Нас не догонят

- Давай же, поцелуй его. Просто представь, что это – твоя девушка. Всё получится. Он чувствует, как в горле пересыхает от липкого, едкого страха того, что после этого поцелуя всё изменится. Что-то щелкнет, издаст истошный крик, продырявится или рухнет – и они будут уже не теми Гарри и Луи, которые здесь и сейчас, посреди ледяного дождя, отчаянно цепляются друг за друга: это их первый клип, первый сингл, первое «вы знамениты» и то, на что возлагают такие большие надежды. Они просто не могут их подвести. Поэтому они делают всё это. Они создают порок. - «Цунами» - глубоко продуманный, гениальный коммерческий ход. «Цунами» - это нечто особенное, понимаете? Где ещё вы увидите двух мальчиков, которые целуются прямо на сцене? Только здесь. Слава обрушивается на них с колоссальной высоты и со скоростью света: происходит всё и сразу, здесь и сейчас, и Луи на мгновение забывается и забывает, когда просыпается в одном номере со Стайлсом, в одной, мать его, кровати, что они – на одной волне и что они же – это больше не они. Он рвано вздыхает и припоминает, что через три часа состоится их концерт в Лос-Анджелесе, что они столько раз бегали с Гарри к морю, что и не сосчитать. Гарри очень любит морские камушки, обжигающийся песок, а еще Гарри любит Луи, потому что невозможно не доверять человеку, накрывая его теплым одеялом в собственной постели… Это особенная любовь, не встречающаяся нигде больше. Серьезно, здесь никаких подвохов. Это отлично спланированный бизнес-проект, понимаете? Луи понимает. И Гарри тоже. Только всё больше мириться с клеймом «мальчики, которые целуются прямо на сцене» становится сложней с каждым днем. Их хиты взрывают чарты, девчонки-фанатки бьются головой об стену в попытке получить хоть один автограф от любимых исполнителей. Они способны на многое, лишь бы увидеть их вживую хоть краем глаза, прикоснуться хотя бы мизинцем, сделать фото на самую дерьмовую камеру. Но… Но больше всего на свете они хотят спросить лично: насколько игра в любовь является игрой? В то утро Луи, глядя на сонного Гарри, чьи ресницы путаются сквозь лучи неяркого солнца, понимает - в ответ на этот вопрос он не сможет быть честным до конца. На следующий год, на этом самом месте, после очередного концерта они вваливаются в номер, полностью поддавшись действию отборной наркоты. Крышу сносит настолько, что Луи замечает не сразу, как настойчив вдруг Гарри, жадно цепляющийся за его воротник шелковой рубашки (имидж группы) и прижимающий к стене. Поцелуй получается совсем не такой, как на сцене – он более требовательный, жесткий и безумный, но оставшиеся капли рассудка Луи с успехом испаряются, когда Гарри огибает его лицо ладонями и шепчет, что «если они причинят боль тебе, то значит – и мне тоже». Луи мечтает не испытывать такого удовольствия от прикосновений Гарри к оголенной коже ниже пупка, но ширинка на джинсах распахивается на удивление легко и быстро, и вот уже мальчик стонет от действий другого мальчика – грязного и развратного, устроившегося на коленях перед Луи, жадно глотая его член и намереваясь сделать эту ночь ослепительной. Веки Луи слипаются, но долгожданный оргазм бьет в голову и Гарри в глотку, и следом он приподнимает Луи за талию и несет к кровати, потому что она, как и в тот раз, и в те другие разы тоже большая и просторная, и места здесь хватит, дабы насладиться любыми непристойными действиями. Сегодня Гарри хочет этого вместе с Луи. А на утро они ничего не вспомнят. … Но, как назло, они вспоминают. Вспоминают по тому, как липкие простыни отвратительно прижимаются к вспотевшему телу, как ростки необъяснимого волнения внутри разрастаются во