Ляг со мною, всё мне расскажи. Повторяй за мной слова, чтобы демоны ушли. Дверь открою, если ты мне не солжёшь, Ведь я смогу тебя понять, лишь если ты меня поймёшь.
Стук в дверь прерывает ночную тишину, и Алек просыпается, присаживаясь на кровати и сонно протирая глаза. Стук повторяется, и он тянется к ночнику, включая его, чтобы осветить комнату. — Кто там? — Алек, это я. Голос младшей сестры раздается в коридоре, и Алек, бросив взгляд на часы — половина первого ночи — идёт к двери и отворяет её. В полоске бледного света он видит свою сестру — маленькая, в ночной сорочке, достающей до тонких щиколоток, и с мягкой игрушкой в виде змейки, которую девочка сжимает в тонких пальчиках. — Иззи, что случилось? — Мне страшно. Алек вздыхает: на сегодняшнем занятии Ходж рассказал им про Банши — старых ведьмах, убивающих своим криком. Неудивительно, что восьмилетняя сестрёнка испугалась. — Иди к маме, — предлагает он, но девочка качает головой: — Её нет. И папы тоже нет. Я не знаю, куда они ушли. Иззи смотрит на него снизу вверх, нервно теребя свою зелёную змейку, и ждёт. Алеку приходится ещё раз протереть глаза и оглядеть коридор: ему некуда отослать сестру, да и не к кому. В этом Институте они никому не нужны, а единственный, кто готов был за ними присматривать, Ходж — мрачный молодой мужчина. Но не отправлять же к нему сестру в такой поздний час… — Ладно, — вздыхает Алек и отстраняется от двери. — Проходи. Девочка шлёпает босиком прямо в его комнату и, подтянувшись на руках, залезает на высокую кровать. Алек идёт следом за ней и, дождавшись, когда она ляжет, укрывает сестрёнку одеялом. — А ты? — спрашивает Иззи, укладывая мягкую игрушку рядом с собой. — Закрывай глаза и спи, — приказывает он, не отвечая на её вопрос. В его десятилетней голове крутились сотни разных мыслей, объединённые одним вопросом — всё ли в порядке с родителями? После того, как их семья перебралась в Нью-Йорк, отец и мать совсем отдалились от детей. И если Алек мог более-менее смириться с этим, то Изабель всё никак не могла привыкнуть к тому, что мамы нет. Этот ночной приход — уже не первый за этот месяц. Младшая сестрёнка приходит раз-два в неделю и просится к нему. Они засыпают вместе, и с каждым разом Алек всё яснее понимает, что именно на него легла ответственность за Иззи. И он готов её защищать. — Алек, почему ты не спишь? — наивный вопрос и тихий полушёпот выдергивают мальчика из взрослых раздумий, и он залезает на кровать. — Осторожнее, — просит Иззи, отодвигая свою мягкую игрушку в сторону. — Не задави её. Мягкая змейка занимает половину его подушки, а сестрёнка — почти всё одеяло. Но Алек не возмущается. Лишь молча гасит ночник, и комната погружается во мрак. — Алек, — тут же испуганно шепчет она и начинает шарить по одеялу, пытаясь найти в темноте руку брата. — Что? Он кладет свою руку поверх её маленькой ладошки и сжимает тонкие пальчики. — Скажи, а они сюда не проберутся? — Кто? — не сразу понимает Алек, дожидаясь, пока глаза привыкнут к темноте. — Банши, — совсем тихо отвечает сестрёнка. — Конечно, нет. Мы же в Институте. Им ни за что не проникнуть сюда. Здесь мы в безопасности. — Правда? Недовольно вздохнув, Алек снова повторяет: — Правда. А теперь спи. Но он видит, как блестят её глаза. Это заметно даже в темноте неосвещенной комнаты. Он хотел бы разозлиться на Изабель, но не мог. Кто виноват, что ей страшно? Сумеречный Охотник должен быть бесстрашным, но у Иззи это пока не выходит. Снова вздохнув, он вновь вжимает её ладошку и повторяет: — Всё хорошо. Я рядом.***
Что я чувствовал, что знал? Быть в одиночестве устал… Ты будешь здесь? Ведь я один, кто ждёт тебя… Или ты непрощённая?
— Мудак. Грёбаный сукин сын! — Иззи громко хлопает дверью, врываясь в комнату старшего брата, и с раздражением пинает старый сервант, неудачно попавшийся на её пути. На это высказывание Алек даже не поднимает головы, продолжая читать старую книгу, которую отыскал в закромах библиотеки Нью-Йоркского Института. — Нет, ты знаешь, что он сказал? Что я ненормальная! И что я — странная! Нет, с чего он это взял, а?! — девушка падает на его кровать и стряхивает с ног туфли с чрезмерно высокими каблуками. — Всё! Мы больше не друзья. И никогда ими не будем! Алек, ты меня слышишь? Вздохнув, Лайтвуд отрывается от книги и переводит взгляд на сестру. — Слышу, — наконец отвечает он и снова возвращается к чтению. — Да, блин, заколебал. Ты можешь уделить мне время? — девушка поднимается с кровати на локтях и пинком выкидывает книгу из рук брата. Снова вздохнув, Алек закатывает глаза, но даже это не выводит его из себя. У его сестры начался переходный возраст, сопровождающийся безудержной влюбленностью во всех парней и такой же безудержной ненавистью ко всем парням. Сам он прошёл такое пару лет назад, и сейчас понимает, что сестру лучше не трогать. Побесится, перебесится и успокоится. Да пошлёт ей Разиэль своё спокойствие. Сам Алек уже сталкивался с таким непониманием других сумеречных охотников, которые были в Институте. Они также считали его нелюдимым и угрюмым, и Лайтвуд ничего не мог с этим поделать. Быть одному ему было комфортнее. И легче. — А Стефан сказал, что я слишком маленькая. Представляешь, я — маленькая! Сам-то ни одного демона не убил в своей жизни! Алек бурчит что-то, то ли соглашаясь, то ли тоже возмущаясь вместе с ней. В принципе, Стефан Карлаф был не прав — хоть Иззи было всего лишь двенадцать, она уже побывала на нескольких вылазках против Нижних. Ничего сверх опасного, так… разведывательные операции, слежка и изъятие нужной информации. Всё это получалось у младшей из Лайтвудов очень неплохо, и, как говорил Ходж, у неё был прирожденный талант к охоте. — А как же Люси? — переводит он тему, но по потемневшим глазам сестры понимает, что сделал это зря. — Эта Шантайрс ненормальная, — буквально