Трава на бетоне

Скай проснулся от того, что дико болели плечи. Еще бы, снова заснул за компьютером, просматривая бесконечные ленты файлов. Все-таки не удержался и нашел старое дело, связанное с сумасшедшим пареньком. Потянулись связующие ниточки между делом Арина и этим психом. Оба они были подопечными питомника «Меньше слов». Но, в отличие от Арина, этому парню вкатили все три положенные инъекции кеторазамина, притом спонсором являлся тот же «КетоМир» — никаких личных вкладов. «КетоМир». Ведущая компания по изготовлению кеторазамина, монополист, сеть лабораторий и научно-исследовательских институтов по всему миру. Зачем ей нужно было вкладывать деньги в ребенка? С сбежавшим питомцем все понятно: он был подарен сыну одного из исполнительных директоров компании, поэтому и получил свою дозу, продлевающую жизнь ровно настолько, насколько позволит коэффициент его процесса самоликвидации. А зачем было поддерживать жизнь второго ребенка, неясно. И вообще, с ним многое неясно. Начиная с того, что дальнейшая судьба его после продажи из питомника неизвестна, и даже мне не пожелали предоставлять информацию, заканчивая тем, что охарактеризован он как «сумасшедший». В мире идеального контроля за разумом людей, в мире, где каждый, получая датчик, проходит курс гипноза и ряд тренингов, сумасшедших не бывает. Скай качнул головой, щелчком выбил из пачки сигарету, закурил, взглянул на мятно-зеленые цифры датчика. Мда. «КетоМир» спонсирует жизни мелких шлюх, а остальные люди умирают пачками, всю жизнь тратя на однообразную, ненужную им работу на заводах и фабриках. Очень справедливо. Гребаный город… Что за дерьмо… Ради удовольствия богатого педофила продлевают жизнь какому-нибудь смазливому пацану, который расплачивается за это максимум порванной жопой, а потом и вовсе сваливает и шляется по свалкам, пьет все, что горит и, когда кончаются деньги, ложится под каждого встречного. А люди, которые заслуживали жизни, по-настоящему ее заслуживали, любили жизнь, улыбались ей спокойно, ласково… Они умирают, когда гаснет датчик. Умирают, как умерла моя сестра. Скай потушил окурок в тяжелой металлической пепельнице, поднялся, расправил усталые плечи, потянулся всем сильным тренированным телом, поморщился, почувствовав боль в колене. Но… Может, я и не совсем прав насчет Арина. Все-таки на банального бродягу он не похож. За ту сумму, что я ему предлагал вчера, в «Блиндаже» можно было купить штук десять этих малолеток на месяц личного пользования. Притом деньги я предлагал в картах свободной передачи. Ему стоило лишь отсканировать эти карты своим датчиком, и их уже никто не смог бы у него отнять. Так почему он отказался? Побоялся подделки? Так называемых «магниток» — кустарно сделанных карт, которые замыкают электросвязи датчика и выводят на мониторчик ложную информацию о перечислении на счет? Но «магнитки» штуки редкие… О них вообще не все знают. Но, если он знал, значит это единственное объяснение его отказу. Что ж, чтобы не возиться, поставим его перед фактом. Точнее, перед наличкой. И кеторазамином. Скай, ежась от холода серого пластикового пола, подошел к мигающему ласковым огоньком заряднику, выдернул из гнезда карту, провел ею по узкой щели приемника датчика и всмотрелся в монитор. Перечислили. Черт, какая ирония — почувствовать в своих руках тяжесть херовой кучи денег, предназначенной лишь для того, чтобы вернуть подыхающему хозяину любимую зверушку. Радует лишь одно — перевод этих денег означает, что репутация моя безупречна, ведь мало кто удержится от того, чтобы не купить кеторазамин, даже зная, что остаток дней ему придется провести крысой, забившись в какую-нибудь нору, дрожа от страха перед колонией или — кто знает? — просто быстрой смертью от укола. Мне доверяют. Знают, что я не обману, хоть и получу за выполнение заказа куда меньше… Ладно… Сначала в банк, потом в Тупики — искать Арина. Все-таки, интересный пацан. Интересно посмотреть на него в деле. Сдержаться он не сможет, он покажет