Adagio

Когда Юра заканчивает тренировку, ноги горят так, будто последний час он не на льду катался, а танцевал на раскаленных углях. – Хорошо, на сегодня достаточно, – говорит Яков, и Юра вздыхает с облегчением, но оно тут же испаряется, когда в разговор вступает Лилия. – Не забудь растянуться напоследок. – Я устал. – Если не потратишь пару минут на растяжку, завтра будет только хуже. – Но я устал! Лилия просто смотрит на него, и Юра понимает, что спорить бесполезно. Он еще ни разу ее не переспорил. Юра все-таки делает гребаную растяжку, садится на шпагат, тянется к одному носку, потом к другому, разве что в узел не завязывается. Лилия одобрительно кивает. – Хороший мальчик. – Как послушной собаке, только той хотя бы кость дают за усилия. – Теперь свободен. Золотая медаль – конечно, не кость, но чтобы выгрызть ее, придется постараться. – Нужно было раньше начать тренироваться в коньках для выступления, – мрачнеет Яков. – Как себя чувствуешь? – Как будто у меня больше нет ног. Эти блядские коньки… – Юрий Плисецкий! – Ладно, просто коньки, они ужасны. Я мог бы откататься в своих обычных. – Это не обсуждается, – поджимает губы Лилия. – Для образа нужно… – Да понял я. Ладно, разберусь как-нибудь. Яков и Лилия уходят, а он с ненавистью смотрит на коньки – и уверен, что если бы у них были глаза, они бы с ненавистью посмотрели на него в ответ. Хотя с какой ненавистью, скорее с презрением, что он никак с ними не совладает. Даже кеды размером меньше, купленные из-за офигенной расцветки, кажутся верхом удобства, какое только может существовать в этом мире. Юра натягивает их, шипя от боли; кроме него тут все равно никого не осталось, можно не сдерживаться. – Если продую из-за вас, выброшу нахрен, – напоследок обещает он конькам, которые искрятся всеми цветами радуги, как ебаная новогодняя елка. Чем он думал, когда брал себе темой «Противоположности» – вопрос интересный, но ответа явно не предполагает. Меньше всего он рассчитывал получить усыпанные черными и белыми стразами коньки, которые докажут ему, что ад существует и на земле. *** Выступает он на удивление неплохо, выжимая из себя максимум. Недостаточно, чтобы вырвать золото, но Юра даже не злится, это еще не финал. К тому же он не может злиться, когда ступенью выше стоит Отабек. – Улыбнись, Бека! – Юра поднимается к нему для групповой фотографии и кладет руку на плечо. Поверх нее опускается другая. – Точно. Не пугай журналистов и зрителей своим мрачным видом. Победитель должен радоваться. Вот без чего он точно обошелся бы, так это без Джей-Джея на третьем. Юра специально тратит много времени на душ, чтобы остальные успели разойтись. В раздевалке темно и тихо, наконец-то можно избавиться от обуви и попытаться вспомнить, что значит чувствовать ноги, а не только боль в них. Ступни и пальцы облеплены пластырем, который уже наполовину отклеился, и Юра сдирает его до конца, все равно толку ноль, осторожно трет ноги и стонет сквозь сжатые зубы. То, что он все же не один, Юра понимает, только когда слышит знакомый голос: – Юра? Наверно, он так привык к присутствию Отабека рядом, что оно совсем не кажется чем-то чужеродным, как иначе объяснить то, что он позволил застать себя врасплох. – Что такое? – Отабек подходит ближе, едва угадывающийся черный силуэт, включает свет. – Тебе больно? Юра вдруг понимает, что закрывает ноги руками, и убирает их. Это Отабек, от него можно не прятаться. – Все эти гребаные коньки, – жалуется он. – Думал, навернусь прямо там. Бабам на каблуках ходить, наверно, легче. Отабек улыбается, самым уголком губ, ставит на лавку бутылку с водой, которую крутил в