Короткая стрижка

      Он был спокоен.       Внешне по крайней мере, и этого было вполне достаточно, чтобы у людей, его окружавших, лишних вопросов не возникало. Конечно, Саюри бросила на него пару обеспокоенных взглядов, но даже если и заметила неладное, промолчала — несмотря на некую наивность её высказываний, направленных на него, она была проницательна, — за что Гурен ей был очень благодарен. Расспросов ему не хотелось.       Рабочее время давно закончилось, но он не спешил уходить. С некоторыми бумагами можно было закончить сегодня и необходимо урвать больше свободного времени на завтра: работа с отчетами никогда его не прельщала; тишина только укрепляла мнение о том, что легче будет доделать всё сейчас.       Мимолетный взгляд на часы только подтверждал догадки — почти полночь. Они должны были уже вернуться.       Сегодня команда во главе с Шиньей отправилась на задание, конечно же, Гурен не переживал. Было бы чему! Он знал Шинью: она бы не полезла на рожон, если бы не имела подстраховки или запасного плана, если рядом не было его и они не отправлялись своим привычным отрядом, то и рисковать жизнью, спасая кого-то, не было нужды. Вряд ли кто-то из рядовых солдат был ей хорошо знаком. Вовремя отступить она уж сумела бы. Всё было в полном порядке.       Гурен не переживал, но это не означало, что он не был напряжен.       Ситуации бывали разные, и в их деле нужно быть готовым ко всему. Полагаться на одну лишь удачу было глупым и провальным делом, люди, полагавшие, что им это поможет, нынче покоились в могилах, если, конечно, удавалось забрать их тела.       Это не было заданием уничтожить кого-то из вампирской аристократии или какое-то их укрытие, где они на незанятой стороне могли держать людей, это была обычная разведка. Для которой Шинья со свои демоном подходила отлично, уж намного эффективнее, чем в ближнем бою. Закончить они должны были пару часов назад, плюс время, чтобы добраться обратно, они должны уже быть здесь. Сначала, конечно, краткий словесный доклад Курэто, как же без этого, а потом можно было и расходиться, но это не освобождало их от написания отчета на следующий день.       Если бы что-то произошло, то ему бы уже доложили, и он бы не сидел в кабинете, а стоял перед Курэто, получая прямой приказ или просто неутешительные новости.       Занимаясь бумажной волокитой, он оставлял своего демона в комнате, тогда его ни что не отвлекало, и в ушах не раздавался призывный шепот, призывающий уничтожить всё, что было в приделах его видимости. Что так и говорил: «Дай мне больше крови. Окрась клинок в алый». Он мог не ощущать привычной тяжести на плечах, словно кто-то упирался в них ладонями и давил, чтобы он-таки сдался и пал на колени.       Сейчас же Махиру-но-Йо была рядом, запрятанный в ножны клинок был прислонен к столу, чтобы, в случае чего, можно было, не теряясь, сразу схватить его и отправиться куда нужно. Её приятный голос раздавался в голове и звучал, будто она рассказывает сказку любимой младшей сестренке, однако то, что она говорила, было ужасным. Худшие предположения Гурена были словно окрашенны подробными анатомическими деталями, нельзя было не представить то, о чем шла речь, и он все это ясно видел, словно это разворачивалось перед его глазами.       Открытые глаза с совершенно пустым взглядом, что больше не закроются по воле девушки; кровь, которой как обычно было слишком много: застывшая, стекающая когда-то с уголка губ, на шее с отметинами клыков и разбрызганная вокруг до того состояния, что напитанная ею земля казалась выжженной огнем.       Ручка, сильно вдавленная в бумагу, едва её не порвала, и, заслышав характерный звук, Гурен вынужден был отвлечься от мыслей. Не хотелось что-то переделывать, потом объясняя Курэто, почему это произошло.       Он заметил её не сразу.       В коридоре свет уже не горел, уже все разошлись, а в его кабинете светила только настольная лампа. Поэтому пришедшая и осталась незамеченной, а ведь ещё Шинья очень беззвучно передвигалась. Он недоуменно взглянул на неё, лишь приподняв брови, когда она заговорила.       — Ах, как я и думала. Ты всё ещё здесь, Гурен.       Шинья не заходила внутрь, оставаясь в тени. Освещающий стол свет едва-едва затрагивал её фигуру, стоящую в дверях.       Догадаться, что что-то не так, было несложно.       Она сразу же не включила свет, чтобы предстать перед ним уставшей, но жутко довольной собой. Не пошутила о его ночных сидениях здесь: вообще не пошутила, даже не попыталась. Не воспользовалась темнотой и не подкралась к нему. Не тянула уже ставшее традицией: «Я вернулась, Гурен-кун. Ты должен быть очень рад». Стала Шиньей, которую он видел на заданиях.        Тенью с пустой улыбкой, державшуюся в стороне; он не мог видеть её лица, но предполагал, что она улыбалась именно так.       Да и её разочарованный тон говорил за неё. Тебя не должно быть здесь, пожалуйста, только не сейчас.       — Шинья, что… — хочется спросить: «что не так?» или «что произошло?», — но договорить ему не дают.       — Всё в порядке, — на выдохе быстро произносит она. И понимает свою ошибку. — Просто решила, что нужно тебя успокоить.       Он хочет её прервать, возмущенно поинтересоваться, с чего вдруг, однако, она это предвидит.       — Да ладно тебе. Я знаю, что ты переживал, — тянет почти привычно. Это не может обмануть Ичиносе. — Я вернулась, Гурен.       Это неуместно. Не в контексте их разговора, слишком внезапно. Это подтверждает догадки. Ичиносе это ни коем образом не нравится.       — Шинья, заткнись.       Она послушно умолкает.       Поднимаясь с места, он прерывает её попытку заговорить вновь, попробует остановить его и скрыться с глаз раньше, чем он увидит, что именно, пока неясно, но Гурен не считает, что это стоит его терпения. Хиираги замирает у двери и не решается бежать.       — Иди сюда, — манит он её.       Ожидаемо она не делает ни шага. Отрицательно мотает головой, что при таком освещение разобрать невозможно, и для него это становится определенным подвигом, и тихо, почти умоляет:       — Нет. Гурен, пожалуйста, не…       Одним жестом он приказывает ей молчать. Шинья не глупа, жизнь в семье Хиираги закалила в ней не только волю, но и научила понимать многое без слов; она осознает, что он и так всё узнает, но всё равно оттягивает этот момент. Ищет время, чтобы собраться с силами? Нет, отвергает Гурен чересчур глупое предположение. Рассчитывает встретиться в момент, когда времени говорить не будет, когда это станет не важным.       Значит завтра у них важное задание.       Ичиносе не принимает условия игры. Особенно если их ставит Хиираги, пусть и приёмная, однажды он уже сделал это и жестоко поплатился.       Выключатель возле двери, приближаясь к ней, он начинает готовиться ко многому. Что могло пойти не так? Это ведь была всего лишь разведка.       Она ниже на полголовы, поэтому дыхание её касается подбородка и шеи Гурена; он ощущает всем телом, что она рядом, и как сгущается между ними напряжение. Если она пыталась скрыть что-то важное, он придушит её здесь.       Включенный свет режет по глазам, привыкшим к темноте, Гурену не сразу удаётся сосредоточить взгляд на ней. Привыкнуть ему удаётся быстрее, чем девушке, поэтому он смотрит, как она щурится, прикрывая ладонью глаза, ладонь в мелких царапинах и испачкана черным, скорее всего от соприкосновения с землей. Он осматривает её полностью.       Губа разбита, даже будучи раскрытой Шинья растягивает губы в улыбке, пытаясь выглядеть как обычно. Юбка карандаш, плотно облегающая бедра, порвана на левом бедре, там же красуется царапина и уже начинающий проявляться синяк. Она вся неплохо потрепанна; кое-где форма сквозит рваными дырами. Но не это больше всего волнует Гурена, он не отводит взгляда от её лица. Когда парень касается её щеки и скользит дальше к затылку, улыбка-таки гаснет.       Нижняя губа Хиираги дрожит, но она быстро пресекает любую слабость и любые её проявления, натянуто улыбается. Убирает руку Ичиносе от себя и уверяет:       — Я в порядке.       Это ни черта не в порядке, знает Гурен. Это последствия боя, которого не должно было быть, это разведка была, а не уничтожение вражеского лагеря. Однако нельзя предвидеть всего, поэтому на данные, что были у них, злиться нет смысла, как и на тех, кто их собирал. Ичиносе это и не волнует, не так сильно как могло; взгляд его прикован к волосам девушки.       