Быть ближе к тебе.

Я помню дни, где тобой дорожил. Помню, как водил на любые выставки, в каждый музей наведались мы по нескольку раз. Помню, как месяцами путешествовали по миру в моих поездках, как ты с восторгом гулял по незнакомым улочкам, заливался звонким смехом, когда я рассказывал истории прошлых поездок. Помню те короткие деньки, которые мы проводили вместе в парках развлечений. Ты всегда улыбался, бежал первым на самые опасные аттракционы. Помню, как замирало сердце от страха за тебя. А потом я понял, что безумно влюблен в эти черты лица, в детский блеск счастливых глаз, в звонкий смех и широкую улыбку. Я мог до бесконечности перечислять, за что любил тебя. Вспомни, каждый мой подарок был тем, о чем ты мечтал. Думал, совпадение? Отнюдь. Я любил тебя до дрожи, до темноты в глазах. Ревновал, просил друзей следить за каждым шагом, малейшим передвижением. Они смеялись, а потом молча исполняли. Все видели, как безумно я влюблен, как теряю голову при упоминании о тебе. Все, кроме тебя самого. Я уезжал все дальше от дома, пропадал на года в своих путешествиях, скучал, меня тянуло домой. Каждая песня начиналась со слов «я хочу к тебе, хочу поближе». Фанаты кричали, восторженно рукоплескали, бегали за мной, пытаясь получить автограф. Некоторые попадали в мою постель. Да что там — в каждом, с кем я спал, мне виделись родные черты лица. В женщинах меня манили тонкие длинные пальцы, милая улыбка и мягкие шелковистые волосы. Все, как у тебя. В мужчинах — да, бывал и такой опыт — меня манили большие глаза с пушистыми ресницами, осторожные, пугливые прикосновения и, конечно же, упрямство в характере. Я очень долго душил в себе чувства. Обществом запрещено любить кого-то из близких. Тем более мужчину. Тем более ребенка. Ты и правда был совсем мал. Но не для меня. Черт, совсем запутался. После очередного дня, проведенного вместе, я решил, что сошел с ума. Свихнулся. Сбрендил. Слетел с катушек. Назови, как хочешь. Но тогда я понял, что в следующий раз не сдержусь. Поцелую, обниму, прижму к себе. Напугаю этим, оттолкну. «Я уезжаю навсегда, Спенсер. Мы больше никогда не увидимся». Ты плакал, не зная, как терзаешь мое сердце. Я рвал на себе волосы от безысходности. Ты умолял остаться, вернуться, просил прощения. А я умирал внутри, не в силах изменить решение. Остаться я не мог — ты бы отвернулся от меня, прознав рано или поздно об этих чувствах. На мнение других было плевать. Уезжать навсегда, по собственной воле лишая возможности видеть тебя, тоже не сахар. Я практически отправлял себя в ад, в чистилище. Опускал в самый большой котел с кипящим маслом. Черт, да я насильно вырывал себе сердце из груди. «Моя музыка больше не может ждать, Спенсер. Я должен отпустить ее, а для этого мне придется отдать собственную жизнь. Посвящу ей все время, потому что моя душа не терпит отдыха. Самое великое счастье для меня — писать музыку, придумывать строки, петь ля людей, видеть осколки чувств в их глазах. Прости, я не могу остаться». В каждом слове — ложь и тысячи разных эмоций. Я помню дни, где тобой дорожил. Где брал за руку, где обнимал, где ты улыбался. Тот день стал для меня последним, решающим. Я умер. Я даже был рад этому. Конец мучений, конец страданий. Они хотели, чтоб я стал искусственным, они хотели, чтоб я бросил музыку. Судьба их поддержала. Я живу один в старом особняке. Я стал призраком, не имеющим права вернуться. Я видел свои похороны, тебя, впервые такого разбитого. Я хочу к тебе. Хочу поближе. Мой единственный свет, моя отрада и надежда. Так почему я должен жалеть, что убил тебя и навсегда оставил рядом с собой? Я больше не хочу терпеть, Спенсер. Я уже мертв. И больше я не хочу ждать. Я не буду ждать тебя. Я