руках. – Давай помогу, – и вдруг опускается на колени. Юра вздрагивает от неожиданности и хочет отодвинуться, но Отабек ловит его за ногу и возвращает на место. – Расслабься. Станет легче. Он аккуратно массирует ступню Юры, попеременно надавливая пальцами и отпуская. Юра смотрит на его руки – у Отабека большие ладони и сильные пальцы, но сейчас они кажутся удивительно мягкими, мягкими и теплыми. Ноги ноют, но это уже не та резкая боль, будто он идет по битому стеклу. – Лучше? – спрашивает Отабек, и Юра кивает. – Гораздо. Спасибо. Он хочет забрать ногу, но Отабек обхватывает щиколотку, трет большим пальцем, и по телу бегут мурашки, такое приятное это ощущение. – Я не закончил. – Отабек проделывает то же со второй ногой, с той же осторожностью, словно прикасается к чему-то очень хрупкому. Юре кажется, что еще немного, и он замурлычет от удовольствия, как кот, поэтому он спрашивает, просто чтобы отвлечься. – Где ты научился так делать массаж? – Младшая сестренка ходила на балет. Видел бы ты ее ноги после тренировок. Она никогда не позволяла мне видеть ее слезы, но и так было ясно, что ей очень больно. – Ты научился делать массаж, чтобы помочь ей? Отабек кивает и опускает голову. Ему неловко, вдруг понимает Юра, наверно, он думает, что сказал слишком много. – Повезло ей, – Юра наклоняется вперед и ерошит темные волосы, сияет улыбкой, когда ловит удивленный взгляд Отабека. Ему самому тоже очень повезло. Отабек в последний раз проходится по его ступням, Юра уже открывает рот, чтобы еще раз поблагодарить, но слова застревают в горле, когда Отабек поднимает его ногу выше и подносит к лицу. – Бека, что ты..? – Юра так и не договаривает, зажимает рот ладонью, сдерживая крик. Отабек не слушает его или делает вид, аккуратно касается губами каждого синяка, каждого красного пятна от содранной кожи. Немного медлит, а потом повторяет все заново, только теперь языком, таким горячим, что только расслабившиеся ноги начинают гореть снова, но теперь эта боль не резкая, а тягучая и обволакивающая, как мед. Юра кусает ладонь. Отабеку удается застать его врасплох второй раз за эти недолгие десять минут, он пытается понять, что говорить и делать, но в голове пусто, все, что он ощущает, – жар на кончиках пальцев, которые целует, гладит языком Отабек, мысли мешаются и разлетаются, когда он пытается поймать хоть одну. – Бека, – Юра не узнает собственный голос, хриплый, будто он не говорил так давно, что забыл, как это делать. – Бека, не нужно. Это странно, грязно… – Отабек берет в рот большой палец, чуть посасывает, и Юра сдается, вцепляется ему в плечи и тихо стонет. Кого он обманывает, это так приятно, что голова идет кругом. Когда Отабек наконец его отпускает, Юре кажется, что он не сошел с ума только чудом. В горле совсем сухо, и он тянется за бутылкой, оставленной Отабеком, жадно пьет, захлебываясь, и закашливается, вытирает губы рукой, чувствуя, как по шее стекает струйка воды. Интересно, это она такая холодная или он сам как в лихорадке? Отабек провожает ее взглядом, и Юра отворачивается. – Я кстати не успел тебя поздравить, – бормочет он. – Ты молодец, охренительно откатал. – Спасибо, – он не видит лица Отабека, но чувствует, что тот улыбается. – Встретимся в финале. – Уж там-то я не уступлю. – Не сомневаюсь, – на волосы опускается тяжелая рука, гладит их и тут же исчезает. Юра вскидывает голову, но видит только спину Отабека и закрывающуюся дверь. Пластырь он находит в сумке; Лилия положила не иначе. Бездумно трогает кожу там, где ее касались чужие губы, и сам не замечает, что улыбается. У него не так много времени до финала, но он приложит все усилия.