодовал очень напоказ. Увы, но рассерженная мумия смотрится круто только на экранах дальвизоров. В жизни она вызывает смех. — Сье адвокат, я тоже не понимаю, зачем вы пришли, — мне не слишком хотелось танцевать ритуальные танцы, и я решил говорить напрямик. В разговорах с законниками такое иногда помогает: они теряются, потому что не привыкли ни к чему подобному. Их мир — это мир полутонов, недомолвок и намёков. — Мы разговариваем лично с вами уже десять минут, и за всё это время вы не сказали ничего, заслуживающего внимания. Вы пришли, чтобы показать мне вашего клиента? Простите, но я могу полюбоваться на его лицо и в общественной сети. Или вам нужно доказать Гомеру Бефолью, что вы старались изо всех сил, но злобные детективы сами вас прогнали? Так он вам не поверит, уж извините! — Доступ к сейфу есть практически у всей семьи, — внезапно заговорил Ортега Хименес. У него был хриплый и грубый голос, такие бывают у горьких пьяниц и профессиональных военных. — Но открыть сейф могу я и сье Андреас Бефолью. Разумеется, всегда есть вероятность того, что кто-нибудь подсмотрел процесс смены шифра. — Он происходит раз в неделю или раз в три дня? — уточнил я. Авессалом Ханчмэн надулся, словно огромная рыба-собака, а Хименес неожиданно усмехнулся: — Раз в неделю. В сейфе охраны не хранится никаких секретных документов, поэтому в армейских протоколах изменения шифра нет надобности. — Но видеокамера наведена на него постоянно? — Да. Как раз на случай, если кто-то, кому не положено, залезет в сейф. — Вы не могли бы выдать видеоплёнку, на которой запечатлена ночь убийства Паскаля Марзи? Сье Хименес вновь закаменел, а адвокат Ханчмэн встрепенулся и твёрдо заявил: — К величайшему сожалению, это невозможно. — Почему? На ней виден кто-то, берущий ключи от квартиры Паскаля Марзи? — Мой клиент не ответит на ваш вопрос, — быстро произнёс адвокат. Солли, равномерно тарабанящая по клавиатуре, бросила на него из-за экрана очень заинтересованный взгляд. Честно говоря, я тоже был изумлён. — Вашему клиенту есть, что скрывать? Ответа снова не последовало. На дальнейшие вопросы Ортега Хименес не отвечал и вскорости откланялся. На выходе поглядел мне пристально в глаза и потряс руку, едва не раздавив. Почти не разжимая губ, произнёс: — Поговорите с Гомером... Я кивнул, толком не понимая, зачем Ортега это делает. Лицо у него было серьёзным, как нравоучительная проповедь благотворителя в приюте для неполноправных, оказавшихся в стеснённых жизненных обстоятельствах. С такими лицами обычно и совершают самые жуткие глупости в жизни. Когда я поделился своими наблюдениями с Солли, та пожала плечами: — Ну, раз человек хочет, чтобы ты пообщался с Гомером, — уважь почтенного сье, пообщайся. Разговором больше, разговором меньше... Только не сейчас. Не будем заставлять семью Бефолью подозревать беднягу Хименеса. — Общение с Гомером каждый раз заставляет меня вспоминать, как мало я получаю, — буркнул я. Солли не отреагировала, поскольку зазвонил телефон. Выслушав короткое сообщение, моя секретарша-работодательница мрачно зыркнула на меня и произнесла, поджав губы: — Планы меняются. Лойхо может пойти с нами в квартиру Пака или сейчас, или когда-нибудь в далёком будущем. Едем на твоей машине, по пути заверни в супермаркет, орешков купим. — И чипсов, — я вздохнул, понимая, что Солли опять не позавтракала, а значит, её стервозность объясняется недостатком кучи всякой фигни в организме. Чем в таком случае объяснить сволочизм Солли, когда она сыта, я не знаю — может, переизбытком той же самой фигни? Саймон Лойхо поджидал нас на парковке возле дома эйды Торпашари. Мрачно покосился на пакет чипсов в руках у Солли, но ничего не сказал. Мы направились к дому, поднялись на последний этаж, и Саймон сломал печать. Квартира Пака была такой же чистенькой и аккуратной, как на фотографиях. Обычно осмотр места преступления — это процедура, в ходе которой всё переворачивают вверх дном, но здесь фараоны не особенно заморачивались. Самоубийство — оно и есть самоубийство, да ещё в случае с неполноправным... Чего возиться? Солли глубоко вздохнула и двинулась по квартире, идя медленно, шаря руками вокруг, словно нащупывая в воздухе... что-то. Я так и не понял, что, хотя уже видел пару раз это шоу в её исполнении. Она оглядывалась по сторонам, будто маленькая, заблудившаяся девочка, даже в глазах появилось подобие беззащитности. Позади меня тихонько выдохнул Саймон. — Не знаешь, что она ищет? — спросил я, когда Солли скрылась в ванной комнате. Полицейский моргнул, и на миг на его лице столь явно и отчётливо промелькнула зависть, что мне стало неловко. Затем Саймон нехотя ответил: — Она ищет улики. Аналитик, чего ты хочешь? У неё... свой метод работы. А то я не вижу, что свой, на другие не похожий! Хотя какой вопрос — такой ответ. Выйдя из ванной, Солли произнесла, жалобно скривив губы: — Он протёр всю квартиру, да? Моющего средства осталось на донышке. — Не всю, — покачал головой Саймон. — Только гостиную и прихожую. Зато щедро — улик не отыскать. — Да, — кивнула Солли, — щедро. На обоях остались следы. Он не умеет нормально убирать. Наверное, просто смотрел, как это делают слуги. В чём он унёс тряпку? Я её здесь не нашла. Я замер, осознав, что они разговаривают об убийце. — Наверное, в пакете, — пожал плечами Саймон. — В мусорном пакете, — задумчиво сообщила Солли. — Смотри: у Пака все вещи разложены по полочкам. У него нет ни кульков, ни бумажных пакетов, он аккуратно их выбрасывал. Значит, мусорный пакет. Идём, взглянем? На упаковке могли остаться следы. Мы зашли на кухню — такую же аккуратную, как гостиная и спальня, но, в отличие от гостиной, основательно обжитую. Чувствовалось, что именно здесь Пак проводил порядочно времени. Интересно, почему? Накрахмаленная скатерть на столе, салфетки с забавными кувыркающимися медвежатами, подставка для портативного компьютера... — Отсюда красивый вид, — Солли поглядела в окно. — Клумбы цветут с ранней весны до глубокой осени, а вон та стеклянная крыша во время заката должна давать изумительные переливы цвета. А ещё здесь теплее, чем в остальном помещении. Да, он любил здесь сидеть. Она не слишком-то грациозно опустилась на стул, стоящий возле подоконника, пробежала пальцами по оконной раме. — Знаешь, — Солли, похоже, не обращалась ни к кому из нас, — ты был неплохим парнем, Пак. Может, даже хорошим. Твоя смерть сделала мир хуже. Мир, правда, не заметил, потому что он и так хуже некуда, но всё равно... На миг у меня перехватило дыхание, хоть я и не склонен к излишним сантиментам. Мне показалось, что фигура толстой девчонки, сидевшей на стуле, раздалась в плечах, стала выше и стройнее, а волосы из мышиных превратились в каштановые. На миг мне представилось, что вот там, на своём любимом месте, уютно устроился Пак. Любуется закатом, отражающимся от стеклянной крыши, переписывается в личном чате с Гомером, а на плите булькает какой-нибудь заковыристый супчик, названия которого я и не знаю... Я сморгнул — и видение исчезло. Увидится же... В чертовщину я не верю. Просто упахался и устал. Все мы устали. Но всё-таки... Мир стал хуже — да, Солли? Убийство Паскаля Марзи внезапно перестало быть просто делом, превратившись в нечто глубоко личное. Это неправильно, что умер хороший парень Пак. Это неправильно, что мир перешагнул через его смерть и двинулся дальше, как ни в чём не бывало. Неправильно. Несправедливо. И пускай Солли молчит, глядя в окно, пускай Саймон хмурится и отворачивается — в этот миг я точно знал: они считают точно так же. А несправедливость надо устранять. Это не всегда в наших силах, но попытаться, определённо, стоит. — Я отправлю пакеты на экспертизу, — тихо произнёс Саймон. — Хорошо, — отозвалась Солли. Она встала, огляделась по сторонам уже нормальным взглядом. Задумчиво кивнула каким-то своим мыслям. — Да. Улик здесь больше не осталось. Но я увидела всё, что хотела. «Что? Что ты хотела? Что увидела?» — хотелось мне спросить, но я опять промолчал. Возможно, попозже... Возможно, когда-нибудь. Мы вышли из квартиры, и Солли вновь стала сама собой — невыносимой заразой и занудой в одном флаконе. — Доставь меня в офис и съезди к семье Пака. Может, они что-нибудь знают. Маловероятно, но всё же... — Мы их уже опрашивали, — резко сказал Саймон. — Им ничего не известно. — Полиции они ничего не скажут, — отмахнулась