всеобъемлющую панику и страх: глаза Гарри расширяются так сильно, что в них Луи видит своё отражение. - Это неправда, этого не может быть.. – словно в унисон, твердят каждый из них друг другу или самим себе, и забыть такую оплошность ничего не стоит, но как же тело, теперь узнавшее, что может быть вот так хорошо? Они обманываются. - Я надеюсь, мы оба забыли это происшествие, - карябает Гарри в плечо Луи, когда решает подарить объятия, передав другу свою поддержку, потому что всякое случается (но такое – совсем не с каждым). - Конечно… - глотает Луи горькое разочарование, но успешно гасит внутри едкие мысли крепким кофе. Это, должно быть, то, что Луи так боялся три года назад – на съемках их первого клипа, когда случился их первый, но не последний поцелуй. Душа билась в пятках, пока Гарри нежно пробовал Луи на вкус – и у них получилось. Получилось быть самыми желанными мальчиками на планете – но, конечно, не друг другом. Только после той ночи это что-то треснуло и пробило сердце Луи насквозь. Плевать, что он начал смотреть на Гарри по-другому. Плевать, что целовать его на камеру стало чуть сложней, а, сказать честно, не-вы-но-си-мо. Это всё – ерунда, в то время, как Стайлс начинает отдаляться, всё больше пить, всё меньше есть, баловаться травой и зачем-то ненавидеть Луи. Скандалы сотрясают их совместные номера всё чаще: с поводом и без, Гарри кричит на Луи, не разбирая слов, обвиняет его в безрассудных вещах и умоляет заткнуться, когда тот хочет что-либо сказать в оправдание. Луи не узнаёт Гарри, Гарри не признаёт Луи. «Цунами» приобретает иной, более реалистичный смысл. - Что ты видишь?.. – интересуется однажды пьяный и успокоивший свои нервы Гарри, уныло повиснув на краю кровати и глядя в экран монитора. Там, в бликах, их первый поцелуй на весь мир, нежный и невинный, красивый и порочный. - Нас… - отвечает Луи, грустно глядя в стеклянные глаза полу-друга. - Нет больше никаких нас, Лу… - и этого становится достаточно. Внезапно Гарри срывается с места, звонко валит Луи на пол, повисает над ним сверху и шепчет в самое ухо, так осмысленно без смысла: - Нет больше никаких нас, Лу. Только я и ты, и этот чёртов поцелуй, от которого больше ничего не осталось. Дрожь Гарри причиняет Луи дикую, не сравнимую ни с чем, боль, но Стайлс вновь оказывается в своем стиле, и он бережно передает эту дрожь в губы Луи, ластясь к нему всем своим телом, безнадежно давая понять, что он еще здесь, помнит о Луи и всём, что теперь разрушено. Эти поцелуи больше похожи на жесты прощания, и пол оказывается таким жестоко ледяным, а Гарри – до неузнавания теплым, что слезы стелятся по лицу почти незаметно, ласково и прекрасно, и оба замечают их вновь не сразу, просто потому, что вообще перестали что-либо вокруг замечать. - Только я и ты, - хрипит Гарри в последний раз, резко подскакивает с пола и хлопает входной дверью. Пустота оглушает. Стайлс выступает с намерением разорвать контракт так скоро, что Луи почти не подготавливается к этому. Через третьих лиц он узнаёт, что Гарри завалился в студию, покрыл грязью всю их продюсерскую команду и демонстративно разорвал копию контракта, для большего эффекта плюнув на жалкие огрызки бумаги. Собственно, дипломатия для него всегда была далека. Зато теперь Луи имеет свободу, миллионы на счету и беспросветную тьму даже в конце туннеля. Гарри не прощается. Громкими заголовками пестрят газеты, журналисты суют в рты читателям тысячи разных причин распада настолько успешного проекта, репортеры снуют туда-сюда и не дают никому продыху. Луи уединяется в приобретенном недавно доме в Калифорнии – под тем же ярким солнцем, под которым они с Гарри так часто