Не уходи из спорта

      Виктор сжимает чужие плечи чуть сильнее, пытаясь поймать взгляд карих глаз. Не получается. Слёзы жгут, перед глазами всё плывёт, словно он смотрит через мутный стакан. Юри молчит, не отвечает на уже кучу заданных вопросов, а он всё никак не может поймать его взгляд, заставить смотреть в свои глаза, наполненные слезами.       — Ты меня вообще слушаешь?!        Виктор с каждой секундой становился злее. Натягивался как струна, готовая лопнуть в любой момент. Юри не отвечал. Смотрел куда-то сквозь него, задумываясь о чём-то своём. И это было так не похоже на Кацуки. На того японского парня, с которым он провёл бок о бок восемь месяцев. Который мило краснел, когда Виктор сокращал между ними расстояние. И если бы он сейчас не был так зол, может быть заметил, как Юри слегка вздрагивает, как напрягается из-за того, что мужские пальцы сжимаются на плечах всё сильнее. Если бы Виктор не был зол, он бы заметил, что Юри тоже больно. И не только от его стальной хватки.       Струна лопается в тот момент, когда Кацуки наконец осознанно смотрит в его голубые глаза. Как-то безжизненно. Не так, как смотрел бы Юри на него в такой момент. Никифоров толкает парня, и тот неуклюже падает на кровать, зажмуриваясь.       Виктор смотрит злобно, прямо в радужку с золотистым отблеском от света лампы. Даже через толстые стёкла очков, эти глаза кажутся самыми прекрасными на всём белом свете. Слёзы всё ещё жгут, а в горле образовывается ком. Слова Юри до сих пор эхом повторяются в голове. Будто кто-то на несколько раз прокручивает одну и ту же запись. Снова и снова.       — Какого чёрта, Юри?! Как ты можешь просить меня вернуться в спорт, когда сам собираешься уходить?! — Виктор уже не говорит, срывается на крик.       Слёзы душат. От них больно так, что хочется застрелиться. А Юри продолжает молчать, смотря на него через толстые стёкла очков. И когда Виктор собирается вновь наорать на парня, тот тянет к нему руки, сжимая махровую ткань халата дрожащими пальцами.       Виктор смотрит в распахнутые карие глаза, где блестят слёзы, и злость постепенно отступает. Сменяется на вину за собственный срыв. За страх, что сделал больно. Юри смотрит куда-то в грудь, шмыгает носом и сильнее сжимает в руках белую ткань.       — Я… я всегда смотрел на тебя. Всегда равнялся на тебя, Виктор. Ты единственный фигурист, который заставлял меня подниматься после каждого падения, — тараторит он на своём родном языке. Прерывается, чтобы шмыгнуть носом и продолжает снова. — Не хочу. Не хочу лишать тебя твоей собственной мечты. Не хочу быть причиной того, что ты покинул лёд. Мне плевать, сколько людей меня будет ненавидеть из-за того, что я забрал тебя у спорта на целый год. Я никогда не буду жалеть об ушедшем времени, которое ты потратил на меня. Ты передал мне много, научил и дал силы поверить в себя. Ты прекрасный тренер. Но, если ты останешься со мной…       Юри замолкает. Словно вспоминая, что хотел сказать. А Виктор только сейчас понимает, что не может произнести ни слова. Что на какое-то время даже затаил дыхание, чтобы не перебить поток искренних слов. Кацуки не пытался его разозлить, даже не думал об этом: он просто хотел вернуть лёд тому, кто любит его настолько же сильно, как и он сам.       Юри разжимает пальцы, выпуская из них халат.       — Твои тренировки со мной убьют в тебе того великолепного, потрясающего фигуриста, на которого равняются миллионы. Я хочу вновь и вновь смотреть на то, как ты прекрасно откатываешь программу, как играешь музыку своим телом, как вырисовываешь своими движениями истории. Я хочу снова любоваться тобой на льду, Виктор.       — Идиот, — Виктор вновь ощущает жжение в глазах, — какой же ты идиот, Юри.       