Трава на бетоне

Разбудил Арина утренний холод, забравшийся под кожаный плащ и заледенивший затянутое в черную синтетику водолазки тело. Он открыл глаза, потянулся, тут же грохнувшись головой о ржавую крышу покосившегося остова автомобиля, в котором ночевал последнее время, взвыл, прижав ладонь к затылку, другой рукой привычно нащупывая висящий на шее небольшой датчик. Теплый зеленый свет рассеял дымный полумрак, замелькали перед глазами быстро сменяющиеся цифры, отсчитывающие терции, переломилась квадратная восьмерка, превратившись в семерку. — Твою мать, — пробормотал Арин, убирая датчик под одежду, — какой идиот это придумал?.. Он вылез из остатков машины, поежившись от порыва ледяного ветра, прикрыл рукой трепетный огонек зажигалки, прикурил, жадно вдохнув дым, поднял воротник плаща и побрел между рваными кусками железа, пиная попадавшиеся на пути ржавые банки. Город встретил его обычной, сосредоточенной тишиной: узкие, бледные лица, озабоченные взгляды, предельно экономные движения. Все, как и прежде, — все по накатанным рельсам. То там, то тут вспыхивают зеленые огоньки датчиков — взглянув на них, люди становятся еще серьезней, сжимают губы, ускоряют шаги. Арин остановился возле глухого бетонного забора, протиснулся в щель между плитой и стеной, зацепившись за осколки кирпичей многочисленными стальными цепочками, пристегнутыми к бедру, выругался и вывалился в маленький, захламленный дворик, по сути — колодец между домами, закрытый наглухо со всех сторон. Но в этом уголке находят приют те, кому больше некуда идти. Здесь, под крышей маленького, наполненного дымом и болезненными огнями игровых автоматов бара, встречаются те, кто не бежит по своим делам, подгоняемый безжалостным светом датчика. Те, которые смотрят на него лишь по привычке и негласно объявлены вне закона. В баре его встретили дружескими возгласами и смехом: — Привет, малыш! Плохо, небось, после вчерашнего? — Заткнись, — огрызнулся Арин, сминая пустую пачку из-под сигарет и откидывая ее в угол. — Ладно тебе, — ответил кто-то с другого угла. — Иди сюда — вылечим твою голову. Вновь грянул общий хохот: — Зря вы так, — задыхаясь от смеха, проговорил бармен, утирая рукой выступившие слезы, — не напоминайте ему… про больные головы… — Ты до сих пор ходишь к своему психу? — пропела официантка, толкая горячим бедром Арина, тесня его с прохода. Арин с разворота наградил ее пинком, сплюнул: — Вот на хрена я вам рассказал… — Пить надо меньше, — прошипел одноглазый старик, дергающий ручку покосившегося игрового автомата. — Что у трезвого в голове, то у пьяного на языке. Вот и растрепал. — Черт с вами, — решительно ответил Арин, — кто там предлагал меня подлечить? — Иди сюда, — поднял руку незнакомый ему парень в синей вычищенной куртке, из кармана которой виднелся кожаный шнурок, вероятно, от датчика. — Расскажи мне про психа. — Я тебе не шут, — отрезал подросток, — кому попало ничего не рассказываю. Тем более, про него. Под одобрительный смех он прошел между рядами игровых автоматов, перевернул ближайший стул, сел на него, опираясь локтями на спинку, хмуро оглядел сидящих за столом: рыжего, с иссеченным густой сеткой шрамов лицом, угловатого, с покатыми рабочими плечами, человека неопределенных лет и с веселым любопытством смотрящую на него девушку, зеленоволосую, прикусывающую то и дело толстое витое колечко, продетое через губу. Рыжего Арин знал — это был знаменитый в Тупиках фармацевт, давно уже переквалифицировавшийся в наркодилера, а в прошлом — довольно успешный аптекарь, продающий разную чепуху, вроде обезболивающего, но попавшийся на подделке кеторазамина. Неизвестно, как ему удалось выжить после разоблачения, но с тех времен его превратившееся в сплошное месиво глубоких, вялых рубцов лицо больше не походило на человеческое, напоминая, скорее, жеваную кукурузу, в месиве которой по странной прихоти природы плавали вытаращенные, водянистые глаза. В Тупиках его называли Меченым. А вот девушку Арин видел впервые и поэтому присмотрелся внимательней, сжав виски руками в обрезанных перчатках. Девушка смахивает на обычную шлюху, которых здесь полно: плоскогрудая, выцветшая, блеклое лицо под зеленью волос, а вот глаза живые, смешливые, и нашитые оранжевые оборки на облепленном черным латексом тощем торсе тоже наводят на мысль, что ей не чужд юмор и она не из крикливых, грубых, жадных шалав. Придя к такому выводу, Арин улыбнулся, протянул руку к ее стаканчику, положил голову на стол, помедлил, глядя лукаво, искоса на ее залитую сиреневыми блестками обнаженную шею, поднялся взглядом выше, встретил ее смеющийся взгляд. Девушка подтолкнула ему стаканчик