Королева

      Аллен смотрит до ужаса проникновенно: так, что ноги подкашиваются от дрожи и какого-то непонятного ужаса, который стягивает горло не хуже удавки. Он улыбается насмешливо, нет, даже не улыбается, а просто желчно кривит отливающие черные губы. Многим даже кажется, что юноша порой очерчивает их грифелем карандаша, но эта очередная грубая ложь, сочиненная народом о Четырнадцатом Ное.       Он пьет алую кровь, а она, в свою очередь, чернеет уже на его пропитанных грехом устах. Отпечаток смерти ложится поверх ехидства и коварства, скрашивает одинокую тьму во взгляде. Глаза у Уолкера отливают золотом, когда он злится, а в остальное время Роад вечно сталкивается с холодным серебряным переливом, в точности таким, как сейчас. На дне зрачков танцуют чернильные тени, рассекают отражение языков пламени от застывших в воздухе свеч.       Мир Аллена уродлив и одновременно с этим прекрасен. Искажен ненавистью, выжжен ей дотла, превращен в бездну, которую заполоняет мгла. Между юной экзорцисткой и детищем порока есть особая связь. Золотая лента с переливами мрака, этакими черными прожилками на белых лепестках лилий, прочно связывает их запястья, что оковы, и обжигает его неимоверно горячо, когда они сражаются. Но оба молчат о разъедающей кости боли и заливисто хохочут — Камелот несколько нервно с металлическими нотками, а Аллен спокойно и тихо. Его смех — бархат — полная противоположность ее собственному.       Почему седовласый Ной совмещает в себе сразу несколько «талантов» — мечту и великий ковчег — никто не знает, кроме Роад, конечно. Она понимает его желания и, к сожалению, готова потакать им, она понимает его поступки, видит в них смысл и скрытые послания.       Роад чувствует его всегда — когда зажигает в здании ордена свечи в массивных канделябрах, когда танцует дикую румбу с неистовым воплощением собственного святого пламени, которое скалит зубы точь-в-точь, как ее персональный ночной кошмар. Камелот думается, что во всем этом есть что-то зловещее, что-то такое, что проникает в ее естество вместе с ядовитой музыкой, которую извлекают длинные обгоревшие пальцы юноши из клавиш контрастного белого рояля. И невидимая холодная цепь оплетает кишки.       Девочка с непослушными иссиня-черными вихрами помнит — чертов Уолкер любит делать ей неоднозначные подарки, предназначенные только для ее извращенных глаз, которые постепенно, раз за разом, привыкают к кровавому месиву. Много людей висят на крестах в церквях, распятые. И ее сердце распято точно так же. Ощущать такую же извращенную любовь к этому существу — вот самый страшный грех на земле. Он сравним, разве что, только с его обжигающе ледяными прикосновениями. Развратными и порочными просто до ужаса.       Аллен любит целовать ее губы, с остервенением кусая их до крови, а потом с не наименьшим удовольствием слизывает струи с тошнотворным привкусом железа, ловит их языком, дразнит, размазывая по подбородку, и просто сцеловывает сильную боль. А потом, вдоволь напившись чужого порока, Коронованный шут гортанно стонет, как животное — чувства и сила экзорцистки текут по его венам раскаленной лавой. Пламя струится так же покорно, сжигает все черное, но это тщетно… По ушам снова бьет тихий ласкающий смех.       Разум обоих — далеко не самое идеальное и приятное место, где следует гулять двум иррациональным порождениям. Они оба — порок, они оба — святые. И они держатся за руки, когда гуляют там, где нельзя.       Роад не сломлена иррациональной связью с Четырнадцатым. С ее рассудком все в порядке, однако, оказываясь на очередном месте преступления, Камелот начинает сама мысленно убивать. И эти убийства разлагают ее сердце гнилью прямо изнутри. Девушка сама становится с каждым днем все более похожей на загадочного Ноя. Особенно, когда сама тянется за очередным поцелуем, порцией боли, и сама с удовольствием прокусывает парню губу, смакуя самую, что ни наесть обычную, человеческую кровь. Жаль, на ее губах она не никогда не превратится в черное горькое варево.       Душевное состояние экзорцистки и ее пламя напрямую зависят от жизни Аллена Уолкера. Это парадокс. Причем очень приятный парадокс.       Мир Уолкера не пропитан пеплом и кровью. Хотя именно он сжег его, самолично бросив в зево пустоты ее горящую свечу. Эта единственная искорка похожа на тусклое светило, от которого тьма шарахается, как от прокаженной, взвизгивая металлическим скрежетом, лопаясь, как пыльный пузырь. Правда, кровавыми брызгами, только по сути это ничего не меняет.       Роад, на ее взгляд, никогда не станет чем-то ярким. Таким же ослепительно ярким, как красавец-Ной. Аллен думает иначе. Впрочем, он всегда считает иначе…       Даже когда Камелот перебирает короткие седые волосы, сидя у него на коленях, и с такой же безумной страстью шепчет ему в губы короткое: «Люблю». Завораживающий юноша не говорит ничего, лишь бесстыдно задирает неприлично короткую юбку и возбуждающе гладит по бедру.       Секс с Алленом — это нечто, выходящее за грани понимания, что-то такое, отчего в голове взрывается яркий, красочный фейерверк, а по телу разливается сладостное удовольствие. Сегодня все наверняка закончиться точно так же.       Уолкер появляется в черных вихрах-всполохах посреди ее комнаты и улыбается до ужаса заискивающе. Роад соскальзывает с подоконника сама и медленно подходит к Ною, ненавязчиво поглаживает его по лицу и проводит пальчиками по приоткрытым губам. Его жилистые руки на ее тонкой талии — это уже нечто, сродне особой привычке, этакой зависимости.       — Останься, — полу-приказывает девушка и капризно виснет на шее Ноя, надув губы бантиком.       — Как прикажешь, моя королева, — ухмыляется Аллен и коротко целует свое наваждение в губы. Касается невесомо, как бабочка, а затем порхает по всему лицу. Черный орден не был и не будет для них помехой.       Экзорцистка насмешничает, оставляя свою яркую метку на чужой смуглой шее, которая расплывается большим пионом. Они любят метить друг друга; Четырнадцатый — шрамами, Роад — кричащими засосами. Девушка усмехается про себя, когда видит, как темнеют глаза Аллена до свинцово-серого, а зрачки-щелки превращаются в две всепоглощающие бездны. Нравится. Им обоим.       Ной едва ли не мурлычет, когда прикусывает губу Камелот, сначала шутливо, почти играючись оттягивая.       В какой момент пара оказывается в мире Мечты, не помнят оба. Аллен с удовольствием выжигает на нервно вздымающейся груди свой персональный знак «14», любуясь кроваво-черными бороздами, упиваясь чужими горькими на вкус слезами и болезненной, вымученной улыбкой. А святое пламя жрет все, что попадается у него на пути, даже тело собственной хозяйки.       Уолкер вжимает хрупкое девичье тело в твердую поверхность, усеянную острыми осколками зеркал, и Камелот задыхается от приятного тянущего чувства внизу живота. Роад с силой царапает плечи и спину Ноя, сначала оставляя лишь красноватые отметины-полумесяцы, а затем и длинные кровавые борозды. С каждым новым толчком стоны рвутся из груди все громче и громче, в то время, когда сам Четырнадцатый загнанно дышит ей в шею.       Вот так просто. Кожа к коже. Душа к душе. Безумие к безумию. И все это кажется чертовски правильным.       Она была королевой для Коронованного клоуна. Он сам пометил ее при первой встрече. Горечь с языка не сошла до сих пор… Он просто не позволял.