kill kill kill!!!

      Вечные галлюцинации, многочисленные пытки и избиения со стороны Сану, его скачки настроения, невнятные чужие крики где-то в тайной комнате и мои еле ходящие ноги мне надоели. В первый раз, когда я увидел его светящееся добротой лицо, я был влюблён. Я мечтал, чтобы он дотронулся до меня, взял мою руку в свою, и недавно это стало явью; кожа запястий до сих пор помнит его сладкие прикосновения губ, а шрамы, нанесённые в подростковом возрасте были осквернены его полизываниями и поцелуями, это было так запредельно, я думал, что сплю. Но Сану и правда был нежен со мной в последнее время, только стоило потратить на это всего… а сколько дней вообще прошло?       Стеклянные и безжизненные глаза той девушки виделись мне ещё целую неделю, на её месте могу оказаться и я, такая перспектива пугает меня. Сану стал мил, целует меня в щёку, не желает спускать в отсыревший от влаги подвал, а уходит сам. Дождь тарабанит за окном, и мне становится тревожно. Он что, с ума сошёл окончательно?       Я уже собрался, на часах сорок минут, и я всё ещё сижу на полу, боясь дотронуться до ручки. Черта уже позади, но я ещё не приблизился к своей цели. Мне больно и страшно, а он где-то рядом и готов вот-вот вонзить свой свежезаточенный нож в шею, терзать меня до полусмерти, мучить часами, заставлять кричать и умолять о пощаде. И всё равно, искалеченного и уже немого или слепого, он меня убьёт. Сану не простит попытку побега, Сану не простит. А если я выйду… люди увидят меня, вдруг не помогут мне? А если заметят, отвезут в больницу, то дома меня ждёт мой дядя. Я ёжусь и ложусь на пол, разводя руки в стороны. Сану любит меня, позволяет мне жить и больше не пугает своей мрачной стороной, а дома меня не ждёт ничего хорошего. Как и здесь. Он некоторое время казался мне таким идеальным человеком с чистейшей душой, а на деле оказался жестоким психопатом, страдающим припадками ненависти ко всему вокруг, и чаще всего он срывал их на мне, каждый раз намереваясь сломать мне часть тела, но заканчивая всё многочисленными порезами и ударами по голове. Теперь я тоже не в порядке, спасибо, Сану.       Сану сидит рядом и шепчет мне, что лучше бы остаться здесь. Раздеться и ждать его. Увидев, что я проявил честность к нему, он удивится и снова проявит любовь ко мне. Может, мне остаться?       — А если ты уйдёшь, то что тогда? — улыбается он и показывает нож в своей руке.       Мне сильно поднадоели эти видения, я не хочу, чтобы он был здесь сейчас, и, когда я моргнул, он растворился. Лучше было бы моргнуть, и чтобы жизнь наладилась, а не просто исчез тот или иной глюк… Пытаюсь подняться и снова оглядываюсь назад: никого нет, время ещё есть. Я тянусь к ручке двери и приоткрываю её. Лучше снова буду жить своей страдальческой жизнью, надеясь, что умру безболезненно и не раньше, чем успею дать кому-то что-то хорошее. Я ведь не такой безнадёжный неудачник, я всё ещё верю в свою пригодность миру. Дверь открылась, а на крыльце дома сидел он. Сану сидел в наушниках, а из-за громкости я слышал его любимую песню. Он бесшумно напевал её, изредка шевеля губами в местах припева, а когда трек закончился, он посмотрел на рядом сидящего меня и ухмыльнулся.       — Сбежать всё-таки решил, — спокойно сказал он, складывая наушники с плеером в карман штанов и подхватывая меня, понёс в дом.       Когда он швырнул меня к лестнице, я снова почувствовал ощущения первого дня. Я снова вижу того злобного и страшного Сану, меня охватывает паника. Мысли, что же он сейчас сделает со мной, разрывали изнутри, заставляя хорошенько прокашляться; или это всё же было от столь сильного удара?.. Сану холодно посмотрел в мои глаза, и я увидел в них презрение.       — Ты сказал, что любишь меня, — обиженно сказал он, отпинывая меня в сторону.       Страдающее от ударов тело не могло терпеть дальнейших пыток, мне было больно даже пускать слёзы, я устал терпеть эти страдания.       — У..бе..й? — Я еле смог выговорить просьбу.       