Трава на бетоне

Арин сразу же расцепил руки, отстранился, провел ладонью по лицу, стирая слезы, сузил засверкавшие бешенством карие глаза, проговорил глухо, раздельно: — С какой это стати? — А что тут непонятного? — спросил Скай. — Я тебе простил те деньги, потому что, фактически, они принадлежали тебе, и ты имел право делать с ними что угодно. А вот деньги за биопластик были мои, парень. Целиком и полностью. Подумай-ка своей головой. Я вытащил тебя из-под обстрела, я нашел место, где тебя спрятать, я купил биопластик и, в конце концов, я взял на себя ответственность за его применение. Если ты опять скажешь мне, что не просил об этом, это для меня не сыграет никакой роли. Ты — как хорошая тачка. Когда вкладываешь в машину уйму денег и сил, вряд ли захочешь, чтобы потом какой-нибудь урод угнал у тебя ее из-под носа, верно? Вот и с тобой так же. Тем более, неприятностей у тебя выше крыши, если ты еще не понял. И помочь тебе пока что могу только я. — Я сам могу за себя решать, что мне надо, а что нет. — Решай, — пожал плечами Скай, — решай, сколько влезет, но только под моим присмотром. Арин помолчал немного, кусая губы, отодвинулся еще дальше, сел, скрестив ноги, задумчиво потянул пальцами здоровой руки железную пряжку ремня на бедре: — Я тебе не вещь, — сказал он, — и боюсь, даже твой присмотр за моими решениями не поможет тебе проснуться однажды утром. — Спасибо, что предупредил, — отозвался Скай, — раз уж дело пошло на то… Сам виноват. Он подался вперед, преодолел сопротивление, сжав узкие запястья Арина, вывернув ему руки, запрокинув их за его голову, отметил про себя, что биопластик сделал свое дело — даже от такого резкого движения рана не открылась, но парню явно еще больно, он сжал зубы, побледнело красивое лицо. Арин протестующее изогнулся, приподняв бедра, пытаясь оттолкнуть прижавшее его к кровати тело, рванулся в сторону, не жалея раненого плеча, но Скай лег на него всем своим весом, опустил голову, пережидая, держа крепко его руки над головой, не давая возможности освободиться. Арин быстро понял, что слишком слаб, чтобы оказать сопротивление, затих, дыша тяжело, закрыл глаза, расслабился, развел обтянутые тонкой тканью джинсов, бедра, избавляясь от давящего ощущения чужого тела на ногах, проговорил: — Дальше-то что? Скай не ответил, опустил руку вниз, с металлическим щелчком раскрыл застежку ремня, затянутого чуть выше его колена, потянул широкую кожаную полосу. — Не надо, — быстро сказал Арин, — черт с тобой, делай, что хочешь, но без этого. Но только учти — я буду считать, что мы в расчете. Глупо сейчас будет сказать ему, что единственное, чего я хочу — это спать, подумалось Скаю. Глупо хотя бы потому, что вся эта возня привела меня в полную боевую готовность, и он не может не чувствовать твердую тяжесть моего члена, прижатого к его бедру, поэтому и идет на уступки, рассчитывая этим исчерпать инцидент. Учитывая то, что я знаю, что и сам он испытывает ко мне нечто похожее, такой вариант выглядит соблазнительным. Какой он, интересно, когда Арин? И даже не это главное… Интересней другое — может ли он быть нежным, податливым, притушить эту свою резкость, избавиться от напряжения, отдаться, не думая о том, что он за это получит, а просто отдаться, довериться? Черт, уже второй раз с ним я оказываюсь в ситуации, когда болезненно ноет возбужденная плоть, требуя удовлетворения, только в этот раз я вижу его другим… И чувствую по-другому. Теперь я чувствую его всем телом, чувствую теплые изгибы его мышц под разорванной футболкой, теплый подтянутый живот, теплое дыхание. А ниже тепло превращается в жар, жар кожи внутренней стороны его бедер, ощутимый даже сквозь ткань джинсов. Скай сам не заметил, как подтянулся чуть выше, прижавшись крепче, и осознал это, только когда потекла по телу медленная, приглушенная волна удовольствия, заставив прийти в себя. Он