I will keep quiet. You won't even know I'm here! You won't suspect a thing, You won't see me in the mirror. But I crept into your heart. You can't make me disappear, Till I make you. Я буду рядом, неподвижен. Ты даже не узнаешь, что я здесь! Ты ничего не заподозришь, Не увидишь меня в зеркале. Но я подкрадусь к твоему сердцу. Ты не в силах от меня избавиться, Пока я контролирую тебя.
Всю свою жизнь Криденс учился сливаться со стенами. Он сжимался, скукоживался, втягивал шею в плечи и плотнее кутался в потёртый пиджак, лишь бы остаться незаметным. Он прижимался спиной к грязной, ободранной стене, мечтая стать частью её, и, может, тогда Она не заметит его. Криденс не мог заставить себя называть эту женщину Мамой даже мысленно. Что-то внутри противилось, сковывая челюсти, заставляя язык намертво прилипнуть к небу, потому Криденс молчал. Молчал столько, сколько себя помнил. Иногда ему казалось, что когда-то он мог говорить без страха и даже улыбаться, но новые ссадины на руках, оставленные тяжёлой пряжкой ремня, сразу же прогоняли эти мысли. Единственное, в чём мальчик находил утешение – это молитва. Пусть она и была лишь очередным правилом Мэри Лу, каждое утро и вечер Криденс смиренно падал на колени и истово молился. Он верил в то, что где-то там есть Он, его Бог, который всё слышит и видит, и который обязательно поможет мальчишке, просто чуть-чуть позже. Бог слышит каждого из детей своих, но есть кто-то, кому помощь нужна больше, чем Криденсу. Так проходили годы, в боли и молитвах. Когда Мэри Лу забирала Криденса из сиротского дома, ему, наверное, не было и пяти, по крайней мере, он так думал. Сейчас же ему точно должно быть около пятнадцати, а то и больше. Никто из детей миссис Бэрбоун не знал ни своего возраста, ни настоящего имени, если оно когда-то было. Криденс тоже не знал. Было ли его имя придумано Ею, или же его так назвала его родная мама, которая, несомненно, была доброй и ласковой. Иногда юноша позволял себе фантазировать о том, какой была мама. Была она блондинкой или брюнеткой? Какие у неё были глаза? Наверное, голубые как небо, ведь его мама определённо была ангелом. Он представлял её в ореоле света, зовущую его по имени и ласкающую беспорядочные кудри нежной ладонью. В такие редкие моменты его губы невольно изгибались в робкой улыбке. Однажды Мэри Лу вернулась с собрания чуть раньше положенного и застала своего воспитанника сидящим на кровати с ногами и глупо улыбающимся. После того дня Криденс перестал думать о маме, а миссис Бэрбоун приняла решение отправить мальчишку в закрытую коллегию для мальчиков, чтобы там он обучался богословию. Она говорила, что в Криденсе живёт скверна, что лишь демон может дать сил человеку не кричать от боли, которую она называла очищающей. - Может, хоть там это выбьют из тебя, - тяжело выдохнула она, утомившись избивать мальчика. Его руки и спина были исполосованы ремнём до крови, что медленно скапывала на грязный дощатый пол, образовывая лужицу. Ремень брошен рядом со стоящим на коленях Криденсом, металлическая пряжка разбрызгивает кровь, которой она покрыта, а Мэри Лу, как ни в чем не бывало, прибавляет, - и приберись здесь. Криденс слышит стук её каблуков и скрип входной двери. Его взгляд затуманен, хотя глаза сухие – в них нет и намёка на слёзы, лишь глубокая, всепоглощающая ненависть. Он медленно рассматривает свои окровавленные дрожащие руки, а после хватает ремень и крепко сжимает в ладони, заходясь громким смехом. Сама того не подозревая, Мэри Лу пробудила демона, которого так усердно пыталась изгнать.I made myself at home In the cobwebs and the lies. I'm learning all your tricks, I can hurt you from inside! Oh, I made myself a promise, You would never see me cry. Till I make you. Я чувствую себя как дома Среди хитросплетений и лжи. Я обучаюсь всем твоим уловкам, Могу пронзить болью твою душу! Ох, я пообещал себе, Что ты никогда не увидишь моих слёз. Пока я сам не заставлю тебя.