Солли. Саймон пожал плечами, но затевать бессмысленный спор не стал. Визит к семейству Марзи занял у меня остаток дня. Я не люблю ездить в Восточные. Там грязно, там воняет, поскольку уборщики мусора заезжают туда хорошо если раз в неделю, и помойки разлезаются во все стороны, мусор вываливается из контейнеров и целыми днями валяется под ногами равнодушно проходящих мимо людей. Там одинаковые бетонные коробки, в которых копошатся люди, словно муравьи в гигантском муравейнике. Там улицы носят не названия, а порядковые номера, и никому даже в голову не приходит, что может быть иначе. Там правят бал банды, а фараоны предпочитают туда не соваться. Фараонам хочется жить и не хочется увязать в разборках неполноправных. Семья Марзи очень хотела, чтобы убийцу их сына нашли, но надеяться на это никто не спешил. Как Солли и предполагала, с бандой Пак косвенно был связан — у его брата на бритом затылке красовались три четвёрки, знак банды «Куб-Четыре». Но Уэйн Марзи категорически отрицал, что у кого-то из восточных мог быть зуб на Паскаля. — Он с детства другой, — рычал Уэйн, и я ему верил. — Он хотел выучиться и выучился. Хотел найти работу — и нашёл. Я говорил ему не связываться с этим полноправным ублюдком, но Пак меня не послушал. Его пришил кто-то из богатеньких, попомните моё слово! Я кивал, а мать Паскаля, худенькая темноволосая женщина, тихонько смахивала с глаз слёзы. Уэйн, если бы мог, тоже бы, наверное, заплакал, но ему было нельзя. Крутые парни не плачут. — Когда вы разговаривали с Паком последний раз? — За два дня до его... убийства, — плечи эйды Марии Марзи дрогнули, но она сдержалась и не зарыдала. Уэйн плюхнулся на новый диванчик (подарок Пака?) и обнял мать. Так они и сидели вдвоём, потерянные и несчастные. — Пак регулярно звонил, пару раз в неделю. А потом... потом нам позвонил его Гомер и спросил, не у нас ли Пак. Уэйн сказал, что нет... — Я послал этого богатенького ублюдка! — рявкнул Уэйн. — Но он перезвонил, и мать ему ответила. — Тогда я и поняла... — эйда Марзи прикусила губу. — Я поняла, что приключилась беда. — Я им всем ещё отплачу, клянусь! Уэйн разорялся ещё долго — а что ему оставалось? Сильные парни не плачут, они мстят. Когда я уходил, Уэйн грубо дёрнул меня за плечо, развернул и произнёс: — Узнаешь, кто это сделал, — скажешь мне, понял? Я кивнул, ещё не зная толком, сдержу ли это обещание. Уэйн начал было описывать, какие беды меня ждут, если я промолчу, но замолк на полуслове, а затем совсем другим тоном сказал: — Ты... просто звякни мне, ладно? Я на миг прикрыл глаза, вспомнил Солли, ласкающую пальцами оконную раму, вспомнил фото Паскаля, безумные глаза Гомера Бефолью, — и ответил: — Ладно. Я звякну. Вернувшись домой, я плеснул себе в стакан высокоалкогольного и залпом выпил. Легче не стало, зато хотя бы сумел задремать. Впрочем, поспать по-человечески мне не удалось. Солли подняла меня среди ночи, и пока я беспомощно и сонно матерился в телефон, коротко сообщила: — Хименеса убили. Езжай к Бефолью, тебя там ждут. Остатки сна как рукой сняло. Путаясь в штанинах и рукавах рубашки, я кое-как оделся, плеснул в лицо холодной воды и выехал на пустынные улицы Лэнгхем-сити. Было свежо. Накрапывал мелкий дождик — из тех, которые можно даже назвать приятными, особенно если ты сидишь в машине и на тебя не каплет. Мимо меня проносились тёмные дома с редкими огоньками в квартирах, хозяева которых полуночничали. Фонари бросали полосы света на мокрую автостраду. Подъезд к особняку Бефолью был перекрыт полицейским кордоном, а окрестные бордюры, деревья и даже кусты оккупировали журналисты. Щелчки фотокамер и бубнёж в микрофоны странным образом не диссонировали с переговорами полицейских, хотя обычно они казались мне несовместимыми. Сержант, командовавший патрулём, узнал меня и дал дорогу. Я уловил несколько любопытных взглядов — похоже, когда я буду выезжать, то получу несколько любопытных предложений от ребят с журналистскими бейджами. Жаль, что ответить на них придётся отказом — мог бы неплохо заработать. Саймон Лойхо ждал меня возле будки охранника. Молча протянул электронную копию контракта, согласно которому я приглашался полицией в качестве вольнонаёмного консультанта для расследования обстоятельств гибели сье Ортеги Хименеса. Я широко улыбнулся и подписал. Вот и дополнительный заработок привалил, пускай небольшой, зато надёжный! — Идём, — буркнул Саймон. Когда я увидал место происшествия, моя улыбка испарилась, словно её и не было. Смерть всегда требует к себе почтения, особенно смерть насильственная. Считайте меня суеверным, но я видал людей, относившихся к чужой смерти без уважения. Как правило, они заканчивали очень плохо. Мне выдали бахилы и перчатки. На месте преступления без этого никак. Когда я вижу по дальвизору очередной сериал, где бравый сыщик лапает голыми руками очередную улику, мне делается тошно. Я понимаю, нельзя подкидывать преступникам умные мысли насчёт того, как укрыться от правосудия, но хотя бы элементарные вещи режиссёр со сценаристом у фараонов уточнить могли? Подсобка с сейфом находилась за комнатой охраны. Несколько мониторов печально светились синим, остальные показывали происходящее в доме. Ничего необычного: куча шныряющих по комнатам роскошного особняка фараонов, перепуганные слуги, собравшиеся в одной из гостиных... Хозяев видно не было — пресловутая «тайна личной жизни», похоже. Соответствующие видеокамеры кто-то заботливый отключил, а жаль. Я бы не отказался сейчас посмотреть, скажем, на эйду Катарину или того же Гомера. Да и Арнольд Томариши с Прескоттом Хоукинсом ещё не покинули мой личный список подозреваемых. Серые стены, окрашенные равномерно и уныло, наводили тоску. То ли на подсобку краски не хватило и взяли, что придётся, то ли Бефолью придерживались строгих принципов относительно того, какого качества краска положена слугам, а какого — хозяевам. Сломанная и буквально выпотрошенная видеокамера печально мигала красным огоньком. Сейф — большой и пузатый — был нетронут, и сейчас возле его дверцы копошился криминалист. В воздухе стоял специфический запах химикатов, распыляемых по поверхностям предметов для поисков потожировых отложений. В принципе, для снятия отпечатков пальцев может сойти и порошок от ксерокса или мелко помолотый какао, но препараты, используемые полицейскими, эффективней и помогают выявить не только отпечатки, а, скажем, капельки пота. Ортега лежал лицом вниз в луже подсыхающей по краям крови. Одет в костюм, несмотря на поздний час. Я нахмурился: — Когда его убили? — Труп ещё не остыл, — ответил вместо Саймона криминалист. — Полагаю, часа два или три тому назад. — Его нашёл один из охранников после обхода, — пояснил Саймон. — Зашёл доложить, не обнаружил на месте, увидал, что дверь в подсобку открыта... Полицию, по его словам, вызвал сразу же. — По его словам... — я задумчиво кивнул. — А на самом деле как было? — Чёрт его знает, — дёрнул плечом Саймон. — Полагаю, минуты через две-три, когда разбудил хозяина и получил от него указания. Охранник говорит, что видел сье Хименеса живым в двадцать два часа сорок три минуты. В час двенадцать Ортега Хименес уже валялся тут застреленный. Охранник пощупал пульс, убедился, что босс мёртв, и дальше действовал согласно инструкции. Эксперты засунули под тело видеозонд — ранение огнестрельное, слепое, калибр, похоже, крупный. — В доме такой нашли? — Всё намного хуже, — Саймон поджал губы. — Охранник утверждает, что пистолеты примерно такого калибра находятся на вооружении у всей охраны. Мы конфисковали их, проводим контрольный отстрел. Но один пистолет так и не нашли. — Чей? — я предчувствовал ответ, но должен был его услышать. — Самого Хименеса. Сейчас обыскиваем окрестности. Вызвали водолазов — может, убийца выкинул орудие убийства в пруд. Я замялся, но всё-таки спросил: — А ключи от квартиры Паскаля Марзи отыскались? — Тихо-мирно лежат в сейфе. Поможешь криминалистам? От таких предложений частные детективы обычно не отказываются. Я исключением не стал. Осмотр места происшествия — процесс длительный и муторный. А второй такой осмотр за день выматывает нервы почище судебного процесса. Нужно обращать внимание на каждую мелочь, не пропускать ни одной пылинки, и всё это — под яркие вспышки фотокамер. Неприятная процедура, честно говоря. Мы провозились до самого утра. Я использовался криминалистами