взялся было снова за ремни, но остановился, всматриваясь в изменившееся лицо Арина. В молочно-туманном утреннем свете маняще и обещающе засверкали карие глаза, прикрытые лиловым шелком длинных ресниц, вопросительно приоткрылись влажные губы, небрежно подрезанная сиреневая челка разметалась по лбу и легли короткие рваные пряди волос на щеки, скрывая яркий, причудливый узор татуировки. Просто смотрит. Смотрит молча. Скай отвел глаза. Черт разберет, что творится у парня в голове. Только что он был готов на убийство, и вдруг это ожидающий, откровенный взгляд. Нет уж, доверять тебе нельзя… Так что, извини. Арин молча перетерпел процедуру связывания рук, поморщившись только раз, когда пропущенный между запястий восьмеркой ремень царапнул кожу тугой застежкой, но так ничего и не сказал. Скай отпустил его, приподнялся: — Все. Приятных тебе снов. Арин опять ничего не ответил, неловко повернулся набок, подложив под грудь стянутые ремнями руки, глядя прямо перед собой. Скай лег рядом, тоже повернувшись спиной, закрыл глаза, расслабился, мучимый тяжелым, свинцовым чувством усталости, отравившим все мышцы, забившим грязной ватой голову, заставившим подниматься к горлу мерзкую тошноту. Спустя несколько минут он уже спал, дыша бесшумно, глубоко. Арин лежал неподвижно до тех пор, пока не убедился, что поисковик не проснется от его движений, осторожно сполз с кровати, поморщился от боли в плече, выпрямился, обвел глазами комнату. Маленькое, тесное пространство, неверный утренний свет клочьями лежит на полированном столе с аккуратной стопкой книг на нем, на полу — лоскутный коврик, на стенах — полки с запыленными книгами. Вообще, книги везде: и возле старенького компьютера, и на маленьком столике у кровати, и на большом, вылинявшем плюшевом кресле. Интересно, куда он меня притащил. Если вспомнить его квартиру и сравнить с этим… Да никаких сравнений не получается. Здесь могла жить только девушка, притом старомодная, скучноватая. Его девушка? Арин бесшумно прошел в ванную — крохотную, облицованную мягкого зеленого цвета чистеньким кафелем, взглянул в зеркало, увидел усталые глаза с расширенными от бешеной дозы стимуляторов, зрачками, побледневшее лицо с подтеками засохшей крови. Вот убожество… Взглянуть на меня сейчас — наркоман со стажем. Приподняв стянутые ремнями руки, он нажал на кнопку, мигающую теплым, мягким светом и подставил ладони под засверкавшую упругую водяную струю, коснулся руками лица, смывая кровь, потом, подумав, наклонился и позволил ледяной воде залить растрепанный затылок, подождал немного, закрыв глаза, сглатывая льющиеся по губам, прозрачные капли. Стало легче, прояснился мир, ярче стали цвета, и только ноющая боль, тревожная, отвратительная, напоминала о прошедшей ночи. Боль в плече понятна, а вот почему болит за ухом? Арин приподнял руки, с трудом отвел влажные волосы, коснулся небольшого уплотнения на коже головы, обвел пальцами контур встроенного чипа, передающего информацию на датчик. Чему там болеть? Херня какая-то. Закрыв воду, он вернулся в комнату, прикрыв за собой дверь, остановился, подождал немного, прислушиваясь к ровному дыханию, подошел ближе, опустился на колени перед кроватью, всмотрелся в лицо Ская. Вот так всегда… Вы, те, кто называете нас животными и предметами, а себя — людьми, вы в большей степени животные, чем мы. Мне неважно, кто ты, почему спас меня, мне неинтересно, что было между нами той ночью, из которой я практически ничего не помню. Может, я и заинтересовался тобой, почувствовав тепло и участие, держась за твое плечо, разрываясь от боли под неумолимым действием биопластика. Может, тогда я и был тебе благодарен, потому что только твои серьезные внимательные глаза и немая поддержка помогли мне не сойти с ума. Но ты хочешь меня контролировать, а значит, для меня ты никто. Просто безликая фигура из той мешанины хохочущих