Дождь

У англичан есть поговорка о том, что в Англии туманно только тогда, когда не идёт дождь. Справедливость этого утверждения Дитрих фон Лоэнгрин успел проверить на собственной шкуре. Исаак ушёл три дня назад и не вернулся до сих пор. Напряжённые до предела нервы Кукловода заставляли его вздрагивать от малейшего шороха. Впрочем, когда усталый и больной рассвет ещё даже не делает робких и бесперспективных попыток пробиться через плотную завесу дождевых облаков и утреннего тумана, это более чем естественно. Дитрих возненавидел эту страну всем сердцем и не ждал от неё больше ничего хорошего. Съёмные меблированные комнаты в районе знаменитого Angel Islington вызывали у юноши не просто раздражение – отвращение. Он слышал, как поднимаются по лестнице соседи, воспалёнными от недосыпа глазами всматривался в потускневшие зеркала и в тихие утренние часы был готов выть от бессилия. Исаак подыскал на время чудесную клетку – и три дня назад забрал метафорические ключи от неё. -«Это не займёт много времени. Не успеешь заскучать», - сказал Маг напоследок, глянув бездонными глазами на своего протеже и в тот момент Дитрих машинально оскалился в улыбке. Ответной – потому что глаза Кэмпфера улыбались. Наверно, следовало ещё тогда подхватить ближайшую декоративную статуэтку, которыми обильно была украшена съёмная квартира, и со всей силы впечатать её в это бледное лицо, ломая холодную изящность его линий. Лоэнгрин относил себя к приверженцам традиционализма в искусстве, а что может быть более традиционным, чем цветовая гамма из двух элементов – красное и белое? Дитрих встрепенулся и осознал, что успел задремать прямо так, сидя в кресле. Книга выскользнула из пальцев и шлёпнула по коленям, что и послужило причиной пробуждения. -«О, только не снова!» - мысленно простонал Кукловод, когда в окно робко стукнули первые капли дождя. Одна, вторая и вот уже они стучатся, как к себе домой. Прикрыв глаза, Дитрих попытался найти в этом звуке успокоение – говорят, под дождь лучше всего спать – но ассоциации, забредавшие в голову Магистра Темпли успокаивающими не были. –«Так стучался бы мертвец. Утопленник. Своими обглоданными до костей пальцами… он не может войти, пока его не пригласишь. Но может стоять за окном до самого утра… у него глаза, как плошки». Он почти мог видеть эти белёсые, затянутые пеленой глаза, слепо взирающие на него. И эти изъеденные речными рыбками руки, разбухшие от воды. Когда ладонь опустилась на его плечо, Дитрих чувствовал себя слишком усталым, чтобы сопротивляться, но почти с обидой подумал, что он не приглашал это существо внутрь… -«Это не по правилам» - Ты действительно устал, Дитрих. Лоэнгрин не вздрогнул, но раскрыл глаза. Холодные пальцы и тёплая ладонь – такой странный контраст, и, тем не менее, удивляться чему-то, что касается Каина было бы глупо. - Я не слышал, как Вы пришли, мой Фюрер, - ладонь продолжала ласкать щёку, и хотя Лоэнгрин так и не повернулся, чтобы встретиться взглядом с её обладателем, прерывать эти прикосновения не хотелось. Так хозяин ласкает собаку. Это ассоциация ему не понравилась. Собаки глупые. Слишком верные и преданные, любят хозяев только за то, что те – хозяева. Взять, например, Райсцана… тот же пёс, хоть и метит волки. Если с кем себя и сравнивать, так только с котом. Независимым и любопытным. - Я могу помочь Вам чем-нибудь? - Нет, я так не думаю. С чашкой чая я справлюсь и сам. Ласкающая ладонь ушла, и Дитрих испытал сложную смесь противоречивых эмоций. С одной стороны – облегчение, ведь никому не известно, что в следующее мгновение придёт в голову жестокому ангелу. С другой – сожаление. Потому что это было приятно. Каин действительно сделал себе чая. В воздухе разливался запах каких-то трав – в них Лоэнгрин никогда не разбирался, а чай уже успел надоесть. И теперь