в качестве подставки и лишнего стеллажа — подать вон ту хрень, подержать вот эту штуковину... В носу щипало от едких химикатов, глаза слезились от недосыпа и неприятного электрического света софитов. Орудие убийства так и не нашли. Улики тоже — или они затерялись среди массы информации, трудолюбиво собранной криминалистами. В конце концов, мы с детективом Лойхо и не сомневались: Ортегу Хименеса убил кто-то, проживающий в особняке Бефолью. Кто-то, побывавший в этой комнате не раз и не два. И поди отыщи его следы среди прочих! Когда небо начало светлеть, а мои глаза — слипаться, я отпросился в сортир. И совершенно не удивился, увидев Гомера, преградившего мне дорогу. Лишь вяло подумал: «А нельзя было после, когда я уже сделаю все свои дела?». Гомер выглядел бледным и потерянным, совершенно не похожим на нагловатого хозяина жизни, каким представал перед людьми обычно. У него слегка подрагивали губы, а в руках он держал обычный компьютерный мини-диск. — Сье Хименес оставил мне это... на случай, если с ним что-либо случится, — произнёс Гомер трагическим шёпотом, и мне захотелось рассмеяться. С ума сойти, вот и я оказался участником дальвизорного сериала про идиотов, которые не могут рассказать сыщику всё как есть, а взамен предпринимают безумные меры предосторожности! При этом каждый второй (или каждый первый?) о таких мерах не сообщает самой заинтересованной стороне: преступнику. О чём думал Ортега Хименес? Совсем спятил на старости лет? Я взял диск и тихо спросил Гомера: — Больше сье Хименес ничего не говорил? — Нет, — помотал головой Гомер. — Сказал: «Передайте сье Крескью, если со мной что-нибудь случится. Ему это должно помочь в расследовании». Чёрт бы всё побрал! Ну почему людям так нравится разыгрывать из себя шпионов? А я потом трудись, разгадывай дурацкие головоломки! Я шёпотом (надо ведь соответствовать ситуации!) поблагодарил Гомера, справил свои нужды, назовём это так, и прямо из сортира отзвонился Солли. Больше мне здесь особо делать было нечего, и я хотел получить хоть какие-то рекомендации. — Информацию с мини-диска привезу в офис. Ещё могу съездить в полицию, забрать протоколы осмотра места происшествия, могу постоять над душой патологоанатомов, — я прервался на смачный зевок. — Могу ещё чего-нибудь. — В офис не надо, — отозвалась Солли. — Сбрось с домашнего компьютера мне на почту. — Солли, я ещё вполне свеж... — Всё, хватит! — Солли резко выдохнула в трубку; кажется, она всерьёз злилась. Возможно, вовсе не на меня, но дела это не меняло. — Езжай домой, досыпай. Можешь опоздать на работу, я разрешаю. Всё равно толку от тебя сейчас не будет. И отключилась. — Ну и как вам будет угодно, босс, — буркнул я замолчавшему телефону, почему-то обидевшись, словно ребёнок, у которого отняли конфету. Хотя вообще мне только что сделали добро. Но с Солли вечно так: после её добра ещё пару дней ходишь, будто оплёванный. Раздосадованный и уставший, я добрался до дома, вставил мини-диск в приёмник и, когда информация считалась, отправил сообщение, даже не заглядывая в него. Файл получился объёмный, поэтому дожидаться окончания передачи я не стал, побрёл в спальню. Думал, что не смогу заснуть, однако отключился, едва голова прикоснулась к подушке. В агентство я заявился уже хорошо после полудня. Солли посмотрела на меня покрасневшими глазами, кивнула на экран, где красовался уже знакомый мне внушительный сейф, и сказала: — На записи вырезано около десяти минут. Сначала я не понял, о чём она, затем совершенно неприлично вытаращился: — Когда? — Пять минут — где-то за час до предполагаемого времени смерти Пака, пять — через два с половиной часа после. — То есть, убийца взял ключи, уехал... — я лихорадочно соображал, — затем вернулся и положил ключи обратно в сейф. А почему такой разрыв во времени странный? — У охранников пересменка, — Солли зевнула и поднялась с кресла. — Я к себе. Раздеваться не буду, если что случится — буди. Свою берлогу Солли именует «квартирой». На самом деле это две комнаты, смежные с конторой, к которым примыкает крохотная кухня. Там нет даже нормальной плиты — только микрохолодильник, мультиварка и электрический чайник. Впрочем, Солли всё равно готовит разве что в периоды обострения гастрита, а остальное время питается чипсами и орешками. Я не понимаю, как можно жить в такой тесноте. Да, я долбанный полноправный, который и в худшие дни своей жизни всё равно не опускался ниже определённого уровня комфорта. Разумеется, я и представить себе не могу, в каких условиях жила Солли (наглое враньё, кстати: прекрасно могу, я не раз и не два бывал в домах неполноправных). В общем, по этому вопросу мы с Солли никогда не сойдёмся. Её зарплата позволяет снять неплохую квартирку, настоящую, с полноценной ванной, а не душевой кабиной в углу кухни. Но раз Солли всё устраивает, то кто я такой, чтобы спорить? — Спокойного утра, — пожелал я. Солли не ответила, но я и не ждал ответа. Прокрутил запись с видеокамеры ещё раз. И ещё раз. Действительно, не хватало девяти минут сорока семи секунд. Что же получается? Ортега Хименес просмотрел плёнку, обнаружил вырезанные куски... и что дальше? Отправился докладывать сье Андреасу? Обратился напрямую к Хорасу Мэтсвинду? Из досье убитого следовало, что раньше он работал именно на Хораса, а к Бефолью перешёл, как часть приданого эйды Катарины (звучит цинично, но ведь так и есть!). Пошёл к самой эйде Катарине? Одно ясно: Гомеру сье Хименес доверял. Возможно, зря? Мог ли Гомер убить начальника охраны? Не знаю, как долго я сидел, вглядываясь в мелькающие кадры. Моё внимание привлёк деликатный стук в дверь. На пороге стояла Сильвия Бефолью. Я вздохнул, нажал на кнопку, услыхал, как в квартире Солли взревел сигнал, и пошёл открывать. Увидав меня, Сильвия нацепила на лицо решительное и волевое выражение. В детективное агентство эйда Бефолью вошла размашисто и независимо, всем своим видом демонстрируя, насколько она выше всяческих условностей и сплетен. Вбежавшая в комнату Солли уже продрала наспех глаза и теперь разглядывала гостью с задумчивым интересом естествоиспытателя, препарирующего очередную букашку под микроскопом. Время от времени Солли сцеживала в кулак зевки и задумчиво косилась на полупустую банку кофе. Чёрт подери, недавно только её распечатали! Что она творит? Загонит сердце, потом бегай по аптекам, траться на лекарства! — Эйда Бефолью, какая честь, — я метнул на Солли ледяной взгляд и решительно взял разговор в свои руки. — Чем обязаны визитом? — Я поговорила с Гомером... — девица обращалась к Солли, словно меня и не было рядом. Почему, ну почему все ключевые фигуры этого дела предпочитают меня игнорировать? — Он велел прийти и рассказать вам, что я видела. — И что вы видели? — Солли спокойно перехватила инициативу. Я вздохнул — и в который раз переставил гостевое кресло поближе к столу секретарши. Может, второе кресло купить, раз уж всем приспичило общаться именно с ней, а не со мной? — Прошу, эйда. На сей раз меня удостоили одним взглядом и благодарственным взмахом ресниц. Сильвия Бефолью впорхнула в кресло и объявила: — Я знаю убийцу! — Вот как? — Солли блеснула глазами и криво улыбнулась: — Кто же он? — Она. Его убила моя мать! Сильвия огляделась, чтобы насладиться произведённым эффектом. Когда поняла, что ни один из нас не впечатлился, быстро добавила: — Не сама, разумеется. Она наняла одного проходимца, имени не знаю, но среди наших знакомых нет никого... подобного, — девушка помедлила, пытаясь подобрать нужное определение, но затем махнула рукой и зло воскликнула: — Мать с ним спит, представляете? Как она может? — Полагаю, так же, как все остальные это делают, — вздохнула Солли. — Когда ваша мать виделась с этим человеком? — За несколько дней до убийства... Первого убийства, я имею в виду. Возможно, Пак тоже видел их вдвоём и решил не молчать? Ведь зачем-то она убила Пака! «Да я вот тоже думаю — зачем бы ей», — мелькнуло у меня в голове. Да, я подозревал эйду Катарину, но сейчас, когда обвинение безапелляционным тоном высказала молоденькая глупышка, оно смотрелось... нелепым. — Вы видели этого человека? — продолжала допытываться Солли. — Сумеете помочь нам составить портрет? Сильвия отрицательно помотала головой: — Лично мы не встречались, но моя доверенная служанка видела их вместе. Они обжимались прямо в нашей оранжерее! А потом она ему