Жизнь в коллегии мало отличалась от той, к которой Криденс привык в доме Мэри Лу. Здесь были такие же жёсткие кровати и такая же отвратительная похлёбка вместо еды. Разве, что не было Модести, которая хоть и напевала постоянно свою дурацкую считалку о ведьмах, но была добра к Криденсу. А ещё здесь не били ремнём. Учителя здесь совсем не били учеников, и в первые дни юноша возносил благодарственные молитвы Богу, ведь тот наконец-то нашёл время и на жалкого, никчёмного Криденса. Увы, мальчишка ошибался, в своей наивной простоте полагая, что Мэри Лу так легко избавит его от боли. В коллегии действовала система префектуры, с которой Криденса ознакомили уже на третий день после его прибытия. Захлёбываясь собственной кровью, клокочущей в горле, и вжимаясь в холодный каменный пол, Бэрбоун мечтал о том, чтобы вернуться в приют Мэри Лу. Спустя месяц пребывания в коллегии для юношей имени Святого Варфоломея, Криденс немного привык к новой жизни, став ещё более незаметным и тихим. Каждый день с понедельника по субботу он послушно ходил на занятия, выполнял задания, а в свободные часы сидел в укромном уголке на своей кровати в дортуаре, стараясь дышать как можно меньше, лишь бы кто-то из старших его не заметил. Свыкся парень и со своей ролью мальчика для битья. Конечно же, били не только его одного, но, отчего-то Криденсу казалось, что ему достаётся больше других. Может быть, из-за нелепой стрижки, которая осталась после приюта, а может из-за возраста. Бэрбоун был на два года старше своих сокурсников, за что постоянно получал тумаки и обидные слова. Но он терпел, молча сносил всё, что уготовал ему Господь, веруя в блаженство в ином мире. Он всё ещё верил, и эта вера помогала ему бороться с чем-то другим, что тёмным пятном расползалось в душе. Криденс боялся сам себя, потому с головой погружался в книги, повествующие о милостивом Боге, подпитывая свою веру в Него. В воскресение, после обедни, учеников отпускали в город, чтобы те раздавали листовки. Естественно, большинство мальчишек выбрасывали глупые бумажки и бежали на рынок, чтобы купить себе сладостей на припрятанные от префектов деньги. Однако были и такие, как Криденс, что стояли посреди толпы, втянув голову в плечи, и протягивали прохожим тонкие листики с блеклыми надписями. Бэрбоуна не особо заботило то, что написано на этих листовках, будь то объявление о новом собрании «Новых Салемцов» – общины, которую посещала Мэри Лу, или же о наборе студентов в коллегию имени Святого Варфоломея. Единственное, что волновало парня – это то, что листовки нужно раздать, иначе его снова накажут. Как назло листовки никто не разбирал. Все отмахивались или же просто проходили мимо, будто Криденса там и нет вовсе, а он лишь больше сжимался и опускал голову, боясь взглянуть на прохожих. - … в порядке? Криденс не сразу понимает, что обращаются к нему, но вопрос повторяется, а чужая сильная ладонь сжимает хрупкое юношеское плечо. - Ты в порядке, парень? Ну-ка посмотри на меня. Голос незнакомца звучит обеспокоенно, и хотя он говорит тихо, его слова эхом раздаются в голове Бэрбоуна. Ему кажется, что в часовне у дортуара звонят в колокола, созывая студентов на вечернюю молитву. Мальчишка бросает несмелый взгляд вверх, всего на мгновение, и больше не может его отвести. Статный мужчина в распахнутом элегантном пальто смотрит на Криденса с волнением, пытаясь добиться от того хоть слова. Но юноша молчит и смотрит во все глаза на незнакомца. В голове его роятся неясным облаком мысли, пока одна из них не пронизывает яркой вспышкой разум, заставляя Бэрбоуна разомкнуть обветрившиеся непослушные губы: - Вы, наверное, Бог? Этот нелепый, но такой искренний вопрос вызвал у мужчины усмешку. - Нет, мой мальчик, я не Бог, и едва ли ты найдёшь кого-то менее достойного на эту роль. Уже после, лёжа на холодном полу и сжимаясь в комок от ударов, Криденс вспоминал ласкающие прикосновения широких тёплых ладоней к своим рукам и повторял про себя имя нового знакомого, что подобно молитве успокаивало беснующуюся внутри скверну, – Мистер Грейвс.I will be here, When you think you're all alone. Seeping through the cracks, I'm the poison in your bones. My love is your disease. I won't let it set you free, Till I break you! Я буду здесь, Когда ты будешь думать, что ты совсем один. Просачиваясь через трещины, Я - яд в твоих костях. Моя любовь - твоя болезнь. И я не отпущу тебя, Пока не сломаю!