Коротким, едва достающим до плеча, неровно обрезанным, кое-какие пряди спадали на спину.       Это тоже последствия, понимает парень.       Волосы Шиньи ещё со старшей школы, как помнил Гурен, были длинными. Она не жалела времени на уход за ними, хотя и порывалась обрезать, когда ситуация вокруг них приобретала не лучший оборот, а события были насыщенны боями. «Они мешают», — заявляла она, но Гоши горячо её разубеждал, ведь ей так идет. Она задумывалась, хотя Ичиносе видел, это фарс, захочет, пострижется и не спросит ничьего мнения.       Тогда она допытывалась до него, спрашивала совета, Гурен в отместку за всё буркнул, что и так нормально. Шинья оставила волосы нетронутыми, он не мог и подумать, что будет об этом сожалеть. Однако ничего ей не скажет, если захочет, то сам справиться с плохими воспоминаниями.       А теперь они, обрезанные клинком в бою, ниспадали рваными прядями на лицо и шею.       — Идем, — говорит он. Выдвигает стул на свободное место, чтобы можно было подступиться со всех сторон, и указывает взглядом на него. — Садись.       Она не спрашивает зачем.       Садится. Слушает, как Гурен роется в ящике стола, а потом возвращается, становясь за её спиной. Шинья любопытно запрокидывает голову назад и, видя ножницы в руках Ичиносе, сглатывает.       — Может, я лучше завтра попрошу Саюри подровнять их?       Категоричное «нет» ничем не помогает. Шинья выпрямляется, спорить не хочется, да и он лучше знает. Чикают ножницы, остриженные волосы падают прямо на ковер, Гурена это не беспокоит. Он старается сделать всё приемлемым, чтобы стрижка выглядела аккуратной.       Руки, сложенные на коленях, дрожат. Хиираги пытается унять дрожь, складывает пальцы в замок, но не помогает. Она лишь надеется, что Гурен больше занят делом и не заметит, но знает, это невыполнимо.       Она не признает, что было действительно страшно умереть там. Не увидеть больше Гурена и их дружного, пусть и шумного отряда. Что её мысли, когда она считала, что умрет, не были наполнены желанием жить, что она переживала по совсем другому поводу. Её занимала лишь одна мысль.       Нежелание быть похожей на неё.       Шинье смешно от этого. Ей противно от самой себя, но сердце сжимается от одной мысли о том, что её мертвое тело могло напомнить ему о Махиру. Только не это.       Ей плохо от того, что она замечает слишком многое.       Гурен не признает, что так действительно лучше. Что ему легче от того, что волосы Шиньи стали короче. Что на душе стало так спокойно, стоило ему лишь увидеть состояние её волос; что так он может разглядеть именно Шинью, приёмную дочь великого рода, со своими мнением и чувствами, верную подругу и любимую сейчас им девушку, а не отражение Хиираги Махиру.       Пусть у девушек цвет волос полностью и не совпадал, но видя со спины Шинью, он не мог подавить дрожь: Махиру виделась при этом в каждом движении. То, как иногда театрально девушка откидывала свои волосы назад, делало только хуже.       Хотелось сказать: «Хватит. Прекрати. Обрежь их к черту». Но Ичиносе молчал.       Как он вообще чего-либо мог требовать от этой девушки, которой пришлось испытать на себе и так не самое приятное его поведение. То, что ночами после кошмаров ему виделась не она в свете луны, а Махиру. Что он временами мог звать её чужим именем и при этом рассчитывать на то, что она обязательно придет, сделает всё, что будет сказано.       Гурен ничего не требовал. Уже не имел права. Однако им известно, что никто из них не глуп, особенно для того, чтобы не видеть что-то у себя под носом.       Они промолчат о произошедшем. Не упомянут, при каких именно обстоятельствах были обрезаны волосы Шиньи. Забросят это в прошлое ко всему прочему.       Никогда не скажут в голос о том, кто именно обрезал её волосы и наконец разорвал их тесную связь с прошлым.       Просто Шинья навсегда оставит короткую стрижку, а Гурен промолчит, делая вид, что ничего не случилось.