Иллюминации

      В глазах Майлса мир искрился яркими красками. И это не просто красивая метафора, если ты можешь видеть ауры людей. Многочисленные переливающиеся оттенки плотным коконом обволакивали каждого, отражая истинное состояние его души. Были те, кто сиял, как новогодняя ёлка, и те, кто чернее ночи. В особенностях цветов Майлс начал разбираться гораздо позже, а вот тот факт, что мёртвые теряют свою ауру, он понял ещё в восемь лет, на похоронах отца. Тогда же выяснилось, что особое видение — лишь частичка более широкого дара — способности лечить людей. Мартина, его мать, зачастую рыдающая ночи напролёт, мучилась головными болями и вечерами приходила к сыну и клала голову ему на колени. Мальчик ласково гладил её мягкие каштановые волосы, изо всех сил желая помочь справиться и с физической, и с душевной болью, и вскоре оба они стали замечать, что та уходит в такие моменты, как по волшебству.       С тех пор прошло немало лет, и теперь Майлс был хорошо известен всему их небольшому городу с населением меньше десяти тысяч человек. Несмотря на то, что он был ещё старшеклассником, юноша с необычными способностями пользовался уважением как у сверстников, так и у взрослых. Хотя надо сказать, что дело было не только в его даре, но и в природной отзывчивости и стремлении помочь. Он мог сорваться с места и приехать на помощь в любое время дня и ночи, при этом денег никогда не брал.       Несколько раз к нему приезжали местные журналисты, горящие желанием вынести его личность далеко за пределы провинциального городка, на что Майлс отвечал категоричным отказом. Привлекать излишнее внимание к своим способностям он не хотел. Хватало и местных жителей с их проблемами, да тех нередких приезжих, которых они зазывали чудесным «золотым мальчиком».       Звонкий голос матери отвлёк Майлса от прогулок по коридорам памяти:       — Ты пришёл, — со стула в коридоре поднялась женщина средних лет. Её длинные каштановые волосы были собраны в аккуратный пучок, на теле — форма исправительной школы для несовершеннолетних, в которой она работала. День уже близился к вечеру, и на лице её залегла усталость, однако при виде сына она не смогла сдержать чуть тревожную улыбку. — Если честно, была бы моя воля, я бы тебя в это не втягивала — отдыхать тоже нужно. Но ты — наша последняя надежда. Директор не знает, что ещё с ним делать. Джеймс Эркерт уже второй месяц нас с ума сводит. Ни дня без драки. Не говоря уже о постоянном хамстве персоналу.       Они поднялись на третий этаж по старой скрипящей лестнице и, пройдя немного по длинному невеселому коридору, остановились около одной из дверей. По обе её стороны стояло двое приземистых мужчин в форме охранников, которые лишь раз взглянули на подошедших и тут же потеряли интерес.       Мартина кивнула на них:       — Они будут тебя сопровождать. Так, на всякий случай.       Майлс резво покачал головой:       — Ни в коем случае. Я должен пойти один, иначе мы будем давить количеством, и он мне не откроется.       Ему уже не раз приходилось помогать матери в исправительной школе. За редким исключением, многим из них была необходима возможность выговориться и разобраться в себе. Они просто запутались, и это нормально в подростковом возрасте. Способностей Майлса с лихвой хватало на то, чтобы правильно направлять разговор и заставлять довериться человеку, с которым едва знакомы. После всего они, естественно, не становились паиньками, но намеренно портить себе жизнь переставали, стремясь получить досрочное освобождение за хорошее поведение и выбраться к нормальной жизни.       Мать вздохнула, явно борясь с внутренним конфликтом, и, наконец, кивнула:       — Надеюсь, ты знаешь, что делаешь. Потому что, если он причинит тебе вред, я не знаю, что я с ним сделаю…       Майлс тепло улыбнулся матери, приобнимая её за плечи:       — Я верю.       — Я буду ждать здесь.       Он развернулся и без тени сомнений вошёл в комнату. Первым в глаза бросилось отвратительное блеклое освещение, скучно-серые стены и запах затхлости. Комнату для встреч явно не проветривали неделю или около того. Затем — длинный темный стол, как в переговорной, за одним концом которого сидел парень возраста примерно самого Майлса. Он закинул ноги на стол и откинулся на спинку стула, очевидно, чувствуя себя здесь абсолютно уверенно. Его выдавали разве что руки, сложенные на груди, и тёмно-красная, почти чёрная, аура, торчащая иглами в разные стороны, будто колючки дикобраза. В целом, Джеймс был крепкого телосложения, что неудивительно, учитывая его частые драки, и с темными растрепанными волосами — услуги расчёски, видимо, считал лишними. Он мог бы произвести впечатление обычного, пусть и слегка неаккуратного старшеклассника, если бы не пластырь на скуле, старые кровоподтеки на лице и разбитые костяшки пальцев правой руки.       