Жизнь Криденса изменилась. И, впервые, изменилась в лучшую сторону. Теперь он с нетерпением ждал воскресения, ведь после обедни их отпускают в город, где мальчишка стоял с листовками посреди толпы, уперев взгляд в грязный серый асфальт, пока до боли знакомая тёплая ладонь не сжимала его замёрзшие пальцы. Тогда юноша вскидывал голову и встречался взглядом с тёмно-карими очами своего – знакомого? друга? любовника? – Бога. Грейвс был для Криденса всем и сразу. Юноша льнул к нему, ластился и отчаянно кивал на любое слово или просьбу. Грейвс был с ним ласков и терпелив, даже когда мальчишка откровенно раздражал его глупыми расспросами. Впрочем, это случалось не так часто, ведь Бэрбоун предпочитал молчать, изучая мужчину глазами. Персиваль понимал, что Криденс влюблён, и, кажется, был даже не против этого слепого обожания. Они встречались каждое воскресенье. Вначале это были невинные разговоры на улице – Грейвс забирал у парня всю стопку листовок, обещая раздать их у себя на работе, и давал Криденсу взамен несколько монет, чтобы тот мог купить себе сладостей. Юноша пугался и отталкивал подарки, пряча взгляд и втягивая шею в плечи, но со временем он привык и начал копить монеты. Он мечтал купить на них что-то для мистера Грейвса, как бы глупо это ни было. Но в этом был весь Криденс. Он был готов пожертвовать последней рубашкой, лишь бы порадовать дорогого сердцу человека. А Персивалю, пожалуй, просто понравилось чувствовать себя Богом. Да, он имел власть. Ему подчинялись, его боялись, его уважали, но никогда прежде он не встречал такого слепого обожания. Этим его пленил Криденс. А ещё непослушными смоляными кудрями и соблазнительными алыми губами. Криденс не помнил, когда мистер Грейвс его впервые поцеловал, но ощущение тепла, что окутало его изнутри, запомнилось надолго. С тех пор Персиваль позволял себе иногда целовать мальчишку на прощание, обещая вновь прийти в следующее воскресенье. Юноша чувствовал себя неловко рядом с элегантным и представительным Грейвсом, потому последний всё чаще приглашал мальчишку в какие-то тихие пабы, где сидя за столиком в тепле и уюте, Криденс начинал говорить. Поначалу слова из него приходилось доставать едва ли не клещами, но после, незаметно для себя, Бэрбоун проникся к мужчине доверием и постепенно начал ему открываться. Он рассказал о Мэри Лу, о том как она избивала его ремнём и показал покрытые шрамами руки, а Грейвс без капли стеснения перехватил тонкие запястья и начал покрывать лёгкими поцелуями дрожащие пальцы. Бармен сделал вид, что ничего не видит, а Криденс попытался высвободиться и что-то неловко пробормотал, залившись краской от смущения, но едва ли он правда хотел оттолкнуть мужчину. Хотел бы – оттолкнул бы, решил про себя Грейвс. Этим принципом он руководствовался и после, прижимая худое тело мальчишки к кровати в каком-то отеле. Грейвс никогда не приглашал Криденса домой. Он считал, что это слишком опасно для них обоих. Как ни крути, мальчишка был его работой, а заводить романы с подозреваемыми – это отличный повод лишиться не только должности, но и головы. Чтобы сделать карьеру, Персиваль многим перешёл дорогу, и едва он потеряет свою власть, недоброжелатели набросятся на него, как стервятники на умирающего льва. Да и за Криденсом могли следить «товарищи» из коллегии, потому снять номер на пару часов было идеальным решением всех проблем. Криденс хныкал и вслепую тянулся к мужчине, когда тот разорвал поцелуй, ослабляя галстук и откидывая в сторону жилет, оставаясь в тонкой хлопковой рубашке и брюках. Мальчишка уже был полуобнажён – его рубашка давно распахнута, брюки валялись где-то у кровати вместе с поношенными ботинками и носками. Персиваль посмотрел на юношу