возьму тебя силой. — Почему ты боишься меня? Меня не надо бояться, Спенсер. Люби меня. — Ты плачешь, смотря на меня расширенными от страха глазами, но я не буду отступать. — Спенсер, малыш, почему ты дрожишь? — Уйди Билли. Уйди. Это не ты! Ты монстр! — Я умер, малыш. Умер и заново родился. В таком странном обличье, да, но теперь я могу намного больше. — Подхожу к тебе, пытаюсь провести рукой по щеке, но ты отворачиваешься, сжимаешься в клубок, пытаешься спрятаться. — Решился бы я в прошлой жизни похитить тебя? Да никогда. Вместо этого я решил уехать, сбежать подальше. Но не сейчас. Теперь мы навсегда вместе! — Не говори так! — Спенсер, хватит плакать по тому, что уже произошло. Разве ты сам не говорил, что не хотел бы терять меня? Разве не просил Господа вернуть кузена? Я здесь. Почему ты не можешь порадоваться этому? — отступаю, чувствуя, что внутри снова все разбивается на маленькие осколки. Ты все-таки возненавидел меня. — Я хотел видеть своего кузена! С которым проводил дни напролет, который умел шутить, который был готов ради меня на все. Но ты убил меня, Билли! Разве так делают? — Это было ради тебя, Спенсер. Я… — Я боюсь тебя, Билли. Пожалуйста, отпусти меня. Пожалуйста, уйди. Руки дрожат, глаза начинает противно щипать, к горлу подступает комок. Призраки не умеют плакать, не умеют испытывать боль. Тогда почему мне так плохо? Так тяжело, так больно, так страшно? Отступаю назад, прижимаю руки к груди. Продолжаю смотреть в твои глаза. Какой я идиот. Разворачиваюсь, видя неподалеку труп. Я решился на это, чтобы быть вместе со Спенсером навсегда. Решился на это, чтобы больше не терять, чтобы, наконец, освободить свои чувства, заставить его полюбить меня. А выходит, снова сделал хуже? Чего мне не хватало, когда он ходил здесь живой, разговаривал со мной? Глупый вопрос. Мне по-прежнему не хватало его — прикосновений, улыбки, счастливого блеска в глазах. Он просто смотрел на призрак умершего кузена, считая его иллюзией больного рассудка. Не верил мне. Теперь верит. И ненавидит. Но плевать. Что сделано, того не изменишь. Я мертв, он тоже. И раз мы навсегда привязаны к этому дому, друг к другу, я должен заставить его полюбить меня. Разворачиваюсь назад. Ты уткнулся лицом в колени, плечи редко вздрагивают, но истерики больше нет. Смиряешься. — Я не уйду, Спенсер. Я люблю тебя. И не брошу, как бы ты не просил этого. Подхожу совсем близко, сажусь перед тобой на колени, касаюсь волос. Даже после смерти они мягкие. Провожу по ним и облегченно выдыхаю. Я чувствую тебя. — Позволь мне доказать, что люблю. Я существую сейчас, но только с тобой смогу жить по-настоящему. Спенсер, это не глупые иллюзии. — Приподнимаю твою голову, вытираю пальцами мокрые дорожки слез. Ты смотришь на меня, но по-прежнему молчишь. — Я не уйду, Спенсер. Больше не позволю себе совершить такую глупость. Осторожно наклоняюсь ближе, касаюсь губами твоих губ. Ты вздрагиваешь, отстраняешься. Глаза становятся еще больше от удивления. Я усмехаюсь и, быстро ухватив за руку, тяну за собой, наверх, в мою спальню. Обещал же, что сорвусь. Ты пытаешься сопротивляться, но слишком слабо — в новом виде совсем еще не окреп, даже ногами передвигаешь еле-еле. А мне это на руку. Сердце стучит, колотится, выпрыгивает из груди. Мой малыш сейчас станет моим окончательно. Плевать, что скажет потом. Главное, показать ему сейчас. Вталкиваю в комнату, закрываю дверь. Ты только видишь кровать, все понимаешь. Слишком умный для своего возраста. Всегда говорил, твоя душа старше тела. — Билли, что ты делаешь? — поворачиваешься, пятишься назад, а я наступаю. — Не беги от меня, Спенсер. Это глупо, бессмысленно. Ты останавливаешься, а я подхожу ближе, беру за руку. В глазах