***
Разбудил Нану будильник. Семь утра. Она привыкла вставать рано, ей приходилось заботиться о соседке, госпоже Асано, — у той отнимались ноги и требовалась помощь по дому. Да и сына в школу собирать. — Мама, ты за мной приедешь? — Конечно приеду. — Нана подшивала штанину на Цуне: шов разошёлся, раздеть сына и заштопать нормально она уже не успевала. — Точно-точно приедешь? — Цуна вертелся, беспокойный ребёнок. — Точно-точно. И никакой монстр меня не съест. — А… — В тот раз госпоже Асано стало плохо, и я попросила зайти за тобой доктора Шамала. — Ещё пару стежков, и всё. — Он стрёмный. Когда мне в школе лоб бинтовал, говорил представлять голых девочек, чтобы меньше болело! — Нана заметила, как Цуна покраснел. Вот ведь, растёт маменькин сынок, некому с ним поговорить о девочках, сексе и презервативах. Впрочем, рано ещё. — Цу-кун, самое главное, что если бы не он, тебя бы пришлось везти в больницу. У Шамала золотые руки! А на его глупые разговоры не обращай внимания. — Он за тобой ухаживал, — проницательно и серьёзно заметил Цуна. — В ресторан приглашал. Мам, почему ты не пошла? — Шамал же тебе не понравился. — Нана нагнулась и перекусила нитку. — И вообще, у меня есть папа. Взгляд у сына на побледневшем лице сделался больным и отчаянным. — Ты что-то хочешь сказать? — Н-нет. — Вот и хорошо, Цу-кун. Цуна обнял её, сжал руки на шее, как будто тонул и цеплялся за неё, жаркий, живой, угловатый. Нана дёрнулась, отстранилась. — Не делай так! Давай быстрее, Цу-кун, а то опоздаешь. Кивнув, Цуна встряхнул рюкзаком, поправляя лямки, и внутри что-то загремело. — Что это? — Пока-пока. Нана проводила сына взглядом. Тот обернулся на бегу, помахал. Он совсем не был похож на Иемицу.***
Госпожа Асано, сухонькая старушка, годившаяся Нане в бабушки, сидела в кресле и смотрела телевизор, когда Нана подкатила к ней столик с чашкой. — Ваш чай, — сказала она, погладив старушку по плечу. На кимоно горели кленовые листья, слишком яркие для пожилой дамы. Нана не позволяла себе таких расцветок и узоров. — Ах, что б я без тебя делала. Нана натужно улыбнулась, передавая чашку. Нужды в деньгах у них не было, Иемицу присылал на счёт достаточно и для учёбы сына, и на домашнее хозяйство, и на личные нужды. Но сидеть дома одной Нана не любила с тех пор, как самолёт… Зазвонил сотовый. Вызывали в школу.***
Директор выложил на стол дротик и арбалет, судя по его неказистому виду, самодельный. — Он кого-то поранил? — испугалась Нана. Её Цу-кун не мог! — Этот дротик мог попасть кому-нибудь в глаз или того хуже. Классная руководительница сложила руки на груди и посмотрела на Нану, как на провинившуюся школьницу. Такой себя Нана и чувствовала. — Мало того, он плохо влияет на учеников. Вот Гокудера-кун и без того проблемный мальчик, только добились, чтоб динамит перестал в школу таскать, а тут еще и это! — Я с ним серьёзно поговорю, — начала оправдываться Нана. — Госпожа Савада, мы уже говорили с ним, — поднял руку директор, как бы отстраняясь от её слов. — И проводили встречи с психологом. Нам придётся приставить к нему специального воспитателя. — Воспитателя? — Да. Цунаёши придётся отделить от остальных детей, воспитатель будет заниматься с ним один на один. Он уже занимается с Гокудерой — эффект, надо сказать, налицо. — Цу-кун этого не вынесет, он и так чувствует себя изгоем. Я поговорю с ним. Он исправится, обещаю… — Нана говорила и думала, что будь здесь Иемицу, с ней бы так не разговаривали. С ними говорил бы Иемицу и в другом тоне, не оправдываясь и не тщась смилостивить этих... Этих... — Госпожа Савада! — воскликнул, перебивая её бормотание, директор. — У мальчика серьёзные проблемы с поведением. Две пары глаз уставились на Нану. Эта школа делала упор на иностранные языки и европейскую культуру, Иемицу выбрал её, чтобы сыну легче было получать профессию за границей. Хотел со временем брать Цуну с собой в поездки, может даже, передать ему своё дело? Нана пыталась вспомнить точную причину, почему Цу-ккн здесь учился, и не могла. Воля мужа, но мужа рядом больше нет... Она сплела пальцы в замок, как делала это в детстве, когда хотела, чтобы все от неё отстали. — Знаете, Цу-куну не нужен постоянный воспитатель. Ему нужно, чтобы его понимали. «Чтобы понимали меня». Она нервно поправила волосы. Давно пора было сходить к парикмахеру, но всё руки не доходили. Она так торопилась сюда, что подколола волосы кое-как. Наверное, они думают, что она плохая мать, даже за собой не следит, что уж говорить о ребёнке. — Госпожа Савада, поймите, у меня ещё двадцать четыре ученика в классе. Я не могу рисковать их здоровьем ради вашего сына, — запричитала классная руководительница, Нана никак не могла вспомнить её имени. — Думаю, мы просто подыщем другую школу, — решила Нана, спасаясь от этих назойливых людей. — Вы не можете просто так забрать ребёнка из школы! — Я найду своему сыну такую школу, где его будут считать человеком, а не очередной проблемой, от которой надо избавиться. Фальшь скрежетнула как вилка по стеклу, но Нана привычно отмахнулась. Поскорее бы убраться отсюда! — Вы несправедливы, — упрекнул директор, ища взглядом поддержки у коллеги. Двое против неё одной. Как же не хватает Иемицу… — Мы всего лишь пытаемся помочь мальчику. — Пожалуйста, перестаньте называть его мальчиком. Его имя — Цунаёши.***
Нана вела машину и поглядывала в зеркало заднего вида. Цуна сидел, уткнувшись носом в стекло окна, и выглядел очень жалким. По несчастному лицу и сжатым кулакам было видно, что чувство вины боролось в нём с упрямством. Что она делала не так? Нана попыталась отвлечь сына: — Сегодня ты увидишь тётю Орегано и малышку Лал. Сможешь на любимых качелях качаться сколько захочешь. — Тётя Орегано ненавидит меня, — хмуро забубнил Цуна, теребя рукав пиджака. — За то, что отец умер, когда летел на мой день рождения, хотя должен был остаться на работе. Она и тебя не любит. — Вовсе нет! Что ты такое говоришь, Цу-кун! Папа жив и скоро приедет. Тебе просто нужен отдых, вот и всё. — Нана пожевала губы. Нервно обернулась: — Не говори тёте Орегано, что произошло. Я ей потом скажу. Цуна угрюмо промолчал. — Откуда арбалет? — Нана повернула в сторону мини-маркета. Холодильник пустовал второй день, заварная лапша закончилась. — Гокудера помог сделать. — Гокудера? Это тот мальчик, что таскал в школу динамит? — Он хороший! Он единственный мне поверил и помог! — Цуна встрепенулся и ожил, на щеках у него вспыхнул румянец— не болезненный, радости! Нану ожгли стыд и неприязнь. Как он мог, когда она... Она плохая мать, Цуне с ней плохо. А с Гокудерой? Это его друг? Хорошо, что у её сына есть друг, плохо, что он учит таким опасным вещам. — Как скажешь, Цу-кун. А в чём он тебе поверил? Цуна сжал зубы, в его глазах отразились злость, стыд и страх, он поник и снова отвернулся к окну. — Ничего, — проговорил тихо. Нана не стала настаивать. Захочет — скажет. В магазине она решила купить онигири. Готовить ей всё ещё не хотелось, хотя когда-то она делала это каждый день. До того, как... Она отогнала тягостные мысли. Цуна ждал у тележек, что-то показывая девчушке его возраста. Кажется, как стрелять из арбалета. — Цу-кун, не приставай к девочке, — одёрнула Нана, на ходу пряча упаковку с онигири в пакет. К ним подошла светловолосая женщина. Иемицу тоже дивно светловолос, но не в рыжину, а в чистое золото, он сам — как золотой слиток, он... — Ничего страшного! Кёко-чан, идём, нас папа ждёт. — Мой папа умер, — поделился Цуна и упрямо глянул на Нану. Упрямо и словно бы... Осуждая её? Боясь? Умоляя? Нана оцепенела. — О, это… — сочувственно начала мама Кёко, но Цуна перебил: — Он погиб, когда летел на самолёте на мой день рождения. — Цу-кун! Простите, — Нана улыбнулась женщине, не находя слов: губы задрожали, пальцы резко похолодели, в них больно впились ручки пакета. Мать девочки качнула головой (ах, какая стрижечка милая!), склонилась к Цуне и мягко произнесла: — Твоей маме очень повезло, что у неё остался ты, правда? В груди у Наны провернули нож. Мысли, что если бы не сын, если бы не Цу-кун, то Иемицу был бы… — Нам пора. Попрощайся, Кёко-чан. — Пока, — помахала та из дверей магазина. Нане захотелось швырнуть пакет с продуктами в эту счастливую семью.***
— Кто тут у нас? — спросила госпожа Асано через изгородь между их домами. Сегодня она вышла в сад без коляски, видимо, чувствовала себя лучше. — Какой-то ты уставший, Цуна. На войне был? — Здравствуйте, госпожа Асано. Да, на войне, — негромко и серьёзно ответил Цуна, проходя по тропинке. Нана пропустила его вперёд и покачала головой: — У него сегодня тяжёлый день. Устал очень. Она сама едва держалась на ногах, в последнее время чувствовуя себя разбитой вазой. Наверное, стоило попить какие-нибудь общеукрепляющие витамины. Осень. Октябрь… Цуна повозился с замком, приоткрыл входную дверь, в щель тут же проскочил чихуахуа, которого им подарил Иемицу. — Макси! — Нана присела, погладила собаку. Хоть что-то простое и светлое, не требующее от неё ничего, кроме необременительной заботы. — Привет, маленький, привет! — она взяла Макси на руки и встала — ноги отдались ноющей болью, Нана поморщилась. — У тебя тоже усталый вид, — заметила госпожа Асано. — Ничего страшного, — отмахнулась она, обнимая и почёсывая собаку. — Лет пять отосплюсь, и будет нормально. Госпожа Асано смотрела на неё и улыбалась. Повезло им с соседкой. Нане захотелось сделать для неё что-нибудь хорошее. — Я вынесу ваш мусор, госпожа Асано. — Нет-нет, не надо… Ты ведь только что пришла. — Ну что вы, ерунда. Ерунда, ерунда, ерунда…***
Нана спустилась с лестницы и наткнулась на Макси, скребущегося в дверь в подвал. Она подняла собаку на руки и дёрнула за ручку — закрыто. Это успокоило. В подвале лежали личные вещи Иемицу. Глупая собака, зачем ей туда понадобилось? Они с Цуной поужинали купленными онигири, оставив кое-что и на завтра, потом совершили ритуал поиска монстра под кроватью и в шкафу. Только удостоверившись, что в комнате больше никого нет, Цуна отцепился от Наны. — Сегодня ты выбирай, какую книгу будем читать, — сказала Нана, залезая на кровать с ногами. Цу-кун плюхнулся рядом, суя ей в руки большую книгу в твёрдой красной обложке с чёрными пиками по углам. — Где ты её нашёл? — спросила Нана, вчитываясь в название: «Король Пик». — На полке. Она открыла книгу, перелистнула плотный чёрный титульный лист и прочитала: — Скажи о нём, издай лишь писк, и не исчезнет Король Пик. Плотная серо-синяя бумага с чёрными витиеватыми буквами удивила. И это детская книжка? Рисунки — чёрно-белые, корявые, словно углём нарисованные, вызывали неприязнь. Они ещё раскладывались, как объёмные, — в детстве Наны таких книжек было полно. — И если ты смышлёный малый и зорким ты умеешь быть, то друг к тебе придёт особый, его не сможешь позабыть. Из-за чёрно-белой, небрежно крашеной двери выглядывала чья-то фигура в цилиндре, тоже вся чёрная, только на затемнённом лице выделялся жутковатый круглый глаз. Цуна с опасливым любопытством потянул за картонный хвостик, и из-за той же двери появилась рука в перчатке. На ней тоже был нарисован глаз. Что за урод? Нана переглянулась с сыном. — Зовут его Король Пик, — прочла она дальше. — Ты узнаёшь его лик? Нана перевернула страницу. На следующей был изображён чёрный шкаф с прорезанными в картоне дверцами, а рядом крупными буквами: — Сперва пошуршит. А потом три удара. Пика-пика-пика-пик, колет пика, тык-тык-тык! Так ты поймёшь, что он где-то рядом. К тебе пришёл твой друг. — Он какой-то, ну, страшный. Почти как монстры в моих снах. Может, не надо? — Цу-кун испуганно втянул голову в плечи, отодвигаясь от книжки. — Нет никаких монстров, не бывает, вот давай поспорим — ты вызовешь Короля Пик, а ничего не будет! Цуна закусил губу и неуверенно спросил: — На что спорим? На мороженое? — Ах ты вымогатель! — пожурила Нана. — Хорошо, мороженое. Но только одно! Цуна осторожно раскрыл створки шкафа. На чёрном фоне выделялись белые буквы. — Пика-пика-пика-пик, колет пика, тык-тык-тык! — громким шёпотом прочитал Цуна. Замигал свет, по углам комнаты сгустился туман, синий и мерцающий, и Нана вздрогнула. Не было никакого тумана! — Может, другую лучше почитаем? — спросила она, быстро захлопывая книжку. — Я хочу мороженое. Они смотрели друг на друга несколько секунд. У Цуны был тяжёлый взгляд, совсем как у его папы — не разрез глаз, а непонятные ей тоска и властная сила, с которыми Иемицу иногда смотрел на них, в последнее время Нана всё чаще это замечала. Покусав губу, она сдалась. Снова открыла книжку. — Он носит забавную шляпу. Цилиндр, узнаёшь? Чёрный уродец с мелкими зубами и в перчатках. В одном глазу у него вместо зрачка была карточная пика. Что за странный персонаж? — Придёт к тебе он как-то ночью, — этот самый Король Пик огромной тенью нависал над кроватью с ребёнком, слишком уж похожим на её сына. — М-мам, он что, он обижает мальчика? — донеслось до Наны. Она прекратила читать вслух, предчувствуя нехорошее, беспокойно пробежала взглядом по иероглифам. «…И ты не сомкнешь глаз. Скоро я сброшу свою забавную личину…» — Ма-ам? — врезался в уши тревожный голос Цуны. — Он живёт под кроватью? «(Будь осторожен с тем, что читаешь) А когда ты увидишь, что под ней…» — Ма-ам! Нана добралась до последней строки: «То пожалеешь, что не умер». Цуна плакал навзрыд, уткнувшись ей в плечо, а Нана читала уже заученную до корешка книгу про Муми-троллей. «В то самое утро, когда Муми-папа закончил мост через речку, малютка Снифф сделал необычайное открытие: он обнаружил Таинственный путь! Путь этот уходил в лес в одном тенистом местечке, и Снифф долго стоял там, вглядываясь в зеленый полумрак. "Об этом надо поговорить с Муми-троллем, — сказал он себе. — Надо вместе исследовать этот путь, одному боязно"». Ночью Нана опять не спала. Дождалась, пока дыхание Цуны выровняется, отцепила от себя его руку и ушла к себе в комнату с этой ужасной книжкой про Короля Пик. Она перелистывала страницы, перечитывала строчки и рассматривала картинки, но ничего не менялось: всё очень скупо и чудовищно мрачно. Монстр нападал на мальчика и… всё. Дальше шли пустые страницы. Нана повертела книгу и решительно придвинула стул к шкафу, чтобы закинуть на его крышку злополучную сказку, от которой у её бедного Цу-куна наверняка будут кошмары. Ей так точно бы снились.***