сверху вниз и едва не зарычал от возбуждения. Криденс слегка подрагивал, протягивая длинные тонкие руки к мужчине, его отросшие смоляные кудри разметались по подушке, контрастируя с некогда белым постельным бельём, а влажные блестящие губы жадно приоткрылись. Дыхание юноши было сбитым, обрывочным, а большие, влажные от слёз глаза были преисполнены мольбы. - Пожалуйста, мистер Грейвс… - он скулит, ёрзая на простынях, смущаясь ещё больше, хотя кажется, что больше уже некуда. – Мне…мне нужно. Персиваль не может, да и не хочет ему перечить, но и не собирается так просто удовлетворить нетерпеливое желание мальчишки. Он намерен помучить своего мальчика, насытиться им на неделю вперёд. Мужчина нарочито медленно оглаживает худые ноги Бэрбоуна, прижимается щекой в голени и целует чувствительное местечко под коленкой, срывая с искусанных губ тихий вздох. Криденс пугается своей распущенности, ведь за такое его обязательно накажут, и зажимает рот рукой. Грейвс буквально чувствует этот страх, это напряжение, что сгущается вокруг, раскаляя воздух. - Тебе нечего бояться, - Персиваль мягко целует руку Криденса, и тот расслабляется, позволяет отнять её от губ, - я не причиню тебе боли. Конечно же, Грейвс врёт. Пусть его поцелуи такие нежные, а руки ласкающие и тёплые. Криденс всхлипывает, когда мужчина проталкивает в него палец, и болезненно вскрикивает, чувствуя всего Персиваля внутри. Они не первый раз занимаются любовью, но каждый раз Бэрбоуну надо привыкать и подстраиваться под мужчину, смаргивая слёзы с длинных угольно-черных ресниц и закусывая губы от боли. Эта боль другая. Она не похожа на ту, которая судорогами проходилась по пальцам, когда Мэри Лу хлестала его ремнём с тяжёлой металлической пряжкой. Не похожа и на другую, которая клокочет в горле, когда мальчишки из коллегии избивают неказистого юношу по приказу префектов. Эта боль сладкая и тянущаяся как патока, и Криденсу кажется, что он навсегда увяз в ней. Грейвс никогда не торопится, каждый раз находя в себе силы приласкать и поцеловать, успокоить, прежде чем начать размеренные движения. С Криденсом каждый раз как первый, и Персивалю это нравится. Излишне худой, а оттого угловатый, с выпирающими косточками и бледной кожей юноша кажется хрупкой фарфоровой статуэткой в руках. Мужчина покрывает лёгкими поцелуями лежащую на плече ногу, пока Бэрбоун давиться всхлипами и стонами, комкая длинными тонкими пальцами простыню. Грейвсу нравится наблюдать за тем, как меняется изгиб бровей юноши и как в немом стоне распахиваются его губы, когда он кончает себе на живот. Он никогда не трогает себя – ему достаточно мужчины внутри, его поцелуев и ласк. Персивалю хватает нескольких коротких толчков и ощущения того, как восхитительно тесно сжимается вокруг него Криденс. Он изливается в парня, рыча ему в шею, а после устало наваливается сверху. Мужчина тяжёлый, но эта тяжесть столь приятна, что Бэрбоун хочет её удержать, обвивая Грейвса руками. В такие моменты тьма отступает куда-то далеко, будто её и не было никогда, а Криденс тихо всхлипывает, пытаясь подавить рвущиеся наружу слёзы. - Что случилось, мой мальчик? – Персиваль ласково убирает прилипшие ко лбу юноши кудри и нежно очерчивает его скулу пальцами. - Я – грешник, мистер Грейвс, - взгляд мальчишки потерянный, он блуждает где-то в прострации, - я недостоин Вас. Я погублю Вас. - Не говори глупостей, Криденс, - мужчина отмахивается от слов и предпочитает занять рот юноши поцелуем, игнорируя пробежавший по спине холодок. Спустя несколько часов, когда Персиваль будет курить, стоя у окна и впуская в комнату прохладный вечерний воздух, его окликнет тихий голос: - Мистер Грейвс, - Криденс сидит, обняв свои коленки, закутанный