Его тело

Наруто задыхался. Он понимал, что бояться нечего, раз Саске до сих пор стоял перед ним. Не отступится, не предаст, не сбежит, поджав хвост, словно побитая хромая собака. Только пальцы все равно сжимали замок молнии высокого ворота. Грудь сковал морозный воздух, губы потрескались от напряжения и долгого пути. — Я первый, — нарушил тишину Саске и стащил через голову выцветшую кофту с моном клана на спине. Артефакт из прошлой жизни. Пар вырвался из приоткрытого рта. Учиха дернул плечом, пряча в темноте неопрятную культю. Спрятанная за ширмой свеча обрисовала темные соски на плоской бледной груди. Короткие шрамы от подмышек до рёбер, звездочки вражеских техник, достигших своей цели. И эти увечья всегда вызывали зависть, скрытый интерес, который Наруто гнал от себя, словно нездоровую болезнь. Ему бы хоть десяток кривых белых полос на гладкой коже, и тогда он стал бы почти человеком. Обычным. Уязвимым. Живым. — Я не сниму, — с трудом выдавил из себя Наруто. Пальцы сжали резинку тугого ворота. Выступили жилы на напрягшейся вытянутой шее. Воздух застрял, не давая вздохнуть. Прилипла тяжелая ткань к голому телу. — Я не… — Знаю, — прервал Саске. — Они зовут тебя “демоном”. Ты джинчуурики. Но Наруто волновало не только это. Он впервые в жизни должен был обнажиться перед другим человеком. И тот должен был остаться в живых. До этого изувеченное тело видели лишь врачи и генные инженеры. Конечно же, знал и Совет. Прямых запретов на обнажение не было, как и на жизнь среди людей. Но джинчуурики сами выбирали молчание и уединение. Наруто же оказался иным. Или нет. Да, его тело приняло биджу, справилось с проклятым вирусом, полностью менявшим геном. Теперь организм работал иначе, обезумевшие клетки делились с невообразимой скоростью, создавая иную форму, ломая привычный силуэт и восстанавливая утраченные конечности в кратчайшие сроки. Настоящая находка для деревни. Успехи подобных экспериментов были большой редкостью. — Если думаешь, что я заражусь... — Саске усмехнулся и скривил однобокую улыбку, но обжегся о жесткий взгляд. В такие моменты Учиха вспоминал, что перед ним оружие, а не испуганный мальчишка. Он видел джинчуурики в действии, и этот ужас невозможно забыть. — Не заразишься, — на этот раз Наруто не дал высказать глупую шутку. Сейчас было не место и не время. Саске обещал, а он — взял с того обещание. — Биджу не передается так. Эволюция решила, что процесс заражения исключал случайных носителей. Вирус существовал только как паразит, не способный к самостоятельному размножению. Добровольцев же, готовых стать подопытной крысой, и вовсе не находилось. Будущих носителей выбирали из безвольных сирот, тянущих средства из бюджета деревни, или смертельно больных, стоящих на пороге смерти. Биджу сам выбирал, кто из несчастных становился джинчуурики. Наруто же принадлежал сразу обеим группам. Избитый до полусмерти тринадцатилетний оборванец-сирота вряд ли бы выжил, если бы не попал в поле зрения военных врачей, которые как раз искали рабочий материал. Они тут же использовали тело мальчишки для подсадки вируса и стали ждать. Саске ждать не стал. Он первый подошел к Наруто и, обхватив пальцами плечо, уперся в упрямо поджатые губы. Узумаки не отступал, прикрыв глаза и не дыша. Он доверял Саске, поэтому и пришел к нему. Вернулся в их общий дом, одинокую лачугу, потерянную среди заснеженного глухого леса. Напряжение нарастало. Нехватка контроля еще больше выбивала из колеи. Он уже принял решение, и пути назад нет. Они говорили с Саске. Он не должен отступить. Не имеет права. Прошло минут семь, прежде чем Наруто позволил себе расслабиться и неуклюже ткнулся в чужой лоб своим. Он действительно верил Саске. И ради него же не хотел быть оружием. В подвале им рассекали грудную клетку, вскрывали, словно консервную банку тупым ножом. Наруто казалось, он помнил инструмент: похожие на трезубец щипцы. Вытаскивали часть еще трепещущих органов, отсекали ножом, не особо заботясь о чистоте и красоте операции, чтобы наполнить пустоты гниющей плотью предыдущего носителя вируса. Зашивали через край толстой нитью: от ключицы до пупка, наспех вытирая излишки смердящей жижи. А потом складывали рядами на жестяных столах в коридорах лаборатории и оставляли умирать. Наруто снова почувствовал вонь, исходящую от раны, когда Саске потянул за язычок змейки и едва сдержал тошноту. — Наруто, — тихо сказал Саске, когда парень пошатнулся и сделал шаг назад. Только Саске был упертым и все же расстегнул плотную куртку. Сколько Наруто помнил себя, этот запах сопровождал его повсюду: во снах, на миссиях в других городах, под водами речного озера. Каждую минуту с тех самых пор, когда он очнулся в стерильных стенах лаборатории. Саске наверняка знал о том, что его сущность — результат работы медиков, военных ученых и генных инженеров. Обычно люди предпочитали не думать о том, какое мощное оружие подарил их деревне вирус, надеясь, что никому не придется увидеть его в действии. Саске видел Наруто в действии и не сбежал. Потому что не мог. Когда Саске пришел в сознание, его нога была вывернута под неестественным углом, а правая рука сломана в нескольких местах. Та бойня у Косой скалы была чертовой мясорубкой. Они попали под шквал атак при патрулировании границы со страной Ветра и едва сдерживали натиск. Крошились в пыль камни и кости, зыбучий песок впитывал кровь и мочу, разбавленные потом. Вражеские шиноби продвинулись вглубь границ Огня настолько, что смогли растянуть мины на добрых метров триста скалистых пустынь. После вступления в бой бежать было некуда: дыхание врага обжигало