сards to your heart

      Ночью в фургоне можно позволить себе отнюдь не многое. Не тогда, когда тебя окружают камеры и люди. Много людей.       Можно смеяться, шутить и вести себя как обычно, вести себя по сценарию нового шоу, отключаясь вместе с камерами и прошедшим днем. Под покровом ночи можно показать свою усталость. Под покровом ночи никто не разглядит фальшивости улыбки, не скажет чего-то, что помешает крепкому сну.       Вот только Джейк все равно не может уснуть — разложенное сидение фургона уже не первый раз своей неудобной формой сбивает весь настрой на сон. Парень вертится, смотрит в окно фургона и не понимает, почему в этот раз нельзя было снять номер в отеле, как они всегда делают.       Он устал и у него болит голос — колючий ком оседает глубоко в его горле, калеча и тревожа. Нужно уснуть, дать организму отдых, но именно в этот момент Джейк понимает, что сон — это последнее чего он хочет, ведь у них, наконец, есть время. Время, когда камеры не снимают, когда они спят вместе со своими операторами, когда спит, кажется, все вокруг кроме них двоих. Его и Макса, который тоже никак не может привыкнуть к креслу.       Джейк знает, как можно использовать эти сидения для удовольствия, знает, как можно расслабиться и без мягкой кровати и уютного кокона из одеяла. Он знает и потому бесшумно соскальзывает со своего места, ловко забираясь на разложенное сидение Макса.       — Пошел отсюда, — недовольно шипит тот, но попыток столкнуть с себя Джейка не делает, поворачиваясь к нему лицом и ловя губами его тихий шепот.       — Привет, детка.       Макс фыркает на это — он слишком устал, чтобы спорить с Джейком, но и прогонять Басса ради какого-то сна он тоже не хочет. Тот же в свою очередь удобно устраивается на бедрах блондина, склоняется к нему ближе и замирает, заглядывая в глаза. В темноте фургона они не кажутся такими голубыми, и Джейк улыбается этому, потому что это привычно, потому что вспоминаются ночи, проведенные вместе и такой же сероватый цвет глаз.       Он целует Макса; прикусывает его губы, вырывая стон, обводит языком кромку зубов и посасывает его нижнюю губу. Вкус губ Макса знаком ему слишком хорошо — солоновато приторный, мятный, такой хочется пробовать снова и снова. Его хочется запомнить, облизывать, впитать в себя. Хочется не отрываться от него, но Джейк отстраняется, упираясь лбом в плечо Макса и вдыхая знакомый аромат одеколона, который так ненавидит.       Он запускает пальцы под тонкую майку Райдера, гладит его живот, спускаясь к резинке боксеров, и заглушает громкие вздохи поцелуями. Он знает каждый стон блондина — слышит тысячи таких на съемках. Слышит ночами в своей постели. Слышит каждый раз в своей голове, когда дрочит по утрам. Стоны Макса для него как музыка, как нечто возбуждающее и дикое, нечто, что, сливаясь с его собственными, создает безумную симфонию.       Сейчас Джейк не позволяет себе этих стонов, потому что камеры спят, потому что Джейк Джексон запретил секс в фургоне, если при этом не работает съемочная группа, потому что сидение слишком тесное и неудобное, и потому что Макс такой сонный.       Вместо этого он просто проводит пальцем по коже Райдера, пересчитывает левую сторону ребер, чувствуя, как трепещущий орган отстукивает ритм о грудную клетку. Он смотрит на загорелую кожу и думает о контрасте своей кожи и Макса. Джейку всегда нравилось это — то, как его бледная ладонь выделяется на коже Райдера.       Ему многое нравится в их отношениях, его многое устраивает и он многим доволен. Ему нравится, когда губы Макса касаются его татуировки на шее, когда он дразнит горячим дыханием каждый аквамариновый лепесток цветка, ярким рисунком наколотого на кожу. Нравится чувствовать пульс под тонкой кожей запястья, когда он заводит руки Райдера за спину, будь то в постели или же просто на улице, дурачась. Нравится сжимать в пальцах светлые жесткие волосы, запрокидывая голову Макса и открывая доступ к тонкой шее, к острому кадыку. Нравится ловить губами шипение и смех, собирать приоткрытым ртом сонные вздохи и невнятное бормотание.       Он думает обо всем этом целуя Макса и отстраняясь не может не произнести тихое и очевидное:       — Ты мне нравишься.       Райдер хочет засмеяться, поддержать приевшуюся шутку, но не видит на лице Джейка улыбки и понимает, что тот говорит серьезно. Сам Макс ничего не отвечает в ответ, лишь кивая на признание и проводя ладонями по спине Басса — ему не нужно этого говорить, все и так предельно ясно, между ними двумя все понятно без особых слов.       Удовлетворенный реакцией любовника, Джейк вновь прижимается к губам Макса, ловя ртом его горячее дыхание и тихие вздохи.       Ночью в фургоне можно позволить себе отнюдь не многое, — нельзя заняться диким сексом после признания, чтобы не разбудить съемочную группу и не разразить скандал на долгие полтора часа, нельзя даже минет сделать, чтобы не быть услышанными и даже заснятыми в отместку на камеру, как свидетельство нарушения правил Джексона — Джейк пробовал, он знает. Конечно, желание хорошо потрахаться вряд ли может что-либо заменить, но, к удивлению Басса, ленивые поцелуи и крепкие теплые объятия как-то с этим справляются.       Этой ночью в припаркованном у дороги фургоне, Макс и Джейк позволяют себе то немногое, что можно позволить — уединение.