вызывал только негодование, очередная ассоциация – напыщенные британцы пьют свой пятичасовой эрл-грей. Видеть всемогущего – по крайней мере, в глазах Ордена – Каина в обычной одежде было странно. Это вызывало ощущение незавершённости, неправильности, будто к знакомой с детства картине добавили новых штрихов. Ни шелестящих за спиной белых крыльев, ни тяжёлого камзола, который, кажется, никак не подходит такому, в общем-то, хрупкому существу. Дитриха это всегда изумляло. Одним неосторожным движением Найтлорду можно было сломать кость… а он, в свою очередь, тоже одним движением мог пробить грудную клетку неугодного и показать ещё бьющееся сердце его владельцу. - Ты ждёшь Исаака, - в голосе Каина отсутствовали вопросительные интонации, что делало фразу утверждением, смысл которого Кукловоду не нравился. - Нет, мой герр. - Ты лжёшь мне? - вскинув светлую бровь, тот посмотрел на юношу так, будто тот его удивил. - Я не могу сказать, что жду Мага, мой герр. Скорей… меня тревожит его отсутствие. Вот так. Правда – палка о двух концах. Кэмпфер всегда повторял, что лгать необязательно, можно умолчать, давать разнообразные точки зрения на один и тот же предмет, можно пускаться в дебри философских рассуждений и в то же время не сказать совершенно ничего от правды. Сам Маг был в этом искусстве мастером, а Дитрих ещё с детских лет зарекомендовал себя способным учеником. - Почему тебя это тревожит, Дитрих? – сделав глоток, Каин поставил чашку на блюдечко и по нервам, которые, кажется, готовы гудеть от перенапряжения, этот звук ударил слишком уж ощутимо. - Мой герр, прошло уже три дня, а Кэмпфер даже не дал о себе знать. Какое задание Вы поручили ему на этот раз я не знаю, но… - А если он не вернётся? – перебил его Каин с приятной улыбкой. - Неужели это задание настолько опасно? – после некоторого молчания осторожно поинтересовался Лоэнгрин. - При чём здесь задание? Я ведь спрашиваю тебя не об этом. - Я не понимаю Вас, мой герр. Дитрих не любил чего-то не понимать, но сейчас испытал не раздражение, как обычно, а нечто, отдалённо напоминающее панику. Выставлять себя дураком перед Фюрером, разумеется, не хотелось, но в словах Каина словно присутствовал скрытый смысл, ухватить который всё не получалось. А ведь Дитрих всегда считал словесные баталии если не своим коньком, то уж точно не слабой стороной. - Я спросил тебя, что будет, если Исаак не вернётся, - мягко, словно объясняя очевидное ребёнку, произнёс Каин, но ответить не позволил, продолжая свою мысль. – Ты очень давно знаешь его. Следовательно, знаешь и то, что Маг… не слабый. Несмотря на серьёзность разговора, Дитрих не сумел удержаться от слабой улыбки. Слабым Исаака мог назвать только тот, кто видел его впервые. Он поверг Барселону в руины – и Лоэнгрин готов был поклясться, что «Беззвучный Шум» не так уж и необходим был некогда Кэмпферу. Маг очень деликатно обходил вниманием свои способности, но Дитрих действительно знал его слишком давно, чтобы ошибаться. Говорят, многие знания – многие печали. Заставляет ли его печалиться осознание того факта, что его некогда учитель одержим разрушением, при этом обладая силой, достаточной для того, чтобы разрушения эти имели солидные масштабы городов, Кукловод сказать не мог. - Или, может быть, ты считаешь, что Исаак решил податься в предатели? - Нет, мой герр, это невозможно, - горячо возразил Дитрих, почти уверенный, что именно такого ответа от него ожидает Каин, но тот только пожал плечами. - Почему же. Слишком много информации. Слишком много всего для одного не дня и не утра – хмарь за окном не позволяла сказать, который час, и только дождь всё так же барабанил своими пальцами мертвеца в окна. - Вы подозреваете Исаака в предательстве? – наконец, нарушил вновь воцарившееся молчание Лоэнгрин. - Если бы я подозревал его в