Глаза парня были прикрыты, будто бы он задремал, но, стоило Майлсу закрыть за собой дверь, как они лениво приоткрылись, окидывая вошедшего скучающим взглядом. Однако собственную ауру ему не обмануть: она чётко выдавала его агрессивную настороженность.       — Вот так сюрприз. Я всё ждал, кого же ко мне приведут, а это оказался всего лишь золотой мальчик, — последнюю фразу он выплюнул, словно оскорбление.       — Ты злишься, — констатировал Майлс, пытаясь понять причину. Или, может, это нормальное состояние Джеймса?       — О, браво, Шерлок! — тот поаплодировал, с издевательской насмешкой наблюдая за гостем.       — Майлс, — поправил его юноша, подходя немного ближе, но держась на безопасном расстоянии.       — Да плевать. Что ты здесь забыл? Я вроде бы не смертельно болен — пара царапин.       — Я могу вылечить что угодно, если ты… — Майлс с готовностью сделал шаг навстречу, но острый, как нож, голос Джеймса остановил его.       — Не прикасайся ко мне! — его аура стала на полтона темнее, а шипы — длиннее. — Не знаю, как тебе удаётся одурачивать толпы людей ежедневно, но я не верю ни единому твоему слову.       Майлс вздрогнул. Чужие реплики, к неожиданности, болезненно вскрывали старые и, казалось бы, давно забытые раны души.       — Особые способности? — насмешливо продолжал Джеймс. — Какой идиот в это поверит? Нужно быть совсем двинутым. Может, самовнушение? И никаких «божественных даров». Ты такой же никчемный, как все.       — Ты не прав, — руки Майлса предательски задрожали, и пришлось сжать их в кулаки. Эта ложь переворачивала всё внутри него, заставляя испытывать давным-давно забытое чувство — гнев.       — Интересно, зачем тебе это? — словно не услышав его, продолжал Джеймс. — Хочешь выделиться? Или это всё идея твоей мамаши?       Майлс заскрежетал зубами, едва сдерживая непривычную ему ярость.       — Стало скучно в нашем захолустье, и она решила устроить спектакль? По себе знаю: у них иногда крыша едет.       Оскорбление матери вмиг довело его до бешенства, но Эркерт на него, казалось, даже не смотрел.       — Или что это ещё может быть? Деньги ты не берёшь… Или берёшь, но запрещаешь об этом рассказывать?       — Нет! — такое даже представить было стыдно.       — Тогда, вероятно, известность? Хочешь прославиться. Что ж, похвально. Очень интересный способ… Хоть и грязный.       — Заткнись! — ещё пара провокаций, и что-то точно полетит в стену.       — У меня есть знакомый в местной газете. Хочешь, попрошу его накатать пару статеек про местную звездульку? Не за спасибо, конечно, но…       Понимая, что готов взорваться с минуты на минуту, Майлс выскочил из комнаты, громко хлопнув дверью. Его трясло от злости, грудь высоко вздымалась, а сердцебиение никак не хотело приходить в норму.       — Что случилось? Он что-то тебе сделал? — мгновенно принялась расспрашивать мать, взволнованно осматривая его со всех сторон.       — Ничего, — Майлс раздражённо откинул её руку. На лице Мартины отразилось изумление, и он мысленно пнул себя. Да что с ним такое? Превращается в такого же морального урода, как Джеймс? — Прости, мам, правда прости. Я просто…       Он замолчал, не зная, как себя оправдать, но этого и не потребовалось. Женщина по-матерински нежно улыбнулась:       — Он умеет выводить из себя. Уж я-то знаю. Лезет под кожу, цепляется, как пиявка, и кусает, куда побольнее. Не волнуйся — я скажу директору, что ты не сможешь больше с ним видеться.       — Нет! — резко остановил её Майлс. — Я приду завтра.       Мать уставилась на него в удивлении:       — Но… Ты же…       — Я приду. Мы ещё не закончили.       С этими словами он, не слушая больше возражений, развернулся и пошёл к выходу из учреждения.       Весь путь домой Майлс размышлял о том, что произошло в комнате для встреч. Он ругал себя всем, на чём свет стоит. Надо же было так попасться! Пошёл на поводу у Джеймса и взбесился. Боже, сколько лет он не повышал голос? А тут из-за нескольких неприятных фраз… Хотя надо было отдать ему должное: слова действительно били метко. Было обидно до невозможности, что кто-то считает его алчным до внимания лгуном, учитывая, что временами он срывался среди ночи и ехал на «вызов», чтобы снять температуру какого-нибудь сгорающего от жара ребёнка.       А уж это неверие в его способности… Майлсу казалось, что он пережил эту проблему ещё несколько лет назад, когда только начинал открывать людям свой дар. Но, видимо, комплекс и не думал его оставлять. Унижения, пережитые тогда, наверное, так и останутся с ним на всю жизнь.       Но так глупо попасться в его ловушку… Майлс сам себя не узнавал. Он должен был разговорить Джеймса, настроить с ним дружеский контакт. А что в итоге? Отвлёкся на его провокации. Что ж, он не был готов к столь активным действиям, но завтра всё будет иначе. Теперь это было вопросом гордости.