Давай вместе?

Просто может произойти то, ты поймёшь, что пора просто уйти из этого мира. Просто следует оставить всё, раз ничего не получается. Стоит оставить всех, если нет никого. Иногда можно понять, что борьба ни с чем и со всем одновременно давно проиграна. Что шанс чего-то добиться утрачен. Нужно просто не мешать другим, тем, кто успел. Просто уйти. Фрэнк спокойно закрывает личный дневник, накрывая его листом А4 с предсмертными словами. Всего пара строчек, адресованные полицейским, если они решат зайти в его квартиру. Дата-подпись. Он отодвигается на стуле и подходит к шкафу. Не понятно зачем, но он достаёт лучшую имеющуюся у него одежду: тёмные свободные брюки, белую футболку, красивую рубашку в клетку, жилетку и пиджак к брюкам. Когда-то он покупал это для собеседования на работу мечты, но ему позвонили за час до него и сказали что должность занята. Тогда, он решил надеть это на свадьбу, но невеста позвонила ему за час до встречи и поездки на свадьбу и сказала что уже в Колорадо с неким Джеком. Костюм был убран. Он медленно одевается, ведь теперь спешить уже некуда совершенно. Фрэнку 27 лет. Он уже не подросток. Его лицо не испытывает никакой эмоции, ни одна мышца на его лице не напрягается. Он не выглядит грустным, расстроенным или обиженным на этот мир. Ему уже всё равно. Чтобы сейчас не произошло, по пути на крышу своего 4-х этажного дома уже ничего не случится, что сможет изменить его решение. Пару минут он просто стоит и смотрит на себя в зеркало. Вот и всё. В его голове нет ни одной мысли, первый раз в его жизни. Он всегда имел море надежд, идеи и намерений, но сейчас у него лишь одно намерение — поскорее отправиться в свободный полёт с 18-ти метров, раскинув руки и повстречавшись этим носом, в котором есть небольшой шрам от пирсинга с разгорячённым асфальтом улицы Бельвиля, такого родного и безнадёжного для него города. Он медленно закрывает дверь ключами, плавно проворачивая ключи. А что, если после смерти всё-таки есть ад, куда он непременно попадёт? А что, если происходящее сейчас — последние секунды его жизни, не содержащие нестерпимых мучений? Он приседает на корточки и приподнимает истоптанный коврик для ног и чувствует, что приподнимает себя. Всю его жизнь ему говорили какой он милый, какой он классный и чтобы он не мешал. О его мнение привыкли вытирать ноги, это ведь всего лишь Фрэнк, он не обидится. Он как собака, ты можешь бесконечно отдавать его в приют или просто выкидывать на улицу, а потом махать ручкой и он прибежит снова. Это и было жизнью Фрэнка: никто не считал, что он может сделать что-то стоящее, ведь он сам ничего не стоит. Когда его отец уходил из семьи, когда его друзья бросали его, когда его возлюбленные девушки уходили от него — Фрэнк просто кивал и всё. Это же просто Фрэнк. Он прячет ключи под ковриком и подходит к лестнице. Он живёт в 4-х этажном, довольно красивом доме с высокими потолками, отштукатуренными стенами с мозаикой снаружи, витыми балкончиками и огромными окнами на лестничных пролётах между лестницами. На каждом этаже находятся четыре квартиры-студии, каждая из которых состоит из кухни-гостиной, спальни, санузла и балкона. Фрэнк живёт (или жил?) на втором этаже. Однажды, Фрэнк курил на балконе, и когда он стряхнул пепел с сигареты, попал им прямо в кружку с кофе девушки, живущей этажом ниже. Она поднялась к нему, дабы поскандалить, но вместо этого они переспали. Спустя два дня она поднялась за солью. Спустя ещё два дня — за спичками. Она поднималась каждые два дня. Но, когда он решил на одно из «свиданий» подарить ей букет, она отказалась: «Мы просто спим вместе, не более.», к тому же у неё был парень, более того — жених. Тогда Фрэнк ещё не знал: Тот, кто предал единожды, предаст дважды. На каждом лестничном пролёте двенадцать лестничных пролётов. Фрэнк любил опустошать бутылки вина, сидя на парапете-ограждении крыши. Он ни разу не встречался там с кем-то, хотя крыша была одна на весь 5-ти подъездный