Теряя контроль

Когда именно ситуация настолько вышла из-под контроля? В какой момент они почти вплотную подошли к той самой черте, переступив которую, дороги назад уже не будет? Почему он, Виктор, позволил пятнадцатилетнему мальчишке манипулировать собой, и при этом не только не останавливать его, но еще и потакать каждому его капризу? Эти и еще ряд подобных вопросов крутились в голове Никифорова, пока он шел знакомым маршрутом к дому Плисецкого. «Дед на работе. Принеси печенье». Ни «Доброе утро», ни «Привет», а о «Как дела?» и говорить не приходится. Восемь утра, выходной. Никифоров планировал хорошенько выспаться, но в итоге под проливным дождем с полным пакетом «вкусностей» он направляется к своему Юрочке. Плисецкий с порога буквально набрасывается на Никифорова. Виснет на шее, целует в губы. Виктор, выронив пакет с продуктами, подхватывает Юрия на руки и, припечатав спиной к стене, отвечает на неумелые, но такие жаркие ласки. Господи, еще пять минут назад, поднимаясь по лестнице, он думал, что сегодня напрямую скажет Плисецкому, что им нужно притормозить. Это неправильно, Юрий еще так юн, Виктор не сможет сделать с ним то, за что потом ему будет стыдно смотреть в глаза всем, кому Плисецкий дорог. И в первую очередь это касается дедушки Юрия. Пять минут назад он даже рассматривал вариант временного расставания, чтобы избежать соблазнов, и вот сейчас… Его ладони мнут упругие ягодицы Плисецкого, а его язык так глубоко проник в рот Юрию, что, кажется, сейчас коснется горла. Ткань брюк в районе паха трещит от напряжения. Самообладание? Оно осталось на лестничной площадке где-то в районе между третьим и четвертым этажом. Тонкие пальцы Плисецкого зарываются во влажные от дождя волосы Виктора. Перебирают прядь за прядью, затем несильно сжимают на затылке, тянут, заставляя запрокинуть голову. На подбородке тут же остаются следы от нескольких коротких поцелуев. — Ты сегодня колючий, — хихикнув, Плисецкий, будто бы желая лучше удостовериться в своих ощущениях, проводит ладонью Виктору по щеке. — Но мне это нравится… В зеленых глазах Плисецкого уже не то детское озорство, которое нравилось Никифорову в начале их знакомства. Там нечто другое, и его сила способна управлять Виктором, как марионеткой. Желая разбудить в Юрии любовь, Никифоров и не подозревал, что в итоге из этого хрупкого ребенка вырвется такой ураган страстей. И что его, Виктора, затянет в эту стихию, и будет кружить в ней, как безвольную щепку в шторм. — Я принес тебе печенье, — воспользовавшись моментом бездействия, Никифоров опускает Плисецкого на пол. Теперь нужно несколько раз глубоко вздохнуть и попытаться успокоиться. — У меня футболка намокла, — Плисецкий, закусив губу, кладет руку себе на грудь. — А еще у меня это… — его ладонь начинает медленно сползать вниз, пока не останавливается между ног. Да что такое с этим мальчишкой? Куда подевался этот смущенный взгляд, эта робость в голосе? Почему теперь вместо него приходится краснеть Никифорову? — Юра, я хотел сказать, — неуверенно начинает Виктор. Он сможет. Как бы сильно ни хотелось сейчас сгрести Плисецкого в охапку и отнести в спальню. Опустить на постель, навалиться сверху всем телом и долго, долго целовать эти сладкие губы. Целовать до изнеможения, пока они не припухнут и не станут вишневого оттенка. — Нам с тобой, нужно… Ну же, Виктор! Быть рядом с Плисецким, это как играть со спичками. Чирк — и загорелось. А дальше больше… Пожар. — Я хочу тебя, — тихо произносит Плисецкий. Никифоров вмиг забывает все, что хотел сказать. С его плеч на пол падает так и не успевший высохнуть плащ. На пороге комнаты остаются его ботинки. На спинку кресла ложится рубашка. Никифоров понимает, что сейчас собственноручно подписывает себе смертный приговор, но сил, чтобы что-то