Из-за бессонницы проводить часть ночи перед телевизором стало привычкой. Нана бездумно ела мороженое, не чувствуя вкуса, глядела, как это же делают красивые молоденькие девицы в рекламе, поглаживала Макси, пересматривая романтический фильм — итальянский, Иемицу любил всё итальянскиое, — где прекрасный мужчина обнимал любимую женщину, — и тосковала. Когда начало мутить от происходящего на экране, или, может, от мороженого, или от жалости к себе, а неудовлетворённое желание потекло как прокисшее молоко из опрокинутой бутылки, Нана выключила телевизор, поднялась к себе и достала из тумбочки вибратор. Она купила его, когда Иемицу ещё был жив. Нана оглянулась на дверь, нашаривая смазку. Вроде бы сын спал, из его комнаты не доносилось ни звука. Она легла в кровать, стянула с себя трусы, даже не пытаясь представить, что это делает кто-то — кто-то нежный и любящий, муж, Иемицу… накрылась одеялом и погрузила вибратор в себя. Хотелось сбросить напряжение. Хотелось расслабиться и уснуть. Несколько минут удовольствие нарастало. Нана растворялась в тихом жужжании, постанывала, шаря рукой по одеялу, выгибалась, ей было наконец-таки хорошо, ещё немного, ещё чуть-чуть... Не сравнить с настоящим сексом, но Нана давно не позволяла ничьим рукам прикоснуться к ней с лаской, даже своим собственным. Напряжение в теле почти достигло своего пика — когда сквозь шум в ушах пробился отчаянный крик Цуны. Нана подскочила на кровати: её потряхивало от возбуждения, неслучившегося оргазма и страха. Она отбросила вибратор и помчалась в комнату сына сломя голову. — Цу-кун! Цу-кун! Что случилось? — Нет, ничего. — Цуна сидел, забившись в угол кровати и натянув одеяло чуть ли не голову. Глаза его казались просто огромными и лихорадочно блестели, странно светлые, почти золотые — свет лампы, что ли, так падал? Чёлка, которую Нана собиралась подстричь уже вторую неделю, слиплась от пота. Не выглядел он на это самое «ничего». — Извини, что разбудил, — прошептал Цуна в коленки. Нана села на кровать — ноги не держали, — погладила сына по волосам и тут заметила, что створки шкафа открыты, хотя она точно закрывала их, сложив туда чистую одежду. Потом они читали ту ужасную книжку, потом «Муми-тролль и комета», и когда она уходила, сын крепко спал. Наверное, она неплотно прикрыла створки, и это напугало Цуну. Нана облегчённо вздохнула. — Тебе приснился кошмар из-за книжки, вот и всё. — Она укоризненно взглянула на сына. — Успокойся и ложись спать, — и потянула его за плечо, чтоб уложить на подушку. Цуна вцепился ей в руку, зашептал: — Мама, останься со мной, пожалуйста. Или можно я у тебя посплю? — Я могу не выключать свет. У тебя был тяжёлый день, ты просто устал. — Пожалуйста… Нана вздохнула теперь тяжело и откинула одеяло. — Ну хорошо. В конце концов, жертвовать своим удовольствием ради прихотей сына ей не впервой. Нана подавила вспыхнувшее раздражение и закрыла глаза. — Я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось, — услышала она тихий голос Цуны за спиной. — Я буду тебя защищать. Глупости. Что с ней может случиться? Только вечная неудовлетворённость, ранняя старость и смерть в одиночестве. Когда Цуна заснул, маленький, тёплый, раздражающий комок, Нана ушла к себе, включила лампу и, взяв с тумбочки журнал, который оставляла на случай бессоницы, замерла. Звук из коридора, как будто кто-то прошёл, не мог принадлежать ни Макси, ни Цуне. Она выглянула наружу. Никого. Противный холодок лизнул спину. Ну вот, только слуховых галлюцинаций ей не хватало. Она вернулась к кровати, посмотрела на журнал в своей руке и залезла под одеяло. Тревожный сон накрыл моментально. Ей виделась высокая худая фигура с длинными волосами. На бледном лице выделялись глаза, в одном из которых вместо зрачка горела потусторонним светом пика, и щерился провал рта в кровожадной улыбке. — Мама, девять часов. Мы проспали школу. — Тебе сегодня не надо идти в школу, — пробормотала Нана, натягивая одеяло на голову. Потом спохватилась. Госпожа Асано! А Цуну можно отвести к Орегано, чтобы не оставлять дома одного.***
Нана застелила постель, распахнула окна, чтобы проветрить, заварила чай и села за стол: рутина, ерунда, белый шум в голове и вокруг. Госпожа Асано пересказывала последние новости, Нана слушала её вполуха, поглаживая бок глиняной чашки. — Ты расстроена, моя милая? — Нет-нет, всё нормально, — повторила свою привычную мантру Нана, улыбаясь, как надеялась, легкомысленно. — Как ваши ученики? Госпожа Асано преподавала на дому английский. Емицу часто мотался по работе в Европу, и это он, легкий на подъем, общительный и энергичный, особенно после бутылочки саке, первым стал общаться с Асано, обсуждая страны и места, которые Нана видела только на картинках. — Да что с ними сделается. Балбесы, но старательные. Ты, кстати, тоже могла бы взять учеников. Ты ведь знаешь итальянский. — Мне хватает забот с Цуной, — губы у Наны едва шевелились. — Тебе не обязательно притворяться, что всё в порядке, — госпожа Асано сочувственно коснулась руки. — Просто небольшой стресс, это пройдёт, — соврала Нана, стискивая в ладонях чашку. Жалость ей была неприятна. Одновременно хотелось разрыдаться, зарыться в одеяло и проспать весь проклятущий октябрь. — Иди погуляй, устрой, как говорят американцы, шопинг. Это должно тебя развеять. Или вот тот красавчик, доктор Шамал, кажется? — Госпожа Асано неожиданно кокетливо хихикнула. — Он, помнится, приглашал тебя на свидание. Негоже себя, такую молодую, мариновать дома. Сын — это прекрасно, но и у тебя должна быть собственная жизнь… Нана открыла рот, чтобы сказать, что у неё есть муж, но тут вспомнила, что Иемицу мёртв. *** Намимори, тихий и спокойный, не страдал пробками или многолюдными улочками. Но всё же Нане, гулявшей по центру, казалось, что она попала в водоворот. Мигающая и переливающаяся реклама, яркие витрины, люди, незнакомые и безразличные, не замечающие её, не пристающие с вопросами, проблемами и советами. Нагулявшись, она села на мягком диване в торговом центре и наблюдала за молодыми парочками, поедая мороженое. Потом зашла в магазин одежды и присмотрела себе новое платье, примерила его, вспомнила, что у нее красивые ноги и роды не особо попортили ей фигуру. Может, и правда сходить с Шамалом в ресторан? Когда уже в машине она потянулась к телефону, чтобы найти его номер, на дисплее высветилось десять пропущенных вызовов от Орегано. Через пятнадцать минут Нана спотыкаясь бежала по садовой дорожке к её дому. Орегано ждала на крыльце, прижимая Лал к себе. — Где ты была? Я не могла до тебя дозвониться. — Что случилось? — запыхавшись, спросила Нана. — Что за Король Пик? Твой сын только и болтает о нём. Так и параноиком стать можно! Цуна сидел на крыльце. Он поднял голову и посмотрел тем упрямым и тяжёлым взглядом, который всё чаще замечала Нана. — Умудрился упасть и сбить с ног Лал, теперь у неё коленка разбита. И сама она пыталась вызвать этого Короля Пик — оно мне надо? — Мне очень жаль, — устало и заученно произнесла Нана. От стыда горели лоб и щёки. — Покажи его кому-нибудь, — предложила Орегано, поправляя очки раздражающим Нану жестом — словно строгая училка, отчитывающая за низкий балл и глядящая свысока. Подозрительность и отвращение, которые угадывались в словах Орегано, ранили. У них и так не особо дружелюбные отношения, а теперь она будет думать, что её сын психически нездоров! — Опасно, когда у ребёнка такие фантазии, надо понять, откуда они взялись. — Вот, как она и думала! Все против неё! — Он не выдуманный! Он настоящий! — вдруг закричал Цуна. Он сжимал кулаки и весь как будто светился изнутри от возмущения. — Цунаёши, что… — Орегано выпустила из объятий дочь и сделала шаг к Цуне. Тот подскочил и кинул что-то ей под ноги: — Не подходи! «Что-то» с хлопком и искрами взорвалось. Нане на секунду померещилась в дыму мужская фигура. Похоже, Орегано права, стать параноиком проще простого.***
— Где ты взял петарды? — Нана сжимала пальцы на руле и нервно следила за дорогой. — Кто-то тебе дал их? Цуна упрямо молчал. Нана перебрала в памяти, что знает о его одноклассниках, — вряд ли он сам их купил или госпожа Асано подарила ему. — Это тот мальчик, как его, Гокудера? — Нана припомнила, что тот помогал делать Цуне арбалет. — Он дал их, чтобы защищаться! — горячо заявил Цуна, цепляясь пальцами за ремень безопасности, отчаянный и напуганный. Он чего-то боялся — или кого-то? Нана нахмурилась. — От кого? От монстров? Цуна вновь промолчал, уткнувшись в окно. — Ну ладно, хочешь молчать — молчи. Но никакого совместного дня рождения с Лал. Ни торта, ни игр. Ты наказан. Дома Нана заставила себя сварить суп и пожарить рыбу. Может, Цу-кун ведёт себя так потому, что она недостаточно уделяет ему внимания? Плохо кормит? Что-то ещё? Отложив лопаточку, она принялась мыть посуду, скопившуюся за эти дни. За спиной раздался топот лап, Нана обернулась — это Макси выбежал из подвала. В животе нехорошо ёкнуло. — Цу-кун! — Нана приблизилась к входу в подвал. Она ведь запрещала туда входить! — Не волнуйся, папа, я защищу маму. — Цу-кун! — позвала она громче. Сын показался на пороге с виноватым видом. Нана тут же обыскала все его карманы и нашла ключ от подвала. — Здесь лежат вещи твоего отца! — возмутилась она, сжимая ключ. Иемицу, любимый, всё, что осталось, всё, что напоминало о нём, всё-всё… — Он и мой папа! Он не принадлежит только тебе! — жарко воскликнул Цуна. Нана опешила. Да, конечно, но… В этот момент во входную дверь постучали. На пороге стоял Шамал с цветами и какой-то коробкой. — Решил вас проведать. — Он лучезарно улыбнулся. — Хаято сказал, что Цунаёши заболел, поэтому не ходит в школу. Он протянул Нане букет, который та машинально приняла. Хаято? Одноклассник Цуны? За спиной Шамала сияло осеннее солнце, и деревья ещё не зажелтели и не начали облетать, ветерок шуршал в их кронах, перебирал листья, играл в салочки с солнечными зайчиками. Проклятый октябрь… — Можно войти? Нана очнулась, неохотно посторонилась. Шамал прошёл в дом — за ним вились запахи дорогого одеколона и сигарет — и протянул Цуне коробку. — Привет. Как самочувствие? Мне всегда покупали модели самолётов, когда я болел. — Я не болею, — честно признался Цуна. Нана закусила губу. — О, — Шамал непонимающе оглянулся на Нану. Опять оправдываться перед чужими! Она вспылила: — Он оставлен дома за непослушание! Шамал рассмеялся. У него был приятный голос. Несмотря на щетину на подбородке и расхристанный вид, одевался он дорого и прилично, часы дорогие, да и, кажется, нимательный и услужливый. — Проблемный малый, да? Мой Хаято тоже не подарочек. Но самолёт всё равно возьми. — Спасибо, — Цуна принял подарок и поклонился. Замялся, кусая губу — вот же дурная привычка, от неё подцепил, — словно что-то обдумывал, решался, и вдруг выпалил: — Предайте Гокудере, что он всё ещё здесь! И я с ним свяжусь… и… — Цу-кун! Так Хаято — тот самый мальчик с динамитом? Это