в пальто мужчины на голое тело. - Да, мой мальчик? - Вы меня любите? - К чему эти расспросы, Криденс? – Грейвс тушит сигарету в пепельнице и оборачивается к парню. - Если Вы бросите меня, я убью Вас. Персиваль молчит, предпочитая не замечать лихорадочный блеск в глазах Бэрбоуна. Ему просто показалось, ведь на улицах уже зажигают фонари. Им обоим пора домой, а над этими словами он подумает завтра.I tried to be the lover To your nightmare, Look what you made of me... Now I'm the heavy burden, That you can't bear! Look what you made of me. Look what you made of me. I'll make you see! Я пытался быть приверженцем Твоих кошмаров, Посмотри, во что ты превратил меня. Теперь я тяжкий груз, Который ты не в силах вынести! Посмотри, во что ты превратил меня. Посмотри, во что ты превратил меня. Я заставлю тебя это увидеть!
Криденсу кажется, что он сходит с ума. Скверна внутри беснуется и жаждет вырваться наружу. Книги, утверждающие, что Господь милостив ко всем своим детям, разорваны и выброшены во всепоглощающее пламя камина в дортуаре. Юношу снова избивают, а он захлёбывается кровью и хохотом. Он смеётся так громко и безумно, что мальчишки даже перестают его бить, испуганно отшатнувшись и разбежавшись. Криденсу кажется, что тьма заполнила его до краёв и перелилась, выплеснулась, разливаясь по комнате. У него не сразу получается подняться – голова кружиться, а ноги скользят по полу, запачканному собственной кровью. Бэрбоун цепляется за умывальник, оставляя на пожелтевшем от времени фаянсе багровые пятна, и вглядывается в мутную поверхность зеркала. В какой-то момент его собственное отражение расплывается и юноша видит в зеркале демона с пустыми глазами, вокруг которого клубиться тьма. Криденс видел его раньше. Он приходил в дом Мэри Лу незадолго до того, как парня отдали в коллегию. Только тогда его волосы были короче, остриженные неровными пасмами под нелепую причёску. - Нет, - юноша проговаривает это почти неслышно, но после повторяет увереннее, - нет, нет! Уходи! Истошный крик проноситься по дортуару, когда Бэрбоун в ярости разбивает зеркало кулаком. Демон растворяется вместе с тьмой, и, когда в душевую прибегают студенты во главе с методистом, не остаётся никого, кроме сидящего на полу Криденса, что зачарованно рассматривает рассечённую осколками зеркала руку. Уже три дня Бэрбоуна никто не избивал, несмотря на то, что он открыто напрашивался на наказание. Однако не только префекты, но и прочие студенты предпочитали обходить странного юношу стороной. Методист даже не выдал Криденсу стопку листовок в воскресенье, взамен того похлопав его по плечу и сказав напутственное «Развейся, малыш». Криденс видел его страх, Криденс чувствовал. И он пошёл. Ему казалось, что затерявшись в толпе, среди вечно бегущих куда-то людей он сможет сбежать от преследующего его демона. Если бы только Криденс знал, как он ошибался в тот момент. Уже несколько часов Бэрбоун бесцельно слонялся по городу, пока ноги сами не принесли его на ту самую улицу, где он привык раздавать листовки. На ту самую улицу, где он встречался с… - Криденс?! Обеспокоенный оклик доносится откуда-то издали, но парень не поднимает головы. Ему кажется, что это иллюзия. Это демоны вновь пытаются искусить его, затащить в свои сети, околдовать, чтобы после разбить. - Криденс, мальчик мой. Тёплые объятия укутывают скукожившегося мальчишку, ломая сопротивление, заставляя вдохнуть родной запах и прижаться сильнее, обвить мужчину руками. Грейвс ловит руки Бэрбоуна и прижимает их к губам, совершенно наплевав на то, что они стоят посреди многолюдной улицы. - Мистер Грейвс, - голос Криденса тихий и смущённый, - они смотрят. В этот момент Персивалю хочется быть магом, чтобы одним