предательстве, то убил бы его. - Но, мой герр, Вы не считаете такую ситуацию невозможной? Каин рассмеялся и покачал головой. - Лоэнгрин, ты совсем ребёнок. Неужели ты не понимаешь, почему Исаак служит мне? Он хочет этого. Его интересы совпадают с моими. Но вы, люди, создания такие непостоянные, что абсолют для вас недоступен. - Я вынужден не согласиться с Вами, мой герр. Я предан Вам абсолютно. - Это уже интересней. Но почему? - Я… преклоняюсь перед Вашей силой, мой герр. - А я думал, причина в том, что вы, люди, называете любовью. Дитриху требуется целая вечность, чтобы ответить: - И это тоже возможно. - Вот видишь, Лоэнгрин. Нет ничего невозможного. Каин снова поднимает свою чашку с чаем – уже остывшим и горьковатым – и делает глоток. - Исаак вернётся, Дитрих. Не беспокойся об этом. В конце концов, семья – это очень важно. Слышать о важности семейных ценностей от того, кто с переменным успехом избавлялся от членов своей семьи уже много лет подряд, конечно, смешно. - Мой герр. - Да? - Я люблю ангела. - Я знаю, Дитрих. Кукловод, наконец, смог преодолеть эту ужасную неподвижность, что овладела им и поднялся из кресла. - Вы говорили, что нет ничего невозможного… значит, существует вероятность, что ангел любит и меня? Серебристый смех Каина вгрызся в висок едва ли не болью. - Разумеется, Дитрих. Но по-своему. По-ангельски. В спальне, которую занял Дитрих, только одно окно – и оно сейчас скрыто за тяжёлыми портьерами. Лучше, конечно, чтобы окна не было вовсе. Дождь всё так же сводил с ума и не приносил с собой никакого успокоения. Казалось странным, что в небе может скопиться столько воды. А ещё странно было видеть здесь Каина. - Почему ты продолжаешь называть меня ангелом, Дитрих? – эти пальцы, которые вполне могли бы пробить его грудную клетку, могли дарить и удовольствие. Вся нервная система посылала сигналы об опасности, но Дитрих был слишком высокого мнения о себе, чтобы уделять этому много внимания. – Только ли из-за крыльев? - Нет, мой герр. Не только, - он не удержался от шумного вздоха, когда пальцы совершили неспешный переход от его ключицы вниз, до живота. Ему, как никогда, хотелось сейчас прикрыть живот, средоточие энергии ци, как верили раньше, но что-то подсказало Дитриху, что это станет фатальной ошибкой. Приглашением для хищника к обеду. – Вы… лучше, чем кто-либо подходите на эту роль. - Вот как. Каин безумен и великолепен в своём безумии. Может быть, именно это так сильно привлекает Кукловода? Как огонь, на который летят глупые мотыльки. Губы Каина на удивление сухие. Создаётся неприятное ощущение, будто кожи Лоэнгрина касается старая бумага, но он не пытается отстранить Найтлорда от себя. Это поцелуи ангела, верно? Кто сказал, что они должны быть похожими на поцелуи людей? Тем не менее, губ Кукловода Каин не касается, предпочитая оставлять следы своих сухих поцелуев на горле юноши. Памятуя клыки Фюрера, Лоэнгрин не может не беспокоиться. Расслабиться в когтях хищной птицы не получается. Может, это и манит его. Когда Дитриху становится тяжело дышать, он впивается пальцами в спину Каина, будто пытаясь нащупать между лопаток крылья. И хотя пальцы не ощущают упругих перьев, Лоэнгрин вполне может видеть их, даже не открывая глаз. - Что тебе во мне нравится, Дитрих? – Каин небрежно перебирает каштановые пряди кончиками пальцев, играет ими, а Лоэнгрину кажется, что он больше никогда не сможет не то, что заснуть, даже закрыть глаза. Дождь смолк, но от этого почему-то стало только хуже. Давящая тишина навалилась на дом и все звуки замолкали гораздо быстрей, чем должны были бы. - Всё, мой герр, - откликается тот и запоздало интересуется в ответ. – А Вам во мне? - Ты живой, Дитрих. Ты не притворяешься живым. Невысказанное «как некоторые» повисает в воздухе. Но некоторые вещи лучше не произносить вслух.