себя питомцем. Если он, конечно, был им… Скай натянул плотную синтетическую футболку, которая легла на сильные изгибы мышц, превратившись в матовую светящуюся вторую кожу, влез в рукава куртки, закуривая на ходу, щелкнул замком, вышел на лестницу, а потом вниз, на улицу — на сумрачную улицу, заполненную зелеными огоньками датчиков и месивом сосредоточенных бледных лиц. У колючей громады улья-небоскреба, на крытой грязным пластиком стоянке, его ждал маленький скоростной автомобиль — недешевая игрушка для тех, кто знает в этом толк. Неприметный, пепельно-серый, низкий, узкий, напоминающий стальную стрелку на тугих широких шипованных шинах. Жалко, что придется гонять его по Тупикам, но тут уж ничего не поделаешь… Через минуту автомобиль, стремительно набирая скорость, помчался на окраину — туда, где обрывался лес залитых рекламным светом небоскребов и начиналось зыбкое поле разбитых, раскрошившихся серых домов, туда, где за чертой города рыжей рванью простиралась свалка автомобилей и серой широкой рекой лежали взлетно-посадочные полосы бывшего аэродрома. По дороге к Тупикам Скай заехал в банк, где без проблем снял со счета невероятную сумму, которую спокойный клерк отсчитал, лишь взглянув внимательно в серые холодные глаза посетителя; три тугих, плотно упакованных хрустких пачки, пронизанные насквозь ультрафиолетом — предосторожность, позволяющая светом датчика моментально проверить любую купюру на подлинность. Скай запихнул бумажные брикеты в пристегнутую на поясе сумку, тщательно закрыл ее курткой и вернулся к машине. — А я все видела, — произнес позади него игривый женский голос, — надо же, никогда бы не подумала, что педофилы так богаты. Скай развернулся, оценивающе окинул взглядом худую фигурку. Шейла повернулась, покружилась, качнув узкими твердыми бедрами. — Как тебе моя юбка? Она потянула пальцами лакированную желтую кожу рассыпанных по ногам узких полос, под которыми виднелись тонкие паутинки фиолетового кружева трусиков. — Ты-то здесь что делаешь? — спросил Скай, открывая дверцу машины. Действительно, на ловца… Шейла посерьезнела, поправила ремешок сумочки на костлявом плече: — Да так. Нужно было кое-куда деньги перевести. А это хороший банк. — Садись, — сказал Скай, закуривая сигарету, кладя руки на руль. Девушка моментально обогнула машину, стуча прозрачными пластиковыми каблучками, с готовностью залезла в прохладный, пахнущий хвоей и озоном салон. — Мы куда-нибудь поедем или в машине? — спросила она, когда автомобиль вывернул с улицы и помчался дальше, на окраины. — Куда-нибудь поедем, — сказал Скай, кивнув ей на отодвижную панель внизу приборной доски. Шейла тонкими пальцами отвела панель, застыла в восхищении при виде аккуратно упакованных пакетиков с разноцветьем таблеток: — Можно? — Бери. Один и послабее. — Да я и не знаю таких комбинаций, — растерянно прошептала девушка, — я не знаю, что будет от вот этого набора… Семь «солнышек», одна «порше» и три «датчика». Что от такого будет? Я после этого что-нибудь вообще смогу? — Не знаю, бери, — Скай повернул голову, наблюдая, как торопливо слизывает она с ладошки цветные таблетки, перевел взгляд на дорогу, внимательно рассматривая встречающихся прохожих, думая о том, что, если он встретил эту бабу, то, чем черт не шутит, может, удастся наткнуться и на Арина. Видимо, они безбоязненно выходят в деловые центры, несмотря на то, что негласно объявлены вне закона, как бесполезные и, попавшись, отправятся в колонию, откуда живым не выбирается никто. Он отвлекся, ощутив прикосновение холодных пальцев к своему плечу, увидел расширившиеся, голубоватые зрачки, заострившиеся черты лица, жутковатую гримасу старательно сдерживаемого наслаждения на лице Шейлы, обрамленном жидкими зелеными прядями волос: — Мне уже все равно, останови машину, давай здесь. Скай отвел ее руку, подал пачку сигарет: — Покури и успокойся. Давай поступим по-другому. Тебе понравилась комбинация? Шейла, давясь дымом, судорожно приоткрывая густо накрашенные