взмахом руки заставить всех этих любопытных прохожих не видеть их. Но, увы, магия бывает только в сказках, потому мужчина хватает парня за руку и тащит в ближайший переулок, чтобы через каких-то полчаса зацеловывать синяки, что уродливыми пятнами расползлись на тонкой коже, и шептать нежности на ухо раскрасневшемуся от смущения и жара Криденсу. - Почему Вы не пришли в прошлое воскресенье? – юноша смотрит в потолок, пока мужчина играется с завитками его волос. – Я ждал Вас. - Прости, мой мальчик, у меня были проблемы на работе. Я никак не мог прийти. - Вы меня бросите, мистер Грейвс? – цепкий взгляд карих глаз не даёт шанса отвести взгляд. Грейвс загнан в угол – ему некуда отступать. - Конечно же, нет, Криденс, - мужчина поглаживает ладонью щеку юноши, - с чего ты взял такую глупость? Ты же знаешь, ты для меня очень особенный молодой человек. Кажется, говоря последнюю фразу Персиваль действительно не врёт, но он понимает, что провалился. С треском. Юноша, лежащий в его объятиях, слишком остро чувствовал ложь и её не скроешь никакими поцелуями, какими страстными бы они ни были. На мгновение Грейвс даже задумывается над тем, чтобы сказать правду, но после отметает эту идею как совершенно безрассудную. Как можно сказать Криденсу это? Как объяснить, что им нельзя быть вместе, что Персиваль потеряет работу, если они продолжат встречаться? Как сказать этому невинному ребёнку, что за ним охотиться половина Нью-Йоркского управления полиции? Грейвс не знал, потому вновь попытался залечить раны на сердце Бэрбоуна нелепыми поцелуями, хотя едва ли верил в то, что это поможет.You'll never know what hit you, Won't see me closing in! I'm gonna make you suffer, This hell you put me in. I'm underneath your skin, The devil within. You'll never know what hit you Ты никогда не узнаешь, что ранило тебя, Не увидишь, как я приближаюсь! Я заставлю тебя страдать, Этот ад, что ты поселил во мне. Я внутри тебя, Дьявол внутри. Ты никогда не узнаешь, что ранило тебя!
Криденса ломало изнутри. Мистер Грейвс снова не пришёл, оставив мальчика наедине со скверной. Он не приходил уже вторую неделю, но Криденс упрямо продолжал стоять посреди многолюдной улицы, втянув шею в плечи и потупив взор. Он боялся смотреть на прохожих, боялся, что увидит в ком-то из них преследующего его демона. И больше всего Криденс боялся увидеть его в мистере Грейвзе. Он боялся, что любимые глаза опустеют и тьма поглотит того, кого Бэрбоун считал Богом. Кажется, он уже давно потерял веру в Господа и в спасение, но почему-то всё ещё верил в мистера Грейвса. Он буквально чувствовал ту ложь, которой пропитано каждое слово, каждый жест, каждый поцелуй, и эта ложь отравляла его. Она проникала в рассудок, медленно, шаг за шагом разрушая его. Криденсу снились сны. Они всегда были разными – иногда ему снилась Модести, иногда библиотека или часовня, что стоит рядом с коллегией, но чаще всего ему снились тёплые объятия мистера Грейвза. И все эти сны заканчивались одинаково – их поглощала тьма. Она застилала всё вокруг, захлёстывая самого Криденса, удушая своей непомерной тяжестью, и тогда юноша просыпался. Иногда он кричал, иногда же просто затравленно дышал, смаргивая выступившие на глазах слёзы. Ему было по-настоящему страшно, когда он поднимался с постели и шёл в душевую, чтобы холодной водой смыть этот страх и, как ему казалось, остатки тьмы, прилипшие к нему. А ещё Криденс боится зеркал, ведь там он видит преследующего его демона. Он совсем рядом, Бэрбоун уже почти чувствует его ледяные прикосновения к своей шее – осталось совсем чуть-чуть. За окном глухая ночь, Криденс вновь стоит, склонившись над умывальником и тяжело дышит. Опять этот сон. Юноша уже почти утратил