выплёвывает Иззи, удержанная от крепкого ругательства только укоризненным взглядом брата. — С ней мы уже две недели не общаемся. И больше не будем. Скрестив руки на груди, девочка подходит к окну и устремляет мрачный взгляд в стену. Алек видит, что она хочет добавить пару нецензурный слов в адрес бывшей подруги, но Изабель стоит, закусив нижнюю губу, и молчит. Старший брат откладывает книгу в сторону и переводит взгляд на часы: четверть второго ночи — не самое подходящее время, чтобы отправлять сестру в свою комнату, особенно учитывая ситуацию с другими сумеречными охотниками. Сейчас, когда на лето сюда привезли ещё несколько других юных детей охотников, напряжение между ними обострилось. Алек не понимал, с чего между ними вспыхивали драки, но не проходило и дня, чтобы утром кто-то из ребят не приходил в больничное крыло с очередными ссадинами. Легкие ушибы лечились Иратце, но бывали и такие, с которыми дети не могли справиться. Хвала Разиэлю, с Иззи такого ещё не было, но рисковать лишний раз он не хотел. — Останешься тут, — бросает он и встаёт, чтобы убрать книгу на место. Девочка недовольно сопит, но, что странно, не спорит. — У тебя душно, — наконец говорит она и стягивает с себя свитер. Алек прячет улыбку, отвернувшись к шкафу. Выбрав чёрную футболку, он бросает её сестре и начинает переодеваться сам. Стягивая со спины футболку, он слышит недовольный вздох младшей сестры, оборачивается и вздрагивает: она оказывается так близко. И как он не услышал её шаги? — Я тоже хочу руну ловкости. Когда мне её нанесут? Холодным пальцем она прослеживает рисунок под лопаткой, очерчивая заострённые края, и смотрит брату в лицо, ожидая ответа. — Когда полностью сформируешься. Пока ты ребёнок, и руна не будет работать. Ты должна сама научиться быть ловкой. Иззи хмурится и отступает на шаг, нервно теребя кулон на шее. Любовь к мягкой игрушке — змейке — сейчас переросла в любовь к серебряной фигурке, висящей на такой же цепочке, которую Иззи постоянно дёргает, когда нервничает. — Радуйся, что руну охотника нанесли. А то я уже сомневался, вдруг ты примитивная, — добавляет Алек, чтобы её расшевелить. Иззи тут же приминает боевую стойку: — Что? Давай, напади на меня, я покажу, кто из нас примитивный. Алек усмехается в ответ, отмахиваясь от её ударов: — Наивная. У меня есть руна ловкости, так что ты точно проиграешь. Иззи возмущенно фыркает и толкает его в бок, переставая злиться. В конце концов, Алек — единственный, кто её по-настоящему любит и заботится. Родители уже год, как забросили их, и появляются в институте лишь на крупные праздники. Ни она, ни брат не знали, чем вызвано такое резкое отрешение родителей, но поговорить об этом никак не получалось. Вообщем, ничего хорошего. «Кроме Алека», — добавляет внутренний голос, и она соглашается с этим. Переодевшись, Изабель залезает в кровать к брату и тянет одеяло на себя. — Делись, — говорит она, и сейчас в её голосе больше просьбы, чем приказа. Да и звучит он не так недовольно, как до этого. Алек бросает на неё нечитаемый взгляд, но послушно отдаёт бОльшую часть одеяла. — Спокойной ночи, — говорит он спустя пару минут и тушит свет. — Спокойной ночи, — повторяет она и сжимает его плечо, выглядывающее из-под одеяла. Алек поворачивается к ней и проводит рукой по голове, приглаживая растрепавшиеся волосы. Такого она стерпеть не может и дёргается в сторону, стремясь уйти от слишком детского прикосновения. — Я не ребёнок, — возмущается она, но Алек не слушает её и обнимает сестру одной рукой, прижимая к себе с такой силой, что ей становится трудно дышать. — Конечно, нет. Ты — маленький ребёнок. Иззи закатывает глаза и отворачивается от него, но сейчас на её лице играет улыбка. Как же хорошо, что у неё есть такой потрясающий брат.***
Ляг со мною. Верь мне — боль ушла… Не важно, любишь или нет: Любовь в тебе мертва.
— Эта Изабель Лайтвуд — та ещё шлюшка. Алек резко останавливается и разворачивается, встречаясь взглядом с тремя парнями, стоящими у стены. Тусклый переулок, освещаемый несколькими лампами, был неподходящим местом, но смолчать охотник не мог. — Что ты сказал? — угрожающе понизив голос, спрашивает он. — Я сказал, что твоя ненаглядная Белла вполне оправдывает своё имя. И что я сегодня свободен. Пусть приходит ко мне часов в девять. Я и мои друзья хотим повеселиться, — нагло ухмыляется невысокий парень, смачно сплевывая на каменный пол. Сжатый кулак выбрасывается прямиком в лицо, и незнакомец вскрикивает от боли, не успев скрыться от удара. Следующий удар рассекает пустоту — второй парень реагирует быстрее и тут же вытаскивает из кармана короткий нож. Серебристая сталь блестит в желтом свете грязных ламп, и Алек матерится сквозь зубы. Незнакомцы — охотники, об этом свидетельствуют проскальзывающие рисунки рун, но ни имена, ни лица ему не известны. Его парабатай сейчас далеко, как и сестра — хвала Разиэлю, они не примчатся ему на помощь. Алек знает, что справится. Поток мыслей не мешает ему уверенно драться: первый, излишне болтливый охотник, по-видимому, пьян, но второй отлично держится на ногах, и Алек сосредотачивает всё внимание на нём. Рукопашный бой дается Лайтвуду не легко — лук куда привычнее и легче, но сейчас он совершенно не к месту. Главная цель — выбить нож из рук соперника. Задача хоть и трудная, но выполнимая. Перекаты, быстрые уходы и собственные резкие выпады — Алек сражается уверенно и легко, его прыть и выносливость позволяют держать драку под контролем. Проходит пара минут, и нож отлетает прочь, выбитый крепким ударом. Алек заламывает сопернику руки, вынуждая того осесть от боли на землю и, перехватив половчее руки, шипит ему в ухо: — Если ты или твой друг ещё хоть раз позволите произнести имя моей сестры, клянусь, — он крепче сжимает руку, и незнакомец едва слышно стонет. — Вам