спину, а под ногами хрустели останки невезучих товарищей. Возможно, им следовало бы отступить, но командор одним из первых разлетелся разновесными останками по обе стороны Косой скалы, так и не успев дать команды. Саске спасло лишь то, что взорвавшаяся глиняная глыба обрушилась, погребая его под собой, и удачно выкинула из реальности дня на два. Насколько быстро закончился бой, Учиха не знал. Открыв глаза, он долго не мог понять: реальность ли это или ночной кошмар. Рыжий сухой песок пропитался кровавой кашей, став похожим на тошнотворную жижу, маслянисто блестящую в отблесках солнца. Причудливыми углами растянулись на горизонте конечности и тела, дрожали на легком ветру обрывки одежды и амуниции. И свои, и чужие. Коноха не послала подмогу: возможно, поднявшегося в небо ястреба накрыло одной из взрывных волн или достигла стрела шиноби Ветра. Голодный стервятник драл плоть где-то позади. Саске слышал чавкающие звуки и скатывающуюся по склону каменную крошку. Теперь тут был настоящий пир для падальщиков, а Учиха оказался незваным гостем. Или закуской, что подадут позже. Сознание гасло бесчисленное количество раз. Учиха не помнил, заходило ли солнце, или то была длинная тень, накрывшая наскучивший горизонт. В короткие моменты просветления он прислушивался, и когда падальщик замолкал, тщетно старался пошевелиться. Приходилось прикусывать вонючий ворот военного жилета, чтобы не выдать себя воплем нечеловеческой боли. Переломанный, но живой. Последнее было лишь вопросом времени. Временами звук ломающихся костей выдергивал из спасительной дрёмы. Тогда Саске лежал неподвижно, прикрыв веки и стараясь напрячь каждую часть тела. Он даже не был уверен, что до сих пор оставался единым целым. Аппетитное чавканье раздавалось то ближе, то почти затихало. Иногда, когда тишина, казалось, длилась вечно, Учиха старался вытянуть руку из ловушки, но та была погребена под каменистой породой. Похоже, глина оказалась не единственной составляющей рухнувшего столба. Днем, когда тени почти исчезли, наверное, это были вторые стуки, вонь разлагающихся кишок и гниющей плоти начала ударять в нос, вызывая удушающие приступы рвоты. Но Саске держался, боясь обезвоживания, которое не даст дотянуть до спасения. Только придут ли за ним? На острых углах разбитых камней иссыхали останки тел его товарищей. Раскрытые ребра, словно костистые пальцы, тянулись к палящему солнцу. Сознание подводило. Казалось, еще недавно тела были повернуты под другим углом. Возможно, их ночь напролет глодал ненасытный стервятник. Бродя на границе сознания, Саске услышал человеческий всхлип. Он распахнул припухшие от начавшегося конъюктивита глаза, чтобы прислушаться. Это не могла быть ошибка. Расплывалось нечеткое изображение, но метрах в пятидесяти, против склонившегося солнца, вытянулась тень. Сложив руки вокруг подтянутых ног, вздрагивал человек. Учиха хотел было крикнуть, дать понять, что жив, но осекся. То мог быть враг, и смерть настигла бы его раньше неслучившегося спасения. Редкие всхлипы прерывались горловым завыванием, и Саске казалось, что он слышит пустынных собак, подошедших так близко к огню. Тогда объяснились бы и тени, и хруст костей. Он мысленно усмехнулся, не в силах больше смотреть на призрачный силуэт, и вновь погрузился в блаженную дрему. Протяжный вой пустынного падальщика доносился сквозь сон, сменяясь треском подсохших останков и чваканьем сочных подгнивших кишок. Под эти звуки Саске впервые позавтракал. Он съел попавшуюся под здоровую руку ящерицу. Откусил ей голову и долго жевал, пока холодное тельце билось в руке. Силы иссякали. Начавшийся жар означал развивающуюся гангрену: правая рука так и осталась раздробленной под завалом камней. Ноги же удалось вытянуть и ощупать будто деревянными пальцами. С переломами он мог протянуть, а вот с инфекцией надо было что-то решать. В голову приходило лишь два выхода: отнять предплечье или же звать на помощь, пока хватит сил. Единственный кунай торчал из впавшего затылка лежащего неподалеку шиноби. Саске вряд ли бы дотянулся до него. А если бы и смог, то полученная кровопотеря едва ли позволила продолжить обработку гипотетической культи. Или бы он потерял сознание от болевого шока. Оставалось звать, но участившиеся галлюцинации и лихорадка не давали покоя. Он был почти уверен, что видел, как пустынный падальщик встает на задние лапы и, согнувшись, переступает через раскореженные камни. Тянулся плетью неестественно длинный хвост, похожий на выпущенные кишки. Саске беззвучно смеялся своим аналогиям и сквозь опущенные ресницы наблюдал, как существо подтянуло к себе крученую багровую плеть и перегрызло ее. А потом сожрало, словно то было самой вкусной вещью на свете. Отчасти Саске даже позавидовал ему и подумал, что мог бы отгрызть себе гниющую руку. Так он бы убил двух зайцев сразу: избавился бы от пораженной конечности и утолил бы животный голод. С этой мыслью он снова провалился в беспамятство. Это был последний раз, когда Саске уснул один. От поднявшегося жара он протяжно стонал, поэтому тут же был обнаружен падальщиком, кружившим меж обглоданных костей и ревущим от голода. Но Наруто его спас. Учиха плохо помнил, как его доставали из-под завала, однако сразу же ощутил гнилостный запах, исходящий от молчаливого спасителя. Тот не произнес ни слова всю дорогу, таща Саске на себе. Секундами приходя в себя, Учиха всматривался в ровную полосу короткой рыжей шерсти от затылка за ворот куртки и не мог найти сил, чтобы фыркнуть. Джинчуурики. Догадку подтвердил и почти человеческий глаз с узким зрачком, присущим дикой кошке. Учиха