Молчание вместо ответа и продолжительные истязания в виде пинания из стороны в другую дали о себе знать. Сану за волосы выволок меня в подвал, тот самый, злосчастный, в котором всё и начиналось. Больше там не валялось связанных и готовящихся к смерти тел, было пусто и сыро. Он толкнул меня в последний раз и остановился, так и замерев на месте. Прохлада ледяного пола охватила меня, заставила дрожать. Я боялся спросить, как он будет вершить мою смерть, и просто посмотрел на него. Высокомерный взгляд Сану был пронзителен и темен. Вокруг не было инструментов, не было ножей, верёвок и цепей, пол был пуст и чист. Ещё недолгое время мы просто смотрели так друг на друга, будто время остановилось. А потом меня затошнило. С такой силой, что даже не было времени попросить у него таз, чтобы не марать пол. Но лицо Сану не дрогнуло даже после того, как я выблевал какие-то несчастные остатки еды со вчерашнего ужина, он даже усмехнулся. Мне стало мрачно и ещё неприятней, внутри всё начало гореть, я попытался сесть, чтобы головокружение отпустило меня, но Сану ткнул лицом прямо в мою рвоту. Это вызвало ещё один рефлекс, и её прибавилось. Внутри нарастало пекло. Органы будто пытались спастись, находя выход через рот, но ничего так и не получилось, потому что выходила оттуда только одна жидкость. Сану начал смеяться. Он истошно заржал и закричал, что я идиот. От бессилия я закрыл глаза и в последний раз увидел только то, что он подходит ко мне и наклоняется.       Ощущение ненужности и пустоты всю жизнь изводило до глубины души. Состояние подвешенности в этом огромном мире, где каждому точно должна быть пара, давило на меня, смеясь над тем, что я никогда не встречу свою половину и не буду чувствовать беззаботность жизни. А с каждым годом жизнь не становилась хоть немного лучше, всё было также: одинокий, скучный, глупый и потерянный в обществе я каждое утро просыпался и шёл вперёд, надеясь, что однажды всё это закончится. Но ничего не менялось. А когда подошло время изменений, я мгновенно оказался в доме сумасшедшего парня, в которого влюбился некоторое время назад. Неужели такой жизни я хотел? А не сам ли я ненормальный?       Я проснулся с головой на столе, вялость мешала нормально катиться по стулу, и рядом появился Сану. Он обнял меня и сказал, что уйдёт ненадолго. Ничуть не взбодрившись, я снова уронил голову на стол и опустил веки. Болезненные ощущения по всему телу были такие, словно меня вчера весь день калечили и избивали. Но вчера мы провели день довольно мирно, он не поднимал на меня руки ни разу. Распахнув глаза спустя мгновения, я осознал, что подошло самое время для побега.       Я долго ломался и думал о том, что Сану сделает со мной, если вернётся раньше, как он будет причинять мне боль или убивать и что он скажет, чтобы окончательно добить изнутри, но я всё же решился бежать. Спать с маньяком на одной кровати, делить с ним одну любовь… Я был влюблён в Сану, но только в того, которым он казался для всех. В ванной комнате я потянулся наверх к корзине, чтобы достать чистую одежду, но внутри стиральной машины мне показалось что-то странное, и я открыл её, чтобы убедиться в том, что всё нормально. Потянув обычный рукав кофты Сану, я вытянул за собой целую гору его трупов с отрубленными частями тел. Я закричал и закрыл глаза, а когда открыл их, передо мной уже не было трупной кучи, всего лишь их грязное бельё. Или чьё бы оно ни было. Всего лишь шмотки, ни капель крови, ни останков. Надев на себя привычную одежду, я выкарабкался в коридор и сел рядом с линией, установленной Сану — огромным ножом. В первый день нашей настоящей встречи он воткнул его в это место и сказал никогда не переходить эту черту, иначе он станет очень злым и бессердечным. И я поверил ему, я до сих пор верю. Я медленно пересёк линию, мирясь с адскими ощущениями на теле, которые мешали спокойно передвигаться, и остановился у выхода. Там меня ждёт мой привычный пустой и до жути ненавистный мир вместе с дядей, который только добавляет масла ненависти в его же огонь. Пламя вспыхивает, и я вынужден убиваться. Да я бы рад, но я ведь жалкий трус, мне стыдно за это. Решительно оттягиваю ручку двери, за которой Сану сидит на крыльце. Из громко играющих наушников была слышна его любимая песня, он тихо подпевал, а после её окончания обернулся ко мне и, улыбнувшись, сказал:       — Ты перешёл черту.       Тёплые ладони коснулись щёк, приближая моё лицо к его. Губы соприкоснулись на несколько секунд, а после он отстранился и сказал:       — Я говорил, что очень сильно накажу тебя. Почему не стал слушать?       