не поздоровится. И даже Иратце не поможет. Ясно? Парень хрипит, и Алек готов принять это за согласие. — А теперь, прочь отсюда. Брезгливо оттолкнув от себя парня, он отходит в сторону и смотрит, как охотники, хромая, торопливо уходят прочь. От наступившей тишины звенит в ушах, и Алек только сейчас позволяет себе облегченно выдохнуть. Он был зол. Зол и напуган. Эти слухи про Изабель. Он должен что-то делать с этим. В Институте говорили об этом довольно часто, но он старался не слушать. И не верить. Поведя плечами, Алек попытался смахнуть с себя это ощущение, будто погрязнув в липкой паутине гигантских тсучи-гумо, которая прилипала так крепко, что отдиралась вместе с кожей. Как отодрать эту паутину от Изабель, он не представлял. — Им крепко досталось, — голос сестры неожиданно раздаётся в тишине, и Алек оборачивается, встречаясь взглядом с Изабель, выступившей из темноты соседнего двора. — Кто это был? — спрашивает Алек, облокачиваясь о стену и скрещивая руки на груди: «Иззи. Как раз вовремя. Сейчас её ждет весьма серьёзный разговор». — Эд и Стив из Калифорнии. Они приехали сюда на неделю. — И уже слышали эти… Эти слухи про тебя? — Алек не сдерживается, и его голос звучит всё громче и громче. — Что происходит, Иззи? Что с тобой? Почему каждый второй в Институте считает своим долгом сказать мне, что сегодня ты идешь туда-то с тем-то и тем-то? Что тебя видят и с эльфами, и с феерии, и с магами? — Алек. Сестра принимает оборонительную позицию и встает напротив него, скрестив руки на груди. — Что это за отношения? Ты встречаешься с ними или что? — Мы… Мы видимся с ними. Иногда я провожу вечера, которые… — Которые затягиваются в ночь! — резко обрывает её Алек и продолжает своё возмущение: — Изабель, это неправильно! Так нельзя. — Хватит, Алек, — просит она и неожиданно кажется брату такой уставшей. — Пойдем домой? Можно подумать, она сама не понимает, не слышит этих шепотков за спиной, не знает, что говорят о ней. Знает. Прекрасно знает. Они возвращаются в Институт, идут по каменными коридорам и молчат, думая о чём-то своём. Только их «своё» — это общие проблемы, общие мысли, общие планы. — Ну, всё, — Алек первым нарушает тишину, останавливаясь у дверей своей комнаты. — Мы так и не договорили, но я не хочу продолжать в коридоре. Это не место для такого разговора. Иззи кивает в ответ на его слова и продолжает молчать, обхватив себя руками. Сколько ей сейчас? На вид больше пятнадцати — но всё дело в ярком макияже, вызывающей одежде и тонкой вытатуированной змейке, призывно уходящей под ремень низко сидящих кожаных брюк. — Заходи, — бросает он и отворяет перед ней дверь. — Не дело тебе в таком виде шататься по Институту ночью. Сестра проходит в его комнату, и он запирает дверь. Нотации читать у него нет сил, да и Иззи сейчас выглядит уставшей. Он стягивает футболку через голову и смотрит, как девушка уходит в душ, прихватив со стула полотенце — она давно не ночевала у него, и, как подозревает Алек, в своей комнате тоже. Он устало вздыхает. За что ему это? Иззи, которая крутит романы с бОльшей частью Института, совершенно не похожа на ту сестру, которой была пару лет назад. Куда подевалась та задорная и игривая девочка? Когда она успела вырасти в такую «куклу»? Дверь открывается, и Иззи заходит в комнату, придерживая полотенце одной рукой, а второй прикрывая зевоту. Мокрые волосы спадают на покрасневшие плечи, спиральками прилипая к распаренной коже. Сейчас без всего макияжа и яркой косметики, она выглядит по-другому. Как ребенок. Как его сестрёнка — маленькая, хрупкая, но отчаянная и боевая. Тёплая нежность неожиданно затапливает его сердце, и Алеку очень хочется её обнять. «Всё так завертелось — родители окончательно перестали появляться в Институте, у Ходжа появились новые ученики, а они — Лайтвуды, остались полностью одни перед миром подземных тварей. Сейчас они — все, что у них есть, и это нужно хранить». — Алек, ты чего? — зовёт сестра, замечая его отрешённый взгляд. — Всё в порядке? — Да, да, — через силу кивает он, отряхиваясь от грустных мыслей и надевая футболку, которую держал в руках. — Алек, — снова зовет сестра, на этот раз чуть громче. — Что? — Эта грязная футболка, которую ты только что снял. Что с тобой? — Да? — Алек удивленно смотрит на свои руки — он не заметил разницу. В вещах он не разбирался — весь его гардероб состоял из чёрных футболок и тёмных брюк. — Да, — заявляет Иззи и подходит к нему, помогая стянуть через голову грязную одежду. Её мокрые волосы задевают его по лицу, и он трясет головой, смахивая их. Иззи смеётся и кладёт руки ему на плечи, а он поднимает голову и встречается с её мягким взглядом. Им не хватает теплоты. Но каждый из них ищет её по-своему. Алек тренируется до горячих мышц, до обжигающего пота, до полной отключки эмоций. Иззи ищет утешение в других. В чужих объятьях, чужих руках, в чужих людях. Они оба ищут не там. Алек поднимается и обнимает сестру, крепко, сильно, прижимая к себе изо всех сил, со всей любовью, которую испытывает к ней, со всем отчаянием, которое окружает их. Он чувствует, как она расслабляется в его руках, как обнимает его в ответ, и как её мокрые волосы прилипают к его обнаженной груди. — Спасибо, — тихо говорит она, когда он выпускает её из объятий. — Пожалуйста. Эта минута единения и теплоты останется их небольшим секретом. И сейчас Алек идет в душ, а Иззи ложится спать. Когда он выйдет, она крепко уснёт. Её не потревожит ни прогибающаяся кровать, ни аккуратные попытки Алека вытянуть одеяло, ни его осторожные поглаживания по голове. Брат — ответственность. И Алек боится, что не справляется. Это же Иззи. Но она тихонько сопит и ёжится во сне, а он улыбается. Он счастлив, что она у него есть.***
И будешь здесь, пусть даже сгину в темноте. И новый шрам отдастся болью на твоей руке.