он дал её сыну петарды! Шамал вдруг посерьёзнел, поднял руку, прося Нану помолчать, и от такой наглости она замолкла. — Хаято говорил, что ты чего-то опасаешься. Что тебе и твоей маме кто-то угрожает. Сможешь его описать? — Да, он высокий, с длинными волосами и в цилиндре, а в глазу… — Прекратите! Это просто выдумки! — Она топнула ногой, теряя всякое терпение, и как мать, и как женщина, и как кроткая японка. — Ему снятся кошмары, и он выдумал этого проклятого Короля Пик! А вы, взрослый человек, подстрекаете ребенка врать про монстров! Уходите! Нана вытолкала Шамала за дверь и бросила букет ему вслед. — И скажите своему Гокудере, чтобы не подходил к моему сыну и не общался с ним. Он ему петарды дал и помог смастерить арбалет! Эти штуки могли навредить кому-нибудь, а мой сын был бы в ответе, не он. Лучше б присматривали за своим ребёнком! — Она задохнулась, руки неисправимо дрожали, а голос сорвался. И она ещё думала с ним на свидание идти! Шамал не стал задерживаться, но как-то пристально и с сомнением глянул на Нану, прежде чем скрыться за калиткой. Наверное, у неё был ужасный вид. Измученный и неприбранный. Ну и ладно! Всё равно у них ничего не могло выйти, ведь у неё есть Иемицу. — Мам! Мама, прости. Я не хотел тебя расстраивать. Ты же платье купила, хотела пойти с ним на свидание, да? Он мог тебя сегодня пригласить. Это из-за меня. Прости… — Ну что ты, Цу-кун. Все пустяки, вот вернется папа… — Папа не вернётся! Он умер! Прекрати так говорить! — и Цуна сбежал в гостиную. Послышалось, как он включил любимое двд, которое ему прислал отец на один из дней рождения. Тоже тоскует, да? Остановившись у порога подвала, Нана в нерешительности замерла. Иемицу мёртв. Он не присылает деньги, он оставил им с сыном наследство. На подкашивающихся ногах она спустилась вниз. На полу были разбросаны вещи мужа: фотографии, сделанные ещё на полароид, любимые пластинки — ах, сколько раз они танцевали под них, открытки и письма, которые он им слал из командировок, его одежда. Нана присела на корточки и суетливо принялась собирать всё это обратно в коробку. Взяв в руки джемпер, она зарылась в него лицом и тихо взвыла. Когда повернулась, обнаружила на сундуке фотографию в рамке: они с мужем в свадебном путешествии. Нана подскочила, прижала фотографию к груди, облегчённо выдохнула — с ней всё в порядке, — и, подняв глаза, вздрогнула. Военный костюм Иемицу, куртка, штаны и сапоги, висели на вешалке у стены так, что казалось, там притаилась фигура, протягивающая Нане руку. Сверху, нелепым пятном — цилиндр Иемицу, подарок какого-то его начальника с последней работы. Нана сглотнула, ощущая неприятную слабость в коленях. Ну вот, ей уже тоже начала мерещиться всякая дурь. В этот момент она услышала, будто за дверью кто-то прошел. Как тогда, ночью. В панике выскочила в коридор и наткнулась на Цуну: он тащил с собой самодельное оружие, тот самый арбалет. Увидев её, он побледнел, попытался затолкать Нану обратно в подвал, упрямо сжав губы и ничего не говоря. Нана разозлилась, Цуна никогда не вёл себя так странно. — Зачем ты меня пугаешь, Цу-кун? — она вцепилась в опасную игрушку, пытаясь отобрать её. — Ходишь за дверью, как приведение! Я уж было решила, к нам кто-то в дом пробрался! — Я ничего такого не делал! — начал оправдываться Цуна, не выпуская арбалет из рук. — Я только спустился сверху! — А кто, по-твоему, это был? Очередной монстр, которым ты напугал Орегано и Лал? Цу-кун! Монстров не существует! Ты всё выдумал! Цуна выдрал арбалет, прижал к себе и вдруг заорал: — Ты ничего не понимаешь! — рассерженно толкнул Нану и убежал.***
Нана сидела на кухне за вымытым столом. От всего произошедшего у неё болела голова. Словно кто-то втыкал тупую иглу с особым садизмом. Она массировала висок, пытаясь вспомнить, где у неё лежит обезболивающее. Замигал свет — наверное, пора лампочку менять или вызвать электрика, а то со своей мигренью она так с ума сойдёт. Перед глазами плясали смутные тени и пятна, складывающиеся в причудливые формы, напоминающие масти на картах, потом силуэты как будто набирали объем, становясь хищно блестящими глазами, раззявленными ртами, с чьих языков капала слюна. Нану мутило. Сверху загрохотало, и Нана подскочила и понеслась в комнату сына, не чуя под собой ног. Даже мелькнула страшная мысль «Король Пик!» Нана едва не споткнулась об опрокинутый шкаф с одеждой — вот что грохотало! — судорожно оглядела комнату: в окно врывался холодный ветер, развевая занавеску, кровать пуста. Нана нырнула под неё. Цуна лежал, сжавшись в комок, с остановившимся пустым взглядом. У Наны сжалось сердце. Она вытянула его наружу, положила на кровать, не зная, что делать. Цуна у неё, конечно, пугливый мальчик, но не до такого же! А тот как заведённый повторял: — Не впускай его, не впускай его, не впускай его, не впускай его… Кого его? Короля Пик? Нана снова огляделась. На столике лежала книга. Та самая. Схватив её, Нана быстро спустилась в кухню, села за стол и раскрыла книгу. Все те же пугающие иллюстрации и словно в насмешку выведенные крупными буквами угрожающие слова. Она выдрала уродливую фигурку Короля Пик и разорвала её, потом начала выдирать и рвать целые страницы, хотя плотная бумага плохо поддавалась. На улице Нана решительно скинула разорванные листы и картонную обложку в мусорный бак и с чистой совестью забыла о ней. Больше никаких монстров в её доме! За спиной облетали деревья. В доме царила тишина. Нана лежала в своей кровати, прислушиваясь, Цуна спал рядышком. Его присутствие успокаивало. Замигал свет прикроватной лампы: всё-таки проводка. Нана щёлкнула выключателем и закрыла глаза. Поворочалась и подскочила от звука шагов за дверью. Сердце гулко билось о рёбра. Несколько минут Нана вслушивалась, не повторится ли шум. Но — ничего. Тогда она легла и натянула одеяло на голову, как делала это в детстве. Ей тоже хотелось спрятаться от всего, но она же мать! Мать-одиночка…***
В парке было безлюдно, скамейки оказались сырыми после дождя, а ветер колыхал мокрые ветки деревьев, добавляя промозглости этому дню. Всё в жизни Наны шло наперекосяк. Цуна качался на качелях, глядя себе под ноги. Орегано сидела на скамье рядом с Наной и говорила про какого-то художника, которого вырвало перед его же инсталляцией. У Наны болел зуб. — Ты не слушаешь! — Слушаю, слушаю! — Нана через силу улыбнулась, массируя щеку. — Значит, никто у вас ничего не купил… — Нане было всё равно, но Орегано осталась единственной ниточкой к Иемицу, его троюродной сестрой, и она не могла отпустить её. — Лал! Не промочи ноги! — окликнула та дочь. На самом деле они совсем не походили на родственников. У Лал на детском лице, подпорченном шрамом, глаза выглядели взрослыми и не по-детски серьёзными, и иногда казалось, что она, такая хмурая и резкая, старше матери, тоже не отличавшейся особой жизнерадостностью. Через плечо у Лал висел игрушечный автомат, совсем как настоящий. Нана никогда не видела её играющей с куклами. Всё-таки странная девочка. Лал подскочила, отряхивая комбинезон от травы. Укоризненно посмотрела на мать. Иногда так же на Нану смотрел Цуна. Она не понимала этих взглядов. — Мама! Посмотри на меня! — донёсся голос Цуны. — Осторожнее! — привычно крикнула Нана. Её Цу-кун был таким неуклюжим. — Что мне придумать на среду? — Нана оправила юбку, не зная, куда деть руки. Она пыталась сменить тему. Орегано вечно говорила только о себе. — Могу приготовить разных вагаси: таяки, сируко, моти… — Я надеялась, что Лал передумает… — Орегано на мгновение отвела взгляд. — Она не хочет праздновать с Цунаёши в этом году. У Наны задрожали губы. Как же так… Это из-за того недавнего случая? Будь Иемицу здесь… — Ма-ам! Ма-ам! — Ничего страшного, — Нана растерянно улыбнулась.— Можем не приходить. — Да нет же, приходите. — Ма-ам! — Она просто хочет личный праздник… — Орегано не оправдывалась, просто констатировала факт. — Я понимаю… — улыбка приклеилась к лицу Наны. — Ма-ам! Я могу выше залезть, смотри! — Может, вы устроите собственное празднование в этом году? В другой день? — с нотками недовольства спросила Орегано. В этот момент она бесила Нану как никогда. Нана продолжала улыбаться: — Да, посмотрим, — заученно произнесла она. — Нана, я ведь желаю тебе только счастья. А тут такой казус с днём рождения, мне ужасно неудобно. — Да брось, не переживай, Орегано. У нас всё будет хорошо. Орегано смотрела на неё недоверчиво и пристально, совсем как тогда Шамал. Никто не верил… — Мы в полном порядке. — Повторять это давно стало привычкой, Нана верила и не верила самой себе. — Мама! Смотри на меня! Нана повернула голову. Цуна стоял на высокой железной перекладине метрах в пяти от земли, едва балансируя. Нана и Орегано испуганно подскочили.***
— Мам, нам обязательно идти на день рождения Лал? Нана стянула с головы одеяло и прищурилась — сын забрался на кровать и уставился на неё этим своим пронзительным взглядом. Нана со стоном откинулась на подушку. На самом деле никуда она идти не хотела. Их там не рады будут видеть. Но Цу-куну нужен этот праздник. А Нане — Орегано. Ничего, они переживут как-нибудь. На праздник собрались молодые мамаши. Все разодетые, причёсанные и накрашенные. Их детки были их миниатюрными копиями. Подарки раздавались в гостиной Орегано. У дверей, за спиной Наны, толпились девочки одного возраста с Лал. Ни одну из них Нана не знала по имени. И подруг Орегано — тоже. Девочки перешёптывались, тыкали пальцами в Цуну, сидящего рядом с Наной. Он крепко держался за её рукав, опустив голову. Какой же он стеснительный! Лал разорвала упаковочную бумагу на подарке и нахмурилась, увидев куклу. — У меня уже есть такая. — Будет сестра близнец, — безапелляционно заявила Орегано. — Будут вместе в кино ходить. Одна из мамаш увела девочек играть, Лал ушла вместе с ними, бросив пытливый взгляд на Цуну. Да что же все так странно на них смотрят, то Орегано, то Шамал, теперь Лал. Как будто они знают что-то, чего не знает она. Или подозревают в чём-то! — Иди поиграй, — Нана попыталась отцепить от себя сына. Цуна упорно держался за неё и не хотел отпускать. Нана погладила его по щеке, заученно улыбнулась присутствующим: — Он просто устал. — Она с силой отстранила его и пристально посмотрела в лицо: — Иди поиграй, прошу тебя, — вкрадчиво, не терпящим возражений тоном попросила Нана. Цуна надулся и неохотно ушёл. Все ощутимо выдохнули, Орегано даже закатила глаза. Нана подумала в очередной раз, что она тут забыла. Но сестра Иемицу… — Орегано сказала, что вы переводите с итальянского, — произнесла самая разряженная из мамаш. — О, нет. Уже нет, — как она может этим заниматься, когда… — А что вы переводили? — спросила другая. — Кое-какие статьи для всяких журналов и сказки для детей, — она всё бросила, когда умер Иемицу. Умер. Иемицу. Умер? — Тебе нужно вернуть свою жизнь в прежнее русло, — наставительно произнесла Орегано, сверкая стёклами очков. Она была немного похожа на секретаршу в том офисе, куда Нана носила переводы. Такая же церберша. — Тяжело вам, наверное, — подал голос кто-то. У Наны кружилась голова. Её давно не спрашивали о ней самой, и она занервничала. — Я работаю с неблагополучными женщинами, и кое-кто из них тоже потерял мужа, — деловито заявила та, что спрашивала про переводы. — Им очень непросто. Нане очень захотелось рассмеяться ей в лицо. Как эта фифочка может сравнивать её с кем-то? Давно Нана не чувствовала себя настолько оскорблённой и обманутой — ею не интересовались, её жалели! Не дождавшись от неё никакой реакции, подруги Орегано вновь занялись своими делами. Орегано преувеличенно бодрым голосом спросила всё ту же подружку: — Как дела у Миямото-сана? — О, хорошо. Конечно, загружать его стали много больше, расходы увеличились, мы пока без няни, дети целиком на мне. У меня теперь даже на спортзал нет времени. — Да, кошмар! — Не говори, — рассмеялся кто-то, все эти успешные молоденькие мамочки слились перед глазами Наны в одно месиво, которое колыхалось и насмешливо улыбалось накрашенными ртами. Нана слушала, и в ней закипал гнев. — Ах-ах-ах, вот это настоящая трагедия. Не остаётся времени на спортзал, как же вы справляетесь, Орегано и тебе подобные? — серьёзно и с долей иронии спросила Нана замершую массу. — Вижу, вам есть что обсудить с неблагополучными женщинами.***