отвел взгляд, заметив, как разбухли окровавленные десны спасителя, а удлиненные клыки не помещались под верхней губой. И все же Саске принял протянутую кожаную флягу с водой, вылив ее в себя и не заботясь о том, как жалко выглядел: грязный и мокрый, жадно глотающий обычную жидкость. Сознание возвращалось быстро, но адская боль напоминала о том, что сбежать не получится, а значит, джинчуурики может сделать с ним что угодно. Засохшая в светлых волосах кровь, тухлая вонь и полусогнутая походка приводили к неутешительным выводам. Если пустынные стервятники и были на поле боя, то джинчуурики их сожрал. Учиха мало знал об этих созданиях, а деревня не стремилась устранить пробелы в знаниях своих подопечных. Некоторые считали их людоедами, другие сравнивали с оборотнями или ёкаями, бродящими по ночам. Третьи рассказывали о том, что джинчуурики похищают детей и загрызают скотину. Подлинно известно было лишь то, что после встречи с джинчуурики никто не оставался в живых. Поэтому Саске понимал, какая участь его ждет. Как только тварь проголодается, он станет ей прекрасным обедом. Они снова скрылись в лесах страны Огня. Перекинутый через плечо Саске чувствовал головную боль от постоянной тряски, замечал неправильно вывернутые пятки джинчуурики, делающие его схожим с настоящим оборотнем. Видимо, слухи не лгали. — Верни меня в Коноху. Саске несколько раз пытался заговорить с ним, но тот лишь поворачивал голову назад, останавливался, скидывал Саске на землю и всматривался янтарными животными глазами, словно раздумывал: не сожрать ли сейчас. Иногда просто пихал флягу с водой, и Саске снова пил. Уже не столь жадно, как в первый раз, а иной раз здоровой рукой срывал известные ему травы, чтобы сунув их в рот и пережевать. Сознание больше не плыло так отчаянно, и Саске стал присматриваться к чертам джинчуурики. Он был не так уж и похож на зверя. Прямая осанка, а глаза лазурно-синие, озадаченные и… виноватые? Не было ни клыков, ни когтей, а взъерошенные волосы отдавали рыжим только на закате. В одну из коротких остановок, пока Саске пил из кожаной фляги, джинчуурики притащил тому сорванной травы и кинул перед ним, опирающимся о ствол дерева. Тогда Учиха не понял, что это значит, но по любопытному взгляду догадался, что его реакцию изучают. Видимо, тот считал, что так Саске будет легче жевать листья, нежели тянуться к ним самому, и Учиха не стал противиться. Будь он дураком, принял бы как жест благородства, но разум твердил: ты лишь консервы, запас на черное время, и это логично — откормить тебя. Учиха принимал эти подачки только потому, что, восстановившись, мог сбежать обратно в Коноху. Если, конечно, успеет. Не успел. Отступившая было инфекция скосила Саске буквально за пару часов, вырвав из реальности на пару недель. В следующий раз его взгляд уперся в деревянный потолок. Широкие щели, поросшие мхом и плесенью, грубо сбитый стол по правую руку и тряпки, сваленные в углу. Саске чувствовал слабость, но попытался приподняться на локтях и не сдержал вскрика. Правой руки не было. Там, где должен был быть локоть, промокли от крови самодельные бинты. — Не… спать? Вошедший в дверной проем джинчуурики выглядел испуганным и озабоченным. Он не подходил к Саске, словно именно тот был опасным. И голос его звучал так неуверенно, словно он все же был немым, а теперь едва научился произносить слова. И все же теперь джинчуурики не казался таким опасным. Он походил на мальчишку, едва ли достигшего двадцати. Скорее всего, восемнадцать, не больше. Он нахмурился и приложил пальцы ко лбу в болезненном жесте. — На-руто, — произнес джинчуурики, а потом медленно положил ладонь на грудь. — Я. Сквозь выступившие слезы Саске все же разглядел боль на лице джинчуурики, но не дал себя обмануть. Со второго раза, пошатываясь, присел на лежаке. — Саске, — представился. — Учиха Саске. И улыбка, появившаяся на лице Наруто, оказалась такой искренней, что на секунду Учиха подумал, будто сошел с ума. Сощурившись, он попытался увидеть причудливые черты: звериный оскал, чудившийся в полубреде, исчез, а волосы больше не казались рыжеватыми. Джинчуурики не походил на зверя, но это не значит, что не был им. Об этом Учиха не забывал ни на минуту, пока был заперт в четырех стенах, не в силах ступить на переломанные ноги. Ему заботливо привязали их к тонким трухлявым доскам грязным тряпьем. Мало походило на медицинскую помощь, но Саске и не рассчитывал на нее. Отчасти говоря, он не совсем понимал, почему Наруто вообще оставил его в живых, но, увидев за окном загон, понял — так держат скотину. Спрашивать было бесполезно. Собеседник из Наруто оказался дерьмовый. Он едва составлял короткие предложения, неправильно совмещал слова, зачастую путаясь и беспомощно выгибая брови на вопросы. Обрабатывал Наруто и культю. Сначала Учиха не давался, считая, что вслед за отнятым предплечьем последует плечо. Интересно, раздробленную руку он приготовил на ужин или поздний завтрак? А быть может, он ловил на нее, как на приманку, речную рыбу, которую жарил на костре во внутреннем дворе и приносил под дверь Саске? Учиха считал дни до побега, рассматривая скудный пейзаж в убогое окно. Он стаскивал книги с прибитой кривой полки и сначала скидывал их к ногам, а потом сдался и принялся читать. То были дешевые романы, где упорный мальчишка обязательно завоевывал упрямую девушку. Менялись лишь декорации и герои, но не сюжет. Саске казалось, что то было трофеями. Подобное чтиво вряд ли принадлежало Наруто, а, скорее всего, было вытащено из сумок и походных рюкзаков жертв. И это было еще одним поводом сбежать. Переломы