— Руна обострённого обоняния, серьёзно? Алек безразлично пожимает плечами и достаёт из кармана стило. — Нет, ты и вправду её нанесёшь? Зачем? Для чего она может пригодиться? Учуять запах псины? Я и по разгрому пойму, что тут побывали оборотни, — возмущению Иззи нет предела, но Алеку, похоже, всё равно. Сестра спрыгивает с перил и, отряхнувшись, забирает смартфон из рук Алека, начиная рассматривать только что присланное фото от Джейса. — Какая-то она корявая. Ты уверен, что Джейс не разыгрывает тебя? Эта руна будто бы не доработана. Может, повременишь? Алек отрицательно качает головой и закатывает рукав, обнажая бледную кожу, вовсю исписанную рунами. — Нет места, — недовольно ворчит он и, осмотревшись по сторонам, снимает с себя кожаную куртку, а затем и футболку. — Воу-воу, полегче, красавчик, — подкалывает сестра, но Алек не обращает на неё внимания: сейчас они на крыше, вход на которую закрыт блокирующей руной, и увидеть их здесь никто не мог. — Посмотри на левом плече, — просит Алек и поворачивается к девушке спиной. — Там должно быть место. Иззи подходит ближе, осматривая спину брата, на которой темнеют рисунки рун. Неосознанно, она поднимает руку, желая прикоснуться к черным знакам, покрывающим его кожу. Крепкая спина с вырисовывающимися мышцами покрывается такими неуместными мурашками, и Иззи медленно проводит по рунам, осторожно обводя чёрные линии. Солнце светит тускло, а прохладный ветер совершенно не доносит никаких звуков. Здесь, на крыше девятого этажа, так тихо и неуютно, что Иззи становится вдруг страшно. — Иззи! Громкий голос брата, так неожиданно раздавшийся в этой тишине, выводит её из непонятного состояния, и девушка в смятении отступает на пару шагов. — Есть место? Держи, — продолжает Алек, протягивая ей своё стило. — Да-да, — кивает она. — Покажи ещё раз рисунок. Алек демонстрирует ей экран мобильного, и Изабель проводит ладонью по плечу, смахивая несуществующие пылинки. Наносить руну не самая приятная вещь. Это довольно болезненно, так что она не торопится. У Алека уже более десяти рун, что говорит о его опыте и стаже охотника. А у неё лишь пять выжженных знаков, но она знает, что успеет получить их. — Изабель, не тяни, — просит Алек и поводит плечом. — Холодно же. Она собирается с мыслями и раскаляет стило: голубой свет энергии нефилимов загорается на кончике, и его жар вновь напоминает Иззи о том, как это неприятно. — Как ты это терпишь? — спрашивает она, чтобы отвлечь его. — Нанесение? — уточняет Алек, чуть повернув к ней голову. Ему не видно сестру, но он чувствует её холодные руки и тонкие пальцы, которыми она прикасается к его коже. — Да. — Ну-у, выбора-то и нет, — невесело усмехается Алек и вздрагивает, когда стило обжигает кожу. — Я думаю, это звучит не очень оптимистично, — подкалывает она брата, продолжая выводить плавные линии, похожие на дымные завитки. — Ты не думай, а рисуй, — просит Алек, чуть наморщившись, когда узор выходит чересчур болезненным. Сейчас он может показать свою слабость. Здесь, на этой пустой крыше, где нет никого кроме них двоих, Алек может позволить себе слабость. Ему не нужно притворяться бравым воином, которым он является. Он может почувствовать боль. Он может быть собой. Только с ней. Иззи не посмеётся, не будет подкалывать старшего брата. Нет. Она повзрослела, и это особенно радует Алека. — Настоящая татуировка, наверное, тоже была болезненной, — продолжает он их разговор. — Ого, а я думала, ты никогда не заговоришь о ней, — подначивает брата девушка. Алек пожимает плечом, и Иззи тут же раздражённо шипит на него: — Не двигайся! — Я до сих пор против этого. К чему тебе рисунок змеи, когда на твоём теле и так достаточно рун? — пытается образумить сестру Алек. — Потому что я хочу быть такой же, как змея — опасной, коварной и очень сексуальной. — Ты уже такая, Иззи. И рисунок никак на это не повлияет. Иззи улыбается и перестаёт спорить, продолжая наносить при помощи стило нужный узор. Они молчат, а рисунок подходит к концу — Алек чувствует это по тому, как нагревается руна, изменяя его обоняние и раскрывая ему свою силу. Неожиданно сестра задает вопрос: — Ты не жалеешь, что мы. — Иззи не договаривает. Озвучивать сомнения в той жизни, которую они выбрали, нет, которую им навязали с рожденья — не лучшие мысли перед восемнадцатилетием Алека. Скоро он должен произвести обряд объединения парабатаев, и тогда пути назад не будет. Они станут Сумеречными охотниками. Пускай ангельская руна была выжжена на них с детства, выбор был. Но после обряда Алек не сможет ничего изменить. Дождавшись, когда девушка закончит, Алек молча обернулся и посмотрел, как сестра тушит и протягивает ему адамантовое стило. Её тонкая кожаная жилетка совершенно не защищает от холода, и здесь, на продуваемой, открытой крыше, девушка неосознанно ёжится. — Иззи, — негромко зовёт он сестру, и она поднимает на него взгляд своих печальных глаз. — Иди ко мне. Она делает шаг, и он забирает её в свои объятья, закрывая от промозглого ветра и проблем, которые готовы навалиться на них. — Ты всегда будешь моей лучшей сестрой, — шёпотом говорит он, зарываясь носом в её распущенные волосы, от которых пахнет букетом самых ароматных цветов Идриса. — И лучшей Сумеречной охотницей в мире, правда. Не переживай, мы справимся. Тепло его обнажённой кожи приятно греет её замерзшее тело, а сильные руки, обхватившие плечи, дарят ощущение надежности и защиты. Ей так хорошо, как ни разу не было ни в чьих других объятьях, и Иззи обнимает его в ответ. Она гораздо ниже брата, поэтому ей приходится встать на носочки, чтобы дотянуться до него и поцеловать в побритую щёку. Он добродушно усмехается и трётся носом об её макушку. — Ты пахнешь чудесно, — сообщает он. — Значит, руна действует. Видишь, в том, чтобы быть Охотниками, есть свои плюсы — Я всегда чудесно пахну, — парирует она и высвобождается из его объятий. — К тому же, самый главный плюс Сумеречных Охотников- это я. И с этим Алек не спорит.***
Что будет с тобой, если я уйду? Что будет с тобой без меня?..