Виктор уже и забыл, какие мягкие у Кацуки губы. Они целовались всего один раз, на глазах у целой толпы зрителей. Он тогда и не задумывался о том, как приятно было прикасаться к губам этого парня, как легко тот поддаётся, разрешает углубить поцелуй. Как тихо сопит и немного ёрзает от неудобной позы, как неспешно отвечает на ласки, немного лениво и тягуче. Осторожно, боясь напутать и сделать что-то не то.       Виктор от такого улыбается в поцелуй, прижимается ближе к хрупкому телу, зарывается пальцами в тёмные прядки, пропуская мягкие волосы сквозь пальцы.       Лёгкий толчок в грудь и Виктор отстраняется, смотря на раскрасневшегося парня. За стёклами очков, на ресницах, ещё были видны слёзы. Юри часто дышит и жмурится, словно ожидая чего-то ужасного. Но ужасное, по какой-то причине, происходить не собиралось.       Виктор ухмыльнулся, наклоняясь чуть ниже, подцепляя пальцами дужку очков и стягивая их с парня. Тот всё ещё жмурился и краснел, казалось, с каждой секундой только сильнее. Виктор улыбнулся, наклоняясь к самому его лицу и целуя поочерёдно зажмуренные веки.       — В-виктор, — шепчет парень, на ощупь находя мужчину, боясь сразу открыть глаза и посмотреть на своего идола.       — Да? — Виктор улыбается, смотря на то, как парень вздрагивает от его голоса, медленно открывая глаза.       — Этой ночью… побудь со мной, — пьянящие карие глаза смотрят с каким-то неестественным блеском и Виктор знает, что не сможет отказать.       Да он и не собирался. Разве что поставит небольшое условие.       Никифоров осторожно тянет за пояс. Завязки безвольно повисли по бокам, а распахнувшиеся полы халата заставили Юри закрыть красное лицо руками.       — Тогда позволь мне сделать то, что я захочу.       Юри кивает, убирая руки от лица, и смотрит в голубые глаза, в которых не осталось и следа от драгоценных слёз. Виктор снова целует, на этот раз не позволяя отстраниться так быстро. Играючи затягивает в поцелуй. Сначала страстный, срывающий с губ тихие стоны, заставляющий подаваться на встречу чужим губам. А потом в тягучий, ленивый, расслабляющий.       Кацуки нежится в чужих ласках, тяжело дышит и всё ещё ёрзает на кровати, не находя удобной для него позы. Виктор отстраняется, смотрит в пьянящие, не хуже хорошего коньяка, глаза и не знает, как благодарить судьбу за такой подарок. Пальцы прихватывают собачку олимпийки, нарочно медленно стягивая её вниз по молнии.       Юри вздрагивает от прикосновений холодных пальцев к горячей коже. Виктор делает всё слишком медленно — растягивает удовольствие. Гладит подтянутый пресс, проводит вверх по груди, задевая подушечками пальцев бусинки сосков. Его губы касаются также мягко, ласково и лениво. Он наслаждается чужим телом, словно самым дорогим деликатесом, на который наконец смог накопить достаточно денег. Пробует, растягивает удовольствие, наслаждается самым прекрасным вкусом. А Юри, его желанное блюдо, краснеет и кусает губы, боясь спугнуть.       Виктор медленно стягивает с Юри олимпийку и замирает. Становится холодно и неуютно. Чужие пальцы больше не блуждают по телу, а губы не касаются нежно-тягуче. Так, что хочется задохнуться. Кацуки медленно открывает глаза, смотря на виноватое выражение лица мужчины.       — Что случилось? — Юри становится страшно.       Неужели он сделал что-то не так? Он ведь полный профан в этом деле. Поцеловался-то впервые с Виктором, а уж про секс и говорить нечего.       — Прости, — шепчет Виктор, наклоняясь к его плечу и невесомо касаясь того места, где минуты назад сжимал свои пальцы до помутнения в глазах.       — Всё в порядке, — Юри улыбается, осторожно касаясь серебристых волос, зарываясь в них пальцами.       