зарастали плохо. В конце концов, Наруто не был медиком. Но как-то вечером Саске увидел отложенный в сторону роман между двумя врачами. Скорее всего, тот черпал знания из этой книги. — Читаешь? Тогда Саске не мог себе объяснить, зачем спросил вздрогнувшего от голоса мальчишку. Сейчас же мог ответить точно — месяц без человеческого общения сделал бы его не меньшим животным. Задумавшись, Наруто кивнул. — Читаешь. Да. У Наруто были проблемы с речью. Он изъяснялся как потерянный в лесах дикарь, и это сильно походило на правду. В историях о джинчуурики ни разу не говорилось о задушевных беседах или письмах, написанных их рукой. Мало кто задавался вопросом, почему эти демоны жили столь незаметно до той поры, пока не приходилось обнажать перед врагом последнее оружие. Истина оказалась куда прозаичней: им не с кем было говорить. Поэтому Саске взял за привычку вести короткие разговоры, замечая, что парень часто употребляет фразы, прочитанные в этих дешевых книжках. Наруто искренне радовался, когда разговор выходил красивым, присаживался на край лежака, подаваясь вперед и следя за губами Саске: за тем, как изящно тот произносит слова. — Бард-ка. Учиха усмехнулся и сделал неопределенный жест рукой, от которой остался лишь обрубок. — Бардак, — поправил он. — Ты путаешь слоги, тупица. — Тупица, — улыбаясь, согласился Наруто, а потом, чуть подумав, поправил сам себя: — Саске — тупица. Спустя пару месяцев Саске уже мог ходить. Опираясь о заботливо выструганный костыль, он наконец смог выйти из своего убежища и осмотреться. Халупа стояла посреди леса. Небольшой загон по правую сторону и река, шум которой Учиха слышал из комнаты. Ничего не напоминало о цивилизации, а значит, побег еще стоило отложить. Наруто же стоял по правую руку и неуверенно теребил замок молнии на куртке. — У меня нечасто бывают гости, поэтому я сплю здесь, — он показал на сложенные подобно гигантскому гнезду лохмотья. Небольшой навес защищал от дождя, но ветер снова навел свои порядки. То была поздняя осень, и холод рвал мертвую листву. Учиха разделил единственную комнату с джинчуурики. План побега обрастал деталями. Наруто спал крепко, поэтому можно было уйти в ночь без проблем. Густая лесная подложка скрыла бы от чужих глаз, а река, вдоль которой не сложно идти, и вовсе бы смела запах. В картонных коробках стоял годовой запас брикетов растворимой лапши. Наруто рассказал, что их посылала деревня, но он держал их на всякий случай. В пути они пригодятся, решил Учиха и мысленно отложил с десяток. Они разговаривали дольше, обсуждая совершенно никчемные вещи. Наруто притаскивал книги и долго говорил о героях, путаясь в порядке слов, а потом расцветал улыбкой, когда удавалось добиться одобрения. Учиха и сам чувствовал, как прикипает к таким вечерам и беседам. Затянулась культя, но ноги еще подкашивались, отсрочивая побег, когда Наруто вдруг исчез. Учиха ждал вечера, думая, что тот задержался на рыбалке: ночной мороз мог сковать быструю речушку, а рыба — уйти вверх по течению. Но наступило утро, а поздний ужин так и не случился. Не случилось и завтрака, даже в обед Учиха все еще оставался один. И то оказалось прекрасной возможностью. Отложенные ветхие вещи были накинуты на плечи, а из лохмотьев он связал узел, куда кинул с десяток брикетов лапши. Он обернул тряпье вокруг стоп, утепляя ноги, а потом пошел ближе к реке, чтобы набрать флягу воды и пойти вверх по течению. Если следы и были, то ночная метель скрыла их от других. По правде говоря, Учихе было плевать. Он шел вдоль темного льда, надеясь не встретить Наруто. Ему стоило дойти до селения, а там отправить весть в деревню, что жив и готов вернуться. К своему облегчению, он нашел Наруто. Точнее, то, что от него осталось. Разорванный то ли зверьем, то ли врагом, он походил на кусок мяса, мало похожий на человека: жесткая рыжая шерсть была разорвана, а из развороченной раны на брюхе торчали кишки. Отсутствовали ноги и левая рука. Правая загребала снег, пока сломанная челюсть, вытянутая в звероподобную морду, ворочалась. Крутился под опухшим веком звериный глаз. От останков несло силой и металлом. Пар поднимался вверх. Наверное, Саске бы убежал, стараясь забыть всё как сон, если бы не был готов к чему-то подобному. Скорее, он таким и представлял себе джинчуурики, нежели мальчишкой, радующимся от правильно произнесенных слов. Убитый заблудший олень еще дергался в конвульсиях, когда Саске выдернул стрелу и кинул рядом с джинчуурики. Он достал было походный нож из ножных обмоток, чтобы разделать тушу, но не успел. Чавкнула плоть, и коротким рывком существо, опираясь на единственную руку, настигло принесенную жертву. Клыки впились в упругую кожу, а в груди утробно заурчало. С отвратительным звуком рвалась мышечная ткань: с таким аппетитом джинчуурики поглощал несчастную тушу животного. Саске хотел отвернуться, чтобы не видеть, как сквозь обнаженный пищевод проталкивались целые куски мяса, потрохов и надорванных органов. Он понимал, что перед ним существо, восстанавливающее свои силы самым отвратительным и животным способом, но не мог отвести взгляд. Вместо этого обтер наконечник стрелы о рубаху и вновь отправился на охоту. Восстановление шло на удивление быстро. После оленя и двух подстреленных зайцев джинчуурики нарастил кожаный мешок, не позволяющий внутренностям выпадать на снег, а вместо обрубка появилась нелепая палка кости. Существо потеряло силы на середине второго зайца, повалившись на снег в сумерках ночи. Закинутый на плечо демон вновь зашевелился, а потом впился острыми клыками в лопатку. Зашипев, быстрым движением