Каждый сам по себе

Мишель слабая. По определению. Диего смотрит на нее и думает, что рано или поздно она попадется. Потому что в девчонке слишком много слепой ненависти, слепой жажды мести. Она спит и видит, как вскроет глотки всем и каждому за смерть брата. Навязчивая идея. И чем ближе она к своей цели, тем сильнее красная пелена ненависти застилает ей глаза, черным туманом прячет здравый смысл и способность трезво мыслить. Ее не вышколили. Цель не обработала ее на все сто процентов. Не то чтобы они смогли промыть ему мозги, но все же. У него в голове есть осознание, есть определенные установки, к которым он должен идти. А Мишель… Мишель слабая и слишком импульсивная. Она скребется ногтями в его дверь, когда на часах время едва переваливает за три ночи. Не долбит, не молотит кулаками. Понимает, что может разбудить других. Понимает, а это уже прогресс. Сначала Диего даже думает, что она угомонится и уйдет. И карябающий звук о дверь прекращается. Не успевает он перевернуться на другой бок, как она снова скребется. — Рафаэль, — зовет тихо, прижавшись губами к тонкой щели дверного косяка, — пожалуйста. Я знаю, что ты там. Имя его младшего брата. Она зовет его именем его младшего брата, а он отзывается. Потому что за последнее время выработал у себя эту привычку. Потому что чем меньше она знает о нем настоящем, тем лучше. Ему удалось обойти систему, значит, он не станет и ей раскрывать свои секреты. Его дело. И Диего все же поднимается с кровати, нажимает на дверную ручку и заспанными глазами смотрит на растрепанную, почти трясущуюся Мишель. Он говорит: — Что тебе надо? Он говорит: — Ты на часы вообще смотрела? А эта несносная девчонка нагло заваливается к нему в комнату, даже не подумав спросить позволения. Он хмыкает и закрывает за ней дверь. Она ведь даже не допустила мысли, что он может быть не один. Странная она. Определенно странная. Упирает руки в бока и ходит по комнате, почти носится, а потом садится на разобранную кровать, подтягивает ноги к груди. — Располагайся, — наполовину язвительно, наполовину устало отзывается Диего и трет глаза, гонит от себя сон. Напряженными карими глазами она смотрит на него так, будто ее что-то напугало. И выдает, выпаливает так стремительно, что он с трудом пытается уловить смысл сказанного с первого раза. — Я попалась, — тихо, почти беззвучно, почти одними губами. — Они знают, кто я такая, Рафаэль. Они все знают. Он говорит: — Притормози, Мишель. Ты уверена? С чего ты это взяла вообще? Но ее несет, накрывает с головой, она теряет ощущение земли под ногами. И на ее фоне он слишком спокойный, продуманный и расслабленный. С прогнившей и мелочной душонкой, со своими непонятными целями и стремлениями. Подлеца она в нем почему-то не видит. Уже не видит, раньше видела отчетливо и явно. Сейчас пытается разглядеть, но не видит. Несмотря на то, как грязно он играл с самого начала, она не может разглядеть в нем откровенного мерзавца. Мишель пальцами цепляется за собственные волосы. Кудрявящиеся на концах от воды, все еще влажные. И на пару секунд он задумывается, отчего они влажные. Пот. Ответ всплывает в голове сам. Волосы у нее влажные и липкие от пота. И темные пятна на футболке подмышками. Бежала, наверное. Ему нет дела, но она точно бежала. От кого-то или от чего-то. Топота он не слышал. Спал. Все дело, наверное, в том, что спал. Ему на нее плевать. Наверное, плевать, да. — Слушай, какая разница? — тараторит она, воспринимает его слова в штыки, до боли тянет собственные пряди. — Я без пяти минут попалась. А если они нашли меня, то и на тебя скоро выйдут. Он садится рядом с ней на разобранную кровать и разводит руки в сторону. — О, то есть ты для того и заявилась ко мне в три часа ночи? Чтобы им было полегче найти меня? — Нет. Конечно, нет, — так же поспешно, почти перебивая его. — Тогда зачем? Тишина. Не знает она. Не знает. Пришла потому, что ей больше некуда идти. Потому что только ему она может говорить обо всем этом, не скрывая ничего. А она ведь чертовски устала уже скрывать себя настоящую, скрывать это жгущее кожу желание отомстить. Сколько раз она представляла кровь Изакииля на собственных руках. И ей нравилось. И ей чертовски нравилось. Никто не знает, никто не должен узнать. А Фернандо… Он стал ей чуть ли не омерзителен после того, как он узнал о ней. О ней, о Цели, о том, что на самом деле происходит. Подумать она толком не успевает, кидается ему на шею и молчит. Сказать нечего. У них общая цель, у