страх и обреченность. Бедный мой. Смирился? Или сам желаешь того же? — Скажи мне, Спенсер. Что ты чувствуешь сейчас? Что чувствуешь, когда я касаюсь тебя? — ненавязчиво подталкиваю к кровати, ты пятишься, пока не упираешься в нее. Улыбаюсь и, проведя рукой по твоей щеке, толкаю. Твои волосы мгновенно рассыпаются по покрывалу, глаза упираются в потолок. Такой напряженный, доступный. Не двигаешься, но я вижу, как слезы появляются в глазах. Тебе страшно. Но что делать, выбора нет, сам понимаешь, поэтому позволяешь нависнуть над собой. Я кладу руку тебе на сердце, чувствую его быстрое биение. — Ответь мне, что чувствуешь? Может, отвращение? — отрицательно мотаешь головой. — Боль? Ненависть? Ярость? — снова отрицание. — Непонимание? Кивок. Усмехаюсь, наклоняюсь к твоему лицу, вновь осторожно целую, не пытаясь проникнуть глубже. Лишь касания. Ты не двигаешься, но твое дыхание обжигает кожу. Губы такие мягкие, податливые, нежные. Чувствую, как кружится голова от этого поцелуя. А ты не двигаешься. Отстраняюсь, провожу рукой по рубашке, медленно расстегиваю ее, распахивая. Такой худой, ребра проглядывают даже. Но в то же время такой манящий. Темные сосочки выступают на светлой коже. Выдыхаю, чувствуя невероятное возбуждение только от этого. Черт, так до главного не дотерплю. Провожу рукой по оголенному животу, слышу твой шумный вдох. Наклоняюсь, осторожно целую. Все еще молчишь.  — Если бы я мог поделиться с тобой хоть каплей моих чувств, малыш. Я не заставляю любить меня, но прошу не отталкивать. Как давно я мечтал об этом… Продолжаю целовать твою грудь, живот, обходя соски. Ты рвано дышишь, но все еще молчишь, плотно сжав губы. Поднимаюсь выше, к тонкой шее, а руками нахожу пряжку ремня. У тебя с губ срывается всхлип, отворачиваешься, зажмурившись. Чувствую укол собственному самолюбию, но останавливаться не собираюсь. Оставляю небольшой синячок на шее, опускаюсь ниже, вбирая в рот сосок. Ты выдыхаешь, а у меня вновь сносит крышу. Чувствуешь меня. Стягиваю твои штаны, отстраняюсь. На щеках легкий румянец, грудь вздымается чаще, а трусы недвусмысленно топорщатся. Я уже почти счастлив. Стягиваю нижнее белье и наклоняюсь, проводя языком по небольшому члену. Ты вздрагиваешь, зажмуриваешься сильнее. А я не собираюсь медлить. Вбираю возбужденную плоть в рот, насаживаясь до конца. Ускоряю темп, вслушиваюсь в тишину, надеясь услышать хоть стон. Молчишь, сжимаешь губы, запрещаешь себе отдаваться этому безумию. А я замедляюсь, выпуская член полностью и целуя головку. Осторожно провожу языком по стволу, опускаюсь к яичкам. Вбираю их в рот и как можно ненавязчивее раздвигаю ноги. Касаюсь пальцем плотно сжатой дырочки, обвожу ее. Ты не сопротивляешься, сжимаешь в кулаках покрывало. Слишком неожиданно приятно от всего, что происходит. Выпускаю яички изо рта, вновь облизывая член и отстраняясь. Тянусь к тумбочке, достаю смазку. Ты распахиваешь глаза, в них ужас, смешанный с какой-то дымкой удовольствия. — Я буду нежен, малыш. Обмакиваю пальцы в прохладную смазку, тянусь к дырочке, проталкивая внутрь один палец. Ты вздрагиваешь, пытаешься отстраниться. Опускаюсь к члену, вновь вбирая в рот на всю длину. Замираешь, с губ срывается тихий стон. Наконец-то. Осторожно ввожу второй палец, раздвигаю их на манер ножниц, то погружая, то вытаскивая. Ты невероятно узкий и горячий, в глазах темнеет от этих ощущений. Обвожу внутри твои стенки, нащупав небольшое уплотнение. Вот она. Моя победа. Осторожно массирую, чуть надавливая, а ты словно задыхаешься в ощущениях. Выгибаешься и, распахнув глаза, стонешь. Чувствую, как член начинает пульсировать. Ввожу третий палец, разминаю, растягиваю, ускоряюсь. Ты кончаешь, а я с непонятным доселе