Саске скинул джинчуурики с себя, оставив дергаться в снегу. Вытряхнув из лохмотьев пожитки, он наскоро соорудил переноску и, отвернув вновь затихшее чудовище от себя, закинул за спину. Под утро Саске дотащил его до халупы и, так и не поспав, отправился на охоту. Он понимал, что Наруто надо было жрать. И пачки быстрорастворимой лапши были бы бесполезны. Плоть для восстановления плоти. Больше кишок, потрохов и костей. Саске чувствовал себя мясником, закидывая в окно еще исходящие паром части туш животных. Из единственной комнаты чавкал, давясь, тот, кто давно не был человеком. Заходить внутрь Саске не желал, боясь не столько вида, сколько возможности оказаться частью кровавого пиршества. Складывая в кучу рваные лохмотья, зарываясь в них словно в гнездо, Учиха прижимался спиной к запертой двери и ждал следующего дня, чтобы вновь отправиться на охоту. То, что Наруто пришел в себя, Саске понял по отсутствию дикого аппетита у существа внутри. Кинутая через окно нога птицы-зяблика так и осталась без внимания. Мысль о том, что существо сдохло, вдруг поднялась к горлу, а потом опустилась булыжником в желудок. Хватаясь неестественно длинными пальцами за раму окна, оттуда выглянул Наруто. Это уже был Наруто: со светлыми спутанными волосами и в привычной куртке, застегнутой по самый подбородок. Его лицо было грязным от запекшейся крови, а из-под губы виднелись острые клыки. — Сас… ке… — только и смог произнести джинчуурики, пока его узкий зрачок расширялся от попытки сфокусировать взгляд. — Уходи. Знакомый голос не сильно-то изменился. Учиха ловил проблески сознания и вспоминал, в каком состоянии Наруто нашел его и вытащил из-под завалов. Тогда он решил сбежать, и сегодня был прекрасный день, чтобы это сделать. Саске не стал спорить, собрав малочисленный скарб и отправившись по старым следам. Он даже добрел до селения, чтобы, усевшись за деревянным столом, хлебать горячий суп из издевательски большой плошки. Былой запал возвращения домой пропал. Что он скажет? Что провел почти полгода в компании с джинчуурики или, быть может, что позволил товарищам умереть? Будет ли это расценено как диверсия? Или, быть может, его самого лишат жизни за то, что он видел в холодной лачуге? — Он сожрал треть моего стада! — пьяным голосом протянул небритый мужик, сидящий неподалеку. Благородные слушатели закивали. От кого-то из них исходил запах немытого тела. — Такие овцы были на продажу!.. — Мы еще с прошлого раза не восстановили поголовье!.. — Говорят, Ия оттяпал ловушкой ему обе ноги!.. — Я видел, как оно уползло в сторону леса… — Как бы я хотел прибить эту тварь!.. Саске проглатывал горячую жижу, но внутри все заледенело. Он уже с первых слов понял, о каком “чудище” шла речь и почему местные жители так ненавидели свое соседство. Только вот мало кто думал, что это был лишь способ выжить, и вполне вероятно, что джинчуурики мог бы жрать человечину. Например, этих пятерых. Остывший чай не приносил удовольствия, как и мысли, засевшие в голове. Наруто делал все, чтобы не доставлять неудобств остальным, и был несчастно одинок в добровольном заточении. Ноги еще подкашивало, а скромный перекус почти не добавил сил, зато подарил уверенность. Места переломов гудели от надвигающейся мартовской вьюги, но Саске все равно ступил в снег, возвращаясь на знакомый путь. Десяток следов мелкой дичи вокруг холодной хибары и оледенелые кости, сгребенные в кучу. Саске помнил, что не оставлял их здесь: наверное, джинчуурики выкинул их из дома, сложив у крыльца в качестве приманки. Ворох пуха, свалявшейся шерсти и непереваренной шкуры. Можно было подумать, что здесь жил мясник, но Саске знал, что дела обстоят иначе. Тогда он думал, что понимает Наруто, но ошибался. Внутри никого не оказалось, и, приставив к стене свой костыль, Саске поморщился от всего беспорядка: рытвины от когтей, разводы от крови и следы испражнений. Сломанный пополам лежак, смятые тряпки в углу, где, похоже, пережидал трансформации Наруто, и книги. Ровными стопками лежали десятки книг, раскрытые на убогих картинках романтических встреч героя и его разнесчастной любви. Саске поморщился, закрыл каждую из них и убрал на высокую полку. Даже если то и были боевые трофеи, для Наруто они оказались ценнее всего. Учиха не помнил, как именно объяснил себе и вернувшемуся Наруто свое появление, но затянувшуюся на три дня вьюгу они так и просидели вместе. Возвративший себе почти человеческий вид Наруто задавал десятки вопросов, перелистывая очередной роман, а Саске на них отвечал. Казалось, мальчишка был счастлив, но боялся замолчать. Вдруг Саске уйдет, скажет что-то такое, о чем Наруто пожалеет. Поэтому говорил-говорил-говорил. Лежак так и не был починен, а потому, греясь боком о бок, Саске слушал в который раз нелепую историю из сборника “Приди-приди, рай” и не собирался перебивать. Впервые за долгое время ему кто-то был искренне рад. Вычистить халупу удалось за неделю относительно сносной погоды. Начали таять снега, появлялась подгнившая прошлогодняя листва, которую Наруто сгребал в кучу, приводя двор в божеский вид. Здесь, в отдалении, забота о маленьком доме была единственным занятием, отвлекавшим от мыслей все эти годы, но с появлением Саске Наруто явно увидел новую цель. — Зачем тебе загон? — спросил Учиха, поправляя покосившиеся жерди. Костыль так и стоял, приставленный к дереву. Тогда Наруто напрягся и потупил взгляд. Его пальцы вновь вернулись к молнии куртки. Этот жест стал немым знаком того, что речь шла о сущности джинчуурики, о которой Наруто не любил говорить. — Я держал там скот. Первые года два, — с неохотой