связь с реальностью, не понимая, где заканчивается сон и начинается явь. Тьма заполнила его жизнь. Вот и сейчас она клубиться вокруг, огибает его худое, нескладное тело, пытаясь заползти внутрь. Бэрбоун поднимает взгляд на зеркало и вновь встречается с пустыми глазами демона. У него такое же нескладное тело и непослушные длинные кудри, как и у самого Криденса. Почти не задумываясь, парень разбивает зеркало. Это всегда помогает, если не проснуться, то изгнать эту иллюзию. Осколки рассекают руку, боль заставляет прикусить губу, но тьма никуда не исчезает. Демон всё так же сверкает белёсыми зеницами из покрытого трещинами отражения, и тут у Криденса начинается паника. Он отшатывается от зеркала, но не выпускает его из виду. - Кто ты? – одними губами шепчет он, чтобы после сорваться на крик. – Уходи! Демон в отражении молчит, насмешливо улыбаясь, и Криденс тянется к собственному лицу, чтобы проверить внезапно посетившую разум догадку. Он ощупывает губы и внутри что-то обрывается. - Ты – это я? Голос юноши бесцветный, почти неслышный. Он бессильно опускается на пол, сползая по стене, а после впивается в лицо ногтями, оставляя три глубокие царапины.***
- Криденс! Чужой голос заставляет мальчишку распахнуть глаза. Он быстро осматривает комнату, но не может понять, где находится. Это явно не дортуар – здесь слишком светло, и эта фигура рядом кажется такой знакомой, такой тёплой – ей нет места в дортуаре, там слишком холодно для неё. Парень пытается сфокусировать взгляд на человеке, что настойчиво зовёт его по имени. - Мистер Грейвс? Он говорит почти наугад, даже не мечтая о том, что окажется прав, но мужчина рядом облегчённо выдыхает. - Да, я здесь, я рядом, мой мальчик. Больше нечего бояться. Неужели все это было просто сном? Вся боль, расставание, одиночество, холод и…демон? - Зеркало, - голос сел и плохо слушается, но зрение потихоньку приходит в норму. - Что? Прости, Криденс, я не расслышал. Повтори, - Грейвс суетится вокруг мальчишки, всем своим видом выдавая тревогу. - Подайте зеркало, - уже чётче говорит Бэрбоун, занимая сидячее положение на кровати. Персиваль медлит, и это промедление заставляет Криденса усомниться, - мистер Грейвс? - Да, конечно, мой мальчик. Грейвс делает это через силу, нехотя передавая небольшое зеркальце в руки парню. Его тревога возрастает, смешиваясь с каким-то необъяснимым страхом. Криденс поднимает зеркало и вглядывается в своё отражение. Три уродливые свежие царапины проходят через всё лицо. Его пальцы слабеют, а голос вновь становиться бесцветным: - Вы – ненастоящий. - Что, прости? - Это всего лишь мой сон. Иллюзия. Криденс сильнее сжимает зеркало, чтобы в следующий миг разбить его на части. Он сжимает большой осколок в руке так крепко, как может. Острые края вспарывают кожу, и кровь тоненькой струйкой открашивает посеребрённую поверхность. - Вы – не настоящий мистер Грейвс, - Криденс встаёт с кровати и делает шаг навстречу, заставляя Персивался отступить, - вы – демон, который прикидывается им. - Криденс, - голос Грейвса едва заметно дрожит и он собирается с силами, чтобы подавить в себе страх. Сейчас нельзя паниковать, потому он старается говорить как можно мягче, - Криденс, постой, не делай этого. Криденс, ты можешь это контролировать. Посмотри на меня, Криденс, я здесь. Я – твой мистер Грейвс. - Нет, мистер Грейвс, Вы - демон. Едва ли Криденс помнит, что случилось после. Он помнит, как тьма окутала всё вокруг, разражаясь красными вспышками, и помнит свою уверенность в том, что, наконец, поймал преследовавшего его демона.***