Орегано прощалась со своими подружками. Они кланялись, улыбались, махали рукой и лишь неловко кивали Нане. Та сжимала пальцы в замок и так же неловко улыбалась в ответ. Когда все ушли, Орегано плотнее запахнула на себе пиджак и со вздохом села на скамью у веранды, кивая на место рядом с собой. — Орегано, мне их жалость даром не нужна, — пошла в наступление Нана. — Как только речь заходит об Иемицу, ты сходишь с ума! — Орегано сердилась, и Нана давила в себе чувство вины. На душе было гадко от всей этой истории в гостиной, она же была права! — Это неправда, — Нана упрямо покачала головой, сжимая губы, чтобы не расплакаться. — Прошло почти три года, пора уже жить дальше, — гнула своё её подруга. Подруга ли? — Я стараюсь жить дальше, — голос у Наны предательски задрожал, на Орегано она не могла смотреть. — Разве я говорю о нём? Постоянно упоминаю? Пристаю к тебе с разговорами? — на последних словах Нана не смогла сдержать слёз. Орегано не одобряла выбор Иемицу — не говорила этого прямо, но вела себя с Наной грубо. Это больно ранило. — Вот именно, ты вообще не говоришь ни о себе — похоронила вместе с мужем, — ни о сыне, как будто на дух его не переносишь, — отрезала Орегано, словно приговор. Звук падающего тела прервал их. Нана и Орегано подскочили — Лал лежала на траве, выпав из домика для игр. Лететь было невысоко, метра полтора. Но когда Лал подняла ошарашенное лицо, из носа у неё хлестала кровь. Орегано подбежала к Лал, подняла её с земли. Нана беспомощно остановилась в паре шагов от них, бросила недоверчивый взгляд на сына. — Это не я! — Цуна стоял в проёме домика, держа в руках ленту от платья Лал. — Это Король Пик! Он хотел её убить! — Какой к чёрту Король Пик! — взорвалась Орегано. — Ты совсем свихнулся! Нана как привязанная пошла вслед за Орегано, тащившей дочь к дому. — Она цела? — это Цу-кун? Это её Цу-кун сделал? — Оставайся здесь и смотри за ребёнком! Или хочешь, чтобы ещё кто-то пострадал? — рявкнула Орегано. Лал, странное дело, не плакала, а смотрела на Цуну испуганно, облизывая окровавленные губы.***
Нана вела машину, а в голове мысли перемешались, и только одна «Не может быть! Как же стыдно!» настойчиво сверлила висок. Цуна плакал. — Мама! Мама! Это не я! Это Король Пик! Нана остановила машину, отстегнула ремень и повернулась к сыну. Ей хотелось кричать и рыдать. — Почему ты не можешь вести себя, как нормальный ребёнок? Нет никакого Короля Пик! Зачем ты пугал Лал этими россказнями?! — Она всё врёт, вовсе она не напугана, Король Пик сам её боится! — воскликнул Цуна. — Я ничего не говорил, это Лал начала расспрашивать про Короля Пик, а ему это не понравилось! Он попытался напугать меня, показывал страшные картинки с ней, но я понял, он сам её боится! — Цуна подался вперёд, ухватился за спинку сидения, заговорил ещё быстрее, Нана с трудом понимала его: когда Цуна волновался, он глотал окончания и вообще говорил быстро и взахлёб. — Лал очень сильная! Она может его увидеть! Тогда я стал рассказывать всё, что знаю о Короле Пик, хотел предупредить её и тётю Орегано, ведь он уже пытался напасть на неё, я тогда петарды бросил, чтобы его отогнать! Мама! Поверь мне! Я не трогал Лал! Её Король Пик скинул, я пытался её поймать, но не удержал! Нана схватилась за голову. Всё это выглядело слишком фантастически, но объясняло поведение Цуны. — Мама, я боюсь за тебя. Он хочет тебя убить! Мама… — Цуна вдруг замер, глаза его расширились, уже знакомо посветлели. Он как будто смотрел в никуда несколько секунд, а потом закричал: — Убирайся! — и вжался в спинку кресла, явно кого-то видя перед собой. — Убирайся, не трогай нас! — Цу-кун! — Нана в панике оглядела салон машины. Никого. Конечно же никого! — Пожалуйста, перестань! — она заплакала. Она больше не могла этого выносить! — Мама! Беги! — и снова кому-то невидимому: — Убирайся! Убирайся, я сказал! Убира-а-а-а… — голос сорвался на сип, Цуна упал на сидение, выгибаясь в конвульсиях, страшно скрючив пальцы рук. — Цу-кун! — она выскочила из машины, вытащила наружу сына — его больше не били судороги, но лицо оставалось бледным и застывшим, а руки скрюченными — и бережно положила на тротуар. — Помогите! — закричала Нана, глядя на прохожих. — Моему сыну плохо!***
Врач осмотрел Цуну со всех сторон и вынес вердикт: — Скорей всего, это были фибриллярные подёргивания. Такое бывает от перевозбуждения. — Он что-то отмечал мышкой на экране компьютера, спокойный и собранный. Нана цеплялась за это ощущение надежности и основательности, как за соломинку. — Не так всё страшно. «Не страшно?! Да я чуть с ума не сошла!» — Я никогда такого не видела, — Нана не имела сил даже утереть слезы. Растрёпанные волосы лезли в глаза, губы сохли, и она облизывала их и шмыгала носом, как маленькая. При этом ощущала себя постаревшей лет на десять. — Нужно дождаться результатов анализов. Все остальные показания в норме. У вашего ребёнка высокая степень тревожности. И он искренне верит в чудовищ. — Это ещё мягко сказано, — Нана всхлипнула. Врач посмотрел на неё с легким недоумением: — Все дети видят чудовищ. — Но не так же! Это на него плохо влияет. Он становится… неуправляемым. Агрессивным. Оружие в школу протащил. Я не знаю, что делать. — Покажите его психиатру, — врач откинулся на спинку кресла, развернулся к ней. Он казался внимательным, и участливым, и в тоже время отстранённым, это… смущало. — Я дам направление. Но у него запись на пару недель вперёд. — Было бы здорово, — Нана через силу улыбнулась, давя слёзы. — А не могли бы вы… выписать мне что-нибудь сейчас? Ну, чтобы он мог уснуть. Пока мы… — она надрывно всхлипнула, — пока мы не попадём на приём? Она умоляюще посмотрела на врача. Врач понял, к чему она клонит. Нане было плевать, насколько её просьба законна. — Пожалуйста. Я несколько недель почти не сплю, и Цу-кун тоже. Когда мы вернёмся домой, весь этот кошмар начнётся заново, и я… — тут её голос сорвался. Она снова расплакалась. — Я правда уже не справляюсь. — Я могу выписать вам курс успокоительного. На то время, пока не придут результаты анализов. Нана согласно кивнула. — Но я вам не советую давать их ему. Только если станет совсем плохо. — Всё очень плохо, — Нана уверенно посмотрела в глаза врачу. Тот кивнул и потянулся к блокноту. Нана шумно выдохнула, не в силах сдержать облегчения. — От них дети иногда становятся заторможенными. Какое-то время может быть тошнота. Но спать он определённо будет лучше. Нана почти не слышала слов, с надеждой глядя, как врач отрывает рецепт и протягивает его. — Это на неделю. — Спасибо. — Нана поклонилась.***
— Почему люди не любят меня? — спросил Цуна. Они сидели на его кровати, за окном уже сгущалась ночь. Нана слышала, как облетают листья. В октябре? Всё с ног на голову даже у природы. — С чего ты это взял? — терпеливо спросила она, сжимая в одной руке стакан с водой, а в другой — таблетку успокоительного. Ещё немного, и она будет свободна. — Лал говорит, что я не такой, как все. Что люди частенько не любят тех, кто от них отличается. Я отличаюсь? — Люди порой всякое говорят. Это неправда. Судя по виду, Цуна не верил ей. Ну и пусть. Нана протянула ему таблетку. — Тебе надо выпить лекарство и выспаться. И не переживать. Цуна кивнул. Потянулся к ней, обнял, кладя голову на колени. Иемицу тоже любил так делать. Нана выдержала и это. — Я не хочу, чтобы ты умерла, — в голосе Цуны слышалось отчаяние. — Я буду жить ещё долго. Очень долго, милый, — мягко уверила его Нана. — Ты про папу тоже так думала, перед тем, как он умер? Нана не выдержала, схватила Цуну за плечи и заглянула ему в глаза. Нет, он не поймёт. Ну и ладно. У неё есть таблетки. — Выпей и ложись спать. — Она подумала и добавила, чтобы смягчить сына: — Может, завтра сходим куда-нибудь? Цуна взял таблетку и повертел её в пальцах. Спросил с надеждой: — От неё Король Пик исчезнет? — Думаю, да. Пообещай мне больше не говорить о нём. — Обещаю защищать тебя, если ты пообещаешь защищать меня. — Цуна был серьёзен как никогда. — И тогда я перестану о нём говорить. — Обещаю защищать тебя, — согласно произнесла Нана. Лишь бы он выпил успокоительное и дал ей отдохнуть! — Давай, — она подтолкнула руку сына, и тот проглотил таблетку. И старательно запил. Нана почувствовала, что может улыбнуться — наконец-то не вымученно. — Ложись. Вот так, — она отвернула одеяло, помогла сыну улечься, взбила подушку. — Можешь посидеть со мной? — Да, — легко согласилась Нана, поправляя одеяло. Села в ноги. — Я люблю тебя, мам. — И я тебя. Когда сын заснул, Нана ушла к себе в комнату. Закрыла дверь и с блаженством упала на кровать. Ей казалось, она падала очень неторопливо и плавно, а мир подёргивался синей дымкой, словно туман просочился извне. Проснулась она в той же позе, всё тело немного затекло, но чувствовала она себя намного лучше. Нана взглянула на часы — одиннадцать. Проверила Цу-куна, тот продолжал спать, и, довольная этим, спустилась вниз. Не успела она свернуть на кухню, как во входную дверь постучали. Нана поправила на себе кардиган и открыла дверь. Никого. Только пожухлые деревья — в её саду. За изгородью они, как и должны в октябре, всё ещё красовались зелёными кронами. Нана оглядела двор и закрыла дверь. Думать о странностях ей не хотелось. Когда она поднималась уже на первую ступеньку лестницы наверх, в дверь снова постучали — намного громче и настойчивее. Агрессивно даже. Нана вновь распахнула дверь, готовясь ругаться на хулиганов. На дорожке, за оградой и в саду никого не было. Только позвякивал бубенчик песни ветра. Нана прикрыла глаза и интуитивно посмотрела на порог. Там лежала книга. Красная книга с чёрными пиками и подписью «Король Пик». У Наны подкосились ноги. Она схватила книгу и быстро внесла её в дом. Не может быть, чтобы та же самая! Внутри книги ждали знакомые, тщательно склеенные страницы. И несколько новых. «С тобой я поспорю, об заклад побьюсь, Чем больше не веришь, тем сильней становлюсь», — было написано на новом развороте. И проклятый Король Пик, уставившись в лицо Нане своими жуткими глазами, нависал над женщиной — отчего-то Нана знала, что это мать мальчика. Что это — она сама. «Впусти!» — приказывал Король Пик, весело и безумно таращась и щерясь в улыбке. Он походил на европейского вестника смерти, только косы не хватало. Демон. На новой странице чёрная как ночь тень стояла за спиной женщины. «Начнёшь изменяться, Как только зайду, Король Пик прорастёт под кожу твою. О, подойди! И взгляни, Что же там, внутри». Зловещая чёрная тень стояла за спиной женщины, подняв руки так, словно управляла ею, как марионеткой. Хрупкой и безвольной. «Это я?» — с неприязнью и страхом подумала Нана и перелистнула страницу. Со лицом зверским, совсем как у Короля Пик, женщина душила собаку. Нана слышала отчётливый хруст не то картона, не то шеи. Тошнота подкатила к горлу, и Нана зажала рот рукой. На следующем развороте Нана с той же тенью за спиной душила сына. Долго и со вкусом. Нану затрясло от ужаса. На последнем развороте картонная фигурка, изображавшая её, счастливо перерезала себе ножом горло, и красная кровь вытекала ей на кофточку, поразительно яркая в этом монохромном мире. Картонка, всего лишь красная картонка. Нана вытащила книгу на улицу, кинула на решётку для барбекю и полила бензином из канистры. Быстро чиркнула спичкой и подожгла проклятую книгу. Цуна стоял неподалёку и непонимающе смотрел на всё это. Нана улыбнулась.***
— У неё сломаны передние зубы, надо реконструкцию делать, — сообщала Орегано по телефону. — Я оплачу стоматолога. — Не надо. Слушай, мне пора, у Лал врач пришёл. — Орегано. Кажется, нас с Цуной кто-то преследует. — Что? — У нас дома появилась книга. Я её порвала и выбросила. Но кто-то склеил её и положил нам на крыльцо, — выложила как на духу Нана. Ей требовалось хоть с кем-то разделить груз своих знаний. Ей было страшно. А ещё она понимала, что сын и вправду что-то видел. — Это же может быть маньяк! Нана испугалась, что вот сейчас Орегано окончательно отвернётся от неё: кто захочет общаться с семьёй, за которой гоняется какой-то маньяк? Тем более влезать в это дело хоть как-то. — Я не прошу о помощи, — поторопилась с заверениями Нана, — я хотела с тобой… — Обязательно сходи в полицию. Всё, извини, мне надо идти, — и Орегано повесила трубку. Нана прижала ладонь к дрожащим губам. Потерянно побрела было из кухни, как телефон зазвонил. Она подскочила к нему и нажала кнопку вызова. — Орегано! — радостно воскликнула Нана, но в трубке только защёлкало. — Алло? Снова раздалось щёлканье, и надтреснутый голос прохрипел: — Ко-роль Пик. Пика. Ты-ык! Нана отбросила трубку, как ядовитую змею.***