признался Наруто. Учиха не сразу понял, что в этом было странного, пока до него не дошло. — На случай серьезных повреждений, — коротко сказал он, давая знать, что понял и не гнушался подобной дикости человека. Наруто распахнул было широко глаза, боясь встретить неодобрение, но потом отвел взгляд. Саске сам таскал ему пищу, закидывал через окно горячие кишки и головы убитых животных. Вряд ли был смысл препираться. Поэтому Наруто кивнул и вернулся в халупу, чтобы вытащить старое тряпье и пойти с ним на речку. Солнце светило неестественно ярко, и то высохло еще до заката. Саске убеждал себя, что лишь помогает джинчуурики, отплачивая благодарностью в виде своего труда и компании. К тому же легкая хромота не желала пропадать. Он вставил стекла в оконную раму, заколотил щели входной двери и даже укрепил лежак, хотя Наруто предпочитал спать на подстилке из тряпок на полу, словно собака. Учиха даже притащил живого оленя, угодившего в яму и не переломавшего ноги. Его Саске поставил в загон, желая возобновить “неприкосновенный запас”, но животное убежало в ту же ночь, перепрыгнув через жерди. Коноха прибегала к силе джинчуурики часто. Быть может, еще раза два до наступления лета, но каждый раз Наруто возвращался через неделю: рассеянно ожидающий увидеть пустоту холодного дома, неизменно вздрагивающий от короткого: “С возвращением”. Тяжелей всего оказалось объяснять элементарные чувства. — Что такое забота? — спросил Наруто, отложив в сторону книгу со стертым от времени корешком. Саске залатал некоторые из них тонким слоем бумаги, найденной среди хлама. — Это когда ты не тащишься в кровать с грязными ботинками, потому что кому-то придется стирать вещи в два раза чаще, — фыркнул Саске, перекладывающий с места на место новые “трофеи”. В большинстве своем это были рваные одежды и мелочь, рассыпанная по карманам. Наруто забирал их с поля боя только когда рассудок позволял трезво мыслить, а подобное случалось редко. Узумаки покосился на пыльные сандалии и тряпочное гнездо, которое было не так давно стирано, и замолчал. Наверняка ему было странно чувствовать, что кто-то думает о тебе без желания получить твою силу, и не боясь того, что однажды ночью ты превратишься в зверя и разорвешь на части в приступе голода. — А-а… — все же Наруто подвинулся и уперся пятками в выметенный деревянный пол. Чистота, а не “бардак”, как это называл когда-то Саске. — Ты заботишься обо мне. Наверное, Саске тогда понял неверно его интонацию и окинул взглядом рассеянно-идиотское выражение лица, а потом усмехнулся, возвращаясь к почти чистому жилету шиноби. — Добэ, — беззлобно ответил он и почувствовал, как что-то теплое разлилось в груди. Нечасто он ощущал приятный жар благодарности. Еще трудней пришлось, когда Наруто заговорил о сексе. В одной из книг автор не удосужился обойтись метафорами, вроде “страстного танца” или “божественного слияния”. Учиха чувствовал себя отцом, которым никогда не был и не собирался становиться — и которому пришлось объяснять сыну о продолжении рода. — Когда люди доверяют друг другу, они занимаются сексом, — нехотя объяснил Саске, не отрываясь от найденной книги по тактике ведения боя. — Я доверяю тебе, — тут же заявил Наруто и подался вперед, заглядывая в лицо, спрятанное за книгой. — Мы можем делать это? Саске отшатнулся, запнулся на быстром ответе и посмотрел на Наруто. Яркая синева глаз, смуглая без солнца кожа, не сохранившая в себе ни намека на шрамы. А ведь Наруто изменялся так, что должен был быть похож на мозаику. Широкие скулы и неровно подрезанные светлые волосы. Саске мог сказать, что Наруто был по своему красив. А образ голодного зверя — лишь второе обличье, которое стоило принимать как должное. — Ты будешь… — начал было Наруто, когда ответа не последовало, но Саске быстро опомнился, отвел взгляд от спрятанной под высоким воротом шеи. — Это больно. — Я не боюсь боли, — тут же усмехнулся Наруто и выпрямился, а потом скрестил руки на груди. И все же его голос дрогнул от прорвавшейся печали. — Я столько раз умирал, что… не боюсь боли. — Быть может, чуть позже, — снова вернулся к откинутой книге Саске, стараясь не думать о том, что же скрывала плотная куртка и брюки по середину лодыжки. Их Наруто не снимал никогда. Он рьяно охранял территорию, когда мылся в холодной реке неподалеку, залезая в воду по самую шею, и буквально брал клятву, что Саске не будет красть его одежду, как герой одной прочитанной книги. Такая категоричность лишь раззадоривала любопытство, но с другой стороны, Саске уважал чужую тайну. Теперь же он смотрел сквозь срез желтых страниц и пытался заметить очертания хоть чего-то подозрительного под воротом куртки. Но все было напрасно. Учиха еще долго пытался вспомнить хоть что-то из легенд о джинчуурики. Им приписывали поедание младенцев, кражу женщин, гибель посевов и уничтожение целых селений. Но никто никогда не говорил о женщинах, понесших от джинчуурики, или сексуальных утехах с ними же. И это только распаляло интерес. Однажды, читая одну из книженций Наруто, Саске подумал, что подобные образы легко будоражат подростковую фантазию, а потому и сам, убедившись в своем одиночестве, быстро утихомирил плоть. Наруто же вчитывался в каждое слово по нескольку раз и не выдавал своих желаний ни возбуждением, ни краснотой припухлых щек. Он словно был полностью асексуален. И это было еще одной вещью, которую Саске не мог разгадать. Осенний ливень затянулся на неделю, перенасытив остывшую землю водой. Через окно почти не было видно серого неба, а свеча за рисовой ширмой настраивала на иной лад. Они не покидали