мразей, которые одной рукой снисходительно протягивают подачку, а другой теребят свой член, исходя слюной от ощущения своей власти над беспомощным существом. А мне не нужно от вас ничего: ни жизни, купленной за ваши деньги, заработанные на шлюхах, изуродованных детях, замороженных органах, облавах и налогах, ни ненужных мне оргазмов, ни слов любви, кто бы и когда бы их ни произнес. Вам хотелось только одного — перед лицом смерти найти кого-то более жалкого, чем вы, непонимающего, почти бессловесного. И только для того, чтобы в очередной раз восхититься властью денег, той властью, которая дает вам возможность прожить дольше остальных и распоряжаться чужими жизнями. А ты… Ты, Скай, еще хуже. Тебе недостаточно было затянуть на моей шее ошейник, вновь превратив в питомца, тебе захотелось сломать и подчинить меня, того, кто имеет право на свободу, того, кому она досталась тяжелой ценой. Ты отвратительней тех людей, кто просто пользовался покорной зверушкой, ты хочешь использовать то, чего я смог добиться, сломать мою волю, характер. Я знаю психологию таких, как ты, ваш девиз «чем сложнее, тем интересней». Хочется развлечений? Арин осторожно потянул из кармана куртки Ская кожаный шнурок, взглянул на мятно-зеленые, быстро бегущие цифры. Нет, ты еще не на грани, искать приключений тебя побуждает не страх смерти, ты, видимо, просто авантюрист по натуре и нашел себе адреналиновую развлекаловку — перестрелки, таскание по помойкам, аэродромам… И все для того, чтобы попытаться подчинить себе мою свободу, поиграться. Наверное, это весело. Охренеть, как весело. Никогда этого не понимал. Пытался понять, да, много раз пытался, но так и не смог. Макс знает о Тори и только качает головой, когда я пытаюсь ему объяснить, почему я не могу до того дотронуться. Максу удобней высказать предположение, что я просто никак не могу освоиться с мыслью, что в кои-то веки не меня кто-то пытается трахнуть, а … Проще говоря, он смеется: «Научись быть сверху». Сбивает меня с толку, и мне только и остается, что улыбаться в ответ. В этом он меня не понимает. Я думал о том, что Тори сейчас — идеальная игрушка, именно такая, которой жаждут все эти твари. Он беззащитен, он не понимает, что делает и просит, он удивительно красивый, он покорный, он опытен — в «Меньше слов» позаботились об этом, а то, что он сумасшедший, могло бы стать дополнительным бонусом, особенным изыском в чьей-нибудь частной коллекции — я хорошо разбираюсь в таких вещах. И я видел однажды, как после того, как Тори сделали эту незаживающую рану — открытую глубокую рванину мягких тканей на груди, сцепленную стальными клепками — сцену, заставившую меня сделать ошибочный вывод о предназначении этой раны. Я видел дрожащие от боли густо-фиолетовые зрачки в обрамлении желтых искр, видел раскинутые, окольцованные наручниками, хрупкие запястья и блестящий от свежей крови член хозяина, медленно погружающийся в открытый глубокий разрез на его груди. Тусклый блеск хирургических клепок и неторопливые движения внутри распластанного скальпелем детского тела, стекающие густые алые капли, скользящие по возбужденному члену, тонкие пленки разорванных тканей, отчаянный крик, тяжелое дыхание и напряженная гримаса на бледном лице — отпечаток переживаемого хозяином удовольствия. Многим людям такое пришло бы в голову, я знаю… Вот и еще один бонус к цене Тори. Я все это осознаю, потому что жил среди них, но почему же я так и не понял, что они чувствуют при этом? Я выворачивал свою душу наизнанку, пытаясь найти хотя бы слабый признак того, что мне хотелось бы использовать Тори. Не нашел. Да, к черту все это… Находиться здесь и ворошить прошлое не имеет смысла. Ты думал, обезопасишь меня, просто связав мне руки? Может, это бы и было так, если бы не Макс. Нормально разговаривать и защищаться я научился от него — практически одновременно. Арин приподнял