В отделении полиции было прохладно, просторно и довольно безлюдно. Нана хлопнула дверью — звук получился очень громким, соразмерным с её решимостью, — и подошла к стойке, за которой стоял немолодой лейтенант с очень несчастным лицом обезьяны с оттопыренными ушами. В другой раз это позабавило бы, и Нана обязательно потом рассказала бы сыну, но сейчас она была на взводе и хотела одного: чтобы её выслушали и приняли меры. — Здравствуйте. Я хочу заявить, кто-то преследует меня и моего сына. — Расскажите, что случилось? — лейтенант невозмутимо взял бланк и ручку, внимательно и участливо посмотрел на Нану. — Кто-то подсунул мне детскую книжку. Двое полицейских, стоявшие поодаль, рассмеялись. Лейтенант обернулся на них, и они замолкли. — И что? — уточнил он у Наны. — В ней содержались подробные изображения того, как меня и моего сына убивают, — отчеканила Нана, нервно глядя на смешливых молодых людей. — Можно взглянуть на эту книгу? — спросил лейтенант. — Я сожгла её, — упавшим голосом призналась Нана. — Вы сожгли её? — Да! — Нану охватило отчаяние. А как она ещё могла поступить с этой мерзостью?! — Ну что ж вы так, госпожа?.. — Савада. — Савада. Нельзя уничтожать доказательства! — лейтенант поправил очки и сочувственно улыбнулся. — В следующий раз обязательно сохраните их и отдайте нам. — Но... что же мне делать сейчас? Лейтенант потянулся за какой-то бумагой. Выложил её перед Наной. — Соблюдайте меры безопасности. Не оставляйте дверь открытой, проверяйте на ночь окна и не открывайте незнакомым. Взгляд Наны заметался по отделению. Она снова чувствовала себя маленькой девочкой, которую журили за ошибку, но оставляли один на один со своей беспомощностью. — У вас есть определитель номера на телефоне? Поставьте. И не отвечайте на звонки с неизвестных номеров. Здесь всё написано. — Да-да, ещё он звонит мне по телефону, — нашлась она. — И что говорит? — Ничего, он просто издаёт эти… звуки. — Нане это казалось очень важным. Почему этот человек не понимает, как всё серьёзно? Почему так смотрит на неё? — Почему вы решили, что это тот же человек? — невозмутимо спросил лейтенант. — Из-за того, что он написал в книге! — Которую вы сожгли? Молодые полицейские молчали и следили за разговором, как за дешёвым представлением, раздражая и лишая уверенности и самообладания. — Да, — ответила она срывающимся голосом. — Извините, госпожа Савада, мне очень жаль, но без доказательств нам трудно будет что-нибудь сделать. Простите, но ничем сейчас помочь не можем. Как только будут доказательства, сразу же обращайтесь к нам, — очень мягко и вежливо сообщил лейтенант, сочувственно улыбаясь. Зазвонил телефон, он извинился и потянулся за трубкой, и Нана увидела за его спиной висящий на стене мундир, цилиндр и перчатки. Как у Короля Пик. У Наны неприятно потянуло в животе. Лейтенант покосился на её руки, лежащие на стойке, — они были испачканы сажей, и Нана быстро спрятала их. — Хорошо… — тихо произнесла она, оглядываясь. Молодые полицейские смотрели на неё в упор и не шевелились. Марионетки. С чёрными пиками вместо глаз и провалами ухмыляющихся ртов. — Забудьте об этом, — она попятилась к выходу, потом развернулась и побежала.***
Перетаскивая корзину с грязным бельём, Нана едва не споткнулась о Макси. — Привет, — Нана улыбнулась, отставила ношу и протянула руку погладить собаку, но та загавкала и убежала. — Куда ты? — Нана неосознанно пошла за ней. В кухне было не прибрано: тарелки с остатками завтрака сохли на столе, грязная посуда в раковине уже не помещалась. Нана собралась было её помыть, но, едва взявшись за мочалку, увидела таракана на краю раковины. От неожиданности она подпрыгнула на месте, брезгливо сбросила насекомое на пол. А там ползли ещё несколько чёрных тараканов. Нана проследила их путь — они выползали из-под холодильника. Отодвинув его, Нана присела на корточки возле стены и тронула отошедший край обоев. Наружу с шелестом выпал таракан. Нана вздрогнула, отдёрнула руки и страдальчески уставилась на стену. И много их там? Она же проводила дезинфекцию! Решившись, она оторвала кусок обоев и обнаружила в стене большую, продолговатую, похожую на глаз дыру. Откуда она? Они с Иемицу за полгода до его смерти клеили обои, Нана помнила каждый уголок. Она всмотрелась в подозрительную дыру — внезапно из неё полезли огромные тараканы в форме… напоминающей карточные пики. Нана вскрикнула. Что это?! Что-то мутировавшее? Какая гадость! — Мама? — На её голос подошёл Цуна. — Не заходи сюда, — Нана подскочила, заметалась по кухне. Никаких тараканов в её доме! Она яростно облила стену спреем-дезинфектором, потом, вооружившись ведром и шваброй, стала намывать полы хлоркой. Когда она переставляла кастрюли, в дверь постучались. Нана на цыпочках подошла к ней и заглянула в глазок. Снаружи стояли средних лет представительные мужчина и женщина, оба в костюмах. Нана открыла дверь. — Вы Савада Нана? — невозмутимо спросил мужчина. — Да… — Я Накамура Хироши. А это госпожа Иное Юка. — Женщина — неуловимо похожая выправкой на своего коллегу — скупо улыбнулась. — Мы сотрудники социальной службы. Господин Накамура был высокий, подтянутый, какой-то… холодно-отстранённый. Нана никогда бы не подумала, что это бюрократ. — Мой сын всего два дня не ходит в школу. — Нана недоумённо нахмурилась. Её кто-то сдал? — Он больше не числится в младшей школе Намимори. Пожалуйста, позвольте увидеть Цунаёши и показать вам кое-какие бумаги. Оба снова сдержанно улыбнулись, как по-заученному. Нана испуганно впустила их в дом, начала оправдываться: — Я как раз затеяла уборку в доме, — она стянула с рук резиновые перчатки и бросила их в корзину, которую несла, когда Макси... Наверное, он тоже наткнулся на тараканов и хотел предупредить хозяйку. Нана суетливо подхватила корзину и разбросанные журналы на столе. Кто мог настучать на них? Шамал? Но у его ребёнка те же проблемы, он бы понял… Орегано? Мстила за дочь? Нет, нет… — Здравствуй, Цунаёши, — поздоровалась госпожа Иное. Странная она была. Непроницаемое лицо, даже не пытается расположить к себе ребёнка. Цуна заторможено сел на диване. — Меня зовут Иное. А это господин Накамура. Все трое друг другу поклонились. — Как у тебя дела? — спросила госпожа Иное, подходя к Цу-куну. — Я немножко устал из-за таблеток, которые мама даёт мне. Госпожа Иное вопросительно глянула на Нану. Она явно была недовольна услышанным. — Это просто успокоительное, — поспешила её заверить Нана. — Доктор прописал. У Цуны был припадок вчера, — она обернулась на господина Накамуру, стоявшего за спиной. Понимания или одобрения в его глазах она не нашла и упала духом. — Я очень устал, если честно, — честность Цуны опять проявилась невовремя. — Это нехорошо, — заявила госпожа Иное, скупым жестом поправила галстук. Выправка у неё была… как у Иемицу. А он служил в армии. — Можно мне попросить стакан воды? — Да, конечно, я сейчас принесу, — Нана попятилась, сжимая пальцы на корзине — дежурные улыбки этих двоих заставляли нервничать. Она повела их на кухню. — Такой беспорядок. Я нашла целое гнездо тараканов. — Если это были они, а не какие-то диковинные насекомые. Или у неё разыгралось воображение? После той книжки эти пики ей везде мерещились. — Обычно я вызываю дезинфектора, уже вызывала, честно говоря, — на столешницах громоздились продукты и посуда, и Нане стало ужасно неловко за всё это, — но тут дыра в стене за холодильником, вот я и… — она осеклась. На голой стене с потёками дезинфектора не было никакой дыры. Гости взглянули на указанное место и с таким же вежливым интересом повернулись к Нане. — То есть, в смысле, дыра не в стене, а в обоях была, — забормотала Нана, придумывая на ходу. — Они там яйца свои откладывали, — закончила она более уверенно. А может, и вправду дыра в обоях была? Нана ощутила головокружение. — Похоже, мы совсем не вовремя, — заметил Накамура. Ах, как он был прав! — Я оставлю вам вот это, — он вынул из чёрной кожаной сумки какую-то брошюру. — Мы обязаны вернуться через неделю и обсудить с вами варианты. Вот моя визитка. Нана взяла брошюру, мельком отметив, что она про спецшколы, и маленький плотный прямоугольник визитки. Она ничего не понимала, но дурное предчувствие не покидало. — Мама! Госпожа Иное и господин Накамура расступились. — Кажется, меня сейчас вырвет. Когда господа из социальной службы ушли, Нана с негодованием выбросила брошюру и визитную карточку.***
Нана сложила в мусорный бак обрывки обоев и посмотрела на почти голое дерево в саду. Что происходит у них?! Как ей быть? Вопросы без ответов. Пока сын в обнимку с Макси дремал на диване, она решила заняться рутинной работой. Хотелось успокоиться и ни о чём не думать. Она мыла посуду — машинально водила губкой по тарелке и смотрела в окно. Через пару метров стоял дом госпожи Асано, и Нана наблюдала, как старушка смотрит телевизор, попивая чай и проверяя домашние задания учеников. Когда она в очередной раз подняла взгляд от раковины, то рядом с госпожой Асано стояла высокая чёрная фигура. Знакомый уже мундир, цилиндр и перчатки. Только лицо полностью в тени, хотя рядом горела тёплым жёлтым светом лампа, а на груди — огромный блестящий глаз. Глазное яблоко провернулось внутрь себя, и глаз подмигнул. Нана вскрикнула и разбила тарелку. — Мама, — рядом вырос Цуна, такой сонный, что едва держался на ногах. — Я пойду спать. Нана кинула быстрый взгляд на окно госпожи Асано — никого. Померещилось? Может, ей тоже обратиться к психологу? Нана уняла мелкую дрожь, вытерла руки о фартук — несмотря на теплую мыльную воду они были холодными и непослушными — и ласково спросила Цуну: — Сейчас только шесть часов. Не хочешь ещё с мамой посидеть? — Нет, — Цуна потянулся и зевнул. — Если сейчас уснёшь, таблетка не подействует. — И снова Нану ждут ночной ад, бессонница и монстры. Она постаралась добавить в голос побольше ласки. — Нужно немного потерпеть, солнышко. Цуна хмыкнул и пошёл обратно в гостиную. Они сели смотреть программу о животных. Время текло, Нана уныло наблюдала за происходящим на экране — из головы не шло увиденное в окне. Вскоре Цуна заклевал носом, и Нана быстро увеличила звук у телевизора. — Коалы не бросают своих детей, — разнеслось по комнате, и Цуна встрепенулся. Вот так, не спать! Уже ближе к ночи она вновь читала книжку Цуне. Когда сказка закончилась, тот уже спал беспробудным сном, привалившись к Нане. Она закрыла книжку — и свет в прикроватной лампе беспокойно замигал с характерным потрескиванием. Нана повернула голову и поймала своё отражение в зеркале шкафа. Она и Цу-кун. Ей отчего-то стало не по себе. Она ворочалась в кровати, не в силах уснуть. Завывания ветра как будто доносились из всего дома, откуда-то пахло плесенью и сырой землей, и только в комнате с открытым окном стояла вязкая тишина, как будто комнату заполнял невидимый туман. Нана бездумно смотрела на потолок, когда послышался звук, как будто пилой по дереву скребут. Или что-то двигают — тяжёлое, что царапает пол. Нана села в кровати: ей резко подурнело, нервы натянулись до предела и тревожно зазвенели. Но тут за дверью залаял Макси, и Нана со смешком выдохнула и впустила собаку. Как только Нана снова легла в постель, жуткий скрежещущий звук повторился. Затем со скрипом отворилась только что закрытая ею дверь. Встревоженно, не смея дышать, Нана гипнотизировала её взглядом. Из-за двери неторопливо просочилась в тень шкафа высокая чёрная фигура. Та самая. Нана втянула носом воздух, задышала часто и накрылась одеялом с головой, понимая всю глупость своего поведения и не в силах с собой совладать. Звуки, похожие на цокот, шелестенье роя тараканов и тяжёлые шаги, приблизились к кровати, и кто-то над Наной хрипло, надтреснуто произнёс: — Пика-пика-пика-пик тык-тык-тык! От звука этого голоса кислый комок встал в горле, а холодный пот насквозь промочил ночнушку, но Нана всё же решилась стянуть с головы одеяло и посмотреть. На белом потолке вдруг возник Король Пик. На спине у него красовался огромный губастый рот с зубами и мясистым языком. Чудовище глянуло своим круглым пиковым глазом, облизнулось и упало на Нану. Та беззвучно закричала, и кисло-горький ком протолкнулся по пищеводу и осел липким туманом в желудке. Нана подскочила, задыхаясь и дрожа, включила свет, вытянула сына из кровати и поставила на пол. В голове метались судорожные мысли: быстрее! Уйти! Вырваться из этого кошмара! Не спать! — Что мы делаем? — сонно пробормотал Цуна. — Спускаемся вниз, — Нана металась по комнате, зажигая весь свет, который там был. — Зачем? — Так надо! — Нана подхватила сына и выскочила из комнаты, понеслась по лестнице. В ногах путался Макси, запах сырой земли и гнили преследовал её. Отпустив сына, Нана принялась включать свет по всему дому. Чтобы не спать, она села смотреть телевизор. На экране что-то происходило, кто-то кого-то звал по имени, падали звёзды, превращавшиеся в странные символы, напоминающие то молнию, то