чек выписала, представляете? За интимные услуги. Вот это бесстыдство! — Имя служанки? — Не скажу, — Сильвия упрямо нахмурилась. — Не скажу, пока мать не обвинят официально. У девушки могут быть неприятности, я не хочу её подставлять! — Могут быть, — добродушно согласилась Солли. — Хорошо, мы проверим информацию. Что-то ещё, эйда Бефолью? Несколько секунд Сильвия колебалась, затем твёрдо произнесла: — Думаю, отец тоже знает, что мама убила Пака... и что она убила сье Хименеса. Я слышала, как мама с папой ругались вскоре после первого убийства. В тот же день или чуть позже — не скажу точно, мы тогда все были... под впечатлением от смерти Пака. Я приняла успокоительное, поэтому всё помню очень смутно, но я точно знаю: папа кричал на маму! — А она ему отвечала? — Я не слышала. Понимаете, мама даже ругается... — Сильвия пару секунд подыскивала определение, — ругается, словно одну из своих любимых химических формул читает. Негромко, но так, чтобы все прониклись. Ненавижу её за это! Девушка внезапно разрыдалась, продолжая твердить: — Ненавижу, ненавижу, ненавижу! И что тут поделаешь? — Успокойтесь, эйда, — я налил стакан воды, протянул ей. — Выпейте, прошу вас. Мы обязательно проверим всё, сказанное вами. — Да, проверьте, и прижучьте эту дрянь! Как она могла! О, как она могла! Когда Сильвия ушла, промокая глаза салфеткой, Солли хмыкнула, покосилась на меня, затем потянулась к телефону. — Помнится, Гомер снабдил нас личными номерами всей своей родни... ага, вот нужный! Здравствуйте, эйда Бефолью. Я секретарь детективного агентства «Крескью и партнёры». Только что к нам приходила одна из ваших дочерей и дала показания о вашей причастности к убийству Паскаля Марзи. Желаете предоставить свои комментарии? Я онемел. Иногда Солли переходит вообще все границы, куда там Гомеру Бефолью с его мелкими шалостями! По всей видимости, эйда Катарина Бефолью никаких комментариев предоставлять не желала, потому что Солли отняла трубку от уха и весело сообщила: — Отключилась. Готовься, Тёрнер. — К чему готовиться, всеобщее ты наказание? — К визиту, разумеется. И я не думаю, что Гомер рассказал матери, кто в нашем офисе главный, поэтому отдуваться придётся именно тебе. И почему я не сомневался в подставе? Наверное, умный очень. Солли оказалась права. На то, чтобы доехать к нам с работы, у эйды Катарины ушло сорок три минуты. К нашему офису она подрулила через тридцать восемь секунд после другой машины, из которой вылез уже знакомый адвокат. Видимо, эйда Катарина позвонила Авессалому Ханчмэну сразу же после разговора с Солли. Её дочь Веронику бульварные писаки называли «женщина-тайфун». Сама она тайфуном не была ни разу. Если сравнивать её с чем-нибудь эдаким, то первым делом на ум приходил айсберг, дрейфующий на оживлённой морской трассе. Или лавина, сходящая прямиком на фестиваль любителей пива. По сравнению с этой женщиной все остальные сразу делались незаметными, хотя она, казалось, не прилагала для достижения подобного эффекта никаких усилий, просто смотрела на вас огромными, искусно подчёркнутыми элитной косметикой серыми глазами. Даже Солли поначалу притихла — или, как и обещала, просто оставила меня отдуваться за свои выходки. Разговор начал Авессалом. Эйда Катарина молча стояла в двух шагах позади него, прямая и строгая, словно мачта дальвидения. И такая же непрошибаемо-стальная. — Моя клиентка желает знать, что за немыслимую ложь сегодня сообщила ей по телефону ваша секретарша? Моя клиентка желает немедленного опровержения этой лжи! Солли усиленно делала вид, будто происходящее совершенно её не касается. Я глубоко вдохнул, выдохнул и кинулся в бой: — Вы имеете в виду сам визит младшей эйды Бефолью или же сообщённые ею сведения? Учтите, что всё произошедшее во время визита младшей эйды Бефолью, равно как и происходящее сейчас, записывается на аудиоприёмник, и с этого момента, поскольку вы предупреждены о ведении аудиозаписи... — Может служить свидетельством в суде, я помню, — раздражённо отмахнулся адвокат. — Моя клиентка требует немедленно уничтожить порочащую её запись! — Уничтожить улику по делу об убийстве? — я картинно всплеснул руками. — Я правильно понял ваше предложение, сье Ханчмэн? Вы хотите, чтобы детективное агентство «Крескью и партнёры» преступило закон? Во взгляде адвоката я явственно прочёл: да, именно это он мне и предлагает. Но вслух Авессалом, разумеется, произнёс совершенно другое: — Вы намеренно извращаете мои слова, сье Крескью, и я требую, чтобы вы немедленно прекратили это делать, равно как и запугивать мою клиентку! — И как же я её запугиваю? Напоминаю — вам напоминаю, кстати, а не ей, поскольку она ещё не вступила в разговор, — статьи закона, которым намереваюсь следовать? Когда споришь с адвокатами, всегда упирай на законность твоих действий. Старое правило, но «старое» не значит «плохое». Разумеется, если твои действия хотя бы имеют видимость законности. Сье Ханчмэн открыл было рот, намереваясь обрушить на меня всю мощь своего красноречия, но в этот миг эйда Катарина негромко произнесла: — Чего вы хотите? — Найти убийцу Паскаля Марзи, — я удивлённо поглядел на неё. Она спокойно встретила мой взгляд: — Найти убийцу? А что это даст лично вам? — Я просто выполню работу, за которую взялся. — Пак был... — впервые эйда Катарина замялась, подбирая слово. Я пришёл ей на помощь: — Неполноправным? Она молчала, задумчиво глядя на меня. Я пожал плечами: — Это не имеет значения, эйда Бефолью. Заказ был принят, оформлен и оплачен. Остальное неважно. Секунду Катарина Бефолью стояла неподвижно. Затем, не повышая голоса и не поворачивая головы, сказала Авессалому: — Сье Ханчмэн, оставьте нас, пожалуйста. Адвокат вскинулся: — Эйда Бефолью, простите, но на мой взгляд это будет... — Выйдите, сье Ханчмэн. Прошу вас. Солли заинтересованно покосилась на скульптурную композицию «Снежная Королева и разгневанный адвокат». Кажется, она всерьёз жалела, что не может прямо сейчас схватить лежавший на полке фотоаппарат и наделать кучу снимков. Разрешение нашей видеокамеры не позволяет сделать портрета во всю стену, а вот фотоаппарат вполне для этого подходит. Кто знает, может, продлись мизансцена ещё пару секунд — и Солли бы не выдержала, но Авессалом овладел собой и суховато поклонился: — Как вам будет угодно, эйда Бефолью. Сье Крескью, эйда Майан. В моих глазах адвокат тут же получил несколько очков. Разумеется, когда работаешь в городском уголовном суде, оттачиваешь умение замечать всякую неполноправную шушеру и заучивать сотни фамилий, но где этому искусству научился полноправный третьего разряда Авессалом Ханчмэн? Увы, похоже, эта загадка была мне не по зубам. Авессалом вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь, и эйда Катарина присела в клиентское кресло. — Я бы не хотела, чтобы мои последующие слова были записаны. В суде я их не повторю. На таких условиях я согласна... удовлетворить ваше любопытство. — Аудиозапись прервана в тринадцать часов сорок шесть минут. Видеозапись прервана в тринадцать часов сорок шесть минут. Эйда Майан, будьте добры, выключите аппаратуру. Солли зыркнула на меня, но я оставался невозмутим. В конце концов, она сама решила отдать мне роль первой скрипки, пускай теперь не жалуется. — Теперь вы можете говорить абсолютно спокойно. Сказанное не выйдет за пределы этой комнаты. — Я правильно понимаю, что ваша секретарша в курсе дела? — Разумеется. Я всецело ей доверяю. — Тогда она может остаться. Сказать, что Солли онемела — значит, не сказать ничего. Она быстро юркнула за монитор, чтобы я не сумел отследить выражения её лица, но я всё-таки увидал выпученные глаза и пылающее в них возмущение. Да уж, кто-кто, а она уже отвыкла от такого обращения в собственном офисе! — Кто из моих дочерей приходил? — поинтересовалась тем временем эйда Катарина, не подозревавшая о моральных терзаниях, происходящих прямо у неё за спиной. — Простите, эйда Бефолью, но я гарантировал вам тайну сведений, а не ответы на ваши вопросы. Вообще-то, я планировал сам кое о чём вас расспросить. — Вы хорошо держитесь, — ни капли не смутившись заметила эйда Катарина, и я подавил совершенно неуместное желание сказать в ответ: «Да я тут с Солли каждый день болтаю, закалился, отрастил невозмутимость, накачал терпение». — Задавайте свои вопросы. — Вы убили Паскаля Марзи? — да, идиотское начало разговора, но у меня