Другой

Шинигами в доме Куросаки рады всегда – Кадзуи уяснил эту маленькую и простую истину с детства. Шинигами не приносили с собой для маленького Кадзуи ничего, как это делали другие друзья семьи. Никаких сладостей, игрушек или каких-нибудь маленьких безделушек, которым будет рад любой маленький ребенок. Шинигами не приносили с собой ничего материального, ничего – на первый взгляд – ценного. Просто потом, когда старший Куросаки провожал их до дверей, лицо его светилось невероятно счастливой улыбкой, не сходящей с его лица весь вечер. И уже потом, когда все гости покинули их дом, Орихиме всегда присаживалась на диван, Ичиго под бок, и они целый вечер в обнимку без остановки повторяли: «А помнишь..?» Шинигами в их дом приходили разные – это Кадзуи подмечал всегда. С возрастом он стал лучше запомнить их лица, смог даже запомнить их имена, ранги и кто к какому отряду принадлежал. Шинигами были разные – высокие, низкие, пугающие, хмурые, улыбающиеся и молчаливые. Эти шинигами были лысыми, были невысокими седыми, были высокими девушками с родинкой под губой, были со шрамами. Но чаще всего к ним приходили трое. Его первую подругу-шинигами звали Ичика Абараи. Невысокая улыбчивая девчушка, взявшая от родителей вроде бы все самое опасное. Вместе с этой взбалмошной девчонкой Куросаки навещали ее родители. Высокий – немногим выше отца Кадзуи – мужчина с длинными алыми волосами с таким суровым выражением лица, но когда начинал смеяться вместе с Ичиго, терял свою холодность. Его жена – Кучики Рукия – смотрелась рядом с мужем немного комично: слишком маленькая, слишком хрупкая для такого широкоплечего мужчины. Но уже повзрослев, Кадзуи начал понимать, что для такой, как Рукия, другой мужчина бы не подошел. Она была очень красивая – этим восхитился Кадзуи еще в детстве. А удивляло его всегда отношения отца и Рукии – такие теплые, яркие, взрывные. Орихиме это называла «особой связью Ичиго и Кучики-сан», Орихиме называла это уже не обычной дружбой, а чем-то намного большим. И Кадзуи было интересно, кем же для отца была эта маленькая шинигами. Кадзуи рос. И чем старше он становился, тем сильнее приглядывался к Кучики Рукии. Он искал повода поговорить с ней, расспросить об отце, об их прошлом. Рукия всегда улыбалась, трепала его по рыжим волосам и говорила, что он наверняка слышал эту историю тысячи раз от своих родителей. И Кадзуи не замечал, как стал зависеть от этих ничего незначащих прикосновений. И чем старше он становился, тем меньше Рукия прикасалась к его волосам – маленький Кадзуи пошел в отца и стал высоким юношей. В свои семнадцать Кадзуи перерос мать, дорос до отца. И его лучшая подруга Ичика всегда называет его дылдой, когда он дразнит ее по поводу маленького роста. Кадзуи нравится так шутить над Ичикой – по-доброму, конечно. Иногда он даже сравнивает Рукию и Ичику. Семнадцатилетняя Ичика гораздо выше матери – это Кадзуи понимает, когда приходит домой и в дверях гостиной сталкивается с Рукией. Ее макушка едва-едва достигает его груди, а Ичика достает ему до плеча. Уже тогда – при таком неловком столкновении – в Кадзуи почему-то просыпается желание стиснуть маленькую фигурку шинигами в своих объятиях. Но нельзя. В гостиной на диване сидит отец, он не поймет. Если бы Орихиме была здесь, она бы наверняка поверила его вранью, но Ичиго видит ложь сына насквозь всегда. – Вы снова здесь, Рукия-сан, – улыбается Кадзуи. А она все такая же, как и в их первую встречу. И сколько помнит себя Кадзуи в Рукии из года в год всегда менялось только платье, в котором она приходила в дом Куросаки. Иногда на светлой коже добавлялись шрамы, но Рукия совсем не стеснялась их. Просто иногда она приходила в платьях с длинными рукавами, в платьях с высоким горлом. Но сегодня Рукия в таком воздушном, летнем платье цвета самого чистого неба с маленькими белыми цветочками на подоле. – Да, твой отец позвал помочь подготовить все к приходу твоей матери, – говорит Рукия и улыбается, словно делает Кадзуи членом их маленького заговора. – А где мама? – спрашивает Кадзуи, глядя