капли, то облако, то смерч. У Наны вновь болел зуб. На какой-то разборке итальянских бандитов Энрико — откуда она знала имя? — пристрелили, и он валялся распластанный на брусчатке, сжимая в скрюченной руке пистолет, а кровь лилась и лилась по камням, пачкая чьи-то начищенные сапоги, в которых отражался глаз с пикой. Потом на экране тонул Массимо, его посиневшее, перекошенное лицо молило о воздухе, о пощаде, и Нана задыхалась вместе с ним, глотая воду, распиравшую грудь, забивавшую нос и горло. Кости Федерико лежали, присыпанные землёй. Высокая чёрная фигура в перчатках взяла его череп и ухмыльнулась уже знакомым провалом рта: — То же ждёт и вас. И ты сама это сотворишь. В окно били солнечные лучи. Нана очнулась как от дурного сна. Она же не спала! Точно не спала. Но странные кровавые видения… наверное, она всё-таки впала в полудрёму, а по телевизору показывали очередной иностранный боевик. Залаял Макси. Цуна спал на диване, подогнув ноги. Нана решила, что ей тоже надо хорошенько отоспаться. Она позвонила госпоже Асано и извинилась, что сегодня не придёт. Только Нана подмяла под голову подушку и с блаженством расслабилась, прикрывая глаза, как за спиной раздался голос сына: — Мама, я выпил таблетки, и мне опять плохо. Это было похоже на издевательство. Наверное, сын её ненавидит. Она с усилием подняла веки, сверля взглядом одну точку, надеясь, что вот сейчас Цуна исчезнет. — Мне надо что-нибудь поесть. Нет, только не это! Она ничего не будет сейчас делать! Тем более готовить! Нана сделала вид, что спит. — Я не нашёл ничего в холодильнике. А ты велела их пить после еды. Спокойно, Нана, спокойно… Дыши ровно. — Я очень голодный. Мама… — Ну почему ты всё время говоришь, говоришь, говоришь. Ты когда-нибудь замолкнешь? — процедила Нана. Смотреть на сына она не желала. — Я лишь хотел… — Мне нужно поспать! — Прости, мама, но я очень хочу есть. — Хочешь есть?! — Нана резко села в кровати. — Тогда пойди пожри говна! Цуна убежал из комнаты, только пятки сверкали. Маленький засранец. Нана легла обратно, прикрыла глаза и расслабилась. Теперь можно и поспать. Спать… Осознание сказанного навалилось внезапно. Нана усилием воли подняла себя и пошла искать Цуну. Тот сидел на полу возле окна в своей комнате и тихо всхлипывал. — Прости меня, — искренне извинилась Нана. — Не знаю, почему я так сказала. Это ужасно. Просто я совсем не спала, — она потянулась к Цуне, приседая на корточки. Тот отодвинулся от неё в другой угол — от этого сердце больно сжалось. — Я не понимала, что говорю. Цуна не реагировал, обхватив колени и уставившись в пол. — Я тебе что-нибудь приготовлю. Чего ты хочешь? — Я больше не хочу есть, — Цуна шмыгнул носом. Нана попыталась коснуться плеча её дорогого Цу-куна, но тот сбросил руку. В который раз за последнее время Нану охватила растерянность, и она отодвинулась, подумала, а после предложила: — Нам надо куда-нибудь сходить. Мы слишком долго сидим дома. Вот в чём проблема. Можешь заказать всё, что пожелаешь. Даже мороженое на завтрак, если захочется. Кажется, это возымело успех.***
Они поели в кафе, тихо и мирно. Цуна молча потягивал молочный коктейль, преданно глядя на неё, а за соседним столиком бесились дети. Как хорошо, что её Цу-кун не позволял себе ничего подобного. Нана помассировала щеку. Зубная боль возвращалась, как только её начинало что-то раздражать. Например, эти крикливые дети. Нана улыбнулась сыну. — Куда мы едем? — спросил Цуна, когда она разогнала машину больше, чем обычно. — Я хочу немного поездить, — Нана поморщилась, зуб болел несильно, но ноюще. Она пыталась отвлечься. И не хотела возвращаться в свой дом, где творились странности и витал дух раздора. Зелёные кроны нависали над дорогой, создавая купол, сквозь который виднелось пронзительно-высокое синее небо, и приятный зеленовато-золотистый свет лился в окна машины. Порыв ветра сорвал листья и бросил их в лобовое стекло. Вдруг на глазах у Наны они почернели и превратились в пики. Она едва не нажала на тормоза, врубила дворники, спеша избавиться от этой дряни. Листья-пики пролетели мимо бокового окна, парочка прилипла к стеклу и словно просочились внутрь. Интуитивно опустив взгляд, Нана увидела, как по подолу платья на её коленях ползают… пики! Или это были листья? Или насекомые?! Она лихорадочно начала стряхиваться, но их, кажется, становилось всё больше, они были под ногами, на панели, везде! Взгляд Наны упал на зеркало заднего вида — как там Цуна? Видит ли он тоже, что и она? Но оно отразило чёрные перчатки и край мундира. Ужас навалился резко, выбивая воздух из лёгких. Нана обернулась — в машине кто-то ещё есть?! Рядом с её сыном?! Боковым зрением, шестым чувством она увидела, как что-то ползёт по потолку! Нана надсадно закричала, не справляясь с управлением. — Мама! Она резко вывернула руль вправо, стараясь не врезаться в дерево. Шум, как ночью, когда появился этот проклятый монстр, нарастал в ушах. Машину занесло в другую сторону, пришлось снова уворачиваться — дома и заборы мелькали на периферии зрения, в уши ввинчивался скрежет, крик Цуны и её собственный. Она снова вывернула руль, чтобы не врезаться в столб, и всё-таки ударилась в соседнюю машину. Нану бросило вперёд, ремень безопасности больно врезался в грудь — и всё прекратилось. Только в голове звенело, и руки, намертво стиснув руль, дрожали. В окне замаячило незнакомое мужское лицо: — Вы мне прямо в лоб въехали! Я только купил эту машину, вы о чём думали?! Нана непонимающе смотрела на него и пыталась отдышаться. В ушах всё ещё стояли скрежет и крики. — О, ездите по встречке с ребёнком в машине? Вы могли убить кого-нибудь. Что он говорит? Плевать. Она завела машину и дала задний ход. — Эй, вы куда?! Она ехала домой. Сил не осталось ни на что. Оставив машину рядом с домом, Нана вышла, думая о том, что впервые за долгое время надела новое платье и туфли на каблуках. И даже сделала причёску. И к чему это привело? — Привет, милая, — поздоровалась госпожа Асано из-за изгороди. Нана прошла мимо, хмуро взглянув на неё. Подумаешь, ноги отнимаются и синдром Паркинсона. Она никогда не была замужем и не имела детей, у неё дома не творится чертовщина, ей не понять.***
Нана сидела в ванне как есть: в платье, чулках и туфлях. И дремала, обняв колени. Кажется, только здесь её никто не трогал. Тёплая вода успокаивала, расслабляла. Убаюкивала. Ей просто надо поспать… — Мама. Можно позвонить тёте Орегано. Цу-кун. Открывать глаза было лень. Нана промолчала. Тётя Орегано ничем им не поможет. — Я позвоню, и она приедет. Может, и приедет, а толку. Снова будет говорить свои умные наставительные слова про Иемицу. Правда в том, что Нана всё равно одна. — Мама! — Тётя Орегано не хочет больше общаться с нами. — Мама. Мама, посмотри на меня. Она посмотрела. Встала, подхватила сына под мышки и опустила на корточки в ванну напротив себя. Цуна неуверенно поводил руками по воде и поднял на неё глаза. Пронзительные, почти оранжевые. — Здесь так тепло и хорошо, — Нана улыбнулась. Натянутые нервы лопнули, ниточки, держащие её, оборвались, и как же было хорошо! Может, ещё соли в воду добавить? Да, надо бы… — Я не хочу, чтобы ты уходила, — зачем-то сообщил Цуна тихим встревоженным голосом. — Я никуда не ухожу, — машинально отозвалась Нана и прикрыла глаза. Тишина и вода. Зачем куда-то уходить?***
Нана легла в постель, прижимая к себе пиджак Иемицу. Сзади на кровать залез Цуна и обнял её за талию. — Мама, нам лучше не ночевать сегодня здесь. Я могу позвонить госпоже Асано. — Не нужно никому звонить, — Нана через силу выталкивала слова, так она устала. Она даже глаза открыть не могла. — Мне просто нужно поспать. — Мама… — Цуна перегнулся через неё, упёрся рукой в пиджак Иемицу, сминая ткань. — Не трожь! — что-то резко и возмущённо дёрнуло внутри, Нана сбросила сына с кровати, глядя на него враждебно. Цуна понятливо отбежал и забрался с ногами в кресло, не выпуская её из виду. Ну и пусть. Нана моргнула. Глаза слипались, и перед ними всё плыло. Она откинулась обратно на подушку. Сон забрал её, но даже так она слышала какие-то голоса, перешёптывания, видела силуэты мужчин и одной женщины. Боссы Вонголы. Не хватало только Девятого, но ничего, это ненадолго. Зажегшееся на перчатках пламя подсветило ненавистное лицо с рыжими глазами. Его она увидела первым, и злость тут же вспыхнула яркой звездой. Первый. Цуна похож на него и взрослым наверняка будет один в один таким. — Они в опасности! — воскликнул Четвёртый. Конечно же, в опасности, за «наследничком» она и охотится. Если бы мёртвые боссы знали, что она их подслушивает, трусливый Четвёртый нагадил бы в штаны. — Савада Цунаёши должен доказать, что достоин, — Нана увидела, как полыхнули алым глаза Второго, а хмурый профиль подсветило красно-рыжее пламя на руках. Всё-таки самый достойный босс, хотя не без недостатков. Хорошо, что она нашла его потомка. — Если он сломается, так тому и быть. Значит, он сломался бы и на посту Вонголы. Верно, всё верно. Мягкосердечным ничтожествам и слабакам не место в великой Вонголе! — Мы можем вмешаться, но зачем? — возразил Седьмой. Старый прохвост. Стрелял он хорошо, да только мелочный неудачник, прострелил себе ногу по пьяни и свалился с лестницы, свернул себе шею. Ха-ха! — Столкновение с ним неизбежно, это не проверка, это просто судьба, то, что обязательно случится, и никто не в силах помешать. — Это верная смерть! — Пятый. Холёный красавчик, да слишком падок до юбок, одна такая его и предала. Нана помнила, как он цеплялся за неё, харкая кровью. Конечно, она приложила к этому предательству руку. Жёстче надо было вести свою политику, никого не жалеть! — Или того хуже, сломают психику ребёнку, какой из него тогда босс? Мы должны связаться с Тимотео. Лал и Орегано не справляются! Ещё бы они справлялись. Две дуры. Но опасные. И уже что-то подозревают. Но она не терпела спешки, всё случится, когда она наиграется. — Они смогут разве что предотвратить очередное покушение здесь и сейчас, но по-настоящему разобраться с ним может или сам Цунаёши, или предельно любящий его человек, на роль которого единственная кандидатура — мать. — Вы видели Саваду Нану? — Да-да, вы видели? — У неё проблемы, она не справляется. Мы рискуем неоправданно. Нана посмотрела на себя со стороны: издёрганная, одинокая, измученная этим вечно приносящим неприятности ребёнком... Картинка вызвала спокойное удовольствие. — Она мать. Нет никого сильнее матери, — заметила Восьмая. Ну да, конечно. Нана открыла глаза. Всё тот же потолок в её спальне. Тот потолок, с которого на неё упал… Она резко села и поискала глазами сына. В полумраке кресло терялось, но Цу-куна там точно не было. Нана забеспокоилась. Голос — едва слышный неразборчивый шёпот — никуда не исчезал. Заставлял боязливо вздрагивать. Она откинула одеяло, оглядела неприбранную комнату. Никого. Тогда она быстро спустилась по лестнице, пытаясь уловить, откуда идёт звук. Доски под босыми ногами скрипели, торчащий гвоздь вдруг впился в пятку, едва не своротив Нану вниз, и на одной особо громко вздохнувшей ступеньке она обернулась и замерла. — Госпожа Асано, это Цунаёши, — донеслось из кухни, — можно нам у вас переночевать? Ярость мгновенно вспыхнула, ядом разливаясь по венам. Она включила свет, и Цуна подпрыгнул на стуле. За спиной у него торчал его самодельный не то лук, не то арбалет. Почему она до сих пор его не выбросила?! В руке сын сжимал телефонную трубку. Нана выхватила её, посмотрела на дисплей и нехорошо улыбнулась. — Госпожа Асано, простите, пожалуйста. — Нана, кто-то вломился к вам в дом? Цунаёши сказал, что… — Нет, нет, — елейным голосом произнесла Нана, поворачиваясь к сыну. — У нас всё хорошо. Просто Цу-кун опять меня не слушается. — А я так разволновалась. — Я говорила ему никому не звонить, — уже резким тоном сообщила Нана больше сыну, чем соседке. — Он спрашивал, можно ли переночевать у меня. — Нет-нет, всё в порядке. У меня просто голова разболелась. Вот и всё. К сожалению, я должна идти, госпожа Асано. — Нана улыбалась, глядя на стоящего столбом сына. — Но я… — Простите, что потревожили. — Ничего, до скорого. — Не волнуйтесь, до скорого. — Нана дала отбой. Секунду помолчала и нехорошим тоном произнесла: — Я велела не звонить никому, а ты намеренно ослушался меня. Ты хочешь напугать госпожу Асано, старушку, которая едва ходит? Хочешь, чтобы ей стало плохо?.. — Взгляд Наны вновь упал на самодельное оружие — опасность! неповиновение! — и она гаркнула: — А ну сними эту дрянь! Цуна вздрогнул и протянул арбалет. — Неужели только так можно подействовать на тебя, — Нана вытащила батарейки из телефонной трубки и с силой хлопнула ими по столу — ей хотелось рвать и метать, — чтобы ты не позорил меня перед соседями! Цуна испуганно смотрел на неё. Нане это подало идею: она выдвинула ящик и выхватила огромный мясницкий нож. — Может быть, это поможет? — она качнула лезвием перед носом Цуны. Тот побледнел, переводя взгляд с ножа на её лицо. Нана прошла в гостиную, подобрала провод от телефона и демонстративно перерезала его. — Прости, мама, это ужасный Король Пик заставил тебя врезаться в дядю, — донеслось в спину жалобно. — Что ты сказал? — Нана, собиравшаяся подняться к себе, обернулась. Ручка ножа приятно грела ладонь. — Я сказал, Король Пик… — Короля Пик не существует, Цунаёши. — Покачивая ножом, Нана надвинулась на сына. — Ты его просто выдумал. — Я не хотел, чтобы ты его впускала! — Я никого не впущу сюда сегодня, ясно, Цунаёши? Никто сюда сегодня не войдёт. Никто! Цуна отшатнулся. Нана быстрым шагом пересекла дом, запирая все двери на замки, а окна — на крючки и задвижки. Никто! Никто сюда не проникнет и не потревожит их! «Вот так, правильно, нам не нужны лишние свидетели», — прошептал чей-то голос.***