Криденс не помнит, как попал в эту бесконечно белую комнату. В ней так много света, что он режет глаза, вызывая желание забиться в какой-то укромный уголок, сжаться, спрятаться и тихо сидеть, боясь нарушить царящую вокруг тишину даже вздохом. Криденс вновь чувствует себя неправильным, нелепым, слишком грязным для этой излишне чистой комнаты. В ней нет ничего, кроме кровати и окна, заколоченного решётками, которые тоже почему-то белые. Криденс пытается вспомнить, что происходило с ним накануне, как он оказался здесь, но не может вспомнить ничего, кроме темноты. Неужели это очередная иллюзия? Тогда почему она такая холодная? Почему она не дарит того же тепла, которое давал ему мистер Грейвс? Или же это реальность? Но, если это место реально, Криденс должен знать, как оно называется. Криденс должен знать, где он и почему он здесь. Но он не знает ничего. Он запутался. Ему одиноко. Кажется, даже скверна, терзавшая его душу, исчезла. Криденс сидит на белой кровати посреди белой комнаты, обхватив коленки руками, и не слышит, как за массивной белой дверью молодая женщина по имени Тина рассказывает светловолосому мужчине историю Криденса Бэрбоуна. Он не слышит, как она называет его «больным ребёнком», которому приёмная мать разрушила психику. Он не слышит, как Тина Гольдштейн описывает совершённые им, Криденсом Бэрбоуном, убийства. Он не знает, что убил Мэри Лу, свою приёмную сестру Честити и одного из префектов в коллегии, который для всех просто «таинственно исчез». Криденс не слышит, как дрожит голос мисс Гольдштейн, когда та рассказывает о своём начальнике Персивале Грейвсе, что взялся расследовать дело об этом самом исчезновении воспитанника коллегии имени Святого Варфоломея. Криденс не знал, что его встреча с богоподобным мистером Грейвсом не была ни небесным провидением, ни дьявольскими кознями, но лишь простой случайностью. Криденс не видел, как мисс Гольдштейн передала светловолосому мужчине аккуратную тетрадь, некогда служившую дневником мистеру Грейвсу, и как изумлённо поползли вверх брови того самого мужчины, когда он развернул тетрадь ровно посередине, натыкаясь на описания крайне неправильных чувств, которые Персиваль Грейвс питал к своему пока ещё только информатору. Криденс не знал, что мистер Грейвс всегда был настоящим, что не существует ни демонов, ни ангелов, ни даже Бога. Криденс даже представить не мог, что единственным демоном всегда был лишь он сам. Когда дверь открывается, Бэрбоун видит на пороге Тину Гольдштейн. Кажется, он уже видел эти участливые глаза раньше, но он не может заставить себя вспомнить. - Здравствуй, Криденс, - она пытается говорить мягко, чтобы наладить контакт с мальчиком, - ты помнишь меня? Я – Тина, и сегодня я хочу представить тебе твоего нового врача. Это – мистер Грин-де-Вальд. Теперь он будет заботиться о тебе. Едва ли Криденс уловил хоть слово из того, что сказала ему Гольдштейн, хотя он честно смотрел на неё и пытался понять. Однако что-то мешало. Непонятный гул стоял в голове, не оставляя ни единого шанса сосредоточиться на том, что так упорно пыталась донести до него женщина. Не дождавшись ответа, Тина ушла, но Криденс чувствовал чьё-то присутствие. Он поднял затравленный взгляд на светловолосого мужчину средних лет, что стоял у двери, и замер. Глаза его широко распахнулись, а с губ невольно слетело удивлённое: - Мистер Грейвс? Грин-де-Вальд растерялся, но очень быстро взял ситуацию под контроль. Он покрепче сжал полученную от Тины тетрадь и шагнул навстречу Криденсу. Широкая, тёплая ладонь огладила скулу, а знакомый глубокий голос наполнил собой звенящую пустоту белой комнаты: - Я же просил звать меня Персиваль, мой мальчик. Где-то глубоко внутри души Криденса довольно заурчал насытившийся кровью демон.You'll never know what hit you, The devil within... Ты никогда не узнаешь, что ранило тебя, Дьявол внутри...