и подняла худую кисть, махнув официантке: — Давай еще! — Спасибо, — поблагодарил Арин, глотнув обжигающую, пахнущую синтетическим яблоком жидкость, — неплохо ты с датчиком… Девушка улыбнулась, качнула плечом, показывая вплавленный в оловянный резной широкий браслет, светящийся зелеными огоньками приборчик: — Тебе нравится? Я тоже думаю, что красиво получилось. Арин посмотрел на свой датчик, болтающийся на тяжелой цепочке: — Зажигалка, — задумчиво сказал он, придвигая к себе второй стакан, — я бы из него сделал зажигалку. Девушка рассмеялась: — Шейла, — представилась она, — Шейла. До смерти ровно пять лет, тринадцать дней и… — Семнадцать часов, — закончил за нее Арин, взглянув на ее датчик. Меченый зашевелился: — Если ты такой глазастый, — прохрипел он, — то лучше бы обратил внимание на того парня, что таращится сюда уже полчаса. — Очередной педофил, — скривился Арин, — нашел, о чем предупреждать. Шейла с любопытством заглянула за его плечо: — Он старше тебя от силы на три года. При чем здесь педофилия? — Не знаю, — утомленно ответил подросток, чувствуя, как поплыло по телу привычное тепло алкогольного опьянения, — за мной обычно гоняются одни педофилы. Исключения редки. — И как? — пригнувшись к столу, звенящим шепотом спросила Шейла, обдав его запахом сладких малиновых духов, — успешно? Арин поднял голову, посмотрел в ее дымчатые, густо накрашенные глаза: — Что за мания у пьяных баб спрашивать всякий бред? Я же не спрашиваю у тебя, что ты делаешь с Меченым. Все знают, что после махинаций с кеторазамином ему отшибли все, что можно, и он теперь безнадежный импотент, маньяк с сумасшедшими фантазиями, а платит за их воплощение только дешевой наркотой. А давай спрошу? Что скажешь? Меченый довольно закудахтал, разевая рванину кожи над провалом беззубого рта: — Неплохо, малыш! Девушка тоже рассмеялась: — А я еще не спрашивала тебя, почему ты закрываешь шею, а, хорошенький мой? — Забудь о моей шее и закрой рот, — посоветовал Арин, дотронувшись рукой до плотной ткани водолазки, плотно прилегающей к коже, стянутой тонкими кожаными ремнями. — И вообще… — он поднялся, залпом выпил последний стакан, поморщился, оттолкнул ногой стул, дернул вверх молнию плаща, — спасибо, конечно, но хреновое вы на меня впечатление производите, ребята. Пока. Он развернулся, столкнувшись в проходе с крутобедрой официанткой, отпихнул ее обеими руками и, закуривая на ходу, вышел из бара. — Странный какой-то, — пожала плечами Шейла, — мог бы просто отшутиться. — Ты просто, сама не зная, попала в точку, — проворчал Меченый, сгребая веснушчатой лапой ее тонкое тело, — Арин — недешевая игрушка, но не любит об этом распространяться. — Недешевая игрушка, говоришь, — раздался рядом незнакомый голос, и из желтых отсветов вынырнула стройная фигура молодого парня — высокого, с коротким стальным ежиком волос и серыми, непроницаемыми, спокойными глазами. — А вот и педофил, — хихикнула Шейла. — Привет, педофил. Она залилась смехом, но внезапно умолкла, увидев, как выложил он на стол небольшой прозрачный пакетик с россыпью разноцветных таблеток, вытянулась вся, поджав задрожавшие губы: — Ты только посмотри… — задохнувшись, прошептала она, — нет, ты только посмотри на это… — Бесплатно, — сказал парень, садясь на свободный стул. — Продадите втридорога или жрите сами — это не мое дело. Руки девушки, усыпанные крупными блестками, сами потянулись к пакетику, но Меченый отвел ее ладони: — Тебе что нужно? — сонно спросил он, зашторивая выпуклые глаза мокро-красными, вывернутыми веками. Вместо ответа парень вслед за таблетками выложил на стол свой датчик: — Глянь на это. Когда видишь такие цифры — понимаешь, что пришла пора воплотить в жизнь кое-какие фантазии, как ты думаешь? — В Тупиках полно смазливых малолеток, которые за такой пакетик будут валяться перед тобой с раздвинутыми ногами круглые сутки, пока ты не сдохнешь, — ответил Меченый. — Ты видишь разницу между «смазливым малолеткой» и «недешевой игрушкой»? — спросил парень. — Я — вижу. Но, если тебе есть, что о нем рассказать такого, что могло бы меня переубедить, я выслушаю. И, может, добавлю еще немного. С чего это он так высоко себя ценит? — Кеторазамин, — после недолгого раздумья, ответил Меченый, — у Арина очень активен процесс самоликвидации. Для детей с такими же показателями и сроками жизни создана специальная государственная программа: ускоренное обучение в училище и неплохая работа, плюс три положенных дозы кеторазамина за счет бюджета. Его два раза отправляли в училище, но он сбегал и возвращался назад. Если его поймают еще раз, ему светит колония для бездействующих. Там кеторазамин не положен. Не