губы, кивнула. — Я дам тебе еще три таких пакета, а ты скажешь, что ты знаешь о тех, кто закрывает свою шею. Девушка, глядя с любопытством за окно, явно видя там не только бетонные кладки домов-клеток, проговорила: — Я просто работала как-то в одном борделе… Ко мне приходил всегда один парнишка. У него тоже была закрыта шея — плотно, даже вроде бы ремешками воротник держался… И я… Она замолкла, запрокинув голову назад, улыбаясь нежно, обреченно, глядя вверх обессмыслившимися внезапно глазами. Скай протянул руку, крепко, до синяков, сжал острую коленку, прикрытую крупными красными розами кружева чулок. — Дальше. Шейла тупо посмотрела на его руку: — Дальше… Знаешь, он очень жестокий был. Очень. И никогда не снимал одежду полностью. Мне всегда было очень больно и обидно, но больше всего я испугалась, когда однажды я… * * * Арин с трудом вырвался из тягучей, тревожной, наполненной обрывками кошмаров дремы, приоткрыл глаза и вздрогнул, увидев знакомое со вчерашнего дня, спокойное лицо. — Твою мать, — пробормотал он, потягиваясь, ища пальцами датчик под воротником плаща, — откуда ж ты взялся? — У тебя трепливые друзья, — ответил Скай, — что неудивительно, учитывая, что практически все они плотно сидят на наркоте. Арин нахмурился, что-то припоминая, но потом махнул рукой, мельком взглянув за быстро бегущие цифры на экранчике счетчика. Скай посмотрел туда же, присвистнул: — Да, малыш, я тебе не завидую. Жить тебе осталось… — Пошел к черту, — перебил его Арин, — я сам знаю, сколько мне осталось. И ты ненамного старше меня, так что оставь этих «малышей». Скай пробрался внутрь разбитого пикапа, сел рядом с подростком, потянул пальцами тяжелую цепочку на его шее, посмотрел внимательней на нескончаемый бег мятно-зеленых цифр. — Давай по-хорошему, — сказал он. Арин опустил ресницы, скользнул взглядом по вытатуированному на виске Ская скорпиону: — Кто бы говорил. — Я серьезно. Скай расстегнул куртку, дернул замок сумки: — Глянь сюда. — Сколько там? — спросил Арин, отводя взгляд от плотных пачек. — Кеторазамин, — ответил Скай, — твой кеторазамин. На секунду ему показалось, что парень просто выпал из этого мира: опустели, став просто темным стеклом, карие глаза, сжались губы — весь он подобрался, будто увидев бесконечное количество нулей на готовом погаснуть датчике. Напряжение — хлесткое, упорное, тревожное. Он весь стал сплошным напряжением. Красивым, невероятно красивым — без беспечной дерзости, без полудетской импульсивности, заледеневший, ставший самим собой — глухой стеной, скрывающей страстное желание жить. На побледневшей коже четко и изумительно расцвел глубокий сиреневый узор татуировки, под дрогнувшими ресницами полускрыт наливающийся осознанием печальный взгляд. Четкий профиль, лоб, скрытый яркими растрепавшимися прядями волос, медленное движение руки, подносящей сигарету ко рту. Глядя на то, как обхватил он губами фильтр, крепко, придавив оранжевую тугую бумагу, Скай опять ощутил горячий прилив желания. Да черт бы его побрал, он еще думает… — Парень, — он подхватил легкий счетчик, висящий на груди Арина, и помахал им перед его лицом, — тебе не кажется, что тут не время тупить? Арин непонимающе повернул голову, и вдруг бешеным весельем свернули карие глаза: — Сдаюсь. Куда? Скай улыбнулся: — Я уж думал, ты вообще безмозглый. Пошли, выберемся с этой свалки, я припарковался недалеко отсюда. Он шел между рваными остовами старых машин, иногда оборачиваясь. Куда? К сожалению, придется везти тебя к себе домой. Я хотя бы буду уверен, что оттуда ты никуда не денешься, а потом просто забуду об этом. Не нравится мне твое лицо сейчас — бредешь еле-еле, словно и не осознав еще полностью, за что именно ты куплен, не задумываясь о том, что по идее мог бы сейчас получить жизнь. Ладно, это неважно. Если тебя так любит хозяин, что ему стоит впороть тебе еще одну инъекцию? Благо, из возможных трех ты получил пока только одну. Так что, пацан, я тебе жизнь спасаю, что бы ты ни думал. Арин безропотно