них общие какие-то принципы, но по сути они чужие. Она ведь до сих пор даже не знает, как он понял, что она такая же. Что она против Процесса, против целой системы. Диего пару раз гладит ее по голове почти по привычке. Не раз ему приходилось успокаивать своих младших. И он вроде как хорош в этом — в том, чтобы успокаивать других. Все равно сейчас, когда он уже полностью проснулся, его и не особо волнует уже, зачем она явилась. Девчонку трясет, девчонка напуганная и потерянная. И даже будучи в таком состоянии все еще хочет мстить. Вот же дрянной характер. Почему они вдруг начинают целоваться, вряд ли ответит хоть один из них. У Мишель губы кусаные, соленые и жесткие. Но целуется она и правда неплохо. А потом говорит: — Мы же вроде как вместе, помнишь? — и ложится на спину, тянет его за собой. — Не очень убедительно получается. — Совсем неубедительно, — выдыхает он ей в губы и задирает ее футболку, тянет наверх, а она поднимает руки, вылезает из одежды. — Актриса из тебя ужасная. Его губы на ее груди, борода колется, а Мишель все равно тянется ближе. Изнывает, чуть ли не стонет. — Ты не лучше, — зачем-то парирует, но ее хилый аргумент так и остается неуслышанным, незамеченным. Они целуются слишком долго, ее затвердевшие соски изнывают, просят еще касаний, а он дышит как-то рвано, слишком шумно. И она запускает руку ему в штаны, пальцы сжимая вокруг уже вставшего члена. Он отстраняется от нее тут же и получается почти с усмешкой: — Для этого пришла, да? Будто ведро ледяной воды на голову. И Мишель чуть отползает в сторону, довольно улыбается, замечает, что он все же поглядывает на ее грудь. Нравится, ну конечно же нравится. — Так себе планы, — проговаривает Диего, выгибая брови. — Решил поиграть в благородство? — почти насмешливо, почти издеваясь. Он прыскает. — Ты и правда такая наивная, Мишель. Он говорит: — Какое к черту благородство? Нас выбрали не просто так. У нас есть предназначение. И ни в один протокол не входят интрижки. Ты и так проштрафилась с Фернандо. Она строит какую-то недовольную мину, но за футболкой все же тянется. Больше раздражает, что он ставит ее на место, а не то, что в итоге они так и не переспали. Не то чтобы ей прям было жизненно необходимо, но разрядка бы не помешала. А он всегда ведет себя так, что ей хочется закричать на все здание, что она здесь только ради мести, только ради брата. Не место ей в Цели. Откровенно никчемный из нее агент. А вот он — другое дело. — Помнишь протокол наизусть? — пытается кусаться она. — Еще чего, — парирует Диего в ответ. — Всего лишь уяснил для себя главное, вот и все. Границы. Вот что его отличает от нее, от Фернандо. У него в голове есть четкие границы и представления о том, что он здесь делает и кто он такой. И это почти и не бесит. Наоборот. Это то, в чем он намного лучшее нее. Оказывается, откровенный мерзавец с первого испытания намного более лучший агент Цели, чем она когда-либо станет. И Мишель обнимает его за шею, тянется навстречу, чтобы оставить на его губах короткий, практически неразвязный поцелуй. Она говорит: — А жаль. Тебе бы понравилось. Они расходятся под утро несостоявшимися любовниками, а затем начинают невольно перекидываться этими многозначительными взглядами. Она убеждена, что он поможет ей не вляпаться конкретно. Поможет. Правда, если от этого не будет зависеть сам. Диего не пожертвует собой ради нее. Да и что между ними было-то? Пустяки какие-то. Им на руку лишь сказать, что они вместе, что она врала Фернандо. Напускать пыли в глаза другим при случае. Им это на руку. Ведь намного проще притворятся влюбленными, чем привлекать к себе лишнее внимание подозрительным поведением. Два вражеских шпиона — иначе их и не назвать. Они почти прошли, они почти в Прибрежье. Осталось немного, а потом они будут почти неуязвимы. Не вместе. Каждый по отдельности. В их случае понятие «вместе» вообще существовать не должно, им оно так точно не нужно. Голова и так забита более важными, более серьезными вещами. Тут нет места томным взглядам, держаниям за ручки и признаниям в вечной любви. Таким, как они, подобное не подходит по определению. По протоколу. Прикинуться влюбленными не так и сложно. За этим можно многое спрятать. А прятать им приходится, прятать они вынуждены. Права на ошибку нет. Ошибешься — и все, смерть. А прикидываться — неплохой вариант. Неплохая такая игра на публику. Особенно если учесть, что он отчетливо помнит, какие у нее губы на вкус и какая у нее грудь на ощупь.