Незнакомцы из разных миров

Хан не говорит. Точнее, не так. Он говорит, но не больше необходимого. Потому что говорить он не любит и не знает, о чем можно говорить с другими. Человек, выполняющий приказы, не привыкший обсуждать их; слепо следующий инструкциям. Не имевший друзей после всего, что с ним произошло. «Патриот» никогда не даёт знать, если в команде «Защитников» появляется новичок, да и Хан этим не интересуется, пока не сталкивается с одним из них взглядом. Этого мужчину он точно никогда раньше не видел в стенах штаба. Насупленный, собранный, с глазами цвета предштормового моря. С тёмной, жёсткой бородой. Похожий на одинокий осколок утеса в бушующем океане. Хан забывает о нем, как только выходит из комнаты, но ещё долгое время в его голове отзвуком колокола из прошлой жизни звучит его имя. Мягко ложится на язык, но остро колет, срываясь с него. Такое имя нужно произносить шепотом, чтобы прочувствовать всю его прелесть. Лерник. Хан изучает его досье куда придирчивее, чем обычно. Лерник, или, как записано в его деле, Лер, оказался крайне вспыльчивым, суровым человеком, живущим в отшельничестве. Преданный своей родине, своей стране, он всеми способами скрывался от людей, боясь им навредить своими силами. Хан вслушивается в его голос на аудиозаписях. Хан следит за тем, как он тренируется, изматывая себя до состояния, когда его не держали ноги. И когда его определяют вместе с Ксенией в общую группу «Защитников» — ещё первую, экспериментальную — то Хан просится быть их частью. Его интерес вызван лишь тем, как Лер себя ведёт. Не больше. Лер огрызается на товарищей, когда те зовут его неполным именем. Зло смотрит на них, и под его бородой виден раздраженный оскал. Защитники не нравятся ему, а он — им. Взаимное чувство, лишь с поправкой на то, что на Хана Лерник не рычит. Меряет холодным, напряженным взглядом и ухмыляется. Хан ему так же интересен. Один раз на их общей миссии Лер прикрывает его, перехватывая несколько обломков моста, которые, если бы не он, раздавили бы ничего не подозревавшего мужчину. Хан в благодарность за это убивает снайпера, целью которого был Лер. Так и начинается их дружба. Лер сначала просит не звать его сокращенным именем, но Хан упрямый, и со временем Лерник к этому привыкает. Лишь морщится, когда Хан позволяет себе ехидно посмотреть на него. Затем он предлагает ему прогуляться вне Базы. Лер соглашается, и их прогулка затягивается чуть дольше, чем хотелось бы — Хан ведёт его какими-то странными путями в парк, кутается в тёплое пальто — вне заданий они — обычные люди, и выглядят обычно. Леру непривычна тёплая куртка и холод зимней Москвы, но Хан молча отдаёт ему чёрные перчатки, когда видит, что друг мерзнет, и ни слова не проронив, идёт дальше. Со временем Лерник привыкает, что Хан молчит. Почти всегда. А потом узнаёт, что слова делают ему больно. Что он теряет концентрацию, и когда это происходит — он испытывает дикую боль во всем теле. Это та причина, по которой Хан не пьёт, и почему он одиночка. И почему он так сильно привязался к Леру. Лер ведь тоже говорит немного. Он отшельник. Ему не нужно. Они умеют понимать друг друга молча, на интуитивном уровне — и этого все равно недостаточно. Лер видит в его глазах затаенный тёмный огонь. Страх. Презрение к себе. И не понимает, почему. Разговоры с Ханом не дают ничего — мужчина отмалчивается, как и всегда. В личном деле Хана — ни одной новой пометки. Ксения, которая проводит с ним в последнее время огромное количество времени, лишь качает головой. Она тоже видит и так же не понимает. Лер, вспыльчивый и раздражаемый любым шорохом, даже не понимает, в чем проблема, почему он злится. Сугубо на Хана, на эту неясность, за странную недосказанность. «Он тебе никто. Незнакомец из иных миров», — успокаивает себя Лерник, но только вот не помогает. Они слишком незнакомы, чтобы так волноваться. Как же хочется ВЕРИТЬ в то, что он не успел привязаться. После одной ночи, во время которой Лер спит с трудом, снедаемый мыслями о том, что он излишне волнуется за случайного в своей жизни человека, в зеркале он видит тот же взгляд. Тот же огонь. Та же загнанность, то же презрение. Тот же страх. Осознание ударяет как стилет, смазанный ядом под ребро — тонко и больно, и жжёт, плавит кожу, тело, травит. Лерник срывается с места, сует голову под ледяной душ, затем забирается под него целиком. Трясется от холода, идёт в комнату, ощущая, как по телу стекают холодные капли и сливаются в небольшие лужицы под ногами. И одевшись, сбегает по лестнице вниз, до магазина, где покупает дешёвые сигареты, спички, и курит за углом, скрываясь от мира в полутьме арки. Хан утром не приходит на собрание. И днём его не видно. Арсус что-то говорит о том, что Хан на миссии, но сам в это слабо верит. А вечером Лер находит его у себя в комнате. Сидящего на окне, с пачкой сигарет в руках. Он не курит, не нравится сигаретный дым, однажды он это обронил. — Я уходил к тем, кто меня таким сделал. Они не могут избавить меня… От этого. Голос Хана — низкий, бархатистый, тёплый, как южное солнце — звучит надтреснуто и болезненно. — Я могу помочь?.. Эти слова скорее утверждение, чем вопрос, и Лерник очень хочет услышать «да» в ответ. Хан поднимается и медленно подходит. Встаёт в паре шагов и поднимает голову, молчит, смотря в глаза Лера, и наконец выдыхает: — Завтра я уеду туда, откуда я наверное не вернусь. Это — его просьба. Завуалированная, покрытая темнотой чужой комнаты, скрытая за печатью обоюдного молчания. Время между ними сыпется, словно песок, и вихрями поднимается, как пыль. Лерник не может заставить себя сделать тот самый шаг. Этот мир так хорош, так ярок. Так лживо прекрасен за секунды до того, как по нему проходят тысячи уродливых трещин. И осколки сыпятся, и царапают лица и губы друг друга. Жгучим ветром пустынь и пылью времён оседают на раны и залечивают их. Хан вздрагивает в чужих руках, теряя самоконтроль, но Лер не даёт ему осознать всю эту боль — он зарывается пальцами во вьющиеся волосы, он прижимает его к себе, крепко, осторожно, снимая его боль. И ощущает, как его отпускает. Хан — само солнце. Он греет, он светит ему в темноте. Он — его луч среди тьмы и отшельничества. Губы чуть горят от быстрого поцелуя, но Лер не обращает внимания. — Вернись завтра, — шумно вздыхает он и целует более низкого наемника в макушку. Тот нелепо утыкается в его плечо лбом в жесте чисто кошачьей привязанности, и кивает. Ему есть для кого возвращаться. У него есть тот, с кем говорить не больно. Он вернётся.