Я не рискнул ответить, что боюсь его, но думаю, от этого лучше бы не стало. Приняв мой молчаливый ответ, он подхватил меня и потащил за растянутый свитер в подвал, в котором стал душить всё теми же тёплыми и ранее ласковыми ладонями. Глотая воздух и пытаясь прохрипеть извинения, я только больше израсходовал его. Зрение ухудшилось, я не видел ничего, кроме расплывчатой гримасы Сану, и даже не мог сказать, нравится ли ему это делать или он сам разочарован, что приходится наказывать меня. Я упал и скорчился от внутренних передёргиваний. Только сейчас до меня дошло, что мне было больно не от его рук, а где-то внутри. Ком подошёл к горлу, и я вырыгал его. Сану засмеялся, его непонятно чем вызванный смех пугал меня. Всё тело пронзила дрожь, изо рта что-то выливалось и мгновенно застывало на губах, я оцепенел и понял, что внутри всё угасает, я умер.       Шея бешено пульсировала и изнывала. Я попытался потянуться, но понял, что сижу на стуле. Где-то рядом прошёл Сану и, присев на корточки рядом, попросил меня посидеть некоторое время в подвале. Он улыбнулся, а кончики моих губ опустились. Вчера он относился ко мне иначе, добрее, а сегодня снова мне нужно спуститься в этот подвал? Да и к тому же состояние моё было паршивым, в животе сильно кололо, а шея болела, будто меня душили. Прикоснувшись к ней, я поморщился от вспыхнувшей в голове мигрени. Но Сану был со мной осторожен, он уже несколько дней не причинял мне вред. Увидев негодование на моём лице, он сказал, что отойдет до семи вечера и позволит остаться здесь. Я слышал, как за окном идёт дождь, мне захотелось выйти на улицу и вдохнуть увлажнённый воздух. Я был слаб и, почувствовав его одёргивание моих волос с щеки, начал засыпать.       В какой-то момент мне захотелось проснуться, и, вспомнив слова Сану, я понял, что мне наконец выпал шанс удрать. На часах шесть с половиной. У ванной я упал с кресла, чтобы переодеться. Без здоровых ног я делал все медленно, будто специально растягивая время. Я так боюсь, сердце бешено колотится, всё внутри жжётся, шея болит, а голова потихоньку кружится. Я оделся и перешёл пограничную запретную черту Сану. Где-то рядом он присел со мной и попросил остаться, и я бы действительно сделал это, но я боюсь его. Боюсь снова испытать это ощущение предательства, когда он взбесится из-за какой-нибудь мелочи, я ведь совсем не знаю его. Я не знаю, кто такой Сану, и не знаю, люблю ли я его теперь? Его красивые глаза, скрывающие ненависть и агрессию, крепкие руки, способные сломать мне все кости, эта неврастеническая улыбка… А на другом берегу стоит мой дядя, который снова застелет постель и отымеет меня как ни в чем не бывало, будто я и не пропадал на недели.       Я остановился и раскинулся на полу, думая, точно ли стоят будущие страдания выхода отсюда. Я лучше снова войду в систему, чем ещё раз почувствую боль его избиений, мало что ему взбредет в голову. Боюсь, что оставшись здесь сейчас, мои останки будут искать по разным частям города. Решительно дёргаю ручку, чтобы навсегда порвать с этим домом, подвалом и безумцем Сану, но за стеной был он. Один наушник был снят, и он смотрел на меня раздражённо.       — Черта, Юнбум, забыл о ней?       Сану схватил меня за мгновенно занывшую от его прикосновения руку и затащил в дом. Разъярённый от злобы он спустился со мной в подвал, и, отшвырнув, убежал наверх, откуда вернулся уже с ножом, с тем самым заточенным, которым была отмечена граница. Он накажет меня, он убьёт меня.       Холодное лезвие игриво царапало мою кожу, из-под которой неспешно вытекала едва тёплая кровь, а Сану преспокойно слушал мои стоны и всхлипы, будто это совсем привычное дело — убивать меня. Я ещё пытался вырваться, но последний порез был прямо по горлу. Он ослепил и оглушил меня. Кожа ощущала, как по ней струится быстро вытекающая из раны кровь, она стекает по моему горлу, марает ключицы и грудь. Как я и представлял в видениях, он сделал всё жестоко и кроваво. Я захрипел и начал плеваться кровью, но заставило по-настоящему страдать меня не пытки от его ножа, а что-то гораздо ближе. Живот заурчал, а Сану остановился. Усевшись напротив, он стал наблюдать за мной своим коронным диким взглядом. Мне хотелось спросить только одно: почему же ты не убьёшь меня? Давай уже скорее, невыносимо быть раненой жертвой!       