влез в машину, улыбнулся понимающе, почувствовав запах знакомых сладких малиновых духов, закинул ногу за ногу, оперся локтем на окно, положил голову на согнутую кисть руки. Скай посмотрел в его осунувшееся лицо, опустился взглядом ниже — к тонким складкам на ткани кожаных штанов, бегущим по внутренней стороне бедер, одернул себя, повернул ключ. По дороге Арин заснул, откинувшись на спинку удобного сидения, заснул спокойно, уронив голову на плечо, мягким бархатом легли лиловые пушистые ресницы на тонкую, почти прозрачную кожу, разжал он сведенные в замок руки, обтянутые ремнями обрезанных перчаток. Разгладилось его лицо и явственно проступили детские еще, плавные линии его черт и стала видна их хрупкость, скрываемая ранее дерзкими, жесткими словами и спрятанная вызывающим блеском карих глаз. Скай отвел взгляд, когда неосознанно, поворачиваясь во сне, Арин коснулся рукой его плеча, расслабленно проведя пальцами по синей ткани куртки, словно ища что-то, но потом опустил голову, пряча лицо под воротником плаща, вздохнул и утих. Мимо пролетали извечные рекламные мониторы, с которых сверкали обнаженные, со вкусом сделанные силиконовые груди моделей, предлагающих лотереи, выигрыши и вечную жизнь. Мимо летели огни борделей и тусклые операционные фонари банков. Мимо летели тусклые вывески кинотеатров, где с утра до ночи крутили порнографию. Мимо спешили потоки освещенных зеленым светом датчика, тюленьих мертвых лиц. А рядом спокойно спал, прижав руку к губам, истрепанный жизнью подросток, истрепанный, разодранный ей вдоль и поперек, но не сдавшийся — яркий сиреневый проблеск, не изуродованный цветными лишаями реклам и неона. Скай заглушил двигатель, тронул Арина за плечо: — Пошли. Арин сразу же открыл глаза, обвел глазами салон, остановился взглядом на скрытом в полумраке лице, хотел было что-то сказать, но передумал, молча потянув на себя ручку двери. Выбрался из машины, поежился под вечерним холодом и масляными всплесками желтого света фонарей, поднял голову, всматриваясь в уходящую ввысь громаду небоскреба: — Какой этаж? — Семьдесят седьмой. — Ага, — непонятно ответил Арин, — красиво будет. Скай не ответил, подталкивая его к подъезду. * * * — Ничего себе квартира, — сказал Арин, надкусывая взятое со стола яблоко, обводя взглядом огромное металлопластиковое серо-стальное помещение. Ряды аккуратных полок, компьютер на укрытом в нише столе. Холодный свет небольших округлых лампочек, вмонтированных в стены, пол и потолок, в теряющихся в полумраке углах висят, раздвигая пространство, тусклые, словно ртутные, зеркала. Вся квартира — огромная, полуосвещенная зала, нацеленная на ощущение предельной сосредоточенности и покоя. Идеально ровно заправленная кровать у открытого балкона, затянутая предохранительной пленкой, не меняет этого ощущения. Ощущения холодной, вдумчивой серьезности, не отвлекающейся ни на что. — Я ожидал пошлых картинок и голубых бантиков, — продолжил Арин, кладя яблоко обратно, — если это действительно твой дом, то я не понимаю, зачем я тебе понадобился. Ладно, это неважно, — он развернулся, стянул с плеч тяжелую ткань плаща, насмешливо, с издевкой, посмотрел в серые глаза Ская. — Как желаете? Раком? Боком? — Начнем сверху, — сказал Скай, шагнув к нему, сильными пальцами разводя железные застежки крепко стянувших его торс ремней. Арин отстранился было, но потом, прикусив губу, расслабился, глядя вызывающе прямо в спокойные изучающие глаза: — Сверху так сверху. Дальше-то что? — Дальше… — проговорил Скай, разводя последний замок, расслабляя ремни, заставляя Арина поднять руки, стягивая с него плотную ткань синтетической водолазки, обнажая крепкую, узкую грудь и плоский подтянутый живот, — дальше посмотрим твою шею. — Твою мать, — взбесился Арин, пытаясь оторвать его ладони от своего тела, — это-то тебе кто мог рассказать? — Тихо, — предупредил Скай, глядя на открывшуюся взгляду широкую бело-серую полосу ожогового шрама на горле подростка, — тихо, я сказал. Повернись. Арин