Воспоминание о зиме

Это было восхитительное чувство! В мои легкие вливался морозный, свежий и чистый воздух этого поистине удивительного зимнего утра. Как здорово выбраться на улицу, о, да! Я только сейчас понял, как хорошо за окном этим декабрьским днем, улыбчиво солнечным и по-новогоднему праздничным. Как потрясающе легко, и душа моя поет, и тело кажется невесомым после тяжелых недель желтой, как пергамент, старухи – болезни, здесь, на свободе! И, даже, сыплющий с неба снег, что так настойчиво запорашивает глаза и липнет на ресницы, и хруст его под ногами, и высокие белые сугробы, и вереницы прохожих, подчас целых семей – всё кажется радостным, светлым и чистым. Ками, как же я счастлив! – Я и забыл, как на самом деле хорошо на улице. Как хорошо зимой. Настоящей зимой. – Что, Субару, проняло? – Угу! – Ну, тогда дыши полной грудью! Тебе это пойдет на пользу. Я послушался Сейширо и глубоко вдохнул. Вот это наслажденье! – Субару – тян! Радостно визжа, смеясь и дурачась, ко мне со спины подскочила Хокуто и повисла на моей шеи. – Субару, Субару, Субару, Субару! – счастливо задрыгала она ногами, и мы оба опасно накренились назад. – Сестра! – только и мог я выдохнуть. Шапка сползла мне на глаза, перекрывая практически весь обзор. – Сестра, я тоже тебя люблю! – протестуя и моля, возопил я, одной рукой придерживая головной убор, а другой – бессильно махая, в попытках балансировать на подкашивающихся ногах вместе с вопиюще жизнерадостной близняшкой. И тут мы дружно рассмеялись и уселись в сугроб, не удержав равновесия. – Субару! Похоже, мою сестричку заело. Она стиснула меня в объятьях, и я, наконец, просек весь глубокий смысл слов “любить до смерти”. Внезапно вес сестры перестал на меня давить, Хокуто что-то возмущенно пискнула в знак протеста, а чья-то заботливая рука поправила на мне шапочку, и я вновь прозрел. – Спасибо, Сейширо! – я улыбнулся, глядя снизу вверх на этого потрясающего человека. Снежинки запутались в его коротко стриженных темных волосах и в воротнике куртки и ярко блестели на солнце, золотом сияющим в очках, за которыми прятался его удивительно пронзительный, порой добрый, а порой пугающий взгляд. Он протянул мне руку и помог подняться. – Может, поиграем в снежки? – наивно предложил я и похлопал глазами. – Ещё чего! ДЕРЖИ КАРМАН ШИРЕ, братец! Мы его только что, понимаешь ли, вылечили, на ноги поставили, – она запнулась, получше слепляя снежок, – а он хочет поиграть в снежки и снова заболеть! Снежок полетел в нашу сторону, но просвистел мимо наших голов. – Сейширо! – я умоляюще глянул на нашего друга, но он был непреступен, как скала. – Хокуто права, – с несвойственной для таких моментов серьезностью сказал Сейширо, подкрепляя слова осуждающим покачиванием головы и, вытащив из кармана куртки платок, снял очки и начал протирать запорошенные снежинками стёкла. Я изо всех оставшихся (или ещё не вернувшихся?) сил изобразил расстроенный вид. Ноль реакции. Два снежка, по снайперски пущенные в тот момент моей сестрой, залепили нам по левому глазу. Мы поняли с Сейширо друг друга с полувзгляда. Два большущих снежка, сооруженных из соседнего сугроба нашими старательными руками (на самом деле большую часть снега приватизировал Сейширо, я только подгребал маленькими горками в общую кучу), были превращены в огромный ком, который и пустил Сейширо в мою любимую сестру. Моя дотоле торжествующе гоготавшая сестра завалилась в близстоящий сугроб горой рюшек, кружев и лент, сверкая ярко алым пятном сапожек на белой перине ледяных хлопьев. Мы были отомщены! Я и Сейширо дружелюбно рассмеялись, глядя на мою барахтающуюся сестренку. Наверно, не стоит её надолго оставлять так – сама ещё заболеет. Но я не успел, обеспокоенный будущим это несносной девчонки, сделать шаг к маленькой хулиганке, как меня остановил мною же и брошенный взгляд на Сейширо. И я вновь улыбнулся, глядя, как он смеется, и почувствовал, как собственная улыбка становится все шире, и все не мог оторвать от него взгляда. Как хорошо… – Хорошо, правда? – Сейширо склонился надо мной, заглядывая в лицо. – Д-да. Почему я запинаюсь? Он что, читает мои мысли? – Аааааа! Главы кланов Сакурадзукамори и Сумераги объединились против маленькой, бедной, несчастной Хокуто! – донеслось до нас демонстративно-протестующее пыхтение. – Ну, ничего! Воркуйте, голубки, воркуйте! Пока я ничего не вижу, но вот, а щас встану… вот, щас встану… в-с-тааа-ннн-уу… У меня загорелось лицо… ПРОТИВНАЯ СЕСТРЕНКА! Опять ты со своими шутками – ууууууу! – Может, все-таки вытащим её? Глава клана, а глава, иди, спасай свою сестру, храбрый