запястья, безошибочно нашел глазами нужную точку на открытой шее Ская, тронул пальцами металлическую застежку ремня, вывернув кисть, но вдруг отстранился, опустил голову, задохнувшись от боли, не сдержав стона. Скай почувствовал, как скользнула по его шее прохладная рука, приподнялся, глядя непонимающе на согнувшегося на полу Арина: — Какого черта… Ты чего? Арин не ответил, мотнул головой, царапая пальцами кожу под волосами. Скай встал, потянул его за руки, рывком поднял с пола, отвел ладонью сиреневую россыпь волос, тронул уплотнение вшитого над ухом чипа: — Ты знаешь, какого он у тебя образца? — спросил он, глядя на судорожно бьющуюся у виска тонкую голубую жилку, — не молчи, идиот, ты знаешь, гражданский у тебя чип или военный? — Откуда я знаю? — отгрызнулся Арин, — не я его себе ставил. Скорее всего, военный… Они были дешевле, и их много оставалось на фабриках… — Твою мать, — только и сказал Скай, — поздравляю, ты у нас в режиме быстрой самоликвидации. Раньше нужно было говорить! — Раньше нужно было думать! Скай отпустил Арина, подошел к столу, выдвинул один из ящиков, наклонился. — Что ты хочешь делать? — спросил Арин, наблюдая за ним. — Его надо вытащить. Нужен нож или лезвие. Лучше лезвие. Черт, как же я об этом не подумал… Такие чипы же реагируют на биопластик. До сих пор поражаюсь изобретательности наших военных. Военные у нас молодцы. Ранили тебя — будь добр, вводи код самоуничтожения. Выполнил миссию, уложился во время, подыхай. Залатали тебя биопластиком — а вдруг это враги залатали? Тоже дохни, как скотина. — А если свои? — Что — свои? — Свои залатали? — Тогда чип предварительно извлекали, как впрочем и сейчас делают… Ты разве о таком не слышал? — Нет. — Странно. Вроде бы… — Скай вовремя спохватился, вспомнив, что о своем знакомстве с Максом лучше умолчать. Интересно, все-таки, как же он выжил? — Так что со мной будет-то? Скай задвинул последний ящик, оперся руками на стол: — Башка лопнет. Как минимум. Слушай, Арин, здесь ничего подходящего нет. Арин помолчал немного, протянул вперед все еще связанные руки, сказал тихо: — Замок на ремне. Металлическая пластинка, она уже открыта, там есть и лезвия, и иглы. Скай посмотрел в потемневшие карие глаза, вспомнил разбудившее его легкое прикосновение к своей шее, мгновенно все понял: — Дрянь ты мелкая. Арин улыбнулся, пожал плечами, поморщился от боли. — Хрен с тобой, — сказал поисковик, подходя ближе, — я бы с удовольствием посмотрел, как ты подохнешь, но ты мне все еще должен. Он отвел полуоткрытую металлическую пластину на застежке ремня, заставил Арина вывернуть руки, подставил ладонь под выпавшие из полости стальные лезвия, щелкнул зажигалкой, прокаливая гибкую режущую кромку: — Поверни голову. Арин послушно отклонился и закрыл глаза, почувствовав легкое прикосновение его руки, отводящей волосы, вздрогнул. Скай аккуратно провел лезвием по коже, придерживая рукой короткие яркие пряди, увидел, как раздались в стороны ткани и заросил крупными, набухающими на глазах капельками, тонкий разрез. — Ну и ночка, — тихо проговорил Арин. — Помолчи. Три вертикальных разреза рядом, и показались четкие очертания микрочипа, вживленного глубоко, надежно, вцепившегося тонкими проводками в розоватое мясо. Не дыша, аккуратно, потянул Скай узкую пластинку, отсоединяя одну за другой серебристые ниточки: — Ты еще скажи спасибо за то, что мы тебе биопластик всего лишь в плечо влили… Если бы было что-то посерьезней, ты бы так дешево не отделался. Тихий щелчок, и маленькая пластинка чипа, мокрая от крови, оказалась в ладони Ская. Арин прижал ладонь к уху, стирая льющиеся теплые струйки: — Теперь-то что? — недоуменно спросил он, — как я по-твоему должен без него жить? Скай задумался. Да, без чипа жить невозможно, на датчик перестают подаваться сигналы, и сам черт тогда не разберет, когда тебе суждено умереть. А это очень важно, даже