Я непроизвольно закатил глаза и затрясся, изрыгая из себя немного жидкости; я чувствовал, что внутри всё горит, а потом я перестал что-либо чувствовать.       За окном шёл дождь, Сану разбудил меня мягким прикосновением в области щёк, и, едва придя в сознание, я заплакал. Сану безэмоционально смотрел, как я реву, и продолжал гладить, перейдя уже к моим волосам. Я плакал от боли и смотрел на него. Подняв голову над столом, я посмотрел на свои руки и ноги под юбкой, которые были перевязаны бинтами и тканевыми повязками: я был искалечен. Ничего не понимаю. Вчера Сану целовал меня, мы спали вместе, откуда всё это?       — Сану… — растерянно произнёс я. — Что со мной?..       Он утер мою последнюю слезу отчаяния и сказал, что не понимает, о чём я.       — Я вынужден уйти по делам до семи часов, не скучай, мой хороший. А ещё не переходи границу, ты ведь не хочешь, чтобы я рассердился? — Он широко улыбнулся и напоследок поцеловал меня в губы, поласкав мой язык своим.       У меня не было сил. Я был выжат как лимон. Давление изнутри засасывало меня в самого себя, неужели я просто голоден?       Отварив себе небольшую тарелку риса, я осилил только одну ложку, потом меня затошнило, выворачивало только от вида еды. Просидев за столом неизвестно сколько, я решил уйти поспать, но у злосчастного порога стул перевернулся, и я полетел вместе с ним вниз. Он упал на меня, от удара я визгнул.       Боль моментально окатила один участок тела и словно волной начала передаваться на другие. Только лёжа я понял, что никакие это не видения — куча бинтов, под ними были реальные и совсем не зажившие раны. Глубокие и мелкие царапинки покрывали небольшую часть ног, руки и… шею. Она укутана бинтами, а за ними глубокий и почти смертельный шрам. Голова кружится, бой часов стал отдаваться таким же мучительным эхом внутри неё. Время было семь часов. Я оставался лежать под креслом и думать, что со мной случилось, почему Сану врёт и как это произошло. Я отключился, но через несколько минут был разбужен Сану, который уже вернулся и освободил меня от плена кресла.       — Что со мной произошло?       — Мне тоже интересно. Как так ты упал? С разбегу что-ли? — посмеялся он.       — Почему я чувствую себя избитым и весь в ранах?! — закричал я, срывая бинт с руки, который скрывал сильно кровоточащие и саднящие раны.       — Бум, почему ты не убежал? Я оставил тебя практически на весь день, но ты сидишь тут. Ты так любишь меня? Или это потому, что тебя придавило креслом и тебе было лень высвобождаться?       — Что… я мог убежать?       Я понял, что мне было слишком плохо, чтобы думать об этом и уж тем более воспроизводить. Я мог быть свободен. Осознание этого факта встревожило меня и заставило возненавидеть себя ещё больше. Я до сих пор в этом чёртовом доме с Сану, которого я люблю, но не понимаю и… боюсь.       — Откуда это, Сану? — Мой голос дрожал, я протянул ему свои руки.       — Три чёртовых дня ты пытался свалить от меня, Бум. Три сраных дня я был в бешенстве и ненавидел тебя. Зачем ты вообще пришёл сюда, если пытался сбежать? — грубым и постоянно срывающимся голосом ответил он.       — А зачем нужно было избивать меня?! — Неожиданного для самого себя я запредельно повысил свой голос.       Дав мне несильную пощёчину, он оскалился и сказал:       — Да ты всего лишь жалкий трус! Как у тебя сюда зайти-то смелости хватило? Не надо теперь мне жаловаться, виноват только ты.       Он отвел взгляд и, перекинув меня через плечо, стал спускаться в подвал. Я чувствовал, что сейчас мне точно придет конец, попытался дёрнуться и упасть, но он держал слишком крепко.       — Каждый день я травил тебя и возвращал к жизни, заставляя забыть это и дать тебе шанс снова. Сегодня ты просто слишком устал, чтобы даже думать про побег, не так ли? — злобно и расстроено констатировал Сану.       И он был прав.       — Мне так понравилось бить тебя. А вот душить нет, лицо некрасиво краснеет. А вот что касается твоих порезов… Ты просто не знаешь, как мне нравится, когда тебе больно. Твои крики меня возбуждают, дай мне ещё немного любви, Юнбум. — Он схватил меня за горло и, приблизив к себе, подарил грязный поцелуй и новую порцию неприязни.       