— Где он?! — громкий крик разносится по всему лазарету, эхом отражаясь от каменного свода Института. — Где мой брат?! Дверь с грохотом открывается, и Изабель, звонко цокая высокими каблуками, резво врывается в помещение. Длинный хлыст опасно извивается в её руке подобно хищной змее, готовой напасть на каждого, кто посмеет загородить ей дорогу. Ходж поднимает голову и мрачно смотрит на вошедшую гостью. — Убери оружие, — приказывает он. Иззи хмурится, но продолжая держать хлыст наготове. — Я не собираюсь разговаривать с тобой, пока ты не успокоишься и не возьмешь себя в руки. А сейчас — убери. Голос Ходжа звучит недовольно и строго, и Иззи приходится послушаться. Электрический хлыст сворачивается, подобно серебряной змее, переплетая руку. Девушка делает глубокий вдох, и, скрестив руки на груди, высоко поднимает голову, мрачно смотря на наставника. — Так лучше. — Где мой брат? — У Безмолвных братьев. Хвала Разиэлю, что мы успели вовремя и что Джейс, усмирив свою гордыню, послал за подмогой. А теперь скажи мне ты — о чём вы думали, когда отправлялись на охоту за Высшим демоном? Иззи отворачивается, не отвечая. — Изабель Лайтвуд, я задал вопрос! — Когда я смогу увидеть брата? Ходж хмурится, недовольный её поведением. Но она сверлит его сердитым взглядом, и мужчина вздыхает: играть с охотницей в гляделки он может весь день, но толку от этого никакого. Изабель — та ещё упрямица, и повлиять на неё ему с каждым годом всё сложнее. — Его привезут через несколько часов, когда Братья будут полностью уверены, что состояние Алека стабильно и его жизни ничего не угрожает. — Я буду ждать его здесь, –заявляет Иззи и садится на ближайшую кровать. Ходж недовольно морщится: — Мне нужен отчет от вас и письменное объяснение вашего проступка. Если Конклав узнает, что вы решили наруш… — Все вопросы к Джейсу, — прерывает его Иззи и поворачивается спиной к наставнику, расплетая хлыст. Ходж хочет что-то сказать, но мнётся. Иззи чувствует его негодование, но ничего не собирается говорить, и мужчина, постояв недолго, уходит, не попрощавшись. Дверь оглушающее захлопывается, и эхо ещё долго висит в пустом лазарете. Иззи закрывает глаза, чувствуя предательское жжение, но ничего не может с собой поделать, и солёные слёзы капают из глаз. Страх, сжимавший её с самого утра и готовый свести с ума, сейчас немного уступил, позволив девушке вздохнуть чуть свободнее. Тревога за Алека не давала ей покоя: что с ним? Точно ли всё в порядке, и когда же она сможет его увидеть? Звонок Джейса, его взволнованный голос и мутное сообщение о том, что они попали в западню, и что Алек ранен — Иззи закрывает лицо руками: как она пережила это? Горло перехватывают рыдания, и она плачет, не сдерживаясь и, наверное, в первый раз с двенадцати лет. Холодные ладони обжигают красные щеки, а мокрые ресницы размазывают дорогую тушь — Иззи не представляет, как сейчас выглядит, но на это ей плевать. Она плачет исступленно и горько, а потом ложится на кровать, совершенно обессилев. И в шумящей голове лишь один вопрос — «как Алек?» Звук шагов и негромкий разговор доносятся до неё сквозь сон, и Иззи просыпается, наспех вспоминая всё, что произошло. Она садится и осматривается: вошедшие в лазарет Охотники осторожно перекладывают Алека с носилок на кровать. Тут же полностью проснувшись, девушка торопливо встает и кидается к брату. Алек выглядит бледнее обычного, грудь тяжело вздымается, но никаких ран она не видит. — Как?.. — спрашивает она, и собственный голос кажется ей ужасно хриплым. — Живой. Состояние среднее. Пока без сознания. Братья сделали всё, что смогли. Сейчас ждем, — отрывисто отвечает ей один из Охотников, и Иззи кивает в ответ на его слова. Попрощавшись, мужчины отправляются к Ходжу, чтобы доложить обо всём, а Иззи садится к брату на кровать. Её сердце, так отчаянно бившееся несколько секунд назад, сейчас успокаивается, когда она понимает, что всё в относительном порядке. Он жив. И он будет жить. Он здесь. Рядом. Она проводит рукой по его волосам. Чуть влажные, чёрные пряди спадают на лицо Алека. Сейчас он выглядит младше, мягче, и от этого сердце Иззи наполняется нежностью и грустью. Как же ему трудно, как много сил он тратит на тренировки, как много времени уделяет ей, как старается не допустить Джейса в очередную передрягу. Он слишком рано повзрослел. Ему давно пора отдохнуть. Иззи осторожно прикасается к его щеке, проводит по нахмуренному лбу — даже сейчас он не может расслабиться. Она дотрагивается до его губ — он ведь очень красивый. Жаль, что у него нет девушки, с которой он бы мог отвлечься от всех проблем Охотников. Зато у него есть она — его сестра. Надо обязательно устроить ему разгрузочный день, в котором не будет никаких дел Института и Сумеречного мира. Но это позже. Сейчас — покой и сон. Как же сильно она его любит. Точно так же, как и он её. И как сильно она испугалась, когда подумала, что он может погибнуть. Как она смогла бы жить без него? Иззи качает головой, отгоняя ужасные мысли и еще раз гладит его волосы и садится рядом на стул. Неизвестно, когда Алек проснется, но в этот момент она хочет быть рядом. Впрочем, как и всегда.***
Что я чувствовал, что знал В страницах жизни, которые листал? За мною дверь, впустить в неё тебя?