дом. Но сегодня — необычный день. Он мечтал с кем-нибудь поговорить, и, судя по всему ему не повезло — Бог всё-таки существует и на крыше сидел черноволосый парень, плавно потягивая виски и болтал ногами над пустотой; судя по всему, его цели были сродни целям Фрэнка. Он сел рядом с парнем, даже не смотря на его лицо. — Не торопишься? — спросил незнакомец и, секунду помедлив, протянул бутылку Фрэнку. Он не раздумывая взял терпкое зелье и сделал пару глотков, — Джерард, почти состоявшейся самоубийца. — Фрэнк, твой коллега, — послужило ответом, — совершенно не тороплюсь — некуда. Он немного помедлил и, поболтав ногами, сказал — Я, я так хочу просто с кем-нибудь поговорить. Я так и не исполнил свою мечту, знаешь, — Какую? — Быть услышанным. — Тогда я исполню две — твою и свою. — А какая твоя? — Исполнить чьё-нибудь желание. Фрэнк немного помолчал, будто бы, не зная с чего начать. — Её звали Келси, но я буду называть её «шлюха». — С большой буквы? — Что? — Ну, если бы ты это записывал, ты бы написал с заглавной буквы или с прописной? Фрэнк немного растерялся от такого вопроса. Это философия или правописание? — Думаю, с маленькой? — Значит, она не шлюха. Она Потаскуха. — Тогда, она Потаскуха, с большой буквы. Ветер в это время года похож на колючий плед в клетку, тебе нравится на него смотреть, но если им укрыться, он будет колоть тебя в неприкрытые одеждой участки кожи. Он выглядит уютным, но принесёт сплошные неудобства и ты поскорее захочешь его скинуть с себя, и смотреть через стекло шкафа на плед, и через оконное стекло на такой же ветер, что переворачивает стайками листья, которые так старательно дворник собрал в кучки вокруг деревьев в небольших участках земли прямо посередине тротуара. Он подхватит их, будто возьмёт ребёнка на руки, потом возьмёт каждый листик по отдельности и закружит хоровод, а потом уложит их в неаккуратную кучку где-нибудь в паре метров от недавней игровой площадки и пойдёт искать следующую кучку листьев, или же, поднимется ввысь, к крышам домов и аккуратно задует под аккуратный пиджак, купленный для собеседования на работу мечты парня с каштановыми волосами и глазами, за которыми давно потух свет. Сколько они сидели на парапете и разговаривали о том, о чём привыкли молчать? Возможно, целую жизнь эти два парня говорили не сами с собой, ведь поговорить не с кем, а просто составляли речь, подбирали слова лишь для этого диалога. Они уже ничего не боялись и не стеснялись, не стыдились и не лгали, не молчали — хотя привыкли делать это всё, но сейчас это маловажно. Кто такие соулмейты? Люди, которые всегда были тебе предначертаны, которые были созданы для тебя, а ты для них. Но…люди умирают. Иногда люди умирают, так никого и не найдя; ещё хуже — найдя, и не осознавая этого. А что делать, если тот, кого ты искал сидит перед тобой на крыше, пьёт с тобой виски первый и последний раз и в жизни и собирается умереть? Просто взять и спрыгнуть туда, откуда не вернёшься, к тому же вместе с тобой. Да, ты понимаешь — ты пришёл умереть, ты пришёл на крышу, чтобы закончить страдания, но что делать, если крыша вдруг предлагает им в замену бесценный дар, нужного тебе человека, того самого, а ты вот-вот его потеряешь? И всё же, есть ли что-то после смерти? Куда попадают все несчастные и счастливые души? Неужели — никуда? Значит, вся жизнь человека — грёбанная бессмыслица, погоня за выдуманными целями, и от вымышленных рамок? Значит, любая жизнь — маньяка-убийцы и врача-волонтёра — на самом деле равна друг дружке, и чтобы ты не сделал — тебе ничего не будет? Даже если Бога нет, Фрэнк надеется что существует хотя бы переселение душ, и в следующей жизни ему повезёт чуть-чуть больше и он окажется ближе к Джерарду. Хотя куда ближе соседнего подъезда? Но сейчас ничего остановить нельзя. Жизнь остановилась как только лист А4 аккуратно накрыл личный дневник Фрэнка, теперь он лишь сидит на краю пропасти и ждёт, когда придёт Смерть и заберёт его от самого