Не стоит сравнения

Если бы кто-то спросил, как можно различать этих похожих на фото почти как две капли воды мужчин, Персиваль бы только усмехнулся. Даже лишённый обоняния, зрения и слуха он никогда не перепутал бы братьев Скамандеров. Когда в их группу на западном прибыли вчерашние школьники, Тесей Скамандер был единственным из мальчишек, кто никому не попытался пожать руку или отдать честь. Ощущение его тяжёлой ладони на собственном плече до сих пор иногда преследует Персиваля в эротических кошмарах, где старший Скамандер перетекает в младшего, чьи пальцы движутся по его телу почти невесомо, а затем, совершенно внезапно — обратно. Если Тесей полагал собеседника сильным и достойным, он хлопал того по плечу, если нет — вообще не касался, избегая. В последнем они с Ньютом были похожи, за исключением того, что Ньют просто очень остро чувствовал, когда его собственные прикосновения могли быть неприятны или смущающи. Например, самому Персивалю, который поначалу никак не мог понять, почему младший брат старого боевого товарища его избегает, и от этого ещё больше корил себя за разгорающееся всякий раз при его приближении пламя. Поцелуи их тоже разнились. Тесей долгое время целовал его мягко, как девушку, будто боясь напугать или поранить. Конечно, для Персиваля это был первый опыт с мужчиной, в отличие от росшего среди традиционного разврата британских школ Тесея, но — Мэзер милосердный! — он точно не был ни пугливым, ни нежным. В отличие от Тесея, Ньют с самого начала целовался хищно, не сдерживаясь, глубоко и жёстко вылизывая всё, что попадалось на пути, и кусаясь до синяков и крови, когда оргазм подступал вплотную. Как сейчас, например. Вцепившись в веснушчатые плечи, Персиваль вжался сильнее, двинул бёдрами навстречу и прикусил розовую от постоянных касаний мочку. О-о, эти уши! Трогательно краснеющие, изящно изгибающиеся, восхитительно чувствительные у обоих братьев, но, как назло, Тесею было щекотно, и облизывание его ушей, дышание в них, лёгкие попытки обвести край раковины пальцем, и «не дай Мерлин!» укусы — с ним были под запретом. Вплоть до прерывания соития в самый разгар. Ушам Ньюта Персиваль был готов петь дифирамбы, но предпочитал выражать свои восторги на более… физическом уровне. Ньют вцепился зубами ему в шею и глухо взвыл, изливаясь, но ни на мгновение не переставая двигаться. В этом он тоже был похож с братом — оба никогда не забывали о партнёре, отдавая и забирая без остатка всё, чтобы было возможно. И иногда даже то, что казалось невозможным. Именно с Тесеем он понял, что нет ничего невозможного, когда у тебя есть волшебная палочка, а Ньют добавил к этому необыкновенно изворотливую фантазию, хотя Персиваль догадывался, что часть идей была наглым плагиатом с повадок очередных неизвестных ему животных.  — Кончи для меня, — сыто промурлыкал Ньют ему на ухо и приласкал зубами одному ему известное местечко под челюстью Персиваля. В то же время его восхитительно гибкие пальцы сделали что-то умопомрачительно с сосками, и дальнейшей стимуляции не потребовалось: Персиваль зашипел сквозь зубы и кончил, смешивая их сперму между животами. Ньют опрокинул его на спину и заглянул в глаза, убеждаясь, что он следит за ним, а затем запустил руку между их телами и принялся размазывать липкое-тёплое-вязкое шире и шире, пачкая грудь, бока, плечи, шеи. Персиваль сомневался, что даже их совместными усилиями можно произвести столько жидкости, чтобы хватило вымазаться от колен до макушки, но Ньют обожал доказывать обратное, помечая их обоих смешанным запахом семени и пота. Вдохнув тяжёлый мускусный аромат, ощущая как стягивает кожу быстро подсыхающая сперма, Персиваль с удовольствием потёрся всё ещё жаждущими ласки сосками о шрамы на груди Ньюта. Драконье пламя опалило кожу, навсегда лишив растительности, расцветило красными языками, распахало бугристыми бороздами — Персиваль знал каждый изгиб, каждый завиток так хорошо, что мог бы с закрытыми глазами прочертить этот рисунок на бумаге. Языком. Конечно, на теле Ньюта были и другие достойные интереса отметины, и их Персиваль тоже знал. А некоторые — оставил сам. Единственная отметина, которую позволил ему оставить Тесей — глубокая рана в собственном сердце. Их отношения закончились вместе с войной. Не-маги подписали договор следом за магическим правительством, британцы собрали свои вещи и смылись по-тихому, не оставшись даже на прощальную пьянку. Конечно, потом они переписывались, но когда Персиваль прочитал в первом письме вежливую, выверенную благодарность за приятную компанию, ему хотелось залить грязью эти бессмысленные строки. Вечный педант Скамандер, похоже, прошёлся очищающими не только по своему телу и вещам, но и основательно подчистил собственную память, потому что ни в следующие встречи на общих заседаниях в различных министерствах, ни когда Персиваль приехал в Британию, чтобы принести Ньюту извинения от лица МАКУСА — как ни странно, но именно Персивалю было совершенно не за что извиняться перед ним, — Тесей будто не помнил, что между ними было что-то большее, чем просто дружеские отношения. А Ньют… Ньют сочетался с ним браком. На всех семи континентах, в восемнадцати странах, по двадцати магическим обычаям, трём — немажеским и пяти — звериным. И верит в то, что они проживут достаточно долго, чтобы увеличить это число как минимум до сотни.  — Пойдём в море, — предлагает Ньют, удостоверившись, что оба они достаточно напитались запахом для первого раунда и почти готовы ко второму. И Персиваль кивает, потому что море напоминает ему Ньюта — такое же бурное и спокойное одновременно, такое же опасное и надёжное, могущее в любой момент утопить в своих волнах, но на деле ласково поддерживающего всякого, кто осмелится в него ступить. Они выходят из потрёпанного штормами бунгало, где нынче приткнулся такой же потрёпанный временем и многочисленными испытаниями чемодан, и идут по красивейшему в мире пляжу к чистейшему в мире морю, и у Персиваля стынет в жилах всё сильнее разгоняемая сердцем кровь, потому что только Ньют может предложить пойти искупаться и заняться любовью среди ядовитейших в мире медуз. Но в тот момент, когда конечности Ньюта оплетают его тело, когда они погружаются на дно, слившись головными пузырями, когда Персиваль входит в дрожащее и льнущее к нему тело, пока над ними качаются смертоносные желейные зонтики, он совершенно не помнит, о том, что где-то в мире существует какой-то ещё Скамандер, кроме его собственного.