другого пока не имелось. — Нет, я его не убивала. И Ортегу Хименеса не убивала тоже. — Вы можете предположить, кто их убил? — Боюсь, что нет, — спокойствием этой женщины можно было улицы мостить, хватило бы на тысячу лет без капитального ремонта. — Вы подозреваете кого-то в краже лекарства из вашей лаборатории? — Я... — эйда Катарина едва заметно поморщилась, затем произнесла прежним ровным тоном: — Я подозревала троих. Все трое были в разное время в моей лаборатории, у каждого имелась возможность взять лекарство. Оно экспериментальное, и когда появится в продаже, то будет строго рецептурным. — Почему? — Это сильнодействующее снотворное. Препараты подобного рода не должны распространяться без рецепта. — Кого вы подозревали? Деловой разговор, ничего лишнего. Почему-то мне казалось, что беседы в таком тоне привычны для эйды Катарины. Другой вопрос, каково оно — быть мужем женщины, привыкшей разговаривать с людьми, словно с безэмоциональными статуями. И каково оно — быть ребёнком такой женщины. — Мужа, дочь Сильвию и Гомера. Впоследствии выяснилось, что снотворное взял Андреас, и я зря подозревала своих детей. После нашей ссоры Андреас вернул снотворное, а я записала его на обследование. Он в последнее время страдает расстройствами сна, но не желает решать этот вопрос во время избирательной кампании, когда вокруг репортёры. Да и скажем честно: моему отцу немедленно донесут о проблемах со здоровьем у моего мужа. Полагаю, мне удалось уладить всё наилучшим образом. Мы делаем вид, что Андреас заезжает ко мне на работу, пустили слух, будто планируем завести ещё одного ребёнка. Отец не возражает — обилие внуков благоприятно сказывается на его имидже. Дурацкий разговор, дурацкие вопросы и исчерпывающие, но совершенно бесполезные ответы. — А вы знаете, что служанка видела вас с мужчиной? — я попробовал всё-таки зайти с козырей. — Вы обнимались, а впоследствии выписали ему чек! — Служанка видела?.. — эйда Катарина прикусила губу, затем вздохнула: — Одни проблемы с этой прислугой! Подглядывают, сплетничают, болтают! Что ж, учитывая вмешательство полиции... Как это, однако, неприятно! Мне показалось, что по поверхности металлической брони этого хрупкого создания на миг пробежали трещины, и я решил поднажать: — Две смерти — это всегда неприятно, особенно когда обе неестественные. Боюсь, моя физиономия выражала чуть больше ехидства, чем требуется при разговоре с возможной подозреваемой. На миг глаза эйды Катарины стали ледяными, но она справилась с собой и пожала плечами, словно смиряясь с неизбежным. Потрясающего самообладания женщина! — Это был мой брат, — спокойно сказала она. — Мой брат с нулевым статусом. Недавно его выпустили из тюрьмы, и теперь он очень нуждается в деньгах и работе. Я обеспечила его на первое время. Больше я для него пока что ничего сделать не могу — внимание газетчиков приковано к моей семье чересчур сильно. Наверное, моё лицо выглядело малость перекошенным. Броня эйды Катарины вновь дала трещину, и сквозь неё на миг мне удалось увидать настоящую Катарину Бефолью — женщину, совершенно не похожую на ту статую, которую все привыкли созерцать. — Мой отец — жестокий человек, — тихо сказала эйда Катарина, — и он не прощает ошибок ни себе, ни другим. Другим он прощает меньше ошибок, чем себе. Наверное, это свойственно всем людям. — Наверное, — эхом откликнулся я. — А ещё у моего отца есть одна чудовищная способность — он умеет сделать так, чтобы весь мир забыл про какого-нибудь человека. Для этого ему даже не приходится никого убивать. Просто ты оказываешься на обочине, никому нет до тебя дела, все заняты чем-либо своим... Люди смотрят сквозь тебя и не видят. Я не знаю, как это получается, но он умеет. У меня было три брата; теперь говорят только о двоих. Эндрюс... он просто исчез. Да, он вёл себя не слишком правильно, совершал ошибки — много ошибок, и одна из них оказалась фатальной. Теперь у меня два брата, так решил отец. Но я всегда была хорошей девочкой, и взамен отстояла одну лишь возможность. Лишь одну — помнить. Я помню настоящее имя Эндрюса, я знаю его нынешнюю фамилию. Проверьте — я выписала чек на имя Эндрю Уиндера, неполноправного нулевого статуса. — Мы проверим, — кивнул я и получил от Солли сообщение: «Переходи к ссоре с мужем». Господи, зачем она пытается копаться в грязном белье? Ладно, моё дело маленькое. — Ссора, которую услыхала ваша дочь, имела отношение к краже снотворного? — Именно так, — эйда Катарина вздохнула. — Впоследствии я узнала, что Андреас пропустил одно из посещений врача, а мне ничего не сказал. Когда я спросила, он ответил довольно резко — мол, выписанные врачом таблетки не действуют, и он не видит смысла обследоваться именно у этого доктора, лучше подождать выборов и лечь в клинику. Я опять вспылила... Мы наговорили друг другу лишнего, но впоследствии помирились. — Это было за день до убийства Паскаля Марзи? — За день или за два, — пожала плечами Эйда Катарина. — Мне надо посмотреть в расписании. В тот день у меня было всего три встречи, тогда как обычно — до шести. Уходя, она обернулась и, блеснув глазами, заявила: — А Сильвии передайте, пожалуйста, что если она будет так всерьёз совать нос в дела родителей, то я ведь могу тоже поинтересоваться, с кем она проводит свободное время. Её парень, насколько я помню, недавно пытался взломать наши семейные счета. Пусть он больше так не поступает, а то у них обоих могут возникнуть проблемы. *** — Похоже, следствие зашло в тупик, не находишь? — я мрачно пялился в экран компьютера, где красовалась электронная копия чека на имя Эндрю Уиндера. Чек был выписан от имени компании, в которой работала Катарина Бефолью, и в графе «назначение платежа» красовалась двусмысленная запись «за услуги по очистке». Самого Эндрю Уиндера я, разумеется, тоже проверил. Парень честно вкалывал на стройке, в ночь первого убийства спал в общежитии вместе с ещё пятью работягами, а в ночь смерти Ортеги вообще полировал задницей нары, загремев по подозрению в ограблении магазина. Подозрение впоследствии было снято, но запись о том, где находился Эндрю Уиндер, в полицейских отчётах сохранилась. С врачом, выписывавшим Андреасу Бефолью лекарства, я тоже поговорил, правда, по телефону. Он подтвердил всё сказанное эйдой Катариной. Мог, конечно, соврать — да и наверняка соврал в каких-нибудь деталях, — но проверить это не было ни малейшей возможности. Сложно вести расследование среди сильных мира сего, в Восточных действовать куда легче: Солли звонит одному из наших знакомых, напоминает об очередной оказанной ею услуге, и тот (точнее, его подручные, состоящие из стероидных мышц и горы оружия) оказывает услугу нам. Ещё я поговорил с парнем Сильвии. Найти плюс первого не занимает много времени: все они числятся в полицейских базах. Заодно удалось втемяшить ему в голову, что кража средств со счетов Бефолью и ограбление их особняка — дурацкая идея. Сильвия, скорее всего, выкрутится, а ему грозит понижение до нулевого и полное психическое обследование. Интеллектом парнишка не блистал (в отличие от внешности), но и идиотом не был, так что договорились мы с ним достаточно быстро. Кто приходил к эйде Марсии Торпашари — выяснить не удалось. Фараоны успешно уклонялись от расспросов, а то и вовсе посылали меня по известному, очень далёкому адресу. Парни из свиты Гомера, издевавшиеся над Паскалем, все, как на подбор, смогли предоставить удовлетворительное алиби. Я прямо не знал, куда дальше идти и что там делать. Если, конечно, не ходить туда, куда советовали полицейские. Почему-то туда меня совершенно не тянуло. — Расследование? В тупик? — Солли оторвалась от проверки наших собственных счетов и с удивлением на меня поглядела. — Да нет, с чего бы? Отсеялись лишние подозреваемые... — И никого не осталось! — буркнул я. Солли фыркнула и ничего не ответила. Я в очередной раз метнул злобный взгляд на ни в чём не повинный экран и отправился открывать дверь Гомеру, который, наверное, скоро у нас поселится, слишком уж часто заезжает. У него с Солли очевидно нашлось много общего — оба язвы, каких свет не видывал. Меня так и подмывало предложить этим двоим съехаться, но Армагеддон пока не входил в мои планы, а потому я держал язык за зубами. Ну и ещё потому, что понимал: Гомеру просто нужно с кем-то поговорить о Паке. Солли всегда выслушивала его на удивление участливо, хотя