Новое начало

      — Пфф, ну вы и лузеры, — весело фыркает Юра в трубку, и Виктор улыбается своему отражению в стеклянной дверце буфета. — Нет, реально? Просидите дома на диване у телевизора вместо банкета? Мда, старость не радость. Песок из вас там ещё не сыпется?       — Тебя с этого банкета выгонят сразу после курантов, молодой ты наш. Комендантский час, все дела.       Теперь Юра недовольно сопит, как злой кот. Недовольно — и задумчиво.       — Да дай ты поросёнку от простуды что, приходите хоть на пару часов, чего дома-то киснуть будете?       — Соскучился по нам уже?       — Перебьётесь, старички. Не врубаюсь просто, в чём прикол такого Нового года, ну... Скукотень.       Виктор отвечает не сразу, только молча размешивает в чае малиновое варенье и косится на банку с мёдом. Ложка мягко позвякивает о край кружки.       — Ты там помер что ли? — ворчит Юра, и Виктор выныривает из своих мыслей.       — Как Новый год встретишь, так его и проведёшь. Я... слишком много лет провёл в пустых банкетах. Теперь каждый год я хочу проводить рядом с Юри.       — Это типа... Что-то на тему «вырастешь — поймёшь»? — слишком по-взрослому вздыхает в трубку Юра, и Виктор неожиданно для себя самого понимает, что голос срывается на мягкие заботливые нотки:       — Ты уже ведь всё понимаешь, Юр...       Юра слишком быстро желает Нового года и обрывает звонок, и Виктор греет ладони об кружку. Жаль, что этому мальчишке пришлось так рано повзрослеть и бороться в одиночку. В наступающем году им с Юри потребуется много терпения, чтобы вложить во вредную Юркину голову, что всё-таки он ещё может побыть ребёнком. И что они будут на его стороне.       В гостиную Виктор тащит с собой и большую кружку с чаем, и громадную банку с мёдом, и совсем крошечную рядом с ней — с вареньем. Юри выныривает из пледа ко всему этому богатству и вопросительно шмыгает носом. Он умудрился простудиться за пару дней до Нового года, и Виктор всё равно немного паникует из-за этого — не привык он о ком-то заботиться. Сложно ещё, страшно немного.       — Спасибо, — выдыхает Юри по-русски, и Виктор тает — что мёд на его губах. Юри быстро учится языку, старается говорить на нём как можно больше, внимательно слушает телевизор и даже пробует читать газеты. И Виктор гордится каждым выученным им новым словом.       Сейчас по телевизору мелькают кадры какого-то юмористического новогоднего шоу, и Юри растерянно хмурит лоб — не понимает почти ничего. Виктор снова укутывает его в плед, целует в висок и извиняющееся пожимает плечами — как уж тут объяснить все шутки, если порой они настолько бредовы, что он их и сам-то не понимает?       На другом канале идёт какой-то концерт, и здесь немного полегче. Да и можно похитрить — прижать разомлевшего Юри к себе покрепче во время какой-нибудь романтичной песни, уткнуться носом во взъерошенные волосы, затащить к себе на колени, пробраться ладонями под пару слоёв пледа и пушистый свитер и провести пальцами по горячему твёрдому животу.       Это слишком здорово. Это слишком волшебно. Это самый лучший Новый год — с маленькой ёлкой около стола, сладко зевающим Маккачином на другом краю дивана и одними и теми же новогодними песнями, мотив которых Виктор прекрасно знает и намурлыкивает в покрасневшее ухо расслабившегося в его руках Юри.       И под поздравления Владимира Владимировича, звон курантов и шум салютов за окном он мурлыкает, выдыхает, повторяет снова и снова:       — Я так тебя люблю...       Ведь он любит, безумно любит, очень-очень обожает Юри за его немного сиплое и неуверенное: «— С Новым годом...».       И он готов с ним провести не только какой-то один год — всю жизнь. Для них она только началась.