Он уже ни в чем не уверен. Всё так перемешалось: Джейс, их связь парабатаев, эта примитивная и её дружок. Всё вышло из-под контроля — Джейс нарушает правила раз за разом (и всё для этой рыжей девчонки) и не желает слушать своего друга. Алек садится на край кровати и со вздохом прячет лицо в ладонях: «Как же это всё тяжело. Что ему делать? Кому верить?» Темнота комнаты и мрачная погода за панорамным окном в точности соответствуют его настроению. Но желания зажигать свет у него нет, поэтому он откидывается на кровать и безучастно смотрит в потолок. «Эта Клэри со своей чашей, которая так нужна Конклаву, являющаяся дочерью Валентина — можно ли ей доверять? Вдруг она такая же предательница, как и её отец. И этот примитивный, вечно влипающий во все возможные неприятности». Алек качает головой. Всё слишком запуталось. Родителей отозвали из Института, Джейс всё время проводит с Клэри, а Иззи… Размышления прерывает стук в дверь, и Алек, нахмурившись, встаёт с кровати, на всякий случай достав клинок и осторожно подходит к двери. Стук повторяется. — Кто там? — спрашивает он, сжимая меч Серафима. — Твоё хорошее настроение, — усмехается Иззи, и Алек открывает дверь. Сестра стоит на пороге, держа в одной руке бутылку, а второй приглаживает платье, по виду напоминающее змеиную кожу. — Ты пьяна? — в лоб спрашивает он. — Ну-у, зачем ты сразу же включил нудного старшего брата? — надув губки, спрашивает Иззи, глупо хлопая ресницами. Алек нахмуривается и скрещивает руки на груди, загораживая проём и не желая впускать сестру внутрь. — Конечно же, нет, — продолжает Иззи нормальным голосом. — Может, как-нибудь в пятничный вечер, но никак не сейчас, когда весь Институт находится в полной боевой готовности, а наша троица под угрозой распада. Алек успокаивается и пропускает её к себе в комнату. — Серьезно, братишка, почему такое уныние? — Иззи включает свет, и Алек трёт глаза от резкой смены освещения. — В конце концов, ты не на кладбище живешь. Ну, нашел Джейс себе девушку, это не повод так печалиться. Алек закатывает глаза и остается у двери, а Иззи располагается на его кровати, скинув чёрные туфли. — Так, что там? — спрашивает Алек, указав на принесенную бутылку. Он не пьёт, но в сложившейся ситуации мог бы пересмотреть свои принципы. — Метакса. Один джин тайком перенёс из Греции. Сказал, настоящий лимузенский дуб. Видя непонимание в глазах брата, девушка смеется и поясняет: — Виноградный бренди. Это тоже не особо проясняет ситуацию, но так как Алек не пьёт, то и запоминать это он не собирается. — Ну, так что? — повторяет его слова Иззи, подперев щеку рукой и уставившись на брата снизу вверх. — Что ты думаешь об этом? — О чем именно? О том, что родителей выслали из Института? Или что Клэри ходячая проблема? Или что Джейс может быть в опасности, когда ходит по городу с дочерью Валентина? О чем из всех наших бед ты спрашиваешь меня? — Что ты думаешь о Саймоне? Он, конечно, ботаник, но такой милый, — мягкая улыбка Изабель кажется неуместной, и Алек теряет дар речи от такого вопроса. — Что? — Саймон. Примитивный. Как он тебе? У Алека просто нет слов, но тут Иззи начинает задорно смеяться, и он не выдерживает. Смех, громкий, веселый, чуток истерический, но такой открытый, снимает отравляющее его напряжение. Отсмеявшись, он вытирает выступившие слёзы и садится на кровать. — Ну, вот, уже лучше, — тихо говорит Иззи, придвинувшись к нему. — Спасибо, — также негромко отвечает он, чувствуя, как прогибается кровать, и Иззи садится рядом. Её платье оказывается колючим, и он морщится, когда чешуйки цепляют его футболку. — Переоденься, — просит он, но Иззи не реагирует на это. Она кладет голову ему на плечо, и он приобнимает её одной рукой. Они сидят в тишине и молчат. Слишком много вопросов. Слишком много проблем. Всё стало «слишком». — Мы справимся, — говорит Иззи, и Алек кивает, задевая подбородком её голову. Чёрные волосы сестры пахнут чем-то приятным, и он зарывается в них носом, пытаясь уловить аромат, исходящий от них. Иззи качает головой, и это щекочет Алека, отчего он фыркает и целует её в макушку. — Алек, — зовет она. — М-мм? — Это так? Мы справимся? — Ну, конечно. Часы негромко отщелкивают полночь, и Алек поднимается, выпуская сестру из объятий. — Хочешь сказать, мне пора? — уточняет она с кровати, так и не последовав за ним. — Завтра будет трудный день. Мы должны отправиться на поиски чаши. Неизвестно, куда мы забредем. Нам нужно быть готовыми. Иззи корчит рожицу, выражая свое отношение к его нравоучительному тону. Алек вновь подходит к ней и поглаживает по голове. — В самом деле, Из. Иди, отдохни. Она качает головой и поднимает взгляд своих темных глаз на него: — Может, я останусь? — Что? — Алек хмурится, не совсем поняв её. — Переночую у тебя. Как в детстве, помнишь? — Тогда ты была маленькой и боялась всего на свете. — Как будто что-то сейчас изменилось. Я всё также твоя младшая сестра. Только теперь все боятся меня. Даже твои кошмары. Они придут, увидят, что ты не один, и не будут тебя пугать. — Иззи говорит мягко, как будто уговаривая маленького непоседливого ребенка. — Я же знаю, что если ты останешься один, то опять будешь мучиться своими мыслями и не выспишься к завтрашнему дню, а ты сам сказал, что нужно быть готовым. Алеку нечем парировать в ответ, да он и не хочет. Мрачное болото темных мыслей готово заглотить его полностью, как только он останется с ним наедине, поэтому он больше не спорит. — Хорошо, — кивает он. — Только не царапай меня во сне своим платьем. Иззи усмехается несмешной шутке и встает с кровати: — Ну-у, тогда помоги мне его снять. Алек подходит к ней со спины, и она поднимает волосы вверх, открывая доступ к бледной шее. Его пальцы отчего-то холодные, а дыхание сбито. Её кожа почему-то горячая, но покрывается мурашками. Руки неконтролируемо дрожат, а в комнате недостаточно светло. Молния поддается легко, и Алек медленно спускает замок вниз, повторяя изгиб её спины, стараясь не задеть бледную кожу, которая кажется слишком нежной. И Иззи сейчас другая. В ней нет той страстности и знойности. Путь молнии заканчивается, и Алек, поддавшись неясному порыву, проводит пальцами по её молочной коже. Мягкая, гладкая, она кажется такой незнакомой. Секунды тянутся, и они стоят в молчании. Слишком интимно, слишком откровенно, слишком близко. Всё стало «слишком». — Пора спать, — берёт себя в руки Алек, как и положено старшему брату, расправляет постель, достает для неё футболку из шкафа: действия привычные и знакомые. Они ложатся вместе, разделяя одно одеяло на двоих. Это не похоже на детские воспоминания: сейчас всё кажется немного скованным и неправильным. Но Алек поворачивается к ней и проводит рукой по волосам: — Спокойной ночи, Иззи. — Спокойной ночи, Алек.***
Ляг со мной, под грешным небом сим, И тёмный день, и ночи тень, с тобой мы разделим.