изменить, уже нет. Плисецкий стягивает с себя футболку и садится на край кровати. Дожидается, пока Виктор подойдет, и кладет руки ему на бедра. Никифоров пребывает в полном оцепенении: зеленые глаза, которые сейчас снизу вверх смотрят на него с нескрываемым желанием, сводят с ума. Движения рук Плисецкого такие развратные. Еще недавно он не то чтобы обнять, коснуться Никифорова боялся, а сейчас вытворяет такое, что у Виктора в душе рождаются сомнения о его невинности. Часть здравого смысла возвращается к Никифорову, когда пальцы Плисецкого касаются пряжки на его ремне. Перехватив руку Юрия за запястье, Виктор, отрицательно мотнув головой, отводит ее в сторону. Плисецкий обиженно надувает губы и его взгляд темнеет. — Я что-то делаю не так? — в голосе Юрия появляются нотки неуверенности. — Все… Ты все делаешь не так, — Никифоров дышит так, будто его заставили пробежать до Японии и обратно. — Тогда — научи меня! — Плисецкий вспыхивает. — Стань хоть здесь моим тренером. Ты же опытный… — Юрка… — Никифоров до глубины души тронут этой сценой. — Я не это имел в виду. Иди ко мне… Плисецкий исподлобья смотрит на Никифорова, а затем медленно протягивает ему руку. Скрестив их пальцы, Виктор подносит ладонь Юрия к губам и осторожно целует ее. — Прости, котенок, это я во всем виноват, — негромко говорит Виктор. — Однажды я уже не сдержал свое обещание, и вот сейчас снова собираюсь наступить на те же грабли. Я испугался… Но если в тот раз, прикрывшись забывчивостью, я сбежал, то сейчас этого не сделаю. Как бы трудно не было, я хочу быть рядом. — Не понимаю… О каких трудностях ты говоришь? — Плисецкий с тревогой смотрит на Никифорова. — Об этом, — улыбнувшись, Виктор притягивает ладонь Юрия к своему паху. Щеки Плисецкого краснеют. — Нам что, больше друг друга не касаться? Ты это хочешь сказать? — тревога в глазах Юрия возрастает. — Нет, мы можем, только… Не проси о большем. Пока не проси… — Виктору с трудом удается каждая фраза. — Ах, вот оно что! — тревога передает эстафету злости. — Я тебе не какая-то девочка-целочка! Не нежничай со мной. Я готов… Сделай меня своим! Губы Никифорова кривит ухмылка. Он толкает Юрия в грудь, и тот, распахнув от удивления глаза, не удержав равновесия, падает на кровать. Никифоров, ослабив ремень на брюках, встает коленом на край кровати. Облизывает губы и, не разрывая зрительного контакта с Плисецким, нависает над ним. Сколько дерзости и смелости в этом зеленом взгляде. Только вот нервно сминающие покрывало пальцы и выступившие на лбу капельки пота говорят о том, что все это фальшь. Никифорову понятно стремление Плисецкого казаться мужественнее, но разве не честность должна быть в отношениях на первом месте? Никифоров наклоняет голову и языком касается напряженного соска Юрия. Плисецкий зажмуривается, его плечи начинают подрагивать. Никифоров целует тонкие выпирающие ключицы, прикусывает кожу на шее, оставляя едва заметную розовую отметину. — Я готов… Давай… — снова шепчет Плисецкий. — Я не готов, — прямо в губы выдыхает ему Виктор. — А в этом деле важен настрой обеих сторон. Так ведь, Юра? Плисецкий силится что-то сказать, но у него получается нечто нечленораздельное. Тогда он пускает в ход кулаки. — У тебя же встал! Какой еще настрой тебе нужен? — Юрий негодует. — Меня совесть заедает, — Виктор смешно чешет макушку. — Ар-р-р! — только и может ответить Плисецкий.

***

Через полчаса губы Плисецкого снова пылают. И в этом виноват, конечно же, Виктор. Никифоров забыл положить лед в чай, и Юрий обжегся. — Больно? — Виктор поглаживает Юрия по плечу. — Очень… Пожалеешь? — Плисецкий смахивает слезинку с уголка глаза. — Фью-ю… — Никифоров наклоняется и дует Плисецкому на губы. — Юра… Поцелуй, объятия, участившееся сердцебиение. Эх, не сносить Никифорову головы!