убежища, перебиваясь запасами чистой воды и растворимой лапши. И именно в эту неделю произошло их совместное “позже”. Наруто замер столбом, когда Саске вытащил из его рук книгу и утянул в поцелуй. Застывший в незнании, мальчишка так и смотрел на своего друга в отблеске единственной свечи. Он ожидал удара или подкола, но в этот раз ощущение губ на своих было приятно. Не уловив сопротивления и наконец получив хоть что-то больше полуночных фантазий, Саске не отступил, понимая, что вряд ли Наруто оттолкнет его. Склонившись с лежака, нависая над сидевшим в своем “гнезде” парне, он так и застыл, несколько отстранился, а потом вновь прижался к губам. У него самого было не так уж и много опыта. То продолжалось часами. Учиха чувствовал тянущую боль наслаждения внизу живота, а Наруто явно краснел, но не задавал вопросов, наконец разомкнул губы, обдавая теплым дыханием. И это было расценено как приглашение, когда Саске, ведя языком по обветренным губам, прихватил замок молнии, чтобы наконец снять надоевшую куртку, но не успел. За коротким визгом молнии последовал гортанный крик, а потом Наруто буквально откинуло к стене, и он схватился за ворот, словно его ранили. Грудь вздымалась под грубыми складками одежды, а глаза были так широко распахнуты, что Саске казалось — к ним присоединился третий. Только дверь за спиной была по-прежнему закрыта. — Не смей… — через силу выдохнул Наруто. — Я не хочу… Саске хотел было сказать, что в этом нет ничего страшного и они вовсе не должны идти “до конца”, но заметил, что дрожь, сводящая парня, была не обычной истерикой. Того буквально лихорадило, и Наруто просидел так весь день: без еды и воды, которые Саске предлагал ему. Придя в себя к следующему вечеру, Наруто заговорил первым. Саске слушал его внимательно: об одиночестве и зверином голоде, о демонах, сидящих внутри, и голосе, что замолчал лишь недавно, сменившись реальным Учихой. — Я всегда был один, знаешь, — Наруто смотрел в сторону грязных лохмотьев, лежавших в углу. Он сидел на краю лежака, что любезно предоставил Учиха почти год назад, и чувствовал нервную дрожь в пальцах. — Коноха общается со мной через ястребов, а дом на окраине деревни сожгли в первые же дни. То, как люди ненавидели соседство с джинчуурики, Учиха заметил еще будучи обычным учеником в Академии шиноби. Он и сам не особо жаловал выбор деревни обзавестись подобным оружием-зверем, но охотно соглашался, когда речь шла о миссиях, невыполнимых для обычного человека. — Потому что джинчуурики не умирает сам, — продолжил Наруто, сжимая штанины чуть выше колен. — Когда мы чувствуем, что биджу побеждает, мы просим уничтожить нас. Подобное казалось нелепым. Саске лично видел, каким “обрубком” был сидящий перед ним парень, и что теперь не осталось и намека на шрам. Отросли оторванные конечности, втянулись выпавшие внутренние органы, заросли дыры. Разве нельзя было сравнить это с бессмертием? — Мне все тяжелей брать над ним верх, — брови Наруто жалостливо свелись у переносицы. — Раз за разом это сложнее и требует куда больших усилий. Я на пределе, Саске. Конечно, слухи о том, что джинчуурики долго не живут, доходили и до Учихи. Но он считал, что их тела разлагаются, разваливаются на куски. Носитель слабеет и забивается в какой-то угол, где его и находят врачи, чтобы передать вирус другому. — Я должен отослать сообщение в деревню, и они придут за мной, — не поднимая глаз, продолжил Наруто. Отчасти он желал, чтобы его никто не слушал, поэтому Саске молчал. Он многое узнал о жизни биджу, отделив семена от плевел, но еще больше оказалось новостью. А еще Наруто взял с Саске единственный обет, который Учиха принял, не особо думая о последствиях. Кивнув, Наруто замолчал, уткнувшись в очередной роман, и Саске не стал приставать с расспросами. Только косясь на джинчуурики, он понимал, что тот даже не пытается читать, спрятавшись за потертой обложкой. Очередной ястреб прилетел спустя три недели, в разгар летней ночи, и это был последний раз, когда Саске видел птицу из деревни. Но тогда он и не подозревал, что останется один встречать позднюю осень. Учиха занимал себя чем угодно, лишь бы не думать об истинных причинах столь долгого отсутствия Наруто. Он дважды выстирал никудышные тряпки, сделал запасы вяленой рыбы, а в свежесооруженной клетке появилось с десяток пойманных птиц. Отсутствие вестей, оторванность от внешнего мира раздражала еще больше, и Саске даже вышел в селение, чтобы обменять пару коротких ножей на мелкие деньги и собрать свежие слухи. Никаких вестей о бродящем в округе чудовище, только война, разразившаяся где-то на западе с полгода назад. Учиха пил остывший чай и сжимал кулаки, вспоминая, в каком состоянии нашел Наруто в прошлый раз. Сейчас он не знал даже, куда идти. А что, если уже поздно? Поэтому, оставив монеты в руках владельца забегаловки, Учиха направился обратно. Наруто вернулся под хруст первого снега. Он медленно отворил смазанную дверь и устало посмотрел из-под тяжелых век на не оставившего его Саске. — Я тебе доверяю, — вместо приветствия сказал Наруто, а потом отвел взгляд в сторону. Поэтому Саске и стоял здесь, обнаженный по пояс, глядя Наруто в лицо, пока молния, щелкнув, не раскрылась полностью. Взгляд Саске не упал вниз, хотя желание и было невыносимым. Куда красочней были изменения лица Наруто, который выглядел как побитый пес. — Не смотри, — попросил он, вдыхая полной грудью и чувствуя, как от тяжести воздуха едва не расходятся швы. — Не буду, — пообещал Саске и сдержал слово. Он изучал Наруто рукой, пальцами вел вниз по шее: горячей, напряженной и живой. Ключичные кости