start again

Опираюсь на перила, стряхиваю пепел с догорающей сигареты и поднимаю взгляд в небо. Как же я устал. Мне надоело, что все вокруг стараются сделать друг другу больно. Меня тошнит, что самые близкие ухмыляются и язвят тебе прямо в лицо, стоя из себя охуительно умных, в то время когда ты заебался ровно настолько, что готов выблевать все внутренние органы или выброситься из окна ко всем хуям. Все вокруг мрази, никто ничего не забывает. Никогда. Во время ссоры тебе припомнят все твои поступки, пускай они будут давно прощены. Никому нет дела. В этом весь человек, он никогда по-настоящему не прощает, любовь так не работает. Стоит тебе оступиться, как все – это конец. Мне страшно и больно, я –, блять. Я не понимаю, почему мне так тяжело. И это не только учеба. Он говорит мне, что все будет нормально, что все же как-то живут, что мы обязательно справимся, но я не могу больше этому верить. Вся моя жизнь – пиздец. Вся: кажется, я больше ничего не чувствую к любви всей моей жизни, я больше не хочу возвращаться в дом своих родителей, потому что не могу видеть семью в таком состоянии, еще немного и я брошу учебу, потому что заебался. Я встретил его, когда нам было восемнадцать. Это было весной, но в его волосах запутались снежинки, а пар от горячего кофе заставил его очки запотеть. Он врезался в меня, чуть не разбив свою дорогущую камеру, и я понял, что не хочу отпускать его. Моё пальто оказалось безнадежно испорченным, но мне было плевать, потому что я встретил его – зеленые глаза и великолепные кудри, вечерами мы писали песни, ночами считали звезды. Я не мог поверить своему счастью, потому что я никогда не любил – ни мурашек от пойманного взгляда, ни дрожи в коленках от прикосновения. Ничего. Я помню, как он наклонился и прошептал что-то нелепое в уголок моих губ – мой первый поцелуй. Я полюбил его, очень сильно – почему мне кажется, что это было ошибкой? Мне хочется закрыть глаза и никогда не проснуться, потому что я знаю, что это пройдет – пройдет обязательно, потому что Гарри – самое лучшее, что случалось со мной. Он вытащит меня, сам того не осознавая. Я никогда не говорил ему, как себя чувствую. Я знаю, что это ненормально, что сейчас я подавлен или расстроен – один хуй. Но мне, блять, мне не четырнадцать, у меня нет желание вскрыть себе вены, потому что кто-то из одноклассников назвал меня уебаном и отпиздил за школой. Глубокий вдох, затяжка, еще один приступ мигрени. Я вспоминаю его запах, и по телу пробегает дрожь. Я знаю, что смог бы прожить без него, но я не хочу, никогда больше. Почему никто не предупреждал, что это будет так тяжело? Что у любого взрослого человека бывает депрессия, что ты будет недоволен своей жизнью – просто потому что она твоя. Вокруг одни пидорасы, никто, блять, не понимает – невозможно быть собой и оставаться активной частью общества. Невозможно не идти вразрез своему мировоззрению, потому что никто не собирается уступать – даже самые важные люди окажутся гандонами, стоит только словить момент. Я поднимаю глаза к небу и нащупываю в кармане коробочку с кольцом. Я не хочу терять кого-либо еще, я просто не выдержу это. Мне нужно время, чтобы наладить отношение со всеми людьми в моей жизни, потому что сейчас я не готов видеть их кислые лица, боюсь не сдержаться и высказать этим лицемерным пидарасам все, что я о них думаю. Но я люблю их, блять. Эти люди – вся моя жизнь. Они конченные, но и я тоже. Истерики, вспышки гнева, слезы и прочий пиздец – вот он я. Я докуриваю сигарету и потягиваюсь. Светает. Проверяю телефон – Гарри не писал мне. Он понимает. Я хмыкаю и еще раз убеждаюсь в том, что этот парень знает меня лучше всех на свете. Сажусь в машину, завожу мотор и аккуратно отключаю автоматически включившееся радио – еще пару часов назад я бы разъебал стереосистему, так что это прогресс. Я еду в тишине, но не могу начать думать о моих словах ему – я вспоминаю все те моменты из нашей жизни, которые не дают мне прямо сейчас выехать на встречку. Вот оно первое совместное Рождество. Мы договорились отпраздновать с семьями и встретиться накануне Нового года, но он появился на пороге родительского дома в девять утра двадцать четвертого декабря, и мои сестры накинулись на него и Джемму, не дав им переступить порог. Сумасшествие. На годовщину я подарил ему полароид и пиздецки пожалел об этом очень скоро – пленка была ужасно дорогой, но вся квартира вскоре была завалена фотографиями. Моими фотографиями. Я сонный, я с гитарой в руках, я с Гарри. Я тысячу раз говорил ему, чтобы он перестал, но он не закончил. Поэтому я стал снимать его. Самый первый снимок сейчас прикреплен к зеркалу заднего вида и мне больно смотреть на него – Гарри, только что проснувшийся, тянется за утренним поцелуем. Еще немного и я разревусь. На самом деле, я очень многое хочу сказать ему, но – Кое-как припарковавшись, я хватаю бутылку вина. Я безумен – залетаю в подъезд, успев поставить автомобиль на сигнализацию. Поднимаюсь и нажимаю на звонок. – Лу? – ах, этот чёртов голос. Я знаю, что разбудил его. Он в моей футболке, на часах нет и восьми утра. Я обнимаю его, на глазах слезы, но я чувствую себя дома. Гарри придерживает меня за талию, по его глазам я вижу, что он чувствует ладонью, сжимающую мою джинсовку, то, что я хочу ему сказать – в кармане кольцо. – Пожалуйста, Гарри, – мой голос дрожит. – Выходи за меня. Мы оба плачем, он обхватывает мое лицо и целует меня, и все кажется таким правильным.