Маскарад для одного

Рвется связей людских изначальная нить, Привязаться — к кому? Что — любить? С кем дружить? Человечности нет. Лучше всех сторониться И, души не раскрыв, пустяки говорить. (Омар Хайям)

27 февраля 1993 года — Вы считаете, у него есть талант к этому? — Я не могу об этом судить, но все, кто видел, как Витя катается, говорят, что ему надо всерьез этим заниматься. — «Все, кто видел»?       Фельцман вопросительно приподнимает бровь. Он никогда еще не видел таких странных мамаш. Она говорит о своем сыне так, будто он ей чужой. — Вы сами-то видели, как он катается? — саркастически спрашивает он. — Я? Да, несколько раз мы ходили вместе на каток…       Чего она мнется, как будто ей неловко даже говорить об этом? Яков повернул голову: мальчишка сидит на скамейке, прижимая к груди коньки и пугливо смотрит на него своими большими синими глазами. Хорошенький. На девочку похож. — А в остальное время? — Фельцман снова глядит на женщину. — Я… я работаю много, так что его всё бабушка в основном водила. А сейчас у нее со здоровьем совсем плохо, она не может. — Понятно…       Он переводит взгляд обратно на парнишку и встречает в этих глазах все тот же немой вопрос: «Что мне делать?». Вздохнув, Яков потер переносицу и прикрыл глаза. — Переобувайся. Посмотрим, что ты можешь… 15 мая 1996 года — Что это с тобой?       Елена смотрит на сына, задумчиво водящего ложкой в тарелке с супом. Мальчик явно погружен в собственные мысли и чем-то обеспокоен. Она же думает о том, что квартальный отчет горит по срокам. Но хотя бы для галочки надо узнать, что творится с ребенком. — Всё в порядке, — тихо отвечает Витя, отправляя ложку в рот и стараясь не смотреть на мать.       Бабушка на противоположной стороне стола молчит. Она почти не слышит, но сейчас в этом и нет острой необходимости: она и так видит, что Елене, по большому счету, плевать. А семилетний мальчишка уже давно это понял. Вот только принял ли? — Витя, как называется этот прыжок, про который ты рассказывал? — немного скрипучим голосом спрашивает Людмила Александровна.       Как будто кто-то заменил перегоревшую лампочку. Витя тут же оживился, его красивые большие глаза засияли, а на хорошеньком личике расцвела улыбка. — Тройной Аксель. Яков сказал, что до конца года я смогу освоить все тройные!       Старушка кивает: именно это она хотела увидеть. Витюша не должен грустить. Она так любит, когда ее милый внук улыбается. Раз уж слух подводит, хотя бы поглядит на него, пока зрение позволяет. — Только вот… — мальчик закусил губу. — Что такое? — слегка нахмурилась Елена, насторожившись. — Нет, — Витя смотрит ей в глаза. — Нет, ничего…       Поднявшись, он собирается уйти с кухни, но его тут же останавливает строгий голос матери: — Ты что-то натворил?       Он останавливается. Почему, почему она всегда думает самое плохое?! Чем он заслужил такое отношение? Он ведь всегда старается делать всё так, чтобы мама радовалась, чтобы мама улыбалась, была им довольна. Хотя… она всё равно ничего этого не видит. — Нет. Я просто… вспомнил кое-что…       Он уходит к себе в комнату, не заметив, как печально вслед ему смотрит бабушка. — Хоть бы сделала вид, что тебе интересно.       Елена убирает со стола, небрежно бросив: — Мне интересно.       В ответ летит лишь короткая усмешка. Кто же поверит ей, если она сама не верит в то, что говорит? 25 декабря 1999 года       Он несет в руках коробку с новыми коньками. Сегодня утром он нашел ее на тумбочке возле кровати. И приложенную к ней поздравительную открытку. Елена опять на работе, но почему-то не сочла нужным разбудить сына, чтобы поздравить его лично. Переписанный от руки стих из какой-то газеты, и даже добавленное внизу убористым почерком «С днем рождения, сынок!» Радости как-то не добавляет. Всё утро Витя молчал. Да и говорить-то в принципе не с кем — полгода назад бабушка уснула, чтобы больше не проснуться. При жизни стараясь никому не мешать, она даже ушла незаметно, словно боясь доставить дочери и внуку проблемы. И вот теперь он идет в Ледовый Дворец с абсолютной пустотой на душе, думая временами о том, что опять забыл дома перчатки. У него всегда была ужасная память. — Да что за твою мать?! Я же сказал — рано еще четверные крутить!       Яков бежит к нему по льду, пару раз чуть не поскользнувшись. Виктор вытирает рукавом быстро текущую из носа кровь, пытается даже улыбнуться, сказать, что все в порядке, отшутиться, как обычно. — Да ладно тебе, у меня новые коньки. Хотел опробовать. — Мозги тебе надо новые, а не коньки! — рявкнул тренер, помогая мальчишке подняться, и тут же услышал шумный вздох. Всё ясно — вывих. — Где болит? — резко спросил Фельцман, колюче глядя из-под нахмуренных бровей. — Да всё хорошо, — качает головой Витя, шмыгая носом и снова прислоняя к нему рукав.       Яков не может долго злиться на него. Мальчишка обаятелен, всегда показательно весел и добродушен. Но старого еврея не обманешь: Фельцман всегда был очень проницательным и видел людей буквально насквозь. Уж кому, как не ему знать, что у Вити не все хорошо. Что он одинок, что погружен в себя, и вся его веселость — не больше, чем яркая наклейка на старом холодильнике. Ему так хочется помочь, поддержать, вот только никого в душу к себе Витя больше не пускает. Те времена, когда на Якова смотрел мальчишка, желающий от всей души, чтоб его похвалили, приобняли, хоть как-то проявили теплоту, ушли безвозвратно. И тренер от всей души жалел о том, что упустил те моменты, когда был нужен Виктору не только как наставник. — Сейчас в больницу, потом в кафе. — Что? — синие глаза смотрят так удивленно. — У тебя ж день рождения, балда. Или уже и сам об этом забыл?       «А после торта получишь нагоняй за четверной». Чтоб не расслаблялся. 18 июля 2002 года — Отвали, придурок! — Ой-ой-ой, страусиха кудахчет! Эй, стропила, телефон-то к башке еще не провели? А то тебе туда звонить надо, аха-ха! — Пошел ты, козлина! Отдай книжку!       Витя смотрит на них издалека, но даже с такого расстояния видит, как по лицу соседской девчонки катятся слезы. Местный задира, размахивая отобранной книжкой, издевательски приплясывает, повторяя раз за разом только что придуманную дразнилку. Он крупнее Вити раза в полтора. Надо бы заступиться. Но страшно. — Эй, коза-дереза, тупорылые глаза! Кривоногая тупица, кто просил тебя родиться?!       Это было уж слишком. — Отстань от нее!       Отступать некуда. Только вперед. Витя прибавляет шаг, понимая, что если замедлится, то вообще может передумать и сбежать, как последний трус. Ну нет. Не сегодня. — Это кто тут вякает?       Всё внутри дрожит. Задира и девчонка смотрят на него. Она — удивленно, он — с пренебрежением и угрозой. — Отдай ей книжку и отстань!       Сосед окидывает его взглядом с головы до ног, а потом громко смеется. — А-а-а-а, это ты, косматый. Чё, заглянул утром в труселя и нашел там вдруг два яйца?       Шаг. Шаг. Еще шаг. Они стоят почти вплотную друг к другу, глядя в глаза. Витя понимает, что сейчас его просто сотрут в порошок, даже не заметив. Но теперь уже оскорбили и его. Поэтому сбежать он просто не имеет права. — Они всегда у меня были. А у тебя?       «Бей первым, играй на опережение. Думаешь, цель оправдывает вложения? — Бей первым, причем сразу на поражение!»       Не дожидаясь ответа на вопрос, он с размаху бьет задиру между ног. И как только тот сгибается пополам, вскрикнув от боли, тут же впечатывает в его нос кулак так сильно, как только может. По венам пробегает жар. Неужели он сделал это? Выхватив из руки соседа книжку, Витя понимает — сейчас или никогда. Подбежав к девчонке и крепко схватив ее за руку, он бежит со двора, ни разу не обернувшись назад, но слыша позади ее частое дыханье.       Оказывается, поцелуй в щеку может быть разным. Он бывает мимолетным от мамы, был когда-то мягким и сухим от бабушки. А теперь он робкий, нежный, мокрый от еще не высохших слез. От благодарной девчонки. 27 октября 2005 года       Она не пришла. В который раз. Он не знает, почему, но причина уже не важна. Факт остается фактом — Елене плевать. Но отчего-то до сих пор она не сказала ему об этом в глаза. Ему почти шестнадцать, неужели она до сих пор думает, что он ничего этого не понимает? Он расстроен. Но, как и прежде, не покажет этого никому. Сегодня его улыбка будет самой обворожительной. И программу он откатает лучше всех. Он должен удивлять зрителя. Не только сегодня. Всегда.       Подхваченный волной музыки, слившись с ней, став одним целым, Виктор разгоняется. Он знает, что потом его будут ругать за очередное проявление своеволия. Знает. Но риск оправдан, ведь это финал. Последний рывок в этом сезоне. И он должен быть самым ярким.       «Ты думаешь только о своей работе. Думаешь о чем угодно, но не обо мне…». На мгновение появляется желание всё бросить. Но только лишь на мгновение. Он движется всё быстрее, и тут замечает где-то там, недалеко от бортика, большие удивленные глаза. Белобрысый кудрявый мальчишка смотрит на него, как на божество, намертво вцепившись в спинку сидения впереди, приподнявшись. Что ж, вот тебе подарок — самая очаровательная улыбка и… каскад! Четверной тулуп — тройной тулуп — тройной риттбергер! Яков прибьет Виктора, это уж наверняка: самый сложный каскад выполняет шестнадцатилетний сопляк! Какого дьявола?! — Я не остановлюсь. Никогда, — беззвучно произносят тонкие губы. 7 августа 2007 года       Сорок дней. И даже помянуть не с кем. Разве что… с Яковом? Но ведь они с Еленой виделись-то всего несколько раз. Можно сказать, что он ее и не знал. Прицепив поводок к ошейнику Моккачино, Виктор идет вдоль набережной. Как тепло. Тихо. Спокойно. — Вот и остались мы с тобой одни, Мокка…       В ближайшем мини-маркете он покупает бутылку вина. — Хотя… мы всегда были одни… 19 сентября 2010 года       Он определенно нравится ему. Этот худенький мелкий шкет, откатавший без единой помарки, прокрутивший четверной назло тренеру, дерзко глядящий на всех вокруг, а теперь как ни в чем не бывало потягивающий минералку, несмотря на звуковое сопровождение в виде тирады Якова, грозящей в любой момент перейти из более-менее культурной в нецензурную. — Да ладно тебе, Яков. Ты должен больше его хвалить. Вспомни, ведь я был таким же!       Он лжет. Он был совсем другим. Их сходство только лишь в одном — стремлении к совершенству, к постоянному росту. А вот мотивы… Что движет зеленоглазым парнишкой, который сейчас смотрит на него в упор? — Как знать. Но Виктору очень хочется раскрыть этот секрет. Если только мальчишка не носит маску. Как он сам до сих пор…