на Рукию и улыбаясь. – Ее пытается задержать Исида, – ворчит Ичиго и отрывается от своего занятия – он что-то вырезает, сидя на диване. – И я надеюсь, что ему это удастся. Не хочу, чтобы Орихиме пришла раньше, чем я вырежу «С днем рождения». – А я говорила, что надпись нужно купить! – говорит Рукия и поворачивается к Ичиго, поставив руки в бока. – Но Орихиме больше нравится, когда все сделано своими руками! Она говорит, что человек вкладывает в это душу. – Ага, только не так криво. Кадзуи смеется, глядя на их перепалку, зная, что до серьезной ссоры это не дойдет. Это что-то вроде семейной ссоры, возникшей из-за пустяка и в итоге испарившейся в воздухе, – слишком привычно для его отца и Рукии. И Кадзуи все еще до конца не понимал, что это за отношения такие близко-далекие. Рукия просто была, просто приходила и просто вела себя, как дома, а Ичиго делал вид, что так оно и должно быть. – Я возьму твою куртку, Ичиго, – говорит Рукия, бросая эти слова уже из прихожей. Сейчас осень. И пусть только недавно отплясало, отсчитало свои последние дни лето, холодная осень пришла слишком рано, заставив достать теплые вещи пораньше. Сейчас осень, а Рукия в таком легком, таком воздушном летнем платье собралась на улицу. – Да, конечно, – кричит Ичиго из гостиной. – Только поторапливайся! Шарики нужны срочно просто! – Да-да-да, – ворчит Рукия, натягивая на плечи куртку высокого, широкоплечего Ичиго. Она смотрится невероятно мило и нелепо в большой куртке Ичиго, достающей ей чуть ли не до колен, с этими невероятно длинными рукавами, которые она пытается натянуть так, чтобы они не болтались. И Кадзуи отчего-то останавливает ее в дверях, накрывает ее маленькую ладошку, сжимающую дверную ручку, и предлагает ей свою куртку. – Я хоть и высокий, но все-таки пониже отца буду, – улыбается Кадзуи. Рукия улыбается, говорит спасибо, берет его куртку и уходит за шариками для своей подруги – матери Кадзуи. А сам Кадзуи спешит скрыть глупую улыбку, пока идет в гостиную помогать отцу. Все время он от цветной бумаги в мыслях возвращается к маленькой шинигами, топающей по улице в его куртке. Что у него в карманах? Мусор ли? Найдет ли его Рукия? Что подумает? Рукия вместе с большим пакетом воздушных шариков возвращается слишком быстро. Так же быстро она вешает куртку Кадзуи и снова его благодарит. А младший Куросаки только удивленно смотрит на нее – всю красную и запыхавшуюся – и думает, остался ли на его куртке ее аромат. День рождения Орихиме проходит на славу. Она возвращается домой почти сразу же после прибытия Абараи Ренджи и Ичики, которые должны были купить подарок от всего семейства, и замирает прямо в дверях, видя заваленную воздушными шариками комнату, криво вырезанную надпись «С днем рождения» и более ровную « Орихиме». От удивления она раскрывает рот, закрывая его тонкими пальчиками, боясь в своем возрасте показаться слишком глупой. А сзади ее талию находит большая рука Исиды, который заставляет Орихиме обратить на него свое внимание. – Прости, мне пришлось тебя не пускать домой целый день, – говорит Урю. Он по-дружески целует Орихиме в щеку и, достав из кармана своего пальто маленькую коробочку, протягивает ей. – С днем рождения… – и по привычке даже спустя столько лет хочется сказать «Иноуэ-сан». – Орихиме. – Спасибо, – еле слышно говорит покрасневшая Орихиме, стеснительно принимая подарок из рук Урю. А рядом оказывается Ичиго, бросающий на Урю возмущенный взгляд, мол, поздравил жену первым не муж. Он увлекает Орихиме за собой в толпу собравшихся друзей, которые все собрались здесь, приехав из разных городов, куда раскидала их жизнь, ради одной солнечной женщины. – Сколько в ней солнца и жизни, – говорит Рукия, внезапно оказавшаяся рядом с Кадзуи. Она с улыбкой смотрит на радостную Орихиме и такого смешного Ичиго, надевшего специально для жены костюм. А Кадзуи смотрит на Рукию. Смотрит нагло, не отрывая глаз от нее. Смотрит так, что если кто-то посмотрит на него, то сразу поймет, что он неравнодушен к маленькой шинигами, матери его лучшей подруги. Нужно