прекрасного, что могло быть в его жизни. Она летит на такой скорости, что Фрэнку, кажется, становится холодно. Или это просто опять ветер, как колючий плед, задувает под пиджак. Джерард встаёт и выпрямляется, раскидывая руки в разные стороны. Фрэнк отпивает виски и встаёт. Он смотрит вниз — ему страшно. Страшно не упасть, а потерять то, что так долго искал и только что нашёл. Поздно? Или всё ещё можно исправить? Или нельзя? Или можно? Или… — Ты боишься? — спросил Джерард с небольшой усмешкой. — Да. — оценивая ситуацию сказал Фрэнк. Он не боялся смешка Джерарда, в этом не было необходимости — бояться. К тому же, Джерард не знал чего именно боится Фрэнк. — Давай вместе? — спросил темноволосый и схватил Фрэнка за руку. — Раскинь руки, ты многого натерпелся в этой жизни, умри свободным, подобно птице. — Птицам невероятно повезло! Они могут просто взять и улететь, никому ничего не говоря! Люди так не могут. — Готов? — Джерард не был напряжён, он был сосредоточен на своей цели — асфальте. Обратный отсчёт и два парня отталкиваются и стремительно падают, нет, летят, пикируют подобно птицам вниз, чтобы расстаться, расцепить руки, разделиться на части и больше не увидеться. Секундное промедление и чёртов ветер шумным потоком расцепляет их руки и, подхватывая Фрэнка, приземляет его на козырёк дома. Джерард?.. — Очнулся? — спрашивает голос старой полной врачихи в переднике и чепчике. Фрэнк пытается закрыть лицо от стыда, что он всё ещё жив. Ему не стоит задавать вопросов о местоположении, но есть один вопрос, ответ на который ему сейчас необходим больше, чем аппарат жизнеобеспечения, равномерно пикающий на заднем плане в такт пульса Фрэнка. — Со мной, со мной был парень. Он выжил? Врачиха мрачно опускает глаза в пол и машет головой, поджимая губы. Чёрт, чёрт, ЧЁРТ. Почему он не решился сказать ему об этом тогда, когда был шанс всё исправить? Почему когда судьба сжалилась над ним и отдала ему лучший в мире подарок, он лишь протянул руку и схватился за палантин смерти, превращая врата в счастливую жизнь в край обрыва? Почему он не понял, что это последний шанс? Почему? Неужели опять всё по новой? Фрэнк прекратил отсчитывать даты, как только сделал первую запись в дневнике, а он ещё тогда, когда его накрыл лист А4 был заполнен. Он не знал, сколько он находился в больнице, но когда соц-работница привела его домой, было девятое апреля. Джерард говорил, что девятого апреля его День Рождения, значит, можно прийти к нему на могилу. -…если что-то понадобится, я в гостиной. — Как вас зовут? — спросил Фрэнк, не удосужившись расслышать это, когда девушка представилась. — Софья. — Софья, окажите мне просьбу. — Да, конечно. Какую? — Узнайте, где был похоронен парень, с которым был я. Мне нужно его навестить. Софья отходит чуть дальше и оставляет их наедине. — Привет, Джерард. — тихо, сидя на скамейке и пригнувшись к земле говорит Фрэнк. — я написал тебе письмо, прости за почерк, после того случая я разучился делать половину простых вещей, в том числе писать. Научился это делать только ради тебя. — Фрэнк на секунду приземлился на саму землю, махнув Софье что всё хорошо и задрал голову в небо: на кладбище росло несколько странных деревьев, похожих на ясени, но они, почему-то, не имели листвы в начале весны. Фрэнк оглянулся, пробежав взглядом по земле, будто бы смотря сквозь неё через рентгеновские очки: вокруг, под небольшим слоем накиданного, придавленного лопатами и притоптанного обувью лежали десятки сотен небольших деревянных ящичков, обитых изнутри тканями некогда красивых и ярких красных, бордовых, белый оттенков, но сейчас выцветших и грязных, в которых как в колыбели лежат прогнившие опустошённые скелеты, по которые ползают разные жучки и ползают черви, которые пробрались в гробы через дыры, что образовались в них. И только Джерард, Джерард всё такой же. Фрэнк смотрит на него и видит его белоснежную кожу, чёрные волосы по плечи, вздёрнутый подбородок, идеальный прямой нос