Добрые руки для котенка

Я медленно спускаюсь по скользким ступеням конкорса, очень боясь упасть. Нога ноет и плохо сгибается — давняя травма не дает забыть о себе, особенно тяжко в такую сопливую погоду. Пакеты в обеих руках для равновесия, хотя с большей радостью я бы держался за перила, но к ним жмутся торговцы всякой дребеденью и попрошайки. Толпа обтекает меня со всех сторон, как река внезапное препятствие. Я боюсь, что кто-то из спешащих на уже моргающую поворотником маршрутку отпихнет меня с дороги, и стараюсь идти как можно ближе к краю. — Подайте копеечку за-ради Христа! Благослови вас Бог! Спасибо! Дай Господь здоровья… Подайте на пропитание! Мужчина, мужчина! У-у! Жлобяра… Я фыркаю: конечно, «копеечку», конечно, «на пропитание»! — Варежки, купите варежки! — у торговки удивительно громкий и противный голос, но я делаю вид, что не слышу. Зачем мне варежки? — Возьмите котеночка, — на фоне остальных предложение звучит настолько необычно тихо и неуверенно, что я против воли останавливаюсь и смотрю на продавца котят. Вернее, котенка, чья любопытная мордочка выглядывает из-за пазухи. — Возьмите, он хороший, — мальчишка смущенно переминается с ноги на ногу. Он выглядит пришельцем из начала девяностых — старая куртка с основательно вытертым меховым воротником, рукава слишком широкие для его тонких запястий, мешковатые джинсы неопределенного цвета и нелепая шапка, которой бы побрезговал каждый второй нищий в нашем городе. — Почем продаешь? — зачем-то интересуюсь я, наверное, неосознанно хочу пропустить следующую волну пассажиров, грозящую снести меня со своего пути к такой-то бабушке. — Я это, — мальчишка мнется и тоскливо смотрит на меня грустными оленьими глазами, — в добрые руки. Мимо пробегает какой-то молодой человек, на ходу жуя шаурму. Мой собеседник провожает его глазами и непроизвольно сглатывает. Острый кадык на тонкой подростковой шее дергается, и я понимаю, что мальчишка банально голоден. Сколько ему лет, так сразу не скажешь, я бы дал от четырнадцати до семнадцати, но семнадцать, наверное, перебор. Хотя глаза взрослые. — В добрые руки, говоришь? — Я смотрю теперь на котенка, на его непонятного цвета морду и внезапно соглашаюсь: — Пожалуй, я бы взял, но… — Но? — мальчик пытается заглянуть мне в глаза. — Есть две проблемы. Мне вот прямо сейчас его некуда посадить. Руки, как видишь, заняты, а вторая — это то, что дома у меня для котенка нет вообще ничего. Нужно бы сразу зайти в магазин за кормом и прочими нужными вещами. — Жаль, — он смурнеет, но все еще смотрит с надеждой. — Я живу вон в том доме, — вытягиваю подбородок в сторону высотки за торговым центром. — Если поможешь донести это сокровище и закупиться в зоомаге… Он колеблется. Посторонний мужик приглашает домой. Наверное, только совсем отмороженный парень не побоялся бы пойти на ночь глядя в гости к незнакомцу. — Меня зовут Евгений Борисович. Могу показать паспорт, а ты, если хочешь, позвони родителям, скажи, куда идешь. А то думаешь, что я педофил какой-нибудь. — Я, — он запинается, потом договаривает скороговоркой: — я не боюсь, не похожи вы на педофила. — Много ты их видел, — бурчу я и начинаю спускаться. — Злые дядьки могут выглядеть сущими ангелами. — То, что вы не ангел, я вижу, но и на мерзавца не тянете. Плохой человек не стал бы котенка брать. Я не стал разочаровывать парнишку, что ради своих целей любая мразь может прикинуться кем угодно. Зоомагазин очень удачно располагался на первом этаже торгового центра. — Девушка, — я останавливаю пробегавшую мимо сотрудницу