Виктор смотрит своими невозможно прекрасными голубыми глазами, и Юри хочется утонуть в них полностью, раствориться в этом взгляде полном нежности и любви. Кацуки улыбается и сам тянется за поцелуем. Робко, совершенно невинно. Он, словно маленький ребёнок, жмурится, нервничает, боится, что сейчас ему снова сделают больно или просто посмеются над глупой попыткой зарвавшегося мальчишки. Виктор не смеялся. Отвечал на робкое касание, утягивал во что-то более взрослое, показывал вселенную своими лёгкими прикосновениями.       Руки снова исследовали тело. Тонкие пальцы подцепили пуговку на брюках, расстегнули молнию, и Юри забыл как дышать, сдавленно застонав от прикосновения через ткань боксеров к возбуждённому члену. Кацуки быстро закрыл рот ладонью, испуганно смотря на улыбающегося мужчину. Хотелось провалиться под землю. Его стон, казалось, завис в комнате где-то под потолком и всё не прекращал звучать. Громко. Пошло.       Виктор наклонился, медленно спускаясь поцелуями вниз, попутно стягивая с Юри брюки. Кацуки боялся пошевелиться, зажимая руками рот. В голове всё ещё звучал его стон. Стыд сжигал дотла, а мужчина, не обращая на это, ровным счётом, никакого внимания, легко расправлялся с остатками верхней одежды Юри. Из-за своих мыслей парень пропустил как Виктор стянул с него туфли, носки и брюки, оставив в одних боксерах. Вернуться из лабиринта сознания в реальность, помогло лёгкое прикосновения к бёдрам.       Виктор улыбался, наклонился к самому паху. Слишком медленно. Словно кто-то специально перевёл его в такой режим, чтобы Юри мог подметить каждую деталь. Увидеть, как мягкая серебристая чёлка касается его живота, скрывая лицо мужчины, как тот пальцами поддевает резинку трусов, стягивая чуть ниже.       Горячее дыхание опаляет и без того горящую огнём кожу. Хочется скрыться, спрятаться, убежать от этих прикосновений, но ещё больше хочется остаться, ощутить, какого это, когда тебя касается сам Никифоров — насладиться чужой лаской. И Юри разрывается между этими эмоциями, не знает, что выбрать. Он просто дышит, втягивает горячий воздух пропитанный чем-то сладким, не приторным, а даже горьковатым как тёмный шоколад или полусладкое вино.       Прикосновения к паху ощущаются как-то… щекотно. Юри хихикает, закусывая губу и смотря на внимательный взгляд голубых глаз. Боже, он настоящий идиот. Смеётся, когда надо вздыхать и охать. Кацуки жмурится, стараясь спрятаться от внимательного взгляда и, кажется, получается. Лёгкие прикосновения возвращаются. Юри закусывает губу и снова открывает глаза, смотря на серебристую макушку. Улыбается, осторожно касаясь волос. Виктор стягивает боксеры до колен, а потом единственным резким движением сдёргивает до конца, скидывая с кровати ненужную вещь.       Язык у Виктора горячий, приятный. Юри не успевает набрать достаточно воздуха, цепляется одной рукой за одеяло, а второй старается не сжимать серебристые волосы: не хочется делать Виктору больно, когда тот делает так приятно.       Мужчина продолжает делать всё так же лениво, от чего хочется задохнуться. Юри, кажется, что от таких сладких тягучих движений он не сможет продержаться и пары минут. Кончит от первого-второго, прикосновения. Но нет. Виктор делает как надо. Юри не с чем сравнивать, но почему-то он уверен, так, как сейчас делает Никифоров, не может никто.       Губы обхватывают возбуждённую головку, кончик языка слизывает проступившую смазку. Каждое прикосновение отзывается в теле парня сладкой истомой. Желание возрастает с каждой секундой. Он шумно дышит, стонет, краснеет и продолжает перебирать серебристые волосы.       Виктор медленно берёт в рот. Глубже, почти до самого конца. Отстраняется, откашливается и возвращается обратно. Юри думает, что это очень трудно — брать в рот не такой уж и маленький член. Мысль о том, что это противно, он пытается гнать куда подальше. Если бы было противно, Виктор бы никогда не стал так делать.       