и соколиные, густые брови. Джерард поворачивает голову и смотрит в сторону, где закопан второй гроб, который виден только ему и Фрэнку. Джерард смотрит в соседнюю деревянную тюрьму, где лежит Фрэнк. Но Фрэнка там нет. — Джерард, я ведь не знаю. Подай знак, что там что-то есть и я приду. Я найду способ. Подай мне знак, Джерард, если ты меня слышишь. Ты прочёл письмо? — Фрэнк! — испуганно кричит Софья, когда на плечо его подопечного приземляется огромный чёрный ворон. Чёрный, как цвет волос усопшего. — Джерард, Джерард! Ты здесь! — говорит Фрэнк, водя тыльной стороной ладони по аккуратным перьям. — Ты улетел от меня тогда, а сейчас вернулся! Ты появился в моей жизни, как волшебная пыль, ударившая в глаза и проникшая в черепную коробку, чтобы всё там разворошить, а потом просочился как песок сквозь пальцы. Я люблю тебя, Джерард. Прочитай письмо. Ах, да. С Днём Рождения, Джерард. — сказал Фрэнк и положил аккуратную маленькую коробочку под могильную плиту. Только этим двум известно, что в ней. Он последний раз приклонился чуть ниже и прошептал, — я обещаю, Джерард. Мы скоро увидимся. — в этот момент ворон взлетел, взмахнув крыльями и клюнул Фрэнка в ухо, кажется, оторвав кусочек. — Фрэнк! Что произошло? — закричала Софья. — Джерард? Что не так? — прошептал Фрэнк, не чувствуя боли. — Я ведь могу уйти, так, Фрэнк? — спрашивает Софья. — Да, конечно. Я чувствую себя отлично. — Хорошо, вернусь через полчаса. — девушка пошла за продуктами и оставила Фрэнка наедине. — Вот и пришло время, Джерард. — сказал Фрэнк, как только дверь захлопнулась. Ему это не особо нужно, но он открывает личный дневник на странице с вариантами самоубийства. Разворот пестрит надписями лекарств и обведённым красным маркером «КРЫША». Но сейчас у Фрэнка есть другой вариант. Он идёт на кухню и долго всматривается, выбирает подходящий нож. Его взгляд останавливается на не самом большом истёртом, когда-то чёрном, ноже для разделки мяса; этот нож напоминает Фрэнка: такой-же не самый важный и потрепанный. Он точно не знает как это делать, но наверное стоит вспороть себе руку. Он идёт в ванну и встаёт под душ; он никогда не любил горячую воду, потому он включает прохладную. Холодная сталь ножа сверкает от луча света лампы, пробившегося сквозь шторку. Фрэнк очарован. Он умирает вновь. Серое лезвие входит в холодную руку, вспарывая тонкую пряжу вен наружу, оголяя всю ложь и ненависть, ложь, выпуская кровь. Фрэнк падает, лишь слыша в предсмертной судороге поворот ключа в двери. Опять? Опять. Больница, уже другая. Тело затекло, Фрэнк хочет потереть лицо, но он вдруг понимает, что это за больница, раз его руки, ноги и торс прикованы к кровати сетью ремешков. Фрэнк впал в забвение и онемел, он перестал что-то испытывать тогда, когда накрыл личный дневник листком А4. Сейчас не существует ничего, кроме него и Смерти, с которой так сложно встретиться, но Фрэнк не сдастся, ведь все мы знаем, что тот, кто попытался уйти единожды, попытается уйти дважды. Попытки повторялись и шли одна за одной, чередуя и заменяя друг друга, как и соц-работницы, больницы, психушки, смирительные рубашки, ремешки, койки. Череда, карусель, очередь. тело Фрэнка не принадлежит ему, ему вообще уже ничего не принадлежит. Фрэнк спокоен. Тебе незачем волноваться, если ты хочешь умереть. Фрэнк спокоен. Очередная психбольница, очередная палата. Ночь, Фрэнк один. Время пришло, да, Джерард, время пришло? Фрэнк спокоен. Он медленно снимает с себя рубашку и связывает петлю. Эта попытка точно удастся, точно всё получится. Фрэнк очарован, он обвязывает второй конец вокруг небольшого выступа в потолке. Он встаёт на тумбочку и делает шаг, вбегают соцработники Фрэнк спокоен? — Джерард! — кричит Фрэнк, когда санитары вновь укладывают его на кровать к знакомым ремешкам, — Джерард! Почему? Почему ты не хочешь, чтобы я был с тобой? Почему ты мне не поможешь? Джерард Но Фрэнк просто не знает, что тот, кто был покинут единожды, будет покинут дважды.