для меня, — мне самому нужно знать, сколько ему точно осталось, нужно успеть найти этого его парнишку раньше, чем экранчик порадует в последний раз бесконечным количеством угасающих нулей. Перебрав в уме все возможные варианты, поисковик остановился на подходящем, поднялся: — Побудь здесь. Сдается мне, я знаю человека, который один раз уже разблокировал такую вот игрушку. И вот еще — делай что хочешь, но ты должен быть здесь и только здесь. Если появятся менты, можешь перестрелять их всех до единого, но из квартиры не выходи. Понимаешь? Иначе останешься без датчика. Да, огромная просьба — прекрати подыхать с периодичностью каждые два часа. Ляг и не шевелись вообще, а то у меня ощущение, что ты, даже бродя по комнате, можешь себе башку свернуть. — Развяжи хоть меня, — мрачно ответил Арин. — Сам развяжешься. Арин посмотрел ему вслед, потерся головой о плечо, стирая кровь, посмотрел на стянутые ремнями руки. Развяжусь, куда деваться, открытый замок ослаблен, застежка вышла из гнезда, но опухли и затекли запястья, нарушившееся кровообращение не дает одеревеневшим пальцам повернуться и отвести язычок. Арин повернулся, подтянул к себе свернутый шерстяной плед, потерся пальцами о колючий материал. Вроде бы, так лучше… Восстановив кровообращение, Арин справился с замком, с облегчением скинул ремень, поднялся, дошел до стола, задумчиво положил руку на твердую обложку старой книги, провел пальцами по неглубокому тиснению букв, взял книгу и забрался с ногами в мягкое, истрепанное плюшевое кресло, открыл заложенную закладкой страничку, опустил голову, вчитываясь в узенькие строчки. Пробежав глазами несколько листов, он устроился поудобней, подложил руку под голову и вздрогнул, услышав тихий тревожный писк. Датчик. На маленьком мониторе протестующим красным горели остановившиеся цифры, липким омерзительным ужасом залило душу. Так приходит смерть, тихий мышиный писк, тревожные огоньки, только к самому концу сменяющиеся снова теплым угасающим сиянием нулей. А мне осталось несколько месяцев, и значит, совсем скоро придется еще раз услышать этот звук, только тогда он будет… Последним, что я услышу. Арин поднялся, дотянулся до бутылки водки, опрокинул ее содержимое в стакан, расстегнул тяжелую цепочку и опустил мигающий приборчик в прозрачную качнувшуюся жидкость. Заткнись, вестник смерти, еще рано. Я не хочу это слышать. * * * Макс поднял голову, махнул рукой, разгоняя тяжелыми синими пластами висевший в кабинете сигаретный дым, поднялся, прошел по коридору, обшитому тяжелыми дубовыми панелями, не колеблясь и не интересуясь, кто мог прийти к нему этим ранним утром, открыл дверь, встретил спокойный усталый взгляд знакомых серых глаз, прислонился к стене, скрестив руки на обнаженной груди. Скай щелкнул зажигалкой, закуривая, пояснил: — Нет, пока что живой. Но опять по уши в дерьме. Объясни мне, солдат, как ты с ним вообще общался, это же катастрофа, а не парнишка. — Что тебе на этот раз надо? — спросил Макс, скользнув взглядом по припухшей, тонкой коже его губ, прижавших оранжевый фильтр. — Войти-то можно? Макс посторонился, пропуская его, обогнул, не оглядываясь, пошел по коридору, открыл дверь в кабинет, глазами указал на кресло, сам сел за стол, взявшись рукой за прохладное стекло литровой бутылки виски, придвинул стакан: — Давай уж, выкладывай. Скай поймал скользнувший по лакированной поверхности стола, полный стакан, кивнул: — Спасибо. Макс, у меня к тебе два вопроса. Первый я уже задавал, и от того, как ты ответишь, многое зависит. — Давай тогда сначала второй вопрос. И я подумаю, как ответить на первый. — Хорошо. Ты знаешь, почему нельзя жить без датчика? — Любой знает. Бывают случаи, когда в организме что-то срывается и смерть наступает через два-три дня вместо положенного срока. Да и половина денежных операций проходит через датчик. — И чем выше коэффициент процесса