удовольствием глотаю. Вытаскиваю пальцы, отстраняюсь. Ты тяжело дышишь, смотря в потолок. Волосы растрепались, на щеках румянец, в глазах буря эмоций. Наклоняюсь к тебе, целую. А ты поддаешься, как в бреду. Провожу руками по бокам, чувствую мурашки, ты делаешь неосознанный вдох, впуская меня. Проникаю языком к тебе в рот, пытаясь вовлечь в поцелуй. Ты почти не отвечаешь, но по-прежнему не сопротивляешься. Отстраняюсь, на секунду залюбовавшись твоим видом. Что ж, я обещал, что будет хорошо. Раздвигаю ноги сильнее, приставляю головку к пульсирующей дырочке. Я почти на грани, но кто знает, примет ли он меня, если оставить его в таком состоянии? Если нет… Даже не думаю, идя до последнего. Или сейчас или никогда. Потом не решусь, возможно. Кто знает. — Потерпи немного, малыш. Будет очень хорошо. Надавливаю, с огромным усилием проникая внутрь. Спенсер вздрагивает, его глаза расширяются. Он упирается руками в постель, пытается уйти от растягивающего ощущения, но я вовремя перехватываю его. Толкаюсь глубже, слышу тихий болезненный вздох. — Потерпи чуть-чуть, сейчас. Терпи, малыш. Ты должен. А в глазах темнеет от удовольствия. Мой Спенсер в моих руках. Стараюсь быть медленнее, осторожнее, но держусь из последних сил. Нельзя напугать. Нельзя причинять боль. — Черт, какой же ты узкий, Спенсер. Толкаюсь резко, до конца, ты вскрикиваешь, на глаза мгновенно набегают слезы. Чувствую головокружение, опираюсь на кровать. Внутри Снесера все пульсирует, доставляя еще большее удовольствие. Кладу одну руку на его член, аккуратно массирую, пытаюсь отвлечь от неприятных ощущений. Немного выхожу, толкаюсь внутрь. Он стонет. Больно. Непривычно. Наклоняюсь к нему, провожу губами по шее, вверх, к уху. Вбираю в рот мочку, чуть посасывая. Он снова возбуждается. Вновь немного выхожу и толкаюсь. А он закрывает глаза, расслабляется. Ему становится хорошо. Мой малыш. Выпускаю мочку изо рта, наклоняюсь к губам, целую. Не пускаешь меня, сжимаешь их. Усмехаюсь, выхожу сильнее, толкаюсь. Ты выдыхаешь, а я пользуюсь этим. Целую, пытаюсь втянуть тебя в эту игру, не останавливаясь, продолжая неспешно трахать. Нет, не трахать. Сейчас мы занимаемся любовью. — Я так люблю тебя, Спенсер. Чувствуй меня, малыш. Отстранюсь и закидываю его ноги себе на плечи, прекращая сдерживаться. Ускоряю движения, вдалбливаясь в податливое тело. Ты больше не молчишь, не противишься. С губ срываются стоны, а пальцы продолжают сжимать покрывало. Вожу рукой по стоящему члену, чувствуя, как все внутри меня взрывается на маленькие кусочки. Границы стерты, мы будто потерялись, кто есть кто. Сам насаживаешься на меня, тянешься руками, стонешь. Крышу сносит окончательно. Я вбиваюсь в тебя, чувствуя, что вот-вот кончу. Слишком хорошо. Продолжаю надрачивать тебе. Не замечаю, когда кончаешь ты, но я изливаюсь позже, просто увидев сперму на своей руке и на впалом животе. Стон срывается уже с моих губ, когда сдерживаться нет сил. Кончаю внутрь, ты, кажется, вздрагиваешь и вторишь мне. Замираю так, не в силах пошевелиться. Все внутри пульсирует, сжимается. Ты глубоко дышишь, закрыв глаза. Устал. Слишком много эмоций. Улыбаюсь и, убрав волосы с твоего взмокшего лба, выхожу. Оглядываю еще раз. Разве можно быть настолько откровенно красивым? Раздет, осквернен, распят на кровати истинным монстром, демоном, но все еще выглядишь, как ангел. Маленький прекрасный ангел. Беру тебя на руки, намереваясь отнести в ванную, смыть сперму, а ты прижимаешься ко мне, тихо вздыхая. Сердце стучит сильнее, колени подкашиваются, пока иду. А внутри разгорается пожар из ненависти к себе и желания вновь почувствовать недавнее удовольствие, услышать стон. Я снова хочу к тебе. Еще ближе. Как можно ближе.