выступали, заканчиваясь отвратительными буграми шрамов, от прикосновения к которым Наруто протяжно вздохнул. Он поднял голову и посмотрел в угол единственной комнаты, ловя взглядом неровную тень. Сейчас Саске уйдет, решит, что Наруто все же не достоин зваться человеком, возьмет слова назад и… — Ты идиот, если думал, что я испугаюсь шрамов, — только и произнес Учиха. Наруто тут же посмотрел на него. Он нарушил обещание и видел то, что с ним сделала деревня? Видел, как неровно срослись раны, как виднелись стяжки швов через обветренные края плоти? Но Саске так и держал взгляд на лице Наруто, пока его пальцы вели по результатам неаккуратной работы псевдоврачей. Не сказать, что это было приятно, но и к подобному привыкаешь. Учиха видел ужасы войны, как разрывает на части товарищей, поэтому вряд ли бы испугался каких-то неровных шрамов. Дыхание участилось. Наруто чувствовал себя глупо, будто ребенок, застигнутый врасплох. А каждое прикосновение вдоль обнаженной покалеченной кожи отдавалось ударом плети. “Чудовище”. “Монстр”. — Я доверяю тебе, — прикрыв глаза, вновь произнес Наруто и, обернув чужое запястье ладонью, опустил руку ниже. На груди шрам был грубее, рыхлее. В причудливых буграх засохли останки его и чужой плоти. В тишине раздавалось сопение сквозь опухший от простуды нос, но привычного стука сердца не было слышно. Саске замер, надеясь услышать биение, однако сквозь вывернутые врачами внутренности так и не почувствовал главного органа. — Я обещал, — не сводя глаз с лица Наруто, произнес Саске, опустил ладонь ниже, вдоль зашитого через край шрама. Тот кончился чуть ниже пупка, за поясом брюк. Нелепо-гладкая кожа казалась чужеродной, неправильной. Опьяненные вирусом клетки работали хорошо, за считанные дни создали почти шелковую оболочку, но, насмехаясь, оставили уродливый крест через все тело. — Я знаю, — Наруто даже не понял, что произнес это вслух, и прикрыл глаза, закидывая голову назад. Он вдыхал морозный воздух, пробравшийся в комнату через входную дверь, и слушал тишину молодой зимы. Прошло больше трети года, прежде чем он смог вернуться, вновь обрести контроль и вид человека, не обернувшись существом, о котором слагали легенды и на которого охотились с вилами соседские мужики. Он думал о Саске, о месте, которое мог бы назвать домом, о человеке, о котором заботился и которым дорожил. Он чувствовал поцелуи: влажные, скользящие вдоль обнаженной шеи, впервые показанной человеку, так и не отвергшему его. Быть может, не стоило все это время бояться, и тогда дрожь сводила бы куда чаще? Тогда не было бы лихорадки, от которой стучали зубы. А Саске не смотрел вниз. Он прикрыл глаза, прижимаясь холодным телом к чужому, чувствуя острые края шрама, но так и не видя его. Он просто знал: тот был багровым, с рыже-черными вкраплениями по центру и грубыми белыми рытвинами затянувшейся кожи. Но уже давно плевал на эстетику и слухи. Саске и сам был лишь тенью себя самого: мозаика шрамов по телу, неправильные лоскуты шрамов обеих ног и стянутая на культе кожа. Было бы чем хвастаться. И все же, он был нужен Наруто, и это отдавалось солью на языке. — Давай… — не в силах больше держаться, просил Наруто, но Саске не слышал, спускаясь губами к плечу, оттягивая неспешно куртку, опускаясь на сгибы локтей и вновь сжимая плечо. Он прикусывал кожу, девственно-чистую, гладкую, как у ребенка, а потом отпускал, не желая слышать чуть слышной просьбы. — Если бы не ты, я бы не вернулся, — признался Наруто, смотря в почерневший от времени деревянный потолок. Тени лениво ползали, подрагивая от холода. — Давай уже… ты же знаешь, зачем я пришел. Ты же дал обещание. Саске хотел нарушить его, но не мог. Спускаясь к плечу, сжимая пальцами поясницу, чувствуя напрягшиеся от ожидания мышцы, он так и не приступал к главному. Теперь, когда Наруто ему доверял, разве не мог Учиха выбрать свой собственный темп, сделать собственный выбор? За поясом брюк был заткнут обернутый в кожаные полосы нож, и Саске вытащил его, кусая изгиб напряженной шеи. Наруто то ли всхлипнул, то ли простонал. Отблеск свечи лизнул обнаженное железо, а потом Учиха сделал шаг назад, чтобы, так и не сведя глаз с лица Наруто, быстрым движением провести по застарелому шраму. От ключиц до самого пупка. Нечеловеческий крик потонул в ветвях старых деревьев. Молодой месяц спрятался за кривой утес. Саске зашел в кабинет Хокаге, невзирая на неприемное время. Женщина недовольно взглянула на того: в лохмотьях, с узлом из грязных тряпок на плече. Она знала Саске и то, что тот считался мертвым: после миссий джинчуурики никто не оставался в живых. Но ей не нравилось, что тот появился так: без предупреждения, без отчетов и полагающихся почестей. — Учиха, — строго сказала Пятая, поднимаясь из-за стола. Напряженные кулаки уперлись в твердое дерево. — Я не давала разрешения на… Но Саске не слышал. Он скинул с плеча ношу и вывалил на устланный паласами пол то, что носил с собой. Покачнувшись, вывалилась грязная от крови и пыли некогда светлая голова. Веки были прикрыты, но женщина знала, что стоит их приподнять, и на нее будет осуждающе взирать холодная синева. Ей стоило спросить Учиху о том, что случилось с джинчуурики, и в то же время принять меры по поиску новых лабораторных крыс. Пятая запнулась, а Саске выпрямил спину, пока талый снег капал с растрепанных в долгой дороге волос. Красные от мороза щеки горели, темные круги под глазами говорили о бессонных ночах по пути сюда. И все же Саске был полон решимости. — Сделайте меня следующим джинчуурики, — заявил Саске оцепеневшей Цунаде. “Так ты будешь жить во мне”.