бегали к морю и были счастливы. Правда, нынче он предпочитает не вспоминать это имя. Что происходит с Гарри, известно одному богу. И теперь – черта с два! - он видит Гарри среди ненавистной толчеи знаменитостей, не цепляющих своей музыкой ни людские сердца, ни мысли; сердце собственное расходится по шву там, где воспоминания десятилетней давности оживают прямо перед глазами: вот он, его Гарри, столь же нереальный посреди гадкого мира и суеты, давно забывший, но не забытый, и только обкусанные бритвой ростки волос вместо роскошных кудрей напоминают о том, что он – уже давным-давно стал чужим. Хочется смеяться и безудержно рыдать, когда губы Гарри расплываются в улыбке, обращенной – точно, к нему, не иначе, к Луи! Когда свет прожекторов так удачно падает на его мужественные плечи, светлую аристократичную кожу, длинные ресницы и перстни на музыкальных пальцах. Это сумасшествие сводит Луи с ума, потому что его не предупреждали, что здесь он встретит человека, с которым познал первый поцелуй, первую всепоглощающую боль, первое разочарование и первый раскол. «Всё получится», - сказали им однажды, и у них получилось. Получилось забыть друг о друге на десяток прозрачных лет. Строгий костюм Луи сковывает рвущееся наружу чувство, но виду он не подаёт и руки для объятий не разводит – было бы так банально совершить эту встречу, словно они старые добрые соседи по парте, всё это время обменивающиеся электронными письмами. Гарри также сдержан, также ослепителен в своем обличье, и весь вечер он не спускает с Луи глаз, боясь подойти, заговорить, вновь оказаться в том мире, где было всё значительно проще. До определенного момента. Непросто наладить связь, точно по неисправному приемнику, но Гарри, в конце концов, находится первым, говоря, что Луи отлично выглядит. Последний же может спорить с этим бесконечно долго, потому что – шутка ли? – Стайлс точно сошел с обложки журнала, он безупречен и идеален, а еще у него грустные глаза и фраза: - Ты всегда был единственным, кому я мог доверять. Он вновь в своем стиле, в своей неповторимой манере бросать людей на лопатки, но сегодня Луи рад чувствовать себя уязвимым. - Будь добр, возьми для меня второй бокал шампанского, - потому что никаких упоминаний прошлого, никаких целующихся на камеру мальчиков и в помине, никакой одной постели на двоих и – - А помнишь нашу одну постель на двоих? - Стайлс, черт возьми. Диалог обрывается, так толком и не начавшись. Зрачки Луи сводятся к небу, напротив слышится тревожное дыхание. Гарри запивает признание легким алкоголем. - Клянусь, Лу, я так скучал по тебе. Это слышится бредом, но с каких пор Луи был хорошим мальчиком? Стайлс всегда блядски влиял на него – ничего нового. Гарри скажет – Луи поверит. Не за границами дозволенного, разумеется. - Ты не мог скучать, Гарри, - вздыхает Луи. – Ты своими руками оборвал всё, что между нами было. Гарри сострадательно смотрит на него. - Вообще всё, - вразумляет Луи. Стайлс закрывает глаза; шум вокруг кажется призрачно-отдаленным. - Я не мог находиться рядом с тобой, Лу. Вновь эта вариация имени, и вновь сердце Луи совершает кросс. - Поэтому ты взял и всё испортил, - заключает он, но в голосе нет обиды или упрека, лишь бесконечная усталость и смирение. - Да, - соглашается Стайлс, а Томлинсон закатывает глаза. – Чтобы спустя десять лет сказать тебе, что лучшего человека для себя я так и не нашёл. Луи не может ответить, насколько эта шутка судьбы выходит жестокой, но всё, что он делает – это улыбается в ответ и, пожалуй, напоминает себе, что в постели Гарри ведет себя крайне спокойно и совсем не пинается. __________________________ - Что ты видишь? - Нас.