о манере младшего Бефолью вести себя с людьми вообще и с любовником в частности высказывалась резко и бескомпромиссно. Гомер её слушал — возможно, из-за происхождения. Он уже привык получать головомойки от одного неполноправного, и ему, судя по всему, явно их не хватало. Меня он не игнорировал, а, скорее, по-приятельски не обращал внимания. У Гомера имелось бесчисленное множество способов не обращать на людей внимание, и со мной он использовал дружелюбный вариант. Я в его глазах был человеком Солли, а Солли нынче заменяла ему свет в окошке. В то утро Гомер оказался не единственным нашим посетителем. Вскорости после его появления в агентстве на втором нашем парковочном месте заглушил мотор служебной таратайки Саймон Лойхо собственной персоной. Он был ещё растрёпанней и мрачней, чем обычно. Походил скорее на пугало огородное, чем на полноправного детектива. Мы с Солли, не сговариваясь, насторожились. — Ага, вы тут тоже, — кивнул Саймон, увидав Гомера. С нами он привычно не поздоровался, и мы привычно ответили ему тем же. — У меня новости. — Хорошие? — встрепенулся Гомер. — Отвратительные, — мрачно сообщил Саймон. — Нашли убийцу. — Серьёзно? — Солли прищурилась и взглянула на фараона тем самым взглядом, который всегда напоминал мне выстрел в упор. — Серьёзней некуда, — сквозь зубы процедил Саймон. — Но это же хорошо? — удивлённо произнёс Гомер. — Кто он? — Парень из Восточных без алиби на оба случая. Сам пришёл, сам признался, — Саймон бросил на стол фотографию. — Никогда его не видел, — медленно произнёс Гомер: он тоже начал чуять подвох. — И зачем он... это сделал? — Я бы спросила, какую сумму перевели на счёт его беременной девушки, или попавшего под колёса брата, или... — Солли выразительно покрутила рукой в воздухе. Саймон, поморщившись, кивнул: — Или всей семьи, которые из Восточных внезапно переехали на южное побережье, в курортный город, в свежеотстроенный квартал для приличных людей. Но у меня нет выбора, дьявол бы всё подрал! Понимаете? Дело велено закрыть. Убийца — вот этот тип, всё, закончили с этим. — Чёрта с два закончили! — синхронно воскликнули Гомер и Солли, а затем удивлённо друг на друга посмотрели. Саймон помрачнел ещё сильней, хотя казалось бы — куда уже? — Сье Бефолью, вы — мальчик из сами понимаете, откуда. Вас не тронут. А вот вам, сье детектив и эйда секретарша, неофициально просили передать, что ваше положение и без того слишком шаткое, и жизнь — жестокая штука. Я внятно выражаюсь? Солли закусила губу, я бессильно и заковыристо выругался. Нам всё было предельно ясно. Гомеру, кажется, тоже, хоть он и пытался хорохориться. — Так что... конец, да? — он обращался сейчас только и исключительно к Солли, которой внезапно понадобилось вскипятить чайник. — И мы никогда не узнаем, кто на самом деле убил Пака? — Увы, — я попытался вмешаться в разговор, — так иногда случается. Мы вернём деньги... — Мне не нужны деньги! — вызверился Гомер, но тут же сник. — Деньги забирайте, они ничто. Я... всё равно благодарен. Просто жаль, что мы не доберёмся до истины. Саймон выдал никому не нужные слова утешения, что-то вроде того, что даже самые опытные детективы иногда терпят неудачу... Я часто вспоминаю ту его речь, и чем дальше, тем больше убеждаюсь: не начни он тогда вещать — Солли бы тоже промолчала. Но Саймон холодно и расчётливо подначивал Солли, а та так же сознательно на эту подначку повелась. Единственное, чего я не могу понять, это поступил детектив Лойхо хорошо или подставил нас в очередной раз. Так или иначе, Гомер его словно и не слышал. Пробормотал ещё раз в пустоту, словно потерянный ребёнок, у которого забрали любимого медведя: — Как жаль, что мы не узнаем, кто убил Пака... — Да знаю я, кто, — Солли размешивала дешёвый сахарозаменитель в стакане с чаем. — И Саймон знает, верно, Сай? — Ты никогда этого не докажешь, — детектив Лойхо упорно смотрел на позапрошлогодний календарь, с которым Солли упорно не желала расставаться якобы из-за красивой картинки. Как по мне, та хрень с выпученными глазами и выпяченными сиськами, вся в блёстках и разводах, красивой могла показаться лишь в наркотическом бреду, но спорить с Солли ещё и об этом — я что, мазохист? Календарь висел на стене возле её рабочего места, а не возле моего, так что я к этому художеству как бы вроде и не имел отношения. — Ты тоже никогда этого не докажешь, — пожала плечами Солли. — Но ты знаешь. И я знаю. Саймон молчал и сверлил глазами дурацкую картинку. — Вы можете прекратить сраться и сказать мне, кто убил Пака? — спросил Гомер звенящим, напряжённым голосом. Мне показалось, что последние остатки самообладания опадают с него, будто клочья упаковочной обёртки, открывая самое настоящее безумие. Безумие в дорогом костюме. — Да твой отец его убил, кто же ещё? — вздохнула Солли. Подводить клиентов к неприятным открытиям постепенно, нежно и деликатно, эта женщина не научится никогда. — Зачем? — выпучил глаза Гомер. Я его прекрасно понимал: сам всерьёз офигел от такой новости. — Считал, что ты опомнишься и женишься, когда его не станет, — невозмутимо отозвалась Солли. — Это... этого не может быть! Он прекрасно знает меня... — Да ни черта он тебя не знает! — внезапно рявкнула Солли. Гомер, привставший было с кресла, рухнул обратно, словно подкошенный. — Он знает, что Хорас Мэтсвинд давил на него, потому что свадьба внука принесла бы ему политические баллы. Знает, что все его знакомые давно намекают, а то и прямым текстом говорят, что пора. А ты в этих расчётах вообще никто и звать тебя никак! Солли внезапно закашлялась, надрывно и мучительно. Длилось это минуты полторы, её лицо покраснело, из глаз брызнули слёзы. Я к подобным приступам уже давно привык, вытащил нужные порошки, налил в стакан тёплой воды, разболтал и поднёс ей, когда приступ пошёл на убыль. Солли кое-как выхлебала мутно-белёсую дрянь, кивнула, отдышалась и куда более спокойным тоном произнесла: — Ты на него не слишком злись: сам он в играх Хораса продолжает оставаться пешкой. Ты хотя бы родная кровь, тебя сье Мэтсвинд бережёт... Судя по выражению лица Гомера, счастливым от этого сообщения он не стал. — В общем, он был в курсе, насколько сильно вы поругались, и честно надеялся, что вот теперь-то Пак возьмёт чек и отбудет куда-нибудь на другой континент — он такое уже раза два или три предлагал, разумеется, безуспешно. В этот раз тоже не выгорело. Кроме того, предполагаю, что Пак был на нервах после скандала с тобой, и отказал... ну, несколько экспрессивней, чем обычно. Не так вежливо. И у сье Андреаса совсем помутился рассудок. Это убийство нельзя назвать чересчур продуманным, хотя проделано всё было достаточно хорошо. Твой отец — он зря занялся технобизнесом, ему бы в наёмные убийцы идти, кучу денег бы зарабатывал. Головастый тип. — Это не смешно, — сухо обрезал Гомер. Солли хмыкнула: — А я что, смеюсь? В общем, когда сье Андреас ехал к Паку, он вёз с собой не только чек, но и пузырёк с лекарством, украденным из лаборатории жены. Он уже не мог спать без сильного снотворного, а к семейному врачу не обращался, опасаясь, что тот настучит тестю — правильно опасался, к слову сказать. Эйда Катарина подозревала мужа в краже, и поэтому между ними случилась размолвка, которую услыхала Сильвия. Она неправильно интерпретировала эту ссору, обвинив во всём мать, тем более, что знала от служанки о странном мужчине в жизни эйды Катарины. — Странном мужчине? — похоже, Гомер действительно был не в курсе. — У вашей семьи много тайн, — пожала плечами Солли. — Это одна из них, и о ней тебе лучше спросить у вашей матери. Он не её любовник, если тебе интересно. Так или иначе, Сильвия считала, что мать предала её, а потому исходила из неверных предпосылок. Забавно: когда Солли начинала рассказывать о делах, она переходила на более гладкую речь. Даже литературные обороты вставляла. Вообще, в её квартирке гостиная была просто заставлена книгами, а пара стопок всегда громоздилась возле кровати. Любовные романчики вперемешку с серьёзными трудами по криминалистике и теории сыска. Ещё она иногда читала биографии знаменитых сыщиков и труды по истории, но редко. В основном — бульварное чтиво и что-нибудь по работе. Помню, однажды я спросил её, зачем ей это дерьмо в разноцветных тонких обложках. Солли рассмеялась и ответила, что дерьма хватает в жизни, а от книг она ждёт счастливого