Больше мыслей в голове Юри не появляется. Он полностью отдаётся ощущением, не замечая, что Виктор уже просовывает внутрь него два пальца. Не замечает, потому что все ощущения скапливаются там, где находится нереально горячий язык и потрясающе мягкие губы.       Мужчина медленно двигает головой в такт пальцам. Растягивает тугое колечко мышц, стараясь не сорваться прямо сейчас. Юри абсолютный девственник; он знал это, как никто другой, и не мог допустить того, чтобы Кацуки было больно в его первый раз. К тому же, завтра выходить на лёд, откатывать программу, пытаться победить всеми силами. Виктор не имеет права сделать так, чтобы из-за его желания Юри ужасно откатал произвольную.       — В-виктор, — шепчет парень, поджимая пальцы ног, — я… мне… — Никифоров улыбается такой невинности. Отстраняется и смотрит в продёрнутые дымкой возбуждения глаза, в припухшие от покусывания губы и на лёгкий румянец щек.       — Позволишь? — Виктор вытаскивает пальцы из парня, тот краснеет ещё больше. Кивает, не в силах произнести хотя бы слово.       Виктор тянется к своей кровати, забирая подушку и подкладывает под упругие ягодицы. Юри расслабляется от тёплых, лёгких прикосновений к бёдрам, напрягаясь лишь тогда, когда Виктор пристраивается к растянутому входу, жмурится и шикает от лёгкой боли. В уголках глаз скапливаются слёзы и Виктор останавливается. Даёт привыкнуть.       Виктор не двигается, терпит, но с каждой секундой становится всё труднее, и когда он уже готов сорваться, Юри сам подаётся навстречу, позволяет войти глубже. Мужчина двигается медленно. Целует — куда попадётся. Халат мешает. Завязки болтаются, касаясь при каждом движении, бёдер Кацуки. И Виктор бы с радостью сдёрнул его сейчас, только ни на секунду не может отвести взгляд от выражения лица японца.       Виктор думал, что Юри раскрыл весь Эрос ещё на катке — что эротичнее уже нельзя. Оказывается — ошибся. Кацуки под ним был просто великолепен: соблазнительный, потрясающий. Если бы хоть кто-то знал, как выглядит Юри во время секса, его бы уже давно присвоили себе. Но всё досталось Никифорову, тому, кто увидел Эрос парня ещё в неидеальном теле, в смущённом взгляде и прекрасной улыбке.       Виктор двигался, набирал темп и вслушивался в тихие стоны, в шлепки тела о тело и наслаждался этими звуками, смешивающимися в фантастическую мелодию. С каждым толчком в комнате становилось всё жарче. Они ловили стоны друг друга губами, смахивали капли проступившего пота на груди друг друга. Наслаждались. Впитывали тепло, запах и жар тел.       Юри вздрогнул, сжался, и Виктор, сделав последнее движение внутри, нехотя вышел из парня, доводя себя до изнеможения рукой. Одеяло и подушка были безнадёжно испорчены, а они ужасно вымотаны.       Никифоров упал рядом, тяжело дыша, прикрыв глаза рукой. Халат неприятно лип к коже, а снимать его сейчас было так лень.       Тёплые пальцы коснулись подбородка, а мягкие губы накрыли его собственные, завлекая в глубокий тягучий поцелуй. Они обнимались, прижимаясь к друг другу продолжая наслаждаться каждым прикосновением к разморённым страстью телам.       — Не уходи из спорта, — выдыхает Виктор в приоткрытые губы, — мне нечего делать в фигурном катании без тебя.       — Давай решим всё после финала, — шепчет Юри, прикрывая глаза.       Да, верно, пускай лучше после финала. А сейчас им надо выспаться.       Виктор тянется рукой до выключателя, погружая комнату в темноту. Юри уже сопит, утыкаясь носом в мужскую грудь и Виктор очень надеется, что это был их первый, но не последний раз.       Надеется, что после финала, Юри выберет его и останется в фигурном катании ещё на год. Хотя бы ради Никифорова.