в униформе, — помогите нам, пожалуйста, подобрать все необходимое для вот этого товарища. «Товарищ» при ярком свете люминесцентных ламп выглядит еще более жалко, чем в переходе: под грязью и не поймешь какого изначально цвета была его шерсть. — Шампунь от блох, — первое, что приносит девушка, затем идут какие-то капли, таблетки, мисочки, лоток, мешок с наполнителем, и под конец она пытается предложить самый дешевый корм. Приходится вежливо отказаться и попросить специальный для котят. — Вам бы его вету показать, — произносит девушка, — Но, к сожалению, у нашего дежурного сегодня выходной. Я молчу. Ветеринар у меня живет за стеной. Вряд ли она откажет в консультации соседу. Мы медленно идем по обледенелому тротуару, через арку к единственному подъезду высотки. — Добрый вечер, Евгений Борисович, — приветствует меня консьерж. У всех в подъездах обычно сидят на вахте либо бабушки — божьи одуванчики, либо разбитные девицы из разного зарубежья, а у нас исключение — отставной майор, которому скучно дома. — Здравствуйте, Иван Андреевич. — А… — Я тут питомцем разжился, — поясняю я и показываю на торчащее ухо, — молодой человек любезно согласился помочь донести. — Хорошее дело, — одобряет Иван Андреевич и улыбается. — Давно пора. Пока мы поднимаемся на лифте на двадцать второй этаж, я все думаю, что имел в виду отставной майор, почему-то кажется, что он вложил в свои слова гораздо больше, чем я услышал. Мой гость притормаживает возле огромного окна в лифтовом холле. Долго смотрит, потом нехотя отворачивается. Мне становится немного стыдно — я давно привык к завораживающим огням города, который отсюда кажется фантастическим. Я открываю дверь ключами, затем поворачиваюсь к напряженно застывшему мальчику: — Позвони-ка вон в ту квартиру. — Зачем? — Там живет чудеснейший доктор, который лечит животных. Ирина Александровна Скоробогатова. И мы заходим в мою пустую квартиру втроем. Ирина сразу же начинает ворковать с котенком, мальчик, имени которого я так и не спросил, крутится рядом, а я отправляюсь ставить чайник. — Это чудовище нужно срочно помыть, — Ирина заглядывает в кухню, где я колдую над ужином. — Ванная в вашем распоряжении. — Я бы и ребенка помыла, — говорит она шепотом, — где ты его подобрал? — Котенка отдавал в добрые руки, — сознаюсь я. — Да, конечно, котенка, — она уходит, потому что продолжать не имеет смысла — предмет разговора уже маячит в коридоре. — Вы там долго не возитесь, — кричу я, — минут через двадцать будет готов ужин. Из ванной слышатся приглушенные голоса, иногда смех и возмущенные возгласы. Наверное, котенку не слишком пришлась по душе идея его искупать. Через полчаса выясняется, что я стал владельцем страшненького котика с невразумительного цвета пятнами на почти белой шкуре. — Какая симпампулечка! — Ирина чешет ему за ушком, а накормленное чудовище с животом-шариком, блаженно жмурится и собирается заснуть на ее руках. — Как назовешь? Я пожимаю плечами: — Кот? — Нет-нет, так нельзя. Надо имя хорошее придумать, — возражает Ирина. — Ярослав, может быть, ты поможешь? Мне становится немного обидно, что имя самого мальчика я узнаю последним. — Маркиз? Барон? Граф? — предлагает он почему-то сплошь титулы аристократов. Я послушно повторяю, примериваю, прокатываю на языке чуждые пока звуки. На Бароне котенок дергает ухом, я повторяю: — Барон? — никакой реакции. — Рон? Котенок таращит на меня круглые голубые глаза и зевает. — Значит, Рон, — радуется Ирина. — Счастливчик, ты, Рон. Где ты его подобрал-то? Ярослав что-то мямлит и