дернулся, вырываясь, но Скай успел зажать его шею плотным кольцом снятого кожаного ремня, рванул на себя, сбивая с ног, успев заметить, как потянулась из-под металлической застежки, плотно прижатой к коже, тонкая струйка крови. Арин потянулся было к душащей его петле, тщетно пытаясь вдохнуть, но, остановленный следующим рывком, опустился на колени, царапая пальцами тугую пластину ремня. — Долго тебя еще ломать? — спросил Скай, подтягивая его выше, заставляя приподняться, изогнувшись всем телом, — долго мне с тобой возиться? Он наклонил голову, глядя в побелевшее, искаженное удушьем, облитое ненавистью лицо, на котором широко распахнулись дрожащие упрямством карие, немыслимой красоты, глаза. Скай, так же удерживая ремень, провел ладонью по его напряженной груди, остановившись пальцами на соске, прижав легонько. — Давай же, — нетерпеливо произнес он, — хуже будет. Показалось или нет, что слабо дрогнули в улыбке посиневшие губы, для Ская сейчас было неважно. Намотав черную полосу кожи на локоть, он наклонился, поднял с пола следующий ремень и, прижав коленом обнаженную спину Арина, заставив его наклониться, быстро замкнул петлей вывернутые назад руки. Черт, неужели не он? Ни хрена непонятно… Он выглядит, как упрямая шалава, которая напрашивается на неприятности, но не как питомец, который, по идее, должен выть от радости, почувствовав на себе ошейник. Да и шрам его… Шрам этот мог появится только от спайки металлопластика на живом теле. Значит, ошейник он носил, да почему же тогда он не сдается? Что с ним нужно сделать, чтобы он проявил себя? Скай наклонился, прижимая крепче путы, прижался губами к заледеневшим полуоткрытым губам и с удивлением понял, что Арин отзывается на поцелуй, обхватывая губами его язык, скользя по нему, придавливая ощутимо, а в глазах его разгорается, гася ненависть, торжествующая, полубезумная дымка. Я на верном пути, — понял Скай, прикусывая влажную, горячую плоть, не обращая внимания на то, как вздрагивает напряженное тело подростка, не обращая внимания на то, что тонкой алой паутиной обволокли его грудь и живот теплые струйки крови, бегущие из-под металлической застежки, сковавшей горло. Но то, что он отвечает на поцелуй, ровным счетом ничего не значит — мало ли, что он готов вытерпеть за кеторазамин. Кроме шрама, пока нет никаких доказательств. А самое хреновое, что я никогда таким не занимался, и по непонятным мне причинам возбудился сразу же, как только снял с него водолазку, а сейчас, прижимая его к себе, кусая его губы, проводя ладонями по влажной от крови груди, цепляя пальцами затвердевшие соски, чувствую, что еще немного, и не выдержу, кончу только от того, что трусь каменно-твердым членом о его спину. Вот тогда мне будет не до экспериментов. Твою мать, да что с ним надо сделать, чтобы он вспомнил, что он питомец? Игрушка? Что-нибудь надо сделать и побыстрей. Скай ослабил ремни на руках Арина, дернул с бешенством его на себя, заставив лечь на спину: — Расстегивай сам. Арин облизнул окровавленные губы, приподнял опухшие запястья, тронул сначала густое месиво иссеченной кожи под тугой петлей на шее. — Я сказал — расстегивай, — проговорил Скай и невольно коснулся рукой собственной ширинки, увидев, как неловко, онемевшими пальцами, коснулся он язычка застежки на своих штанах, проведя сначала по тугой выпуклости под плотной тканью, а потом все-таки справился с молнией, и, приподняв бедра, потянул блестящую черную кожу вниз, обнажая крепкие бедра, пачкая их стекающей с кончиков пальцев кровью. А потом он с трудом поднял голову, посмотрел насмешливо с немым торжеством в затуманенные досадой серые глаза Ская. Этого Скай не выдержал, рывком поднял его, прикусил разодранное, опухшее запястье, ощутив соленый, металлический вкус крови и прохладный, неуловимо-мятный вкус кожи. — Значит, так тебя и трахнуть, — с расстановкой проговорил Скай, потеряв надежду на то, что этого пацана можно заставить смириться, — трахнуть и скинуть к черту с балкона. Потому