— Мне плохо, — пожаловался Цуна. — Если не выпьешь таблетку, станет ещё хуже, — устало сказала Нана, держа в ладони заветное успокоительное, спасающее её от сына. — Мама, мне кажется, лучше… — Я твоя мама, а ты мой ребёнок! — жёстко перебила Нана. — Пей таблетку! Когда Цуна запил, Нана взяла его за подбородок и осмотрела рот — точно ли проглотил? Сын смотрел во все глаза. — Молодец, — она ласково погладила его по плечу. Пока таблетка не подействовала, сели смотреть мультфильмы. Нану подташнивало от недосыпа. Картинки на экране сменялись одна за другой, она пыталась уловить смысл — тщетно. Заторможено посмотрела на Цуну — он сидел рядом на диване, спит ли? — и подскочила в ужасе. Пижамная рубашка Цуны и его лицо были залиты кровью, её гадкий металлический запах ударил в ноздри, осел на нёбе. Нана истошно завопила. — Мама! Цуна сидел на подлокотнике дивана, целый и живой, и глядел широко раскрытыми от ужаса глазами. Нана интуитивно перевела взгляд на свою руку. В ладони лежала рукоять того самого ножа. Ками, она едва не зарезала собственного сына! Нана выбежала в кухню и быстро спрятала нож обратно в ящик. Потом забилась в кресло, любимое кресло Иемицу, всхлипывая и утирая мокрые глаза. Она опасна, опасна! Что делать, что делать? Может, и вправду позвонить Орегано? Рядом тявкнула собака. — Привет, Макси, привет, малыш. — Нана встала, подобрала любимую собаку. — Иди ко мне, милый. — Она стала гладить его по шерсти, успокаиваясь привычным теплом и действиями. Но Макси вдруг извернулся, спрыгнул с колен и зарычал на неё. А потом сбежал, словно боялся её. Или она была чужой. Или опасной… Слёзы сами потекли из глаз. Соберись, Нана! Сделай же что-нибудь! Ты мать или как?***
Цуна смотрел телевизор, лёжа на диване, когда Нана принесла им две тарелки мороженого. Цуна уставился непонимающе. Присев на кресло перед столиком, Нана нервно расправила ночнушку на коленях и постаралась как можно более непринуждённо произнести: — Там ещё много осталось. Цуна потянулся к тарелке, не сводя с Наны глаз, взял ложку и попробовал немного. Нана улыбнулась и тут же схватилась за щеку — острая боль пронзила зуб. Но она всё равно старалась продолжать улыбаться сыну. Она больше никого не напугает. Поздней ночью, когда Цуна спал на диване, уткнувшись носом в спинку, а Макси лежал на нём, Нана перелистывала каналы. Ужастики, реклама, боевики, программа о насекомых, какая гадость, снова реклама, реклама, новости… — Полиция сообщила, что женщина зарезала сына кухонным ножом. Его тело обнаружили в подвале. Позже женщина набросилась с ножом на офицера полиции. Ошеломлённая, Нана подалась к экрану. — Они открыли огонь и убили её на месте. Детали трагедии пока не известны, но соседи сообщили, что у мальчика сегодня день рождения. Ему должно было исполниться восемь лет. В окне дома, из которого выносили на каталке труп, Нана увидела своё жутко улыбающееся лицо. С характерным хлопком лопнула лампочка, и погас свет. Нана испуганно заозиралась, глянула на диван — пусто. — Цу-кун, — прошептала она. В груди хрипело — это её дыхание? — Мамочка, проснись, — Цуна стоял рядом с ней с закрытыми глазами. — Но это ты сейчас спишь, — Нана не знала, что и думать. В голове стоял белый шум. Цуна развернулся и пошёл на свет, льющийся из открытой двери в подвал, уверенно, но так и не размыкая глаз. — Не ходи туда, — попросила Нана срывающимся голосом и встала. — Это опасно. Цуна шагнул за порог, и Нана как привязанная пошла следом. Пол холодил босые ноги, почему холодные? На улице же ещё тепло, октябрь, отстранённо подумала Нана. Она ступила на каменные ступени лестницы и обомлела. Иемицу! Она спустилась, не веря своим глазам, переполненная невероятным, но робким счастьем. Бросилась ему в объятья, погружаясь в знакомые, хоть и немного подзабытые запах и тепло. Иемицу обнял в ответ, прижал к себе. Сильный, надёжный, любимый… — Я знала, что ты вернёшься. Знала! Иемицу гладил её по волосам, как делал это сотни раз. Радость захлёстывала Нану, лёгкая и звенящая. Она чуть отстранилась, заглядывая в родное лицо, гладя его руками, находя под подушечками пальцев выученные в своё время наизусть шрамы, родинки, трёхдневную растущую клоками щетину. А потом они целовались, упоённо, как в первый раз. С трудом оторвавшись от любимых губ, она снова прижалась к нему. — Мы всегда будем вместе, — Иемицу продолжал обнимать и гладить её по волосам. — Просто приведи ко мне мальчика. Нана медленно отодвинулась и попятилась. Ощущение тепла и родной запах исчезли, потянуло могильным холодом. Теперь Иемицу обнимала со всех сторон тьма, так что лица было не разглядеть. — То есть, Цу-куна? — Приведи мне мальчика, — надтреснутым голосом приказал Иемицу. — Приведи мне мальчика. — Ты бы не стал называть его мальчиком. — Внутри у Наны всё сжималось от боли. Это не мог быть её Иемицу! — Кажется, будет дождь. — Нет, — Нана снова попятилась, качая головой, — нет. Нет! — она кинулась вверх по лестнице. И застыла — весь свет в доме мигал и трещал, люстра над головой раскачивалась, а лампочки в ней взорвались, осыпая Нану осколками. Знакомый скрежещущий звук надвигался со спины. Нана медленно обернулась, затаив дыхание. Из чёрного провала двери выступила знакомая уже до оскомины и дрожащих коленок фигура в цилиндре. Она приближалась. Рот на груди жадно облизнулся, глаза на теле уставили свои зрачки. Фигура замерла — и резко раскрыла объятья. Нана взлетела по лестнице в свою спальню и захлопнула дверь, подпёрла её стулом и упала на пол — ноги не держали. Отползла задом к декоративному камину, неотрывно глядя на дверь. Нет. Нет, нет, нет! По дымоходу упала шляпа. Нана захрипела и поползла по ковру, страшась обернуться. Руки и ноги двигались с трудом, всё тело одеревенело от ужаса: он окутывал ледяными волнами, душил, сковывал. Холодно, как же холодно… Она обернулась, не зная, зачем, — из дымохода появились руки в перчатках. Рыдания и вой вырвались из горла, Нана снова поползла, потянулась к двери, ещё немного… и бесконечно далеко! Что-то неотвратимое надвигалось сзади, преследовало, как в кошмарном сне. Монстр рычал и издавал совершенно нечеловеческие звуки, от которых стыла кровь и хотелось сжаться в комок. Он нависал над ней и волосы его развевались как плащ, а может, это плащ и был, или крылья, чёрные крылья, чёрные пики, чёрный силуэт — Нана только на секунду повернула голову, а оно уже совсем рядом, чудовище из книжки, настоящее! Нет, нет… Она припала к полу и забормотала: — Это мне кажется, — вдох, — это мне кажется, — выдох, — это мне кажется… А потом рёв, пронизывающая страшная боль — и в голове помутилось.***
Тело у этой женщины было на удивление неудобное. Спейд сидел в кресле и дёргал плечами, крутил шеей, осваивался. Зрение с трудом фокусировалось. По коробке, называемой телевизором, шёл второсортный ужастик. И как люди смотрят эту муть? По лестнице затопали, и собака, как её, Макси? — какое циничное имя для чихуахуа — залаяла. Спейд повернул к ней голову — слишком резко, в шее хрустнуло, но пока контроль над телом полностью он не получил. Нажал на кнопку пульта, выключив говорящую коробку, встал и догнал бросившуюся наутёк, как чуть ранее эта глупая женщина, чихуахуа. Поднял его и сжал пальцами шею — шерсть почти не мешала. Собака заскулила, зарычала, отбиваясь задними ногами, и Спейд резким движением свернул тонкую, хрупкую шею. Точнее, это сделала Савада Нана. Спейд держит свои обещания. А собака его раздражала. Он не любил тех, кто его чуял. Лал Мирч тоже стоило убрать. Савада Нана выпустила из рук безвольное тельце, и острая боль вновь прострелила её зуб. Бедняжка, он избавит её от страданий. На время. Спейд брезгливо залез пальцами в рот и принялся расшатывать больной зуб. Нана мычала и пускала слюни, но он всё-таки выдрал его. Рот наполнился кровью. Прекрасный вкус чужой крови, о да. Спейд кинул зуб на пол, развернулся и пошёл искать Саваду Цунаёши. Любименького сынка Цу-куна, которого мамочка еле выносит. Мальчик сидел на лестнице и следил за ним через перила. Спейд ухмыльнулся и бросился вверх по лестнице, но не успел — мальчик захлопнул и запер дверь. — Цунаёши! — позвал Спейд. Нет, так дело не пойдёт. Он присел на корточки и нежным голосом Наны произнёс: — Цу-кун, Макси плохо. Надо позвать на помощь. Ни шороха, ни ответа с той стороны. — Цунаёши, ты слушаешь меня? — процедил Спейд и подёргал ручку. — Впусти меня, маленький говнюк. — Они поднялись на ноги и хлопнули ладонями по двери. — Впусти меня! — кричала Савада Нана. — Впусти меня! — приказывал Спейд. По-настоящему разозлившись — Спейд одобрял такую ярость, это напоминало ему про будущего Десятого Вонголу, каким он был, пока его не засунули в лёд, — Нана подпрыгнула, уцепилась за притолоку и стала выбивать дверь ногами. Вот так, умница! Дверь от очередного удара распахнулась, и они принялись искать. Заглянули под кровать — никого. В шкафу — тоже. Занавеска колыхнулась — мальчишка выпрыгнул, становясь в боевую стойку. Кажется, боксёрскую. Глупый ребёнок, попался! Спейд издал звук, который сам называл криком летучей мыши. Чему только не научишься, прожив целое столетие и больше. И медленно приблизился, улыбаясь. Щенок описался — жёлтая вонючая лужа разлилась под его ногами, промочив штанины. И это — претендент на место Десятого босса Вонголы? Да она сгниёт с таким боссом! — Ах ты, поросёнок, — насмешливо произнёс Спейд. — Тебе семь лет, а ты писаешь в штаны. — А потом дал слово Нане. — Ты не представляешь, — с чувством призналась она, — сколько раз я мечтала, чтобы умер ты, а не он! — Я хочу, чтобы ты была счастлива, — проблеял тоненьким голоском мальчишка. — Я хочу, чтобы ты была счастлива, — передразнил Спейд, и они с Наной рассмеялись. — Иногда мне так хочется размозжить тебе голову о кирпичную стену, чтобы все твои пустые мозги вылезли! — Ты не моя мама, — тихо, но упрямо произнёс мальчишка, слишком похожий сейчас на Примо. — Что ты сказал? — выплюнул Спейд. — Я сказал, ты не моя мама! — прокричал Савада Цунаёши, сжимая кулаки. — Нет, я твоя мать! — хрипло проорала Савада Нана и отпрянула, прикрывая голову — этот мерзкий мальчишка посмел кинуть им под ноги петарды! И смыться! — Беги-беги, да побыстрее! — они стремительно вошли в комнату Наны, где щенок уже нашёл отобранную матерью самодельную стрелялку. Дурак. Непослушный ребёнок! — Я запретила тебе играть с оружием! Стрела впилась в плечо. Спейд выдернул её, как тут же в голову прилетел камень. А вот это уже слишком. Мальчишка опять ускользнул. Они пошли по коридору, когда в дверь кто-то постучал. Спейд сбежал по лестнице и заглянул в глазок. Соседка. — Прости, милая. Знаю, уже поздно, хотела убедиться, что у тебя всё в порядке. Убить её? Или пусть живёт? Мелкая сошка… — Всё в порядке. — Я знаю, тебе очень нелегко, — продолжала надоедать эта старуха, — в это время года. Я знаю, ты просила меня не говорить об этом. Я не буду. Но хочу, чтобы ты знала: я готова на всё ради тебя и Цунаёши. Я люблю вас обоих. И в голове щёлкнуло. — Цу-кун. Прости меня. — Спейд испытывал непонятное ему беспокойство и сопротивление, но соседка подала ему неплохую идею и сейчас он сосредоточился на ней. С Наной он разберётся потом. Цунаёши смотрел напряжённо, готовый в любой момент бежать. — Я понимаю, тебе страшно. Я стала плохой, когда умер твой папа. Совсем плохой мамой. — Нана всхлипнула. — Я больна, Цу-кун. Мне нужна помощь. — Она сделала осторожный шаг навстречу сыну. — Я сейчас говорила с госпожой Асано. Мы сегодня переночуем у неё. — Она сделала ещё шаг. — Ты ведь согласен? — Встав на колени, Нана попросила: — Я хочу загладить свою вину, Цу-кун. — Цунаёши неуверенно улыбнулся, и Нана нежно коснулась его щеки. — Я хочу отвести тебя к папе. Там безумно красиво. Ты будешь счастлив, — она почти дотянулась до шеи мальчишки… Тот заорал и с размаху воткнул ей в бедро нож. От неожиданности Спейд потерял дар речи, а Нана распахнула свой грязный рот в беззвучном крике. — Прости, мама! — и гадёныш смылся в подвал. Спейд с силой потянул и выдернул нож. Кровь на стали влажно блестела. Он не стал тратить время на заживление ран, всё равно этому телу не жить, и бросился вслед за Цунаёши. У входа в подвал ждал сюрприз — натянутая внизу верёвка. Глупая женщина споткнулась о неё, ударилась лицом о нависающую арку и скатилась с лестницы, пересчитав ступеньки. Спейд поднял её на ноги. А потом удар чем-то твёрдым под колени подломил их, и он рухнул на пол.***