смущается. — Что? — не понимает Ирина и хмурится. — Теплотрасса, ну… я там иногда гуляю. Я едва не обвариваюсь кипятком, от неожиданности чуть не поставив чашку мимо стола, а Ярослав уже заглядывает в глаза: — А, может быть, вы и остальных возьмете? Пожалуйста… Ирина сидит на табуретке, зажав ладони между колен, и раскачивается из стороны в сторону. — Евгений Борисович, — наконец, выдает она что-то связное. — Возьми на время, а? Я им найду хозяев. Обязательно. Меня пробивает на смех, и я машу рукой: несите! — Пойдем быстрее, пока он не передумал, — Ирина тянет парня в сторону прихожей. Почти сразу хлопает входная дверь, ушли. Я мою посуду, смотрю на подергивающиеся во сне лапы Рона и не знаю, что делать дальше. В порыве мягкосердечия сделал доброе дело, а потом? Что потом? Они возвращаются спустя час, грязные, не хуже котят, которых принесли в большой переноске. Значит, зашли домой к Ирине. У нее всегда стоит дежурная, на всякий случай. Как и «тревожный чемоданчик», который она хватает при срочных вызовах. У меня иногда возникает мысль: сколько бы у них в квартире было животных, если бы не аллергия ее мужа? Снова из ванной слышится плеск и смех, помыть пятерых котят сложнее, чем одного. Но и веселее, конечно же. — Ярослав, извини, но время уже около десяти вечера. Тебя родные не потеряют? Он сразу сникает, улыбка сползает с лица, как акварельная краска с бумаги под дождем. — Нет, — тихо говорит он, но идет в прихожую. — У него мать и отчим в запое, — тихо говорит Ирина. — Ему некуда идти. — Ярослав, — окликаю я, — иди-ка сюда. Он возвращается, прижимая к себе уже снятую с вешалки блекло-коричневую куртку. — Значит, слушай сюда, — я пытаюсь подобрать слова, чтобы не обидеть, не показаться добреньким или не дай бог, благодетелем. — Я обычно задерживаюсь очень долго на работе, а тут коты… — И кошки, — Ирина делает большие глаза, видимо, я очень серьезно начал. — Да, — хмыкаю я, — и кошки, конечно. Поэтому нужен кто-то, кто будет за ними присматривать. — Да-да, — подхватывает Ирина, — они еще очень маленькие, им надо есть по часам. — Лотки убирать, да и вообще приучать к порядку, — продолжаю я. — Ты мог бы этим заняться? — Я? — он удивлен и не верит в такое щедрое предложение. — Если, конечно, это не помешает тебе учиться. — Сейчас же каникулы, — машет он рукой. — Я могу. Да. Спасибо! — Ладно, ты сейчас куда собрался в мокрой куртке? Он пожимает плечами, мол, найду. В первый раз что ли. — Иди в комнату. Я постелю тебе на диване, а завтра решим, что делать дальше, — говорю я и первым открываю дверь, чтобы найти в шкафу что-то, что могло бы подойти Ярославу по размеру. За спиной Ирина что-то тихо говорит Ярославу, я даже догадываюсь, что. Просто объясняет, как получилось, что приличный пятидесятилетний мужчина живет один и почему в шкафу хранятся подростковые вещи. Мне уже почти не больно, слишком давно погибли жена и сын, острота потери сгладилась. А вещи… Сначала просто не мог выбросить, потом… Тоже не мог. И вот, пригодились. — Спасибо, — говорит Ярослав, неловко принимая стопку одежды. — Кстати, завтра можно елку нарядить, если захочешь, — предлагаю я неожиданно даже для самого себя. — Новый Год же. — Хочу, — шепчет Ярослав и уходит в ванную, а мне кажется, что я замечаю, как наливаются влагой его глаза. — Я ему потом предложу подрабатывать в клинике, может быть, потом и на ветврача выучится, у него есть задатки, — говорит Ирина и прощается. Я закрываю за ней дверь, отгоняя любопытное кошкостадо от порога, и почему-то чувствую себя Дедом Морозом.