финала. Я, признаться, так её тогда и не понял. Теперь потихоньку начинал понимать. Значит, бедняга Сильвия думала, что её предаёт именно мать? Хотя, если вдуматься, всё логично: отец не любил её никогда, а мать охладела лишь после вынесения окончательного вердикта о статусе дочери. Такое бьёт по чувствам куда больней, чем постоянное и неизменное равнодушие. — В общем, в ту ночь сье Андреас пришёл, украв из лаборатории жены упаковку с новым снотворным. В процессе ссоры он увидал на столе Пака сок и решил, что снотворное в его кармане оказалось очень кстати. Накапал снотворное в сок, зная любовь Пака пить перед сном. Затем уехал домой, взял ключи от квартиры, бутылку виски и вернулся. Жена часто говорила за ужином о делах, так что он знал, что снотворное нельзя смешивать с алкоголем — эффект ослабеет, а там и вовсе исчезнет. Приехав к Паку, сье Андреас обнаружил его крепко спящим. Он одел его, подтащил к столу, влил алкоголь... — Достаточно, — Гомер раскачивался на кресле, обхватив руками голову. — Я понял. — А Ортега Хименес? — может, Гомер и понял, а вот мне было интересно. — Ну, там всё просто, — отмахнулась Солли. — Честный служака, всю жизнь проработавший на семью. Поначалу ему в голову не приходило, что работодатель окажется замазанным в убийстве, и когда Гомер заговорил о плёнке, то сье Хименес воспринял это с одобрением. Он сам пошёл за плёнкой, но просмотрел её первым. И, естественно, заметил десять пропущенных минут: пять на моменте, когда сье Бефолью забирал ключи, и пять там, где он клал их обратно. Ортега Хименес заподозрил неладное — трудно было не заподозрить, прямо скажем, но сье Бефолью всё-таки не подозревал, скорее уж, грешил на самого Гомера. Он отдал плёнку и пошёл к работодателю доложить о произошедшем, и мы уже, наверное, не узнаем, какой разговор между ними произошёл. Полагаю, сье Бефолью просто запаниковал и застрелил верного пса из его собственного пистолета. Так заканчивают, к слову, большинство верных псов, и эта участь ещё не самая худшая. — Умеешь ты утешить и подбодрить, — хмыкнул я. — Ага. В общем, потом сье Бефолью — думаю, не без помощи тестя, совершенно не заинтересованного в скандале, — нажал на все имеющиеся у него рычаги, чтобы окончательно похоронить дело. Я права, Сай? — Не могу ни подтвердить, ни опровергнуть твои слова, — сухо ответил Саймон Лойхо, и Солли удовлетворённо кивнула: — То есть, я права. Доказать это всё мы с Саймоном, конечно же, смогли бы со временем, но времени у нас нет. Вот такая невесёлая история. Ещё вопросы есть? — Дед... он в курсе? — глухо спросил Гомер. Солли пожала плечами: — Без малейшего понятия. Скорее всего, он ничего не знает и очень усиленно не желает знать. Чтобы в случае чего любой суд подтвердил: Хорас Мэтсвинд не был в курсе тёмных делишек Андреаса Бефолью или кого-то из семейства Бефолью. Но тут я гарантий не дам. Твой дед... он человек сложный. — Сложней некуда, — Гомер выдавливал из себя слова, словно выжимая глотку досуха. Обеими руками. — И что мне теперь делать... с этой правдой? — А я почём знаю? — Солли уставилась на него с искренним возмущением. — Я тебя несколько раз предупреждала: думай, прежде чем требовать предоставить чистую правду на блюдечке с голубой каёмочкой. Головой думай, а не тем, чем обычно! — Да, — Гомер потерянно кивнул, — конечно. Думать. Я... буду думать. Спасибо. Он встал и пошатываясь побрёл к выходу из офиса. — Я послала сообщение Скотти Хоукинсу, — небрежно бросила Солли, когда за Гомером захлопнулась дверь, — он уже возле машины. Думаю, нашему бывшему клиенту не стоит в таком состоянии вести самому. — Разумно, — Саймон взял одну из гостевых чашек и щедро сыпанул туда растворимый кофе прямо из банки. Я хотел было возмутиться, но передумал. Смотрел на этих двоих и понимал: я, конечно, провожу с Солли чёртову уйму времени, но Лойхо знает её куда лучше. Между ними имелась, если так можно выразиться, крепкая духовная связь. По духу что Солли, что Саймон были редкостными сволочами. Я на их фоне — так, невинная овечка. Подождав немного, я всё же спросил: — Так всю эту кашу сье Бефолью заварил, потому что недоспал и с ним любовник сына резко поговорил? — Люди глупы, — пожала плечами Солли, а Саймон спокойно добавил: — Сье Бефолью совершил ошибку. Но если б люди не совершали ошибок, то наша с вами профессия отмерла бы за ненадобностью. Вот только философии от этих двоих мне для полного счастья не хватало, особенно когда они не ругались, а пели в унисон! Я поглядел на экран дальвизора. Там удивительно тихий и покорный Гомер давал засунуть себя в красную спортивную машину, а Прескотт Хоукинс хлопотал вокруг благодетеля, как гувернантка рядом с девицей на выданье. Я заварил себе чаю и в который раз подумал, что, возможно, отсидка за долги в тюрьме для меня была бы не таким уж плохим вариантом. *** Дальнейшее развитие событий мы наблюдали по головизору. Дел особо не было, и я торчал в агентстве, лениво переругиваясь с Солли. Она, как водится, имела мнение по поводу очередного витка муниципальных выборов, и я это мнение, в принципе, разделял, но для порядка искал в нём изъяны — и, что характерно, находил. Солли смущаться и сдавать позиции не собиралась, так что мы, можно сказать, приятно проводили время. Когда новости добрались до светской хроники, я уже собирался было переключить канал, но застыл с поднятым пультом. На экране Гомер Бефолью пытался с помощью стула убить собственного папашу. Дело происходило в дорогущем ресторане «Пиранья Плаза», где подавали, если верить рекламе, изумительные рыбные блюда. Одно из таких как раз перед явлением сыночка пытался вкушать Андреас Бефолью. Но у Гомера, очевидно, были совсем другие планы. Он ворвался, огляделся немного безумно, затем вынул руки из карманов потрёпанных джинсов (стоивших, между прочим, пару моих месячных доходов), ухватил первый свободный стул и от души треснул папеньку по башке. Стул оказался на диво хлипким: развалился со второго удара. Вот совершенно не умеют в дорогих забегаловках выбирать мебель, подходящую для хорошей драки. Гомер недоумённо поглядел на спинку, оставшуюся у него в руках, и потянулся за следующим стулом. И тут подоспела охрана. Андреас Бефолью выглядел, надо признать, хреново. Куда подевался весь лоск? Волосы растрепались, с макушки на левое ухо текла кровь — неудивительно, вообще говоря, когда тебя шарашат стулом. На скуле наливался огромный синяк, левое плечо было перекошено... Он таращился на Гомера, который сыпал проклятьями, извиваясь в руках дюжих охранников, и непонимающе хлопал глазами. Точнее, одним правым глазом — левый начинал заплывать. Кто-то (полагаю, новый начальник охраны), наконец, вспомнил о журналистах, вдохновенно снимающих всё это безобразие. Нет, зря Андреас убил Ортегу Хименеса, определённо, зря! Тот хотя бы дело хорошо знал, пускай и был редкостным засранцем. А нынешний только-только привыкал к своим обязанностям. Охрана, конечно, выталкивала наглых репортёров взашей, но вяленько, без огонька. Видно было, что ребята и сами ошарашены. И всё это — под истерические вопли Гомера: — Убийца! Ненавижу! Всё равно убью! Ты захлебнёшься в собственном дерьме, сукин ты ублюдок! — Нехорошо так про бабушку, — вздохнула Солли, поморщившись. — И вообще, язык коверкать нехорошо. Надо «сукин сын». Или просто «ублюдок». Я автоматически заступился за Гомера: — Парень немного взвинчен. И в конце концов, его папаша и впрямь убийца, знаешь ли. — Нынешняя золотая молодёжь совершенно не умеет держать себя в руках. Распустились! Мог бы подождать, подстеречь отца где-нибудь в доме и завалить наверняка. Но нет, глупый пафос ему важнее... — Зато нас не посадят за подстрекательство к убийству, — указал я. Солли закатила глаза: — Нас бы и так не посадили! — А вот это неизвестно. Знаешь, на месте Саймона я бы сейчас испытывал невыразимое желание нас посадить! Или на месте его начальства. — Начальству Саймон ничего не скажет, — поморщилась Солли, уставившись в экран. Журналисты тем временем облепили ресторан, как мухи — свежее дерьмо. Кто-то пытался снимать сквозь окна. Ничего, кроме смутных силуэтов, видно не было, но ведь главное — старания, а сюжет можно и выдумать, от и до. Кажется, Гомера вывели через чёрный ход. Но я не уверен. Пошумев, журналисты неохотно разбрелись кто куда. Картинка мигнула — и новости переключились на стремительно