Придя в себя, Спейд увидел голую лампочку, свисающую с потолка. Он попытался встать, но оказалось, что связан верёвкой по рукам и ногам. Довольно неумело, хаотично, но прочно. Спейд задёргался. Яростный крик перешёл на рык, перекрывающий отчаянное «Мама!» — Я тебя не брошу! — заявил этот поганец и подкрался ближе. — Мам. Мама? Спейд смотрел на это отродье глазами Наны и испытывал её чувства. Желание дотронуться. Схватить. Бежать. Спейд хотел убить. Нана завизжала, но Спейд перехватил звук и расхохотался, отпугивая мальчишку. — Мы обещали защищать друг друга! Спейд продолжал захлёбываться злым смехом, но вопреки этому мальчишка подкрался ближе. — Я знаю, ты меня не любишь. Король Пик тебе не позволяет. Но я люблю тебя, мама. И всегда буду любить. Нана подняла голову. Рот её скривился в беззвучном плаче. Она изогнулась, сопротивляясь Спейду. Неслыханно! Спейд надавил, захватывая, порабощая, поглощая её разум, и задёргался в путах снова. — Ты его впустила и должна прогнать! — мальчишка опрометчиво подошёл, опустился рядом. Глаза его горели рыжим. — Я не хочу, чтобы ты ушла! В этот момент Спейд наконец освободил руки от верёвок и схватил мальчишку, с непередаваемым удовольствием сжал пальцы на горле, хищно и безумно скалясь. — Мама! Нет! Нет! — мальчишка забился, взмахнул рукой, сопротивляясь, но вместо удара получилось смазанное прикосновение к лицу, словно ласка. Это невольно напомнило Спейду Елену, и он на мгновение ослабил контроль. Нана отбросила сына в сторону и стала рваться из его пут. Она, пренебрегавшая своим долгом матери, винившая сына в своих бедах, вдруг взбунтовалась и отказалась от своего желания расправиться с ребёнком. Её тело изгибалось, разум протестовал, душа наполнялась жаром любви к сыну, настоящей, неистовой, спящей где-то в глубине всё время, такой знакомой Спейду, что на глаза навернулись злые слёзы. Елена!.. Нана билась с такой силой, что Спейд не выдержал — и отступил. Нана встала на колени, содрогнулась — и исторгла его из себя.***
— Мама. Мама! Мамочка! Кто-то звал её и тормошил. Нана не могла открыть глаза. Внутренности словно в дёгте измазались, и болела каждая мышца. Она старалась вдохнуть, и, кажется, на тысячный раз у неё это получилось. Нана резко села, словно кто-то врубил питание в электрической кукле, и Цуна обнял её, а она всё не могла продышаться, отхаркнуть остатки гадости, позволить себе принять объятья сына. Он помог ей доковылять по лестнице наверх. Она остановилась, пошатываясь, вся в крови, в поту и в какой-то гадости. Она посмотрела на сына, измазанного в той же дряни, что и она, и нехорошее предчувствие нахлынуло приливной волной: — Что такое? — Не исчезнет Король Пик… — произнёс Цуна дрожащим голосом, потом его что-то опрокинуло на ступени и потянуло вверх. Цуна закричал, простирая к ней руки, и исчез в своей спальне. Нана охнула и понеслась наверх, не чувствуя боли. Цуну бросало об стены с такой силой, что казалось, либо стена, либо её сын сломаются, а он всё тянулся и тянулся к ней. Нана с трудом поймала его, донесла до кровати и прижала к постели своим весом. Успокаивающе погладила по волосам — её сын был сейчас с ней, больше она его не отпустит. Кровать заходила ходуном, начала подпрыгивать, и Нана в отчаянье спросила: — Чего ты хочешь? Их подбросило ещё сильнее, и теперь Нана закричала: — Чего ты хочешь?! Кровать замерла. Нана поднялась и интуитивно пошла навстречу темноте. Навстречу Иемицу. Он шагнул к ней, всё такой же родной до последней чёрточки. Только глаза были тёмные, неживые. — Нет. — Губы у Наны задрожали. — Дыши глубже, дорогая. Потерпи, милая, ещё пару часов полёта, и я буду на месте. — Нет… Иемицу посмотрел в сторону. — Кажется, будет дождь. — Прекрати! Ослепительный свет от волны огня пожрал фигуру Иемицу, и Нана закричала, как безумная, как не кричала никогда, оглушённая рёвом огня и собственной душевной болью. Она упала на колени и согнулась, скребя пальцами ковёр. Сквозь рыдания она услышала ставшие почти привычными скрежет, шорох и хрип. Всё. Хватит. — Ты ничто, — Нана выпрямилась, глядя в непроглядную черноту. Из неё потянулись длинные пряди чёрных волос, проступили глаза и рты. И руки, затянутые в перчатки. Мебель в комнате завибрировала, как при землетрясении: маленький личный апокалипсис. Сзади Нану обнял Цуна, он был горячий, невероятно горячий, и жар этот был оранжевый, как закатное Небо. — Ты ничто! — увереннее повторила Нана. Она защищала сына, и это придавало ей сил. Кругом всё шаталось и грохотало, но она почти не замечала этого. Из темноты в лицо дул пронизывающий ветер. Нечто раскинуло руки в приглашающем жесте. — Это мой дом! Нечто зарычало и начало приближаться. — Никто тебе не рад в моём доме! По стенам поползли огромные трещины. Ещё немного, и их дом сложится, как карточный домик. Но Цуна прижимался к ней, делясь теплом, и это было самое важное. Сын. Цунаёши. — Если тронешь моего сына ещё раз, я убью тебя, тварь! Рык слился со звуком раскалывающегося потолка. Посыпалась штукатурка. Цуну что-то дёрнуло и потянуло в темноту, Нана едва успела схватить его за руки. Несколько секунд она боролась, отчаянно, изо всех сил, а потом всё же притянула его к себе и обняла. И закричала. — Не-е-е-ет!!! От её голоса лопались зеркала и взрывались стёкла в окнах, в люстре, везде. Взрывалась клочьями, вибрировала и трескалась и проклятая темнота. Рыжее пламя окутывало её с сыном, и ни один осколок не задел их. Тварь отступила в темноту. Раздался смешок. — Такая мать может вырастить достойного будущего босса. И ты, Цунаёши, смог защитить её лучше, чем твой предок свою сестру. Я уйду. Но буду за вами следить… Зловещий смех растаял вместе с темнотой. Дом был в целости, но пусть он бы рухнул, самое главное было в руках Наны. Она вынесла своё сокровище из комнаты, спустилась вниз и уселась в кресло. Посмотрела сыну в лицо — глаза у него всё ещё были рыжие — и снова обняла. Слёзы наполнили её глаза, слёзы жгучего стыда — за то, что она отвергала Цуну, что так сосредоточилась на своём горе, что забыла, что есть другой любимый человек в её жизни и что у него тоже горе и проблемы. Понимание, что именно её неприятие ребёнка и привлекло это чудовище, он решил, что её руками легко расправится с Цуной, хлестнуло как самая горячая пощёчина. Вся боль, все раны не могли искупить этой жуткой вины. Но она отвоевала сына. И теперь всё будет хорошо.***
Цу-кун помахал ей из окна госпожи Асано, выбежал навстречу и бросился на шею. Нана радостно подхватила его. — Побереги мамину ногу, — наставительно заметила госпожа Асано. — Ничего страшного, швы уже сняли и разрешили давать умеренную нагрузку. — Во сколько празднуете? — спросила госпожа Асано, осторожно спускаясь с крыльца. Как хорошо, ей тоже было лучше, чем обычно. — Приходите к трём часам. — Тогда до скорой встречи. Пока, Цунаёши.***
Не успела Нана войти в дом, как пришли люди из опеки. Нана спокойно приняла их, больше не ощущая себя растерянной и провинившейся. Пока они пили чай в гостиной, Нана рассказывала: — Это очень хорошая школа, я о ней много читала. И мне кажется, Цу-куну там будет хорошо. — Она с гордостью и радостью посмотрела на рядом сидящего сына. Тот улыбнулся ей — как же давно она не видела этой жизнерадостной, светлой улыбки! Но ничего, они всё наверстают. — Он уже больше двух недель не был в школе. Пора за учёбу, — заметил господин Накамура. Госпожа Иное важно кивнула. Нана серьёзно посмотрела на них: — Нам нужно было время, чтобы кое-что уладить. Накамура прищурился, словно учуял в её словах что-то, но госпожа Иное лишь важно кивнула и спросила: — У вас сегодня праздник? — Сегодня у Цу-куна день рождения. — Первый мой день рождения, который я отмечаю после смерти папы, — доверчиво поделился Цуна. — Это неправда! — возмутилась Нана. — Правда! Первый раз день в день. Эти, из опеки, переглянулись непонимающе и удивлённо. Госпожа Иное подобрала очень тактичное замечание: — Как необычно. — Мой муж умер в день рождения моего сына. — Он погиб, когда летел к нам на праздник. — Цу-кун такой же, как его папа. Говорит всё, что думает. — Ну, праздники — это здорово. Особенно детские, — госпожа Иное отставила чашку и переглянулась с Накамурой. — Ты узнал, что хотел? — Да. Почти. Извините, мне надо позвонить. Через полчаса, как они ушли, в дверь снова постучали. — Здравствуйте, госпожа Савада. Меня зовут Тимотео. Можно мне с вами поговорить? Нана с удивлением оглядела представительного седого мужчину в костюме. За его спиной, но в некотором отдалении, стояли Орегано с Лал и ещё несколько незнакомых мужчин. — Да, конечно, — Нана посторонилась, вопросительно глядя на Орегано. Та выглядела смущённой, надо же! — У нас, правда, праздник. У моего сына день рождения. — Я знаю. Я даже приготовил подарок. Цу-кун вышел навстречу, настороженно глядя на них. — У него добрые глаза, — сказал он. — Ему можно верить. — Значит, это правда, — господин Тимотео оперся на трость и внимательно посмотрел на её сына. — Пламя пробудилось. — О чём вы? — У вас в последнее время не происходило ничего странного? — Тимотео пронзительно глянул на неё. Орегано за спиной прокашлялась, а Лал нахмурилась и сложила руки на груди очень взрослым жестом. Нана поняла — они о чём-то таком знают. — Как я уже сказал, нам надо поговорить, — мягко, но убедительно заявил господин Тимотео. — О многом. — Я налью чаю. Всем. Не толпитесь там, проходите! Цу-куну можно присутствовать при разговоре? — Как он сам пожелает, — улыбнулся Тимотео. Так Нана узнала, что её сын, как и Иемицу, был родичем основателя Вонголы, Джотто. Что все наследники Тимотео погибли, и теперь Цу-кун — единственный кандидат на роль десятого босса. Что Орегано не троюродная сестра Иемицу, а его теперь уже бывшая коллега по работе, она под командованием Лал присматривала за их семьёй. Да, Лал не простая девочка. И Цуна — не простой мальчик. У него уже даже есть претендент на роль хранителя: сбежавший из дома Гокудера Хаято. Тимотео специально прислал его учиться в школу Намимори, чтобы они подружились. Нет, Шамал не работает на Тимотео, он присматривает за крестником. А люди из социальной службы были присланы Висконти, Хранителем дона Тимотео, когда заподозрили, что у них не всё ладно. От обилия информации и её странности, не говоря уже — сомнительности с моральной точки зрения, у Наны кружилась голова. Она взглянула на сына, всё ли он понял? Что думает? Наверное, его соблазнит возможность быть большим боссом. — Но я не хочу быть мафиози! Я хочу защищать маму! — Цу-кун нахмурился, складывая сжатые ладони у груди словно бы в молитвенном жесте. — Ты сможешь защищать свою семью и друзей. И вывести Вонголу к свету. Превратить её в то, чего изначально хотел Джотто, Первый босс Вонголы. — Тимотео отложил ложку, которой ел праздничный торт, и утёр усы. — Он начинал со своим другом, Джи, как группа виджиланте, которые охраняли покой беззащитных людей города от преступности. Ты будешь Нео-Примо, Цунаёши. Хорошим боссом хорошей Вонголы. Это будет волшебная мафия. Тебе понравится. Мы все: я, Шамал, Гокудера и Лал с Орегано… и, конечно, твоя мама — поможем тебе. Обещаю. Нана кивнула и улыбнулась. Она не сомневалась — Цуна сможет стать Нео-Примо. Он вывел к свету её саму. Он со всем справится. И она ему тоже обязательно поможет. Она больше ни за что не бросит его одного наедине с проблемами. А ещё ему давали шанс на хорошее образование, защиту, достаток до конца жизни, возможно, и внукам перепадёт. Жизнь их явно теперь изменится. Нана же пообещала, что всё будет хорошо. И собиралась держать обещание.***
А ещё можно сходить на свидание с Шамалом.