Больше нет ни малейшего понимания, никакой взаимности: мне противно. Его прикосновения рук, скользящих по моему телу только вызывают желание снова блевать, но сегодня, видимо, он дал мне гораздо больше лекарств, чтобы не чувствовать это отравляющее четвёртые сутки желание. Больше мне не хотелось дать ему погладить себя или отсосать. Желание дать по его самодовольной морде превышало все ранее такие яркие чувства трепета любви и влюблённости, я был зол. Руки Сану вызывающе хватали меня везде и не оставались спокойными, они губили и делали мне приятно; я лучше сдохну, ты такой отвратительный, Сану. Как я мог повестись на твою очаровательную и привлекательную внешность?       — Жаль, Бум, но мне очень надоело играться в любовь. Ты пробудил во мне чувство страсти, но не более. Я убью тебя, ты заслужил этого, как только вошёл в мой дом и спустился сюда. Если бы ты остановился на кухне или в спальне, не факт, что сейчас был бы избит и несколько раз едва не убит. Ты весьма приятный человек, но только вот я не люблю тебя.       — Я тоже, — ощерился я, наконец отпустив это чувство.       Сану больше пришёл в шок не столько от моей улыбки, сколько от новости, что между нами никогда ничего и не было. Изображать ложь не так уж и сложно, но была ли моя любовь к нему вымыслом? Я понял, что просто хотел ощутить на себе его руки, получить давно желаемое и спокойно уйти.       — Мне хватило бы и ночи с тобой, чтобы понять, что ты стал мне не интересен, — продолжал я, увеличивая ширину улыбки.       Сану взбесился и, схватив мои волосы, с силой потянул их вниз, чтобы моя голова резко соприкоснулась с полом. Новая доза головной боли и не только её, потому что телу хватило лишь одного удара, чтобы заглушить все принятые мной в бессознательном состоянии болеутоляющие средства; эти мучения скоро закончатся. Сану схватил нож, который лежал на столе рядом с нами, и вонзил его в моё тело. Трясущейся рукой с пульсирующими и выступившими на ней венами от раздражения и гнева он воткнул нож рядом с грудной клеткой. Он вошёл глубоко, и я начал кричать, это было невыносимо и ужасно больно. Глаза заслезились, а ко рту подступила кровь. Я откашлялся ей на кромсающую меня руку Сану, и он, разозлившись ещё сильнее, с ухмылкой наклонился ко мне и вынул нож. Это было ещё болезненнее. Сану безумно улыбнулся, глядя на моё искажённое от боли выражение лица.       — Ты такой мелкий, но живучий. Может, прекратишь заставлять меня возбуждаться, а? — саркастично шепнул он в моё ухо.       Решив насладиться мной в последний момент, он схватил мою руку и прислонил её к своим штанам, к области паха. Я был в ужасе, он действительно был возбуждён. Ещё раз прокашлявшись кровью, я начал изо всех оставшихся во мне сил пытаться вырвать руку и перестать делать ему приятно.       — Ох, Бум… лучше бы ты был спокойнее.       Он без особых усилий резанул ножом по моей руке. Раздался истошный крик, моя рука уже была отделена от тела. Я заревел ещё больше. Я просто хотел умереть, но Сану бы не позволил просто, он — садист. Кровь смешалась со стекающими с щёк солёными слезами и дала о себе знать, начав сильно пощипывать в области резаных ран на шее. Он расстегнул свои штаны и, удобно подпирая под себя мои бывшие пальцы на руке, схватил ими свой член и начал водить ею вверх и вниз, получая удовольствие. Уловив мой угасающий от боли и ужаса взгляд, он слегка улыбнулся.       — Бум, давай быстрее, чего же ты! — закатывая от удовольствия глаза, сказал он, набирая скорость. — Так хорошо.       Лучше бы я успел закрыть глаза, прежде чем увидел его удовлетворённое выражение лица и услышал тихий стон, когда он наконец испытал оргазм и отбросил мою, испачканную его жидкостью руку в сторону. Застегнув штаны, он прошёлся пальцами по растёкшейся крови в области оторванной кисти руки и довольно размазал её по своему лицу.       — Так хорошо, — последнее, что произнёс он, прежде чем успел в последний раз всадить в меня лезвие.       Мир застыл, я больше не видел Сану, больше не чувствовал боли; такое облегчение, когда ты мёртв. Это чувство было бы одинаковым, умри я сейчас так позорно в его подвале или в глубокой старости, когда за стенами меня окружает моя любящая семья. Я пожалел о любви, но не пожалел о побеге. Если бы я не попытался, всё равно бы однажды умер. Жаль только, что моя попытка побега обернулась в его пользу, я так хочу, чтобы однажды он тоже страдал...