знаю, почему он не хочет пойти простым путем, но знаю, что ценит он себя дорого не просто так. Черт знает, откуда он вообще взялся и где жил раньше, но характер у него еще тот — он разборчив и, можно сказать, выбирает сам… Получает деньги, конечно. Судя по тому, что он вечно на мели, ему просто хочется жить, и деньги он скидывает на счета очередников на инъекцию. Ему делали одну — это мне известно. И явно не за государственный счет, уж не знаю, кто и за что его так оценил. — Я знаю! — вдруг сказала Шейла, — я знаю, почему он может брать большие суммы. У него шея закрыта. Знаешь, что это значит? — Заткнись, — оборвал ее Меченый, — я все уже рассказал. — Да ну? — проговорил парень, — все ли? Я, например, не пойму, почему его нельзя просто прижать к стенке и трахнуть без всяких денег. — Попробуй, — качнул головой Меченый, взвешивая на ладони пакетик с таблетками, — не ты один такой умный. Говорю же, парнишка с характером. — А что там было про психа сказано? — Про психа… Было пару раз — рассказывал он байки о каком-то сумасшедшем. Перепивал. Не может быть, чтобы кто-то из людей сдвинулся: слишком уж хорошо нас обрабатывают, когда выдают датчики. А это тебе зачем? — Удивительно просто. — Да, удивительно… Такого не бывает. Все? Больше нет вопросов? — Есть, — сказал парень, задумчиво водя кончиками пальцев по вытатуированному на виске скорпиону, — где его искать? — Везде, — помолчав ответил Меченый, — но, вероятней всего, он в аэропорте. В ангарах. Хозяин ангаров, хоть и сутенер еще тот, но с Арином в дружеских отношениях, и никогда не пытался наложить на него лапу. Не знаю, почему. — Ага, — парень поднялся, кивнул коротко стриженой головой, кинул на стол еще один пакетик и остановился, услышав сказанные ему вслед слова: — Если бы не кеторазамин и не его датчик, я бы тебе хрен что рассказал, несмотря на эту наркоту. Но пацану нужны деньги. Ему осталось совсем мало. * * * — Макс, он не будет летать, — пиная шнурованным ботинком мятый стальной бок самолета, сказал Арин. — Ты его даже на шасси поставить не можешь. — Будет, — ответил Макс, — отойди от него, придурок. — Действительно, — согласился Арин, отходя, — а то еще развалится. — Заткнись. Макс, невысокий, неприметный из-за расписанной татуировками под камуфляж кожи, широкоплечий, напоминал бравых солдат с довоенных агитационных плакатов — тех солдат, из которых домой не вернулся ни один, но зато благодаря которым, в сексбизнесе небывало возрос спрос на этот типаж. Арин присел на корточки, достал из кармана плаща смятую пачку сигарет, щелкнул зажигалкой. — Ты в своем уме? — зашипел Макс, — тут везде керосин. — Я курить хочу, — ответил Арин. — Два раза все равно не сдохнешь. — Не хочу я так дохнуть. — А я ждать не хочу. Макс внимательно посмотрел в безразличные карие глаза, отложил в сторону ключ, вытер руки куском старой тряпки: — Пошли лучше на улицу. — Пошли. Они вышли из ангара наружу: под серое, расколотое пополам лопнувшим куполом, бумажное небо, на раскрошившийся бетон, залитый густыми, полустертыми пятнами битума. Арин присел на корточки, отвел рукой качнувшийся датчик, поднес сигарету к губам, глядя на бескрайние ровные полотнища взлетно-посадочных полос бывшего аэродрома: — Ты все деньги на это тратишь? — С деньгами у меня проблем нет, — откликнулся Макс, — ты же знаешь, насколько это прибыльно. Бывают, конечно, неприятности. У меня недавно парнишка сдох — так я так и не понял, то ли его убили, то ли ему датчик последнее отщелкал. — Ты что, не знаешь, у кого сколько времени осталось? — спросил Арин, туша окурок о металлическую вставку на ботинке. — Дурак совсем? Если так дело дальше пойдет, если кто узнает, что ты за этим не следишь, твоих пацанов целенаправленно будут убивать, а ты размышлять: сам он помер или ему помогли? Да и вообще… Я бы на твоем месте брал бы им кеторазамин. Жалко же. — Слушай, — рассердился Макс, — ты когда последний раз видел стоимость инъекции? Я похож на благотворительное общество? Да и никто из них никогда это не окупит. — Да уж, — сказал Арин, — окупить это сложно. — Извини, — помолчав произнес Макс. — Мудак ты, — ответил Арин. — Ладно… Я пошел. — Слушай, какого черта ты спишь непонятно где? Ладно, я понимаю, почему ты не идешь ко мне, но оставаться в ангаре ты же можешь. — Под крышей — ни за что, — не оборачиваясь, отозвался подросток и пошел сквозь мутный сырой туман в сторону города, горящего вдали мутными, больными желтыми огнями. Макс пожал плечами и прислонился к рифленому железу стены, глядя на удаляющуюся фигуру друга — одинокую фигуру под лопнувшим куполом, размазанную по серой рамке узкого мира грязным туманом.