воин. Отчаянно смущаясь, точнее, я понял по его лицу ( чтоб вас всех!), что, кажется, я совсем отчаянно смущаюсь… Ками, о чем я думаю! Сейширо, не улыбайся так. Нет, лучше просто не читай мои мысли и не смотри на меня! Я похлопал себя по щекам и поспешил к сестре, голосящей на весь двор. – Что с того, что глава! Он, негодяй, себя так не держит, тоже мне лицо, честь и достоинство наших предков! Не храбрец, а безумец!.. Брат, спаси меня, ты у меня самый лучший! А-а-а!.. Я вскарабкался на маленькую горку и посмотрел сверху вниз на завалившуюся на спину и провалившуюся почти на метр, под снег, яркую кучу одежды, а в ней – вреднючие глаза сестры, гневно сверкающие из-под черных ресниц. Сзади раздавались подбадривания нашего спутника, лучшего друга и почти члена семьи. – Субару! Спаси меня! – захныкала Хокуто и задрыгала руками-ногами в знак своего активного недовольства. – Опять дурачишься, сестра? – строго напустился на неё я, хватаясь за изящные руки (не поддевай она меня и Сейширо – и слова бы не сказал), – ты же, на самом деле, серьезная и умная девочка… – продолжал я, пытаясь одновременно подтянуть к себе Хокуто и тем самым извлечь её из злополучного сугроба. – А? Что, правда? – удивилась эта маленькая чертеняжка, на секунду прекращая извиваться, чем она до сих пор мне мешала, а не помогала, и, изобразив задумчивый вид, Хокуто внезапно озорно улыбнулась: – А ты, брат, конечно же, серьезный и умный мальчик и понимаешь, что просто так, без боя, мы тебя с Сейширо не поделим! И мои "настоящие" честь и совесть, облаченная сегодня в пурпурное пальтишко с меховой оторочкой и в элегантной шапке-кепке, не дав мне даже должно возмутиться (скорее опять смутиться), дернула меня к себе в сугроб. Хвостик моей шапки с пунпоном больно хлестнул меня по носу, и я рухнул в рыхлый снег всем тем же злополучным носом, глотая холодные снежинки и ощущая на коже покалывание и жжение льдинок. – Хокуто! В ушах звенело, справедливое возмущение боролось с безудержным весельем и, потому, мы продолжали бессильно барахтаться еще пару минут. Нас отвлек скрип снега под ботинками, над нами нависла высокая тень, и Сейширо, под деланное ворчанье: ”Детский сад – штаны на лямках!”, выдернул нас обоих из сугроба за шкирку, как морковку из грядки. – Ну, все, подурачились и хватит. Если вы оба заболеете, то я посажу вас на касторку и уколы! Мы в притворном ужасе отшатнулись, Хокуто даже схватилась за сердце, прищурив один глаз. – И лишу сладкого на месяц… Хокуто сразу резво и ловко соскользнула с горки и замахала мне и Сейширо руками. – Ну, в таком случае, а ну, марш все домой, принимать горячую ванную, пить горячий чай с вареньем и не забудьте, обязательно, надеть горячие, тьфу ты, теплые носки! А то, валяетесь тут в снегу, тоже мне, снегири! Я счастливо улыбнулся. – Может запустить в неё ещё пару снежков? – Сомневаюсь, что это будет иметь хоть какой-то положительный эффект, – Сейширо с видом бывалого хирурга натянул на свои большие, тонкие руки перчатки, пристально наблюдая за фигурой моей суетившейся внизу сестры. Надо было спускаться к Хокуто, но я, почему-то, не мог сдвинуться с места. Что со мной? Кровь бежит по венам быстрее, стук сердца отдаётся в ушах, и я ловлю себя на том, что взор мой блуждает вместе с улыбкой на лице. Такого раньше не было. Или было? Это всё из-за одуряющей свежести зимнего утра?.. или… Из-за тебя… Сейширо… Ты сегодня какой-то подозрительно спокойный, учтивый и серьёзный. А я, как будто, воздушный шар съел… Наверное, не взлечу, но ощущения! Так я некоторое время стоял и незаметно смотрел на него, такого сильного и уверенного на фоне бледно голубого безоблачного неба, а он смотрел вдаль, и мы стояли, молча, не шевелясь, как будто чего-то робко ожидая, и лишь легкий ветерок ерошил наши волосы. Внезапно, Сейширо обернулся ко мне и поправил покосившуюся на мне шапку. Что-то до боли знакомое и незнакомое, но очень волнующее было в его взгляде в этот момент. Такое светлое чувство наполнило меня от этого простого жеста. – Субару-кун. – Да?.. – Я… Сейширо подозрительно знакомо прищурился и вдруг улыбнулся: – Я симпатичный? У меня от ужаса и смущения аж ноги подкосились. И, о Ками, я опять покраснел! – Сейширо-сан!!! А он в ответ лишь весело рассмеялся. Ну, разве это не безобразие?! – Ну, что, пойдем пить чай, Субару-кун? У меня, внезапно, что-то екнуло в сердце от звука его голоса, от взгляда его глаз. От прикосновения его рук к моему лицу. – Да. С удовольствием, – тихо ответил я, замирая и забывая обо всём. И это было восхитительное чувство… Это был восхитительный день.