падающие рейтинги Хораса Мэтсвинда и умные комментарии напыщенных жлобов, которые рассуждали о чём-то настолько же далёком от меня, насколько Солли далека от получения статуса плюс четвёртой. Вздохнув, я принялся ждать неприятностей. И они не особо задержались. Почтенный Хорас Мэтсвинд почтил нас визитом на следующий же день. Наверняка хотел заехать немедленно, но дела в избирательном штабе не позволили выкроить время. Известный политик выбрался из машины, словно буря, выползающая из стакана воды и за минуту-другую уничтожающая небоскрёбы. Я поёжился, полагая, что всё это сейчас обрушится прямиком на меня. Я ошибся. Мэтсвинд желал говорить исключительно с виновницей всех его бед. Пешки его не интересовали. Он знал о Солли чертовски много — что неудивительно, когда на тебя работают два лучших детективных агентства континента. И с порога принялся вываливать имеющийся компромат на наши бедные головы. Солли, впрочем, держала удар как всегда — кривя губы в чём-то, отдалённо напоминающем улыбку, и время от времени вставляя короткие реплики, типа «продолжайте» или «у вас всё?». — Чего, ну чего ты этим добилась? — почтенный Хорас, тяжело дыша, перегнулся через стол, свирепо глядя Солли в глаза. Я на всякий случай подошёл поближе, хотя и не вмешивался. — Ну скажи, чего? Ты хотела уязвить меня? Растоптать нашу семью? Уничтожить всё то... Он осёкся: Солли негромко, но совершенно искренне расхохоталась. — Вы правда считаете, будто всё на свете крутится вокруг вас и вашей драгоценной карьеры? — сквозь смех осведомилась она так весело и беззаботно, будто они обсуждали... не знаю, выращивание огурцов, и Хорас восторгался инновационными методами, предложенными Солли. На миг мне показалось, что старика хватит удар. В следующую секунду — что он вмажет кулаком Солли по наглой роже. Я бы, наверное, не удержался. Но Хорас прошёл ту ещё политическую школу: он откинулся назад и несколько раз глубоко вдохнул. Кажется, моя карьера детектива стремительно летела в тартарары. Когда в твои личные враги затесался достопочтенный Хорас Мэтсвинд... — Да, кстати, — голос Солли был ужасно будничным. Таким обсуждают погоду или (в случае моей работодательницы) очередные разборки между бандами Восточных кварталов, — кстати, пока не ушли, заберите это, пожалуйста. Я хотела отправить его с кем-нибудь из продажных полицейских, всё-таки почте подобное не доверишь, но раз вы здесь... Солли залезла в ящик своего письменного стола и вытащила небольшой пистолетик. Карманный, с укороченным стволом и рифлёной рукоятью, удобно ложащейся в руку. Я знаю, у меня точно такой же. Идеальная штука для частных детективов и наёмных убийц, привыкших работать с близкого расстояния. Почтенному Хорасу Мэтсвинду пистолет явно был знаком. — Это мой, — выдохнул он. — Откуда вы его?.. — Выкрала из заднего кармана вашего внука, — пояснила Солли, нацепив на физиономию выражение, которое она считала крайне любезным. — Ну вы должны помнить: Гомер секунд десять шарил по карманам, прежде чем врезать вашему зятю стулом. Если забыли — поглядите светские новости: там эта сцена показана с разных ракурсов, очень удобно. Выражение лица почтенного политика, скорее всего, было сейчас точно таким же, как у меня: мы оба честно старались не уронить челюсть куда-нибудь под стол. Никогда не делай того, чего от тебя ожидают, да, Солли? Теперь я могу точно утверждать: Гомер Бефолью тебе понравился. Иначе ты не позаботилась бы, чтобы парень хоть немного успел остыть. Да и стулом пришибить папашу куда тяжелей, чем при помощи пары выстрелов. Вокруг куча народу, включая охрану... Успеют вмешаться, если что. Они и успели, собственно говоря. Лёгкие телесные не идут ни в какое сравнение с убийством собственного отца, совершённом в прямом эфире. Видимо, почтенному сье Мэтсвинду пришли в голову ровно те же самые мысли. Ещё раз глубоко вздохнув, он тихо проронил: — Сколько я вам должен... за эту услугу? — Вообще-то нисколько, — пожала плечами Солли, — мы ведь на вас не работали. Но благотворительность наше агентство очень уважает. Особенно если это благотворительный взнос в пенсионный фонд наших сотрудников. — Я понял, — кисло улыбнулся Мэтсвинд. Помедлил секунду и настойчиво спросил: — И всё-таки, почему? Солли досадливо скривилась: — Да нипочему. Работа такая. Вы никогда не думали о том, насколько сильно ваш зять вас боялся? — Меня? — Хорас выглядел искренне озадаченным. — Ну не меня же! — фыркнула Солли. — Он ведь родился в семье плюс третьих, верно? Ну вот: получил вашу дочку и все прилагающиеся бонусы, а с ними — постоянную головную боль о том, что может потерять всё это в любую секунду. Он убил Паскаля Марзи из страха перед вашим гневом, который должен был обрушиться на него. Плохой отец, не сумевший вовремя повлиять на сына... в общем, вся эта муть. А потом он убил Ортегу, ведь тот мог проболтаться насчёт внезапно исчезнувших, а затем вновь появившихся ключей от квартиры Пака. Интересно, скоро очередь дошла бы до самого Гомера? — Вы... вы думаете... — Ага, постоянно этим занимаюсь. Ваша дочь, конечно, в годах, но родить ребёнка-другого ещё способна, особенно с помощью нынешних технологий. А сье Андреас сына любил, но положение своё любил куда сильнее. Как и вы, не так ли? Взгляд Хораса потяжелел: — Нет, — выдохнул почтенный политик, — не так. Совершенно не так. Солли всем своим видом выразила сомнение, однако промолчала. Хорас тоже не стал развивать тему. Сухо попрощался со мной и вышел, разом постарев на добрый десяток лет. — Врёт, — припечатала Солли. — Вечно ты ищешь в людях самое худшее, — укорил её я. — И что характерно, постоянно это худшее нахожу. Он врёт, причём самому себе тоже. Но сейчас ради своего вранья совершит какие-нибудь... телодвижения. — Уйдёт в отставку? — Чёрта с два! Разве что временно, пока новые скандалы вокруг новых политиков не затмят этот. В тень временно отступит, в это верю. И внука попытается вытащить: родная кровь, исключительного качества гены и всё такое. Ну и хрен бы с ним. Что там у нас по новому делу? Я вздохнул: Солли была неисправима. Ну и хрен бы с ним. *** Достопочтенный Хорас Мэтсвинд почти не соврал. Андреаса Бефолью отправили в какую-то клинику, понизив в разряде до плюс первого. Мэтсвинд выступил по основным каналам страны и покаялся вместо зятя, заявив, что недоглядел и вообще виноват. Был очень убедителен, чуть ли не требовал посадить себя в тюрьму. Разумеется, вызвал волну сочувствия. Его репутация, конечно же, пострадала, однако не настолько, чтобы на карьере требовалось поставить жирный крест. О Гомере и Аннике перестали писать, словно их никогда и не существовало. Жёлтая пресса так быстро нашла себе новых героев, что даже я, человек далёкий от теорий заговора, усмотрел в этом чью-то очень умелую и набитую руку. Что ж, на клан Мэтсвиндов всегда работали головастые ребята, а сам Хорас, если верить его дочери, обладал великим умением заставлять людей исчезать бесследно. Прескотта Хоукинса я, кстати, вскорости увидал в новой рекламной компании очередного политического блока умеренных реформаторов: парень давал интервью Бивзу Смитсону. Намёки делал достаточно прозрачные и откровенные, однако имя Гомера ни разу не прозвучало. Семья Пака получила кругленькую сумму, и этого им хватило, чтобы не отсвечивать. Думаю, они поступили совершенно правильно. Но я звякнул Уэйну и честно рассказал всё, о чём узнал. Он долго матерился, затем поблагодарил и бросил трубку. Не знаю, что именно он сделал и сделал ли вообще хоть что-нибудь. Может, напился в ближайшем кабаке. Тоже поступок, как ни крути. Солли включили в какую-то навороченную и засекреченную программу по тестированию новых лекарств. Некоторые из них ей подошли, и на их покупку Хорас Мэтсвинд открыл кредитную линию. Теперь Солли куда меньше задыхается, хотя ворчит и ругает жизнь всё так же. А у меня теперь имеется личный трастовый фонд, и по достижении пятидесяти лет я могу уйти с работы, получать кругленькую пенсию, жить в своё удовольствие... Скорее всего, я именно так и поступлю. И никаких азартных игр! Когда я рассказываю Солли о планах на будущее, она щурится и ехидно фыркает. Она мне не верит, хоть и держит своё мнение при себе. Но она ещё убедится: я слов на ветер не бросаю! Так что всё закончилось хорошо. Наверное. По крайней мере, я хочу верить, что именно так оно всё и закончилось.