что ты меня бесишь. Я потратил на тебя уйму денег и времени, но ты просто упрямая уличная шлюха. И никогда не был этим питомцем. Хрен бы тебя кто взял питомцем: от тебя никакого толку. Ты не понимаешь, что такое хозяин… Он остановился, почувствовав, как дрогнули под его ладонями округлые плечи, помедлил, озаренный внезапно возникшей догадкой, наклонился к уху Арина: — Хозяин, мальчик. Кто твой хозяин? Арин бессильно опустил голову, не заботясь о том, что его шею крепко удерживает широкий ремень, вывернулся неловко, стоя на коленях, обхватил руками ногу Ская, прижался губами к ткани его джинс. Скай перевел дыхание. Вот оно как. — Что мы делаем для хозяина? Сразу же, не медля, не остерегаясь более нажима петли на своей шее, Арин подтянулся выше, зубами аккуратно потянул молнию на штанах Ская, поднял голову, глядя вопросительно темными внимательными глазами. — Можно, — произнес Скай, пораженный увиденным, поняв смысл немого вопроса, — можно. Осторожно стянув жесткую ткань с его бедер, Арин, закрыв глаза, коснулся еле ощутимо губами тугой влажной головки члена, помедлил, чуть наклонил голову, провел кончиком языка по чуткой впадинке под ней, еле дыша, тепло и нежно тронул тонкую уздечку. Потом, вздохнув, разомкнул губы и обхватил ими член, скользнув вниз, до самого основания, вызвав упоительное ощущение обволакивающей мучительно-сладкой влажности. Скай вздрогнул, согнулся, перевел дыхание, оперся руками о спину Арина, чувствуя как прижимается головка его члена к небу подростка, как ласково посасывает он тугую кожу головки. Черт, все, это предел. Предел. Твою мать… Что теперь делать-то? Скай собрался с силами, оттолкнул Арина, успев заметить, как блеснула на его губах узкая ниточка смазки: — Все с тобой ясно, парень. Хватит… Да что с тобой сделали-то… Арин, словно не слыша его, кинулся обратно, прижался щекой к его обнаженному бедру, забормотал севшим голосом: — Не надо уходить. Не бросай меня. Я все сделаю. Все сделаю для хозяина. Я сделал плохо? Накажи меня, пожалуйста. Я люблю, когда ты меня наказываешь. Я все люблю, что хозяин делает. — Хватит! — повысил голос Скай, — Очнись, пацан! Слышишь меня? Очнись! — Можно попросить? Отдай меня кому-нибудь и посмотри, как меня накажут, я что-то сделал не так, мне больно, меня нужно наказать, — глядя умоляющими, полными слез глазами, повторял Арин. Скай не выдержал, перешагнул через него, дотянулся до полки, вытащил полную бутылку виски, резким движением открутил пробку, вернулся, перевернул дрожащее, исчерченное кровавыми полосками тело, сжав зубы, дернул опять за ремень, заставив Арина, задохнувшись, приоткрыть рот, и перевернул бутылку, держа крепко его руки, приподняв рукой его голову, следя, чтобы он не захлебнулся. Обжигающая жидкость полилась по побледневшему лицу, размыла свежую кровь, потекла из уголков его губ, залила растрепанные яркие пряди волос. Он не сопротивлялся, с трудом сглатывая спиртное, давясь, дыша через раз, прерывисто, но, в конце концов, расслабился, прикрыл глаза. Скай подождал еще несколько минут, осторожно расстегнул замок на ремне, освободил его шею, посмотрел на свою окровавленную ладонь, поднялся, осмотрелся, ища глазами какой-нибудь стакан, не нашел, и плюнув на формальности, не дыша, допил остатки виски из горлышка. Подошел к столу, дрожащими руками вытащил из пачки сигарету, закурил, пытаясь успокоиться. В квартире теперь было совершенно темно, мутные сумерки пролезли всюду и укрыли все кругом мерзким, мглистым покрывалом. Скай долго стоял у стола, выкуривая сигарету одну за одной, потом обернулся, посмотрел на неподвижную, слабо белеющую во тьме, фигуру, лежащую на полу. Подошел ближе, подвел руки под теплое окровавленное тело, приподнял, выругавшись про себя, когда прижалась к его плечу лохматая голова, развернулся и осторожно положил его на кровать, а сам, прихватив еще бутылку виски и пачку сигарет, вышел на балкон и остался там, глядя на спящий город, плавающий в сине-зеленых мутных огнях реклам.