перестать смотреть на то, как она мило улыбается, как расправляет несуществующие складки на своем платье, и совсем не думать о чем-то большем, когда она берет его за руку и тащит к столу, где воодушевленная Орихиме начинает резать праздничный торт. А остаток вечера Кадзуи больше ни о чем не может думать, кроме как о маленькой шинигами. Разумом он понимает, что так нельзя, но сердце отказывается понимать, когда толкает Кадзуи поцеловать уснувшую на диване Рукию, когда все гости вывалились на улицу запускать фейерверк. Губы у Рукии тонкие, мягкие и нежные. Кадзуи целует неловко, целует осторожно и мягко потому, что это его первый опыт. Губы горят огнем, и Кадзуи сбегает в свою комнату сразу же, как только слышит шаги у порога. И когда мысли об этом отказываются покидать его голову, когда образ маленькой шинигами не оставляет его ни во сне, ни наяву, Кадзуи спрашивает мать о том, могут ли быть вместе шинигами и человек. Орихиме сразу же расплывается в счастливой улыбке, бросая всю кухонную утварь, потому что думает, что под «шинигами» Кадзуи подразумевает Ичику. Они усаживаются на диван – у Орихиме это что-то вроде привычки, которую она даже не замечает. Она всегда садится на диван, когда предстоит тяжелый разговор. – Она очень милая девочка, мой дорогой, – говорит Орихиме, смотря на сына и гладя его по волосам. – Но… я думаю… – Что так нельзя? – спрашивает Кадзуи, и так не имевший ни малейшей надежды. – Нет, просто… вам будет сложно, – уклончиво объясняет Орихиме. – Почему? – Просто… очень давно, – говорит Орихиме с такой печальной, с такой хрупкой и немного виноватой улыбкой на губах, – был один… Его звали… и он… Я… Ее фразы обрываются, оставаясь незавершенными, словно Орихиме до сих пор сложно осознать и принять эту мысль. Будто она, как и он, Кадзуи, головой понимает что-то, но сердце отказывается принять. Кадзуи может только понять, что это тяжелое и печальное воспоминание, глядя, как на глаза матери наворачиваются слезы и она закрывает ладонями лицо, не желаю показывать сыну свою слабость. – Прости, милый, я все еще не могу говорить об Улькиорре-куне, – говорит Орихиме и, поднимаясь, возвращается к своим делам. А Кадзуи знает это имя. Знает по рассказам отца и по молчанию матери. Знает по тому, как она внезапно выходит из комнаты по каким-то срочным делам, когда рассказ отца об их молодости приближается к уходу Орихиме с арранкарами. Отец говорит, что Улькиорра забрал Орихиме. Отец говорит, что Улькиорра умер раньше, чем он смог победить его. Отец говорит, что Улькиорра был сильным врагом. Но только врагом. А вот лицо матери, ее горькие слезы по врагу говорят о чем-то другом. Она бы не плакала – даже спустя столько лет, – если бы этот Улькиорра был всего лишь врагом, всего лишь душой. И что-то подсказывает Кадзуи, что если бы он выжил, если бы пришел к ней, то она бы встретила его также, как чета Куросаки встречает в своем доме шинигами. Воображение Кадзуи рисует мать с другим мужчиной, которого она была бы рада также, как и ему с отцом. Воображение Кадзуи рисует затемненный образ мужчины, по которому даже спустя столько лет его мать льет слезы, пряча их от мужа. И Кадзуи понимает, что все это невозможно. Понимает, как нельзя лучше, потому что все его мечты были наивны и глупы. С этой влюбленностью он сделать ничего не может – как ни пытайся, а к маленькой шинигами его тянет, на нее он не может не смотреть и не думать о ней тоже не может. Кадзуи с ужасом понимает, что, раз за разом прокручивая в голове тот невинный поцелуй на день рождения его матери, жалеет, что не зашел дальше, что не поцеловал глубже, страстнее. И он пытался запретить себе смотреть на нее, думать о ней. Но… Шинигами в доме Куросаки рады всегда. А семье Рукии рады даже вдвойне и в любое время суток. Они не приносили ничего материального или ценного. Просто когда Ичиго провожал их, лицо его светилось неподдельной радостью. А вот Кадзуи мрачнел и уходил в свою комнату, стараясь не думать о том, что Рукия, о которой он думает и мечтает, сейчас так близко и так далеко.