самоликвидации, тем больше шансов на этот самый срыв организма, — добавил Скай, — и все-таки, как ты выжил? Как смог вернуться с войны? — Я там не был и оттуда не возвращался, повторяю для тупых, — ответил Макс, доливая виски в свой стакан, — если ты ведешься на такую мишуру, как мои татуировки, то я тебя разочарую — набиты они были исключительно для того, чтобы я изображал военного в утеху одному извращенцу. Все? Я ответил на твои вопросы? — Значит, разблокировать чип, настроенный на быстрое самоуничтожение, ты не можешь? Макс поднялся, подошел к окну, сунув руки в карманы — невысокий, широкоплечий, затканный камуфляжным узором — помолчал, глядя на рванину серого утреннего неба над городом, спросил спокойно: — На что он сработал? — На биопластик. — Как ты отсоединял провода? — В произвольном порядке. — Молодец, — язвительно произнес Макс, — руки из жопы. Считай, что тебе просто повезло. — Арину повезло, — тихо поправил Скай. Макс оперся рукой на стену, опустил голову, обдумывая что-то, провел ладонью по коротким, темного, хвойного цвета, волосам: — Давай сюда чип. Не глядя на Ская, он вернулся к столу, глянул мельком на тонкую пластинку микросхемы, потянул из ящика легкую коробочку робота-настройщика: — Сиди, пей и молчи, электронщик херов. Скай взял стакан и склонил голову, смотря на спокойное, сосредоточенное лицо, на опущенные ресницы, из-под которых иногда вспыхивал внимательный серьезный взгляд, упираясь в мониторчик и тут же опускался вниз, на вложенную в гнездо разблокировщика микросхему. Присмотревшись внимательней, привыкнув к густой зелени камуфляжа его кожи, Скай разглядел, наконец, черты его лица — тяжеловатые, но гармоничные, увидел тонкий шрам, пересекающий губу, увидел, что глаза у него тоже зеленые, темные, с острыми мерцающими огоньками в самой глубине зрачка. Его легко представить за пультом управления, его легко представить за штурвалом истребителя, солдат он и есть солдат, собранный, опытный… Значит, так ты выжил? Нарушил приказ, разблокировал свой чип… — Ты сам этому научился? — спросил Скай. — Нет, — не отрываясь от монитора, отозвался Макс, — я за это долго расплачивался. Сказал же, заткнись. Скай не стал больше ничего спрашивать, допил виски, закурил, глядя на часы. Долго. Очень долго. Спустя еще полчаса Макс поднял голову, ударил по клавиатуре последний раз и откинулся назад: — Если все нормально, он его обнулит минут через двадцать. Я так полагаю, тебе еще надо объяснить, как это дело назад ставится. — Желательно бы. — Я тебе дам инструкцию для военных чипов. Хотя… какого хрена? Хватит с тебя, наигрался. Теперь так просто я тебя не отпущу. Ты не понимаешь, что творишь. Держать его взаперти опасно. — Я уже понял, — сказал Скай, вспомнив скрытые в металлических застежках ремней лезвия. — Ни хрена ты не понял. Если он сорвется, сомневаюсь, что ты с ним справишься. Он просто терпеливый и не идет на крайности, пока его совсем уж не прижмут. Так что в твоих интересах его отпустить. Или мне придется помочь тебе это сделать. — Военные чипы, — медленно сказал Скай, — сорокатысячный код самоуничтожения. Хоть я и хреновый электронщик, но этот код я скачал. На восемнадцати принадлежащих мне в сети ресурсах стоит сейчас программа-бот, настроенная на воспроизведение кода в случае того, если к определенному времени я не отменю действие. Чип может остаться здесь, сам знаешь, датчик дублирует сигналы кода. Какая разница, рванет ли у него в голове или у него на груди. В любом случае, от него мало что останется. Так что, в очередной раз спасибо за помощь, Макс. Как там разблокировка? Макс поднялся, сжав зубы. Коснулся пальцами робота-разблокировщика, выдернул чип из гнезда, положил на стол вместе с пластиковой картой-инструкцией: — Ты чего за него так держишься? — Не знаю, — лаконично ответил Скай, туша сигарету в пепельнице, — наверное, это любовь.