Иззи выглядит великолепно. Она всегда прекрасна, но сегодня превзошла саму себя. Алек с восторгом смотрит на неё: «Да, теперь ему вполне понятно огромное мужское внимание, в котором сестра купается с детства». Сегодня в Институте торжественный день нанесения первой руны для кого-то из юных нефелимов, по поводу которого все Охотники собрались в Большом зале. Сам Алек чувствует себя очень и очень неловко в этой белой рубашке, на которой так явно будет заметна кровь, в этих классических брюках, совершенно не подходящих для быстрой погони и, наконец, в этом пиджаке, который стесняет и сковывает движения. Как итог: вечер ему не нравится. Иззи же чувствует себя легко, будто рыба в воде: она перемещается от одной группы Охотников к другой, то вежливо улыбаясь, то рассказывая какую-нибудь забавную историю. Высокий бокал с золотистым шампанским, золотое платье, так подходящее к её загорелой коже и чёрные волосы, струящимся водопадом спадающие на обнажённую спину… Алек не мог отвести от неё взгляд. И, как он заметил, многие мужчины тоже. Женщины-Охотницы, которых было на удивление мало, также поглядывали на его сестру. Вот только доброжелательности в их глазах не было совсем. Иззи же этого не замечала, продолжая легко находить общий язык с любым из гостей. Если бы не чёрные татуировки на гостях, Алек бы решил, что весь этот вечер похож на балы из прошлых веков, про которые он читал в детстве. Кстати, читал он Иззи. На ночь. Когда она оставалась у него. Как на прошлой неделе. Тут же он хмурится, а его настроение опускается в ноль. После той ночи ему было… Некомфортно. Воспоминания о сестре, так доверчиво и мягко прижимающейся к нему во сне, о её шелковой коже, такой нежной на ощупь… Алек трёт виски, недовольно поморщившись, когда пиджак неудобно тянет в плечах: «Да уж, сражаться в нем невозможно». — Алек, — мягкий голос сестры и её лучистые глаза, словно взошедшее солнце, разом прогоняют его хмурое настроение. Вместе с ней подходит какой-то мужчина, не намного старше их, весь отутюженный и отглаженный и смотрящий с таким снобизмом, что у Алека возникает жгучее желание врезать ему. Может быть, дело в его осанке, а может, в правой руке, которая покоится на талии Иззи. — Как тебе вечер? Он поводит плечом, не желая высказывать весь негатив, но сестра глядит с лёгким укором и он всё же отвечает: — Хорошо. — Да, Бруклинский Институт постарался на славу. Но отдельное спасибо надо сказать Изабель, ведь без её присутствия всё было бы куда бледнее и обыденнее. Дорогая моя, я уже говорил, что Вы ослепительны? — мужчина обнажает белоснежные зубы, и эта гримаса больше похожа на хищный оскал, чем на улыбку. Алек сжимает кулаки, стараясь придать лицу безмятежное выражение, но в этот момент рука мужчины скользит ниже, очерчивая изгибы соблазнительного тела Изабель. — Александр Лайтвуд, — излишне напористо здоровается он, буквально выбрасывая руку для знакомства. Но мужчина, словно не замечая его ярости, так и не отпустив Изабель, лениво протягивает ему левую руку и флегматично встряхивает: — Найджел Мортон*. Вижу, красота — ваша фамильная черта, — он улыбается одной стороной лица, и Алеку на миг это кажется странным. — Иззи, можно тебя на минуту? — кивнув мужчине, Алек хватает сестру выше локтя и тянет в сторону, буквально вырывая её из рук Мортона. Парень мощно рассекает толпу, не отпуская сестру, и не останавливается, пока не выходит на балкон и не рисует на двери руну блокировки. Пылая злостью, он разворачивается к девушке и уже готов разразиться гневным потоком, но Иззи его опережает. — Уф-ф, спасибо Алек, — потягиваясь, благодарит она и садится на плетёное кресло, снимая туфли. — Я не знала, как мне вырваться от него. Ты вовремя. Она поднимает голову и улыбается старшему брату. От этой улыбки внутри него что-то обрывается, и он понимает, что злость испарилась. Будто она выдернула пробку, и все серые и недовольные мысли утекли, как вода в ванной. Девушка опускает голову и продолжает растирать ноги, а тёмные волосы спадают водопадом, скрывая её лицо. — Давай я, — неожиданно для их обоих предлагает Алек, присаживаясь возле её кресла. Иззи бросает на него быстрый взгляд — её брови нахмурены, а губы сжаты, но когда Алек берет её ступню в свои большие ладони, то девушка не выдерживает и со вздохом расслабляется. Она откидывается спиной на кресло и закрывает глаза, погружаясь в блаженство, которое ей дарят тонкие пальцы брата. Он массажирует каждый сантиметр, разминая отёкшие пальцы, гладит ступню, потирает подъём. По сравнению с его мозолистыми руками её ножка кажется маленькой и хрупкой. Он не понимает, как можно резво бегать и сражаться в обуви с таким высоким каблуком. Куда больше Изабель подошли бы хрустальные туфельки, как у Золушки. Алек улыбается, вспоминая, как читал эту сказку сестре. Тогда она не понимала, как у «доброй феи, не имеющая к феери никакого отношения, может быть крестница, и почему маг не затребовала у Золушки никакой платы за волшебство. — Если бы я встретила её, то первым делом попросила бы показать метку мага. А лишь потом принимала подарки. Поэтому, кстати, всё и кончилось в двенадцать. Незарегистрированный маг, — с видом знатока заявляла семилетняя Иззи, обернув шею игрушкой-змейкой. Это было так давно. Алек поводит головой, отгоняя сцены прошлого, и переводит взгляд на Иззи. Сестра уже открыла глаза и в ответ смотрит на него, склонив голову на бок. — Алек, — зовёт она тихо, едва шевеля губами. — Достаточно. Он кивает и поднимается, поправляет брюки и протягивая руку. Девушка надевает обувь и встаёт с кресла. Но, то ли она подвернула ногу, то ли туфли излишне высоки, то ли истомлённое тело слишком расслабилось, но сестра тут же падает вниз. От приземления на балконный пол спасают крепкие руки, вовремя подхватившие её. Алек хмурится и хочет съязвить что-то про высоту каблуков, но останавливает себя и лишь крепче прижимает сестру. Он придерживаете её за талию, чувствуя, как колотится её сердце. Как пламенный вздох вырывается из её алых губ. Как она цепляется серебряными ногтями за отвороты его пиджака. Как она близко… Его тянет к ней. Неотвратимо. Фатально. Поборов себя, он лишь сильнее сжимает девушку в объятьях, прижимаясь холодными губами к её лбу. Она не спрашивает, что он делает. Она не отстраняется от него. Она перемещает руки и теперь держит его за шею. Со стороны кажется, будто она хочет его поцеловать. А, может, и не кажется. Руки холодеют, но от Иззи идет такой жар, в котором невозможно замёрзнуть. Она вся пылает и светится, и Алек греется в её тепле. Столько он был один, столько он пытался решить всё сам. И это было неверно: она всегда была рядом. Только сейчас он понимает, насколько они близки друг другу. Им не нужны слова — всё видно в чувствах. Он целует её в висок, склоняясь ниже, только сейчас подмечая разницу в росте. И Иззи утыкается носом в его щеку, сцепляя руки в замок, заставляя склонить голову ещё ниже. Внезапный стук в дверь оглушителен. Они синхронно вздрагивают, и с одинаковой ненавистью смотрят на дверь. — Изабель, ты здесь? — голос Найджела раздается с той стороны. — Я жду тебя. Сестра мягко высвобождается из его объятий, но Алек продолжается удерживать её, хмуро глядя в глаза. — Он мне не нравится. Тебе не нужно… Он не договаривает, но Изабель понимает, что он хочет сказать. Она всегда понимает. Только она. — Он представитель Конклава и, надо полагать, будущий смотритель нашего Института. В связи с последними событиями это вероятнее всего. К тому же, нам нужен такой человек. Глубокая хмурая морщина прокладывается между густыми бровями брата, и это — последнее, что хочет видеть Изабель. — Приходи сегодня ко мне, — просит Алек, опуская взгляд в пол. — Если хочешь, я тебе почитаю. — О, Алек… Иззи растрогано улыбается — она почти забыла об их детской традиции: это началось, когда она приступила к изучению теории Сумеречного Мира. Многие книги были настолько тягостными, что девочка никак не могла их прочесть. Тогда брат и предложил ей сделку: после каждой главы, он отвлекал её чтением какой-нибудь сказки. А лет в двенадцать это прекратилось. — Я приду, — уверенно кивает она головой и улыбается. — Правда.***
Ляг со мною… Что я натворил?! Твои глаза закрыты, как и наша дверь. Лишь солнце мне подарит сил. И вижу его свет теперь…
Изабель легко входит в его комнату, будто на её ногах нет высоченных туфель, и она не провела весь этот вечер, развлекая нужных людей. Алек закрывает за ней дверь, рисуя для надёжности руну. Это их вечер. Это их комната. Это их мир. В этой комнате, за этой дверью. «Когда всё началось?» «Когда Иззи пришла к нему в первый раз, прося о защите?» «Когда он впустил её в сердце не так, как пускают родных?» «Когда он полюбил её так, как любят девушек?» Она стоит к нему спиной, приподняв волосы, и он помогает расстегнуть платье. Золотая ткань разливается на полу драгоценной лужей, и девушка устало опускает руки, рассыпая тёмные волосы по обнажившимся плечам. В свете комнаты чёрные рисунки рун притягивают взгляд и манят своей таинственностью и силой. Он медленно скользит ладонью по плечу, неспешно перемещается вниз по спине, очерчивая тонкую линию позвоночника. Тишина комнаты лишь усиливает момент наступившей интимности. Его обжигающие пальцы ложатся на её бедра и замедленно опускаются вниз. Она стоит ровно, склонив голову набок, будто прислушиваясь к своим ощущениям: «Сколько они были порознь? Пора им соединиться». Алек осторожно укладывает её на кровать: «Сколько раз она ночевала в ней?» Он нависает над ней, внимательно вглядываясь в её лицо: «Что он ищет? Сомнение? Страх? Отказ?» Иззи видит его нерешительность и поддается вперёд сама. Сама обнимает его за шею, сама целует его в губы в первый раз. В первый раз она хочет партнёра. Хочет не азартно и жгуче, а вожделённо и влюблённо. Она сама опускает его широкую руку себе на грудь, сама сжимает его пальцы на потемневших сосках. «Это другое возбуждение. Не то, от которого теряешь голову. Что-то другое. Настоящее. Правильное». Его мозолистые от лука ладони особенно чувствительны на тонкой коже. Его обветренный губы такие сухие, но его поцелуи горят огнем. Он прикладывается губами к её телу, разборчиво и медленно целуя каждый сантиметр. «Медленно. Слишком медленно». Она запускает пальцы в его волосы, притягивая к себе, вновь целуя шершавые губы, проникая языком в томную глубину рта. Он не может сдержать ошеломленного возгласа, когда её ладонь ложится на его девственный член. «Первый раз». Хрупкая ладонь поглаживает крепкий ствол, проводит вдоль основания вверх и вниз, сжимает головку и вновь опускается. «Всё правильно. Всё так, как нужно». Иззи останавливается и разводит ноги, ожидая его. «Сейчас». «Такие разные, они никогда не были далёкими. Они всегда были друг у друга. Недостаточно близко раньше. Неполно прежде. И правильно сейчас». Алек входит не спеша, позволяя обоим прочувствовать момент. «Понять. Осознать. И ещё раз убедится, что всё так, как надо. Так, как должно было быть». Иззи горяча и солнечна. Она обжигает его своим сиянием и силой. В ней слишком много любви. Он захлебывается, тонет и продолжает двигаться, погружаясь в неё до конца, познавая всю. Изведывая сестру до конца. Он не думает, мыслей давно нет. Лишь тишина и Изабель, которая растекается по кровати, извиваясь, подобно смертоносной змее. И скользя телами, они сливаются в своём единении. Толчки, накатывающими волнами, окунают их в воды наслаждений. Тёмные волосы Изабель растрепались по подушке, а глаза заволокла пелена удовольствия. Алек всматривается в её лицо, проводит взглядом по покрасневшим губам, по блестящим глазам с растёкшимся макияжем: «Как же она красива». Чувственные губы изгибаются в улыбке, и она сама делает особо резкий рывок, насаживаясь на длинный член. Алек стонет, пытаясь скрыть слабость за стиснутыми зубами, но сестра хочет иначе. Она поднимается на локтях, тянется к его губам, размыкая их поцелуем. Ей нужны его стоны: она хочет подтверждения, что это — лучшее, что ощущал Алек за всю жизнь. Он дарил ей заботу и любовь — она ответит тем же. Она подарит ему такую же сладость. Изабель перекатывается, оказываясь сверху, и сжимается изнутри, обволакивая член пленительной теплотой своей глубины. Тонкие женственные пальцы проводят по его крупкой груди, очерчивая натренированные мышцы, задевая твердые соски. Она не перестает двигаться, медленно поднимаясь и опускаясь на нём. Член погружается по самое основание, и ствол окутывает жар знакомого тела. Иззи ложится на его грудь, ощущая, как сокращаются последние миллиметры между ними. Его руки обнимают её за спину, а стон